Океан для троих

Реджи Минт, 2023

Дороти Вильямс, капитана королевского флота, несправедливо обвинили в колдовстве. Она была вынуждена бежать от правосудия в компании невыносимого пирата Рауля Морено. Чтобы вернуть себе доброе имя, Дороти надо отправиться в самый центр моря Мертвецов, где ее ждет старая любовь. И что делать, если старое чувство столкнется с новым?Дороти вздрогнула от неожиданности и обернулась.Судя по всему, Морено некоторое время наблюдал за ней.Он без тени сомнения с явным интересом разглядывал обнаженную Дороти. И делал это напоказ. Оценивающе.Почти сразу к спине прижалось чужое горячее тело, а сбоку дохнуло запахом крепкого вина и табака.Морено потеснил Дороти за падающий сверху поток, прижимая к скальной стенке. Она вырвалась, развернулась, но только для того, чтобы оказаться лицом к лицу с Морено. Так близко, что поймала его дыхание.

Глава 7. Первый помощник Морено

–…И выполнять каждый приказ неукоснительно, исходя из обстановки и ситуации.

Дороти внимательно осмотрела выстроившуюся перед ней команду. Ну как выстроившуюся. Стоящую, скорее. Черный Пес так и вовсе сидел на ступенях, ведущих на вторую палубу, и смотрел на нее, наклонив голову. То ли восхищался, то ли издевался. А может, и то, и другое вместе.

— Вы мне поклялись, и я надеюсь, что мы достигнем полного взаимопонимания. Иначе приказы, отданные мной, будут вести не к “Каракатице”, а как можно дальше от нее. И закончится это плохо. Для всех.

Дороти Вильямс завершила свою речь, на составление которой потратила всю ночь.

После того, что команда Черного Пса устроила в порту, она справедливо посчитала: руки у нее развязаны, и если ее вынужденные союзники играют грязно, то она тоже так может. И вспомнила все, что нудел на уроках юриспруденции дряхлый как черепаха лектор. Оказалось, что идеальная память и тут сработала, помогая соорудить из обычного флотского устава нечто, полное казуистики и ловушек. Пара слов клятвы — “служить на совесть” — стали основой и теперь готовы были здорово испортить жизнь новоиспеченной команде. Суть состояла в том, что Дороти сейчас озвучила громоздкий, включающий в себя все приказ, который отнимал у людей Морено возможность делать то, что хотят они, а не то, что приказывает им она. И после того, как приказ был произнесен вслух, клятва Черной Ма становилась из ошейника свободного и бархатного строгой цепью с шипами вовнутрь.

Во избежание же излишнего рвения и нарочитого уточнения, когда матрос перед каждым действием обращался к капитану с вопросом — о, знакомый спектакль, как же они доставали этим в Академии нелюбимых учителей, — Дороти включила в речь ссылки на флотский устав, который везде был одинаков. Похоже, подстеленная под седалище подушка оказалась не лишней.

— Какие-то вопросы по изложенному? — Дороти подняла бровь и внимательно осмотрела строй в поисках тех, кому что-то непонятно. — Я готова разъяснить и повторить еще раз.

Судя по недовольному сопению, еще двадцать минут нотаций команда не хотела. И рыбам понятно, что командор Вильямс для них — не капитан, а навязанная судьбой спутница, но теперь они будут вынуждены терпеть ее в полной мере, а не превращать в “мэм”, как это было проделано на пирсе.

— У меня есть вопросы, но я хотел бы задать их наедине. — Черный Пес лениво поднялся со ступени, выбил трубку в мокрую тряпицу и неожиданно рявкнул на команду: — В уши воды залило? Не слышали командора Вильямс? А ну за работу, сукины дети. Чтоб борт блестел. До вас тут служили ленивые ослиные задницы, а это заразно. Фиши, пока мы стоим в шхерах, ты без дела — проверь остальные орудия. Саммерс — провести полный досмотр судна. Переписать что есть и доложить к утру командору. Остальным привести тут все в порядок, привычный нам. Кроме оружейной палубы — когда дойдете до нее, спросите у командора указаний. Все, с глаз моих!..

— Какой из вас шикарный вышел боцман! Куда там Саммерсу, — подколола Дороти.

— Благодарствую, из меня и капитан вышел недурной, — усмехнулся Морено. — Так мы можем поговорить сейчас?

В собственной каюте Дороти чувствовала себя куда спокойнее, чем в компании команды, да и понятно, что от разговора двум капитанам — действующему и отстраненному — никуда не деться.

— Нальешь? — неожиданно мирно спросил Морено и уселся в одно из двух кресел у низкого восточного столика. — Или ты теперь не пьешь с подчиненными?

— Почему. И пью. И с подчиненными тоже. Не изображай жертвенную овцу, ты сам понимаешь, что заставил меня пойти на подобные меры.

Дороти откупорила бутылку вина с континента, разлила по бокалам из толстого стекла и поставила на влажную скатерть. Надо отметить, что тот, кто отвечал за порядок в капитанской каюте, свое дело знал: посуда блестела, нигде не было ни пылинки. При этом уборку явно сделали до того, как Дороти выдала свою проникновенную речь. И теперь она подозревал, что даже знает кто.

Хотя вроде бы по должности первому помощнику таких обязанностей не вменялось. Скорее всего, тот не хотел допускать сюда других, не полагаясь на их благоразумие.

— Сегодня мы были как святые мученики. Привели борт в шхеры и слушались прекрасную командора аки овцы пастыря, — Морено попробовал вино, поморщился — вкус был резковат, да и сладость казалась чрезмерной.

— Да, потому что все, что могли, вы испортили ночью. Мы испортили, — поправилась Дороти.

Потому что как ни выкручивай, она виновата в той же мере, как и команда, подпалившая фитили.

— Ты знаешь, — серьезно и с нажимом произнес Морено, — знаешь, что они пошли бы за нами… И возможно — догнали.

— “Свобода” быстроходна. “Дева” была тяжелее, а на “его высочество” нагрузили тюки с кофе. Осадка, — устало объяснила Дороти, чисто по привычке используя корабельные клички, а не названия. — Так что догонять нас было некому.

— Первый помощник имеет право согласно уставу указывать командору на ошибки? — прищурившись, спросил Морено.

— Согласно уставу первый помощник имеет право на все, кроме того, чтобы пытаться обдурить своего капитана.

— Тогда смотри, — Морено склонился над столом и рассеянно выстроил из солонки, перечницы и колец для салфеток подобие военной диспозиции. — Ты знаешь свой борт, без трепежа, но не учла одно — мы “Свободу” не знаем. Я когда по своей “Каракатице” хожу — я пятками каждую доску чувствую: где что не так, где какой трос скрипит не так, как обычно, где фонарь криво повесили или линь не закрепили. А тут — все чужое. Не поверишь, с утра я час потратил на то, чтобы понять — какие из пушек порченые.

— По левому борту, вторая и четвертая.

— Вот, а ты только мимо прошла — уже поняла, где тухло. Чужой корабль как чужая жена — пока сообразишь, как на ней скакать, уже муж со службы вернется. А там, на линейных — все ученые, все знают. И я приказал перестраховаться: тем более такой подарок судьбы — порох для форта.

— Там были люди.

— Для тебя. Для нас они не люди, как мы для них. Впрочем, и для тебя тоже. Пираты, дно дна, — усмехнулся Морено. — Давно такого фарта не было, жаль только, что с удачей в прикупе ты идешь. Нас бы догнали и зажали с двух сторон. И “Свобода” при всех своих буферах с криворукой командой не срослась бы. Да, я так считаю и уверен в этом. Мы бы пошли на дно. Или обратно на виселицу. Так что хочешь кого-то наказывать — наказывай меня. Это было мое решение, а команда тут ни при чем. Им сказали — они сделали.

Дороти откинулась в кресле, немного подумала, послушала плеск волн о низкие скалы бухты, в которую зашла “Свобода”, и сказала:

— Ты страхуешься. Боишься Черной Ма. Боишься, что ошейник решит, будто вы нарушили слово.

Морено спорить не стал, облизал губы и залпом допил приторное вино.

— Верно, моя прекрасная. С уставом и порядком ты хорошо придумала — теперь не дернешься. Да оно нам и не надо — нам бы “Каракатицу” вернуть. Но причалы и фрегаты мы взорвали без твоего прямого приказа. И ты на нас злишься. И до сих пор в ярости, хоть и скрываешь. Черная Ма такие вещи чует — сутки-двое, и она ответит на твою злость. А я не хочу, чтоб мои люди пострадали.

— Что ты предлагаешь? — до Дороти дошло, что Черный Пес сейчас серьезен, насколько вообще может быть серьезен пират. — Из пепла корабли обратно не вернуть. Это были королевские корабли, и моя клятва как офицера…

— С этим как раз не сложно: перед тем как уйти в рейд, мы заглянем на архипелаг за водой и провизией. Трюмы-то у нас пусты. А уж там по самым грязным кабакам в двадцать ртов запустим сплетню о том, что взяли тебя в плен. Как заложницу. На нашу совесть сожженные корабли грузом не лягут — по нам и без того веревка плачет. Так что пусть для всех командор Дороти Вильямс будет пленницей Черного Пса. У сплетен быстрые ноги — за пять дней вся округа будет знать про это. Так что после того, как твой драгоценный полковник Филлипс спляшет танец на мачте, репутация твоя будет чиста как храмовые простыни.

— Предположим, — Дороти осознала всю щедрость предложения и прищурилась. — А ошейник?

— Можно успокоить твою злость. Унять, накормить. Злишься-то ты на меня, верно?

Дороти кивнула, но молча, хотя уже понимала, к чему ведет Морено. Внутренний голос, переполненный мстительной желчью, очень хотел, чтобы Морено сказал все сам. Поэтому она просто вопросительно приподняла брови, предлагая продолжать.

Тут самообладание Морено дало трещину, и он оскалился — еще бы, такие танцы на собственной гордости не всякий выдержит, тем более вспыльчивый южанин.

— Ну значит, и наказывать будешь меня. Чужая боль свою злость хорошо лечит. Отведешь душу, может, и Черная Ма передумает, остынет.

Дороти продолжила молчать, точно размышляя. Хотя внутри уже решила и была согласна — ей тоже не хотелось хоронить кого-то из команды. Обратно из пепла кораблей не соберешь, верно. Но виновник должен быть наказан. Где-то под рубашкой стало внезапно жарко. И Дороти осознала, что, скорее всего, какой-то ее части — той, которая куда ближе к демоническим соблазнам — нравится мысль наказать Морено. И к справедливости и возмездию это “нравится” никак не относится.

Дороти поспешила запить сухость во рту вином. И снова промолчала. Настоящее наказание начинается не с удара, а с ожидания. Это она по себе знала.

До Морено дошло, что ему придется самому предлагать варианты, и кажется, это взбесило его больше всего остального. Взбесило и смутило одновременно. Он встал, нервно прошелся по каюте из угла в угол, зацепил ногой ковер, с трудом удержал равновесие, тихо выругался и наконец остановился у открытого иллюминатора, сцепил руки за спиной и спросил, не оборачиваясь:

— Как тебе больше понравится, командор? Можно при всех, на палубе. Можно тут. Кнут есть у Саммерса, он одолжит.

— Можно, конечно, и на палубе, — точно задумавшись, повторила Дороти, тут же ярко представив себе, какими глазами будет смотреть на нее команда, если с головы их обожаемого капитана упадет хотя бы волос. Еще помолчала, но потом решила, что хватит: довести Морено до бешенства, конечно, хотелось, но сейчас это было некстати. — Но полагаю, мы обойдемся моей каютой и обществом друг друга. Закрой иллюминатор. Не думаю, что у нас получится что-то скрыть от команды, но дверь в каюту мне еще дорога — а твои парни выставят ее на раз, стоит им услышать…

Морено захлопнул окно, закрыл латунную задвижку, чуть заметно выдохнул и возразил:

— Не услышат, но…

— Тогда здесь и сейчас, — кивнула ему Дороти, при этом не делая даже попытки встать из кресла. Наоборот, налила себе еще вина. Потом небрежно указала Морено на рубашку и сказала: — Лучше снять. Для полноты ощущений.

Морено, словно не верил, что она согласится, замер на секунду, постоял, перекатываясь с носка на пятку, точно решал что-то внутри себя, но потом вроде как решил, прищурился, но уже не нервно, а словно что-то задумал, и кивнул. И начал снимать рубашку.

До Дороти дошло, что в игру, которую она затеяла в ответ на в общем-то пристойный вариант решения их проблемы, могут играть двое. Вернее, уже играют.

Морено снимал рубашку не торопясь, но почему-то каждое движение точно отпечатывалось у Дороти в сознании. Вот алой змеей виток за витком на пол каюты упал пояс, зацепился за ручку кресла, да так и повис. Вот плотный черный хлопок соскользнул с широких плеч, целиком открыв четкие линии татуировки на груди. Теперь можно было рассмотреть, что щупальца тянулись друг к другу, но между ними всегда оставался короткий зазор, точно кольщик специально задумал не дать им сойтись. На мгновение захотелось коснуться рисунка, чтобы ощутить… Морской дьявол, да что с ней такое?

Дороти вспомнила, как когда-то давно ее спасала от крамольных мыслей молитва божественному свету, но почему-то сейчас все слова забылись.

Морено скинул рубашку в пару к поясу, стянул сапоги и, разведя руки, медленно повернулся вокруг своей оси, показывая широченную спину, где у основания шеи зарождались осминожьи щупальца и, становясь толстыми петлями на лопатках, взбирались на ключицы. Сделал один оборот, второй и вновь встал спиной. Ожидая.

Меньше всего это было похоже на то, что он ждет наказания. Скорее, разом вспомнились те карты с картинками на бригантине. И пиковая масть на них.

Дороти почувствовала, как жжение под рубашкой начинает перерастать в нечто большее, и давать этому большему волю было смертельно опасно. Она отставила в сторону бокал, скинула мундир, чтобы рукава не стесняли движений. Потом открыла рундук, где как всегда в идеальном порядке лежали сложенными ее вещи. Вытянула из стопки старую ременную тисненую гербами перевязь для сабли, разжала и сняла с нее медные пряжки — калечить в ее планы точно не входило.

Было немного не по себе — потому что с ее силой она могла не рассчитать.

Захлопнула со стуком крышку рундука — Морено даже не вздрогнул и не обернулся — и тихо встала у него за спиной. Близко. Щекоча нервы.

Потом наклонилась чуть вперед и сказала:

— Здесь много вещей, и размах выйдет слабым. Я полагаю, что тебе лучше лечь.

— Прекрасная леди предлагает мне свою кровать? — голос у Морено был хриплым, точно он простыл.

— Временно. И да, я предпочитаю, чтобы моя команда называла меня “капитан”.

— Я учту, — ответил Морено и развернулся к Дороти лицом.

И вот тогда стало понятно, что зря она подошла так близко. Чертовски близко. Потому что в глазах у Черного Пса плескались не страх и не смущение, там, на дне, жило нечто другое — темное, цвета реки в глубине джунглей, и опасное, как аллигатор.

Видеть Морено, растянувшегося на ее, Дороти, кровати, было странно-приятно. Тот лег на живот, сложил руки под головой и спрятал лицо в сгибе локтя. То ли чтобы не смущать саму Дороти, то ли чтобы справиться с собственными чувствами. А то, что Морено сейчас очень нелегко, она прекрасно понимала, и это грело ей душу, как пиратам грели сердца взрывы на королевских кораблях.

Но все, что она сейчас испытывала, не должно было повлиять на главное — на силу удара. Потому что, соглашаясь на наказание, Черный Пес не учитывал, что Дороти может с одного удара кулаком убить быка. Для женщины необычное качество. Некоторые таланты лучше скрывать. О пределах силы Дороти Вильямс знал только Доран и унес это знание в пучину.

Дороти сложила ремень вдвое и намотала на кулак, оставив петлю свободной. Сосредоточилась, убрала за ухо мешающий локон и ударила резко, почти без замаха.

Морено, который не ожидал, что все начнется так сразу, выгнулся от удара, а на его спине поперек лопаток остался четкий отпечаток ремня. С ее, Дороти Вильямс, гербами. Под языком стало терпко, точно выпитое вино было совсем из другого сорта винограда.

— Прикуси покрывало, — коротко приказала она, но Морено только вскинулся упрямо и вцепился сам себе в запястье.

Покрывало он прикусил только после двадцатого удара, когда на спине ровными полосами, чуть с задержкой, проявлялись следы от ремня. Прикусил и выдохнул шумно, но не застонал.

— В тебе много злости, моя прекрасная командор.

Дороти не остановилась — ударила вновь.

— Да, много, Морено. Ты себе даже не представляешь сколько.

Звук, с которым ремень встречался со спиной, был звонкий, четкий. Но капитанская каюта не зря была капитанской — толстые дубовые доски не давали звукам просачиваться наружу.

Удары следовали один за другим, без пауз. Стоило одному следу только начать наливаться болью, как рядом с ним ложился следующий, ожогом отвлекая на себя внимание.

Морено мерно и шумно дышал и только выгибался, когда прилетало особенно сильно, но тут же сам возвращался в прежнюю позу. Ни разу не застонал и не попросил пощады.

Дойдя до середины спины, там где заканчивались ребра, Дороти не стала бить дальше — чтобы случайно не покалечить внутренности, а, разом проскочив поясницу, припечатала ремнем там, где начиналась грубая ткань моряцких штанов. На следующем ударе глазомер подвел, и ремень пришелся уже на ткань, однако почему-то именно от этого удара Морено еле слышно выдохнул, и к выдоху в этот раз примешивался какой-то звук. От него стало опять горячо, и Дороти, испугавшись собственных клубком спящих под кожей демонов, целомудренно подняла удары выше — на широкие плечи.

Когда счет приблизился к пятидесяти, она остановила руку и осторожно положила ремень на кровать, затем смахнула со лба волосы. Признаться самой себе, что она вспотела от пустячных усилий, не вышло — тут было другое. Такое же темное, как морские глубины. Ярость, не дававшая спокойно дышать последние сутки, с тех пор как она увидела взлетающую на воздух “Вирджинию”, отпустила, ушла… Вернее, выродилась в нечто другое. От всего вместе: от разговора, нарочитого показушного раздевания, не менее показушной порки.

Но гнев Черной Ма теперь точно команде не грозил. Морено оказался прав.

— Разговор окончен, — ровно сказал Дороти, отвернулась и, подойдя к шкафу, начала перебирать сложенные там навигационные карты. Следовало проложить курс — подальше от этого безумия и поближе к “Каракатице”.

Потому что если на призрачной бригантине она смотрела в пасть неизведанному, то сейчас, в собственной каюте, она точно заглянул в глаза дьяволу.

Как Морено одевался — Дороти не услышала, тот был бесшумен, как пантера. Что можно обернуться, она понял, только когда шаркнула, закрываясь, дверь.

С кресла исчезли рубашка и пояс, точно и не было ничего. Только складки на покрывале доказывали — нет, было. Дороти отбросила карты, подошла к кровати и устало упала на покрывало. Вольность, которой она себе не позволяла в дневные часы, справедливо полагая, что для сна существует ночь, а молодой леди и капитану не пристало спать днем, как старушке.

Накатила усталость — словно не она сейчас порола, а ее. Под веки точно сыпанули песка, и она позволила себе маленькую слабость — пятка о пятку стряхнула сапоги и вытянулась во весь рост, потом перевернулась на живот и уткнулась в покрывало — туда же, где еще недавно прятал лицо Морено.

Покрывало едва заметно пахло потом, табаком и корицей.

Дороти вдохнула, прикрыла глаза и попыталась улечься удобнее. Что-то жесткое упиралось в бок. Она поерзала — но колючий угол не исчез, — нащупала мешавшую ей под покрывалом вещь и вытянула ее на свет.

Это была невесть откуда взявшаяся игральная карта.

Пиковой масти. Король.

Из той самой колоды.

Король сидел на троне, забросив одну ногу на каменный резной подлокотник. Золотая корона с короткими зубцами терялась в черных волосах. В одной руке он держал чашу, а вторая бесстыдно лежала там, прямо на вздыбленном естестве. Тоже коронованном. Король не улыбался, смотрел внимательно, с прищуром. Испытующе.

У короля было лицо Морено, а на его груди сходились и никак не могли сойтись осьминожьи щупальца.

Дороти провалилась в сон, точно в спасение. И всю ночь, где-то вдалеке, ей слышался смех Дорана.