Океан для троих

Реджи Минт, 2023

Дороти Вильямс, капитана королевского флота, несправедливо обвинили в колдовстве. Она была вынуждена бежать от правосудия в компании невыносимого пирата Рауля Морено. Чтобы вернуть себе доброе имя, Дороти надо отправиться в самый центр моря Мертвецов, где ее ждет старая любовь. И что делать, если старое чувство столкнется с новым?Дороти вздрогнула от неожиданности и обернулась.Судя по всему, Морено некоторое время наблюдал за ней.Он без тени сомнения с явным интересом разглядывал обнаженную Дороти. И делал это напоказ. Оценивающе.Почти сразу к спине прижалось чужое горячее тело, а сбоку дохнуло запахом крепкого вина и табака.Морено потеснил Дороти за падающий сверху поток, прижимая к скальной стенке. Она вырвалась, развернулась, но только для того, чтобы оказаться лицом к лицу с Морено. Так близко, что поймала его дыхание.

Глава 4. Бригантина

О том, на каком из причалов до сих пор стоит подозрительный торговец, им рассказал завсегдатай кабака за несколько медяков. И с проницательностью истинного обитателя трущоб добавил:

— Не ходили б вы туда, милсдари… военные. Мутные там люди. Нехорошие. И кораблик у них дурной. С гнильцой.

Дороти про себя удивилась, что ж такого должна натворить команда торговца, чтобы безногий и дважды клейменный коренной житель Йотингтонского дна сказал о них такое. Выходило поедание младенцев, по меньшей мере.

И странно, что “Грозовая чайка” до сих пор не отчалила, ведь должна была еще днем.

Зато другие вести оказались хуже — “Каракатица” снялась с якорей аккурат перед закатом и успела до грозы выскочить из бухты.

Куда она ушла, нищий не знал: с борта на берег никого не выпускали. Как только туда офицеры поднялись и солдат загнали, так сразу и отплыли, точно за ними дьявол гнался.

Морено, если и удивился непрошенному совету от бродяги, то виду не подал. Кивнул, добавил еще медяк из мошны тюремных охранников и решительно зашагал к указанному причалу — торговому. Военные швартовались ниже, за мысом — там и причалы были новее, и стража серьезнее. Там стояла “Свобода”, которую Дороти еще утром считала своей.

С того момента, как они выбрались из каземата, она все пыталась для себя решить, кто она теперь — беглая преступница или романтическая страдалица за правду, мстительница и жертва? И насколько далеко она способна зайти, чтобы вернуть себе положение, восстановить должность и репутацию, а главное — самоуважение.

Пока они пробрались к порту, Дороти в голове проиграла пять разных сценариев, которые заканчивались одинаково приятно — продажный губернатор стрелялся у себя в кабине в ужасе от того, что неминуемая кара вот-вот настигнет. Его дочь вся в слезах под черной вуалью отправлялась в самый удаленный на острове монастырь. Победный салют, награждение, зло повержено, Пес Морено повешен под овации на центральной площади…

Вот тут в фантазии вмешивалась совесть, делала кислое лицо, и никакие доводы разума про “он заслужил” настроения ей не исправляли. Вешать того, с кем вместе бежала из застенков и дралась — пусть это и были сонные тюремщики, — не получалось даже в воображении.

Для того, чтобы мечты стали реальностью, Дороти нужна была “Каракатица” и те, кто на данный момент были на борту. Полковник Филиппс и команда “Свободы”, которая продала своего капитана на костер и не поморщилась.

Морено нужна была сама “Каракатица”.

И им обоим нужна была команда, без которой, будь они с Черным Псом хоть сторукими великанами, на большом корабле далеко не уйдешь.

Но почему пленных пиратов вдруг передали какому-то мутному купцу? Обычная процедура куда проще — либо на виселицу, либо на каторгу военным кораблем. Наверно, опять темные дела губернатора.

Совещались у лодочных сараев, тут было подобие козырька, который защищал от льющегося с неба потопа.

— Придется соваться сразу боем. На разведку у нас нет времени, — Дороти сняла шейный платок, мундир, сапоги и осталась в одной рубашке и штанах. Недостойно для благородной леди, но в одежде плыть не с руки. Капающая сквозь прохудившийся соломенный навес вода сразу намочила рубаху, и она неприятно прилипла к телу.

— Согласен, — пробормотал Морено, тоже скинул лишнюю одежду, встал рядом и покосился на грудь Дороти.

Она из принципа не стала прикрываться — все равно после купания промокнет до нитки. Пусть пялится, мужлан! Можно подумать, на корабле Дороти не привыкла к заинтересованным взглядам. Хоть одну шуточку посмеет отпустить — она свернет ему шею!

Морено однако шутить не стал, скабрезничать тоже, выдохнул, моргнул медленно, отвернулся, словно стена дождя была интереснее, и продолжил:

— Я могу спрятаться на острове, но ради твоей головы, мэм, губернатор перевернет и перетрясет все трущобы и канавы. Йотингтон — не столичный Дортон и не огромный купеческий Саватт, схорониться особо негде. А сидеть в джунглях в такой компании я нахожу… вредным для репутации.

— Пирата не устраивает моя компания! Я ранена в самое сердце. — Дороти смахнула капли с лица и уточнила: — С борта или со сходен?

— С борта.

Для начала, вместо обычного для этих мест грузового кофа — толстого и неповоротливого, которыми пользовались торговцы, корабль оказался бригантиной. Хищной, быстрой и зубастой. С полным вооружением. При этом нижние орудийные люки были замаскированы, и выдали их только мокрые неровные потеки дождя на досках.

Под якобы расставленными по верхней палубе ящиками с товарами скрывались еще по три легкие пушки с каждого борта. Дороти прикинула точность расчетов здешнего квартирмейстера, ухитрившегося, не испортив баланс корабля, обвесить его дополнительным вооружением, и уважительно цокнула языком. Ей бы такого на “Свободу”!

На главных сходнях дежурил тип в длинном кожаном плаще и капюшоне: кого-то ждал. Но судя по зажженным огням на носу бригантина вот-вот была готова отчалить.

Часовой беспокойно ходил туда-сюда и вглядывался в пелену дождя. Видимо, ожидание затягивалось, и это играло на руку.

На борт вскарабкались со стороны грузовых сходен: Рауль по канату, Дороти по скользкой якорной цепи.

Неприятности начались с ходу. На верхней палубе была охрана, которую они не разглядели с пирса.

Раулю повезло больше — он тенью проскользнул между ящиками, прикрытыми брезентом, и исчез из пятна света, который давал бортовой фонарь.

Охранник вышел сразу на Дороти. Она даже не успел выдернуть из ножен кортик, только пригнулась в ожидании атаки.

Страж оказался чернокожий, громадный, но без рабского ошейника и голый по пояс. Штаны на нем были из столь дорогой ткани, что ими не побрезговал бы и гость на губернаторском балу, а толстое серебряное ожерелье на эбонитовой шее стоило как месячная выручка от торговли живым товаром.

Оба замерли на долю мгновения, прицениваясь к противнику — и оказалось, что Дороти просчиталась.

Впервые в жизни кто-то оказался почти равен ей по силе. Вернее, чернокожий добирал это опытом.

Дороти попыталась заломить охраннику руку, но тот хитрым приемом освободился из захвата, оставив на пальцах пленку масла. И в ответ ударил резко, пушечно, целя в лицо и не размениваясь на то, чтобы взять гостью живой. Дороти еле успела пригнуться, чтобы, выпрямляясь, врезать громиле в живот, а потом обхватить его поперек тела и прижать руки к торсу. Секунда-вторая, и противник снова оказался на свободе, а Дороти отлетела в сложенные ящики, с ходу проломив верхнюю крышку, и запуталась в наброшенном на них брезенте. Вот это боец! Дороти даже не успела перевести дух!

Чернокожий не пытался выяснить, что здесь делает чужак, окликнуть или позвать кого-то на помощь — снова метнулся в атаку пантерой, стоило только попытаться встать.

Они сцепились беззвучно, точно оба были немыми, покатились по палубе, но тут Дороти улыбнулась Черная Ма, которую она никогда не видела и никогда ей не молилась, — перекатываясь, ее противник встретил головой медную обшивку выступа, а Дороти постаралась, чтобы встреча была максимально плотной. И многократной.

Громила обмяк, Дороти потрогала шею под золотым ожерельем — пульс был хоть редкий, но сильный. Секунду она раздумывала — обезопасить себя и Морено целиком или все же проявить милосердие. Убивать охранника не хотелось, ведь, по сути, он защищал свой корабль от чужаков.

Но тут Дороти заметила между острыми зубцами на цепи ожерелья тонкие золотые кольца.

Серьги. Моряцкие. Больше полусотни даже с виду, без счета.

Милосердие сделало вид, что моргнуло, а шум дождя спрятал хруст позвонков.

Из моряцких серег коллекций не составляют и добровольно с ними не расстаются: не продают и не покупают, не ставят на кон в кости. Потому что это последний взнос за последний путь и последний приют. Когда ты уже ушел в царство теней и обречен вечно молчать, тот, кто остался рядом с твоим телом, получает серьгу как плату за работу могильщика. А этот чернокожий, выходит, собирал с трупов их посмертную плату. Какая мерзость!

В память о драке у Дороти остались пять неглубоких порезов на плече — дикарь носил на пальцах левой руки металлические наперстки с когтями — и еще разбитая губа.

Где-то спереди зашумело, мелькнула тень, и на секунду в свете фонаря показался Морено, держащий наизготовку абордажный палаш, лезвие которого уже потеряло блеск из-за замаравшей его крови. Огляделся и снова бесшумным смуглым призраком исчез в пелене дождя.

Значит, нужно ждать.

Дороти замерла и прислушалась — где-то левее раздался короткий свист и всплеск. Похоже, что экипаж “Грозовой чайки” снова убыл на единицу — Морено бил наверняка и жалеть тех, кто вез его команду на каторгу, не собирался. Что ж, хорошо бы добраться до здешнего капитана первой и вытрясти из него причины, по которым он взял столь спорный груз. Незаконно взял.

Но когда Дороти спустилась в жилую часть, на нее, точно тигрица, налетела со спины рыжая охранница. Обхватила ногами за шею, сжала бедра и попыталась резким, коротким движением сломать позвоночник. Но шея у Дороти была приделана крепче, чем ожидала убийца. Она пошатнулась, но успела скинул с себя дурную наездницу, отмахнулась вслепую, получила очень сильный удар в солнечное сплетение и, задыхаясь, упала.

Но тут появился Рауль и коротким ударом в шею спас ситуацию. Быть обязанной пирату было ново и неприятно.

— Без меня ты беспомощна, — мимоходом бросил Морено, протягивая руку и помогая встать.

— Я ее не увидела в темноте, — Дороти поднялась с обломков рундука, на который ее отправили коварным ударом.

— Ты командовала кораблем или пансионом для благородных девиц? Женщины куда опаснее мужчин. Хорошо она тебя отделала! Жаль, что такой оторвы не было на “Каракатице”. Игра в благородство нам сейчас не помощник. Если дама тыкает в тебя кинжалом — придется тыкать в ответ. Мне совсем не хочется потерять все и пойти на дно кормить крабов только потому, что одной девице захотелось еще немного побыть благородной леди. Ты вне закона, Дороти Вильямс! Ты — как я. А я — не джентльмен. Так что забудь про правила хорошего тона. И бей первой.

Рауль наступил сапогом на волосы рыжей охраннице, которая как раз потянулась к отлетевшему в сторону ножу, и почти без размаха врезал ей кулаком под подбородок.

— Часа три у нас теперь есть в запасе. Пошли.

— Мне все это не нравится, — поделилась Дороти. — Они не похожи ни на торговцев, ни на контрабандистов. Это какие-то наемники… Точно ашашины с Востока, из Горавии.

Конвоиры на торговом судне “Грозовая чайка”, где держали команду “Каракатицы”, и впрямь оказались странными. Если не сказать больше… Да и сам корабль тоже.

— Ты нашел своих? — Дороти хоть и встала на ноги, распрямляться не торопилась — жгучая боль еще не отпустила, и больше всего хотелось сейчас прилечь тут в углу.

— Видел мельком, но пришлось отвлечься. Разбирался с капитаном. У нас с ним случился хороший разговор. Резкий. С глазу на глаз. Не пойму, кто тут настолько сбрендил, что поставил на командование черного ублюдка?

— Дьявол тебя побери! Я хотела с ним поговорить.

— Пятьдесят футов вниз, и он весь твой, — Морено красноречиво указал палашом в днище корабля. — Но он будет неразговорчив, со второй-то улыбкой на шее.

— Зря. Мы могли бы получить вести о “Каракатице” и сведения о том, почему твою команду передали этим наемникам. Не понимаю, как ты стал капитаном? С таким талантом предвидеть.

— Я служил коком, но то, что я готовил, было невозможно жрать, и ребята от греха подальше выбрали меня в капитаны, — оскалился Морено, обыскивая бессознательную рыжую. — Капитанская каюта дальше всего от камбуза, а они перестраховщики.

— Он мог здорово облегчить нам жизнь, — упрекнула Дороти.

Черный Пес устало вздохнул и сказал:

— А теперь он облегчает жизнь акулам. А курс “Каракатицы”… Ты права, неплохо знать, куда отправилась моя детка. Я добуду новости из этого рыбьего корма, — он кивнул на рыжую. — Только поверь, ты не захочешь знать, как именно. Верхняя палуба чиста — там были трое плюс капитан. Остальная команда, похоже, спустилась на берег и не вернулась на борт вовремя. Так что нам повезло. Но времени впритык. На тебе трюмы — я заглянул мимоходом, там один охранник. Пистолетов у него нет. А я пока что побеседую…

Дороти не стала спорить — в конце концов, кто она такая, чтобы мешать Черному Псу убивать работорговцев, этих океанских шакалов? Она подхватила саблю, вышла за дверь, осторожно прикрыла ее за собой и, не оглядываясь, спустилась вниз.

Людей с “Каракатицы” держали в кормовой части трюма — двадцать человек загнали в тесную железную клетушку, в которой они могли только стоять, стиснутые прутьями и плечами своих же сокамерников.

Охранял этот зверинец странный моряк, с простодушным лицом, которое уместно бы смотрелось где-то в глубине университетской библиотеки, а не на борту судна с живым грузом. Но у Дороти нехорошо засосало под ложечкой, и она, идя на поводу у своей интуиции, покрепче взялась за рукоять сабли и медленно спустилась по ступеням, стараясь ни на секунду не выпускать из вида охранника.

Тот, казалось, ничего не замечал — перекладывал увлеченно карты в колоде.

Пленники Дороти заметили сразу, но не выдали ее ничем — ни жестом, ни звуком. Только самый громадный из них, Саммерс, которому приходилось стоять согнувшись — клетка была на четверть фута ниже необходимого, — беззвучно проговорил “бей”.

Но Дороти настиг приступ любопытства — карты в руках матроса, а точнее, рисунки на них были столь необычны, что сначала она подумал — мерещится. Но спустилась еще ниже и поняла, нет, зрение не обманывает — на прочных лаковых картонках обнаженные тела сплетались в фигуры, и количество участников свального греха на каждой равнялось стоимости карты.

Женщины — блондинки, брюнетки, рыжие, с косами и без, но обнаженные и пьяные от вина ласкали мужчин. Непотребство! Благородной леди смотреть на такое — позорно! Но Дороти не могла отвести взгляд.

Матрос медленно перебирал карточки, всматриваясь в рисунки. А Дороти стояла у него за спиной и тоже глядела, впервые видя такие гравюры.

Груди, щиколотки, бедра, звериные лапы и змеиные тела — все сплеталось на некоторых картах. Картинки были одновременно бесстыдны, безнравственны и завораживали, как песня сирен.

Матрос покрутил в руках очередную карту, вложил в центр колоды и вытянул следующую. На ней были двое: широкий и мощный темноволосый атлет нависал над блондинкой, которой волосы закрывали лицо. Она стояла на четвереньках, как животное, а он напирал на нее сзади. Ее напряженные пальцы царапали пол явно не от муки, а от постыдного удовольствие. Лицо же мужчины было торжествующим и победным.

Такого в своей жизни командор Дороти Вильямс не встречала. Нет, она знала, как это должно происходить между мужчиной и женщиной, и не раз вытаскивала свою команду из борделя, но стоило ей войти туда, как все вокруг обретало приличия.

Но поразило ее не это, а собственная реакция — тело, которое всегда было послушно своей хозяйке, внезапно решило все само — внизу живота сначала появилась сладкая истома, а потом ноги прошило сильной судорогой. Только этого не хватало, ей надо обезвредить охранника, а тут…

Но оторвать взгляд от картинки никак не выходило. Хотелось запомнить все до малейшей черточки — и открытый в немом стоне рот женщины, и крепкую руку, которая поддерживала ее под грудь, и пальцы, сомкнутые на пятнышке соска, и то, что происходило ниже.

То, что сидело где-то внутри, под кожей, отравленной тайной иглой, то, что мучило ночами еще в Академии, когда друг по детским играм Доран, разгоряченный после тренировки по фехтованию, прислонился горячим боком. То, что боялась даже представить отчетливо — вот оно, нарисовано в мельчайших деталях. Как крупный и наверняка горячий ствол входит промеж крутых ягодиц. И приносит наслаждение, заставляет рот открываться в стоне, а руку держать крепче.

По всей видимости, Дороти как-то выдала себя — выдохнула громче обычного или пошевелилась, но матрос внезапно обернулся, вскрикнул от неожиданности, вскочил с ящика, на котором сидел, и карты дождем посыпались у него из рук и разлетелись по полу.

Больше медлить не стоило: Дороти шагнула вперед, поймала поднятую для удара рукоять кнута — тяжелую, заполненную свинцом, а правой прихватила матроса за горло. Тот еще несколько секунд протаращился, а потом обмяк.

Дороти опустила его на доски, стараясь не засматриваться на рассыпанные карты, и сняла с пояса ключи от замка, на который запирался засов клетки.

Через минуту вся команда “Каракатицы” со стонами повалилась на пол и разминала затекшие руки и ноги.

Стоять остался только Саммерс, который наоборот выпрямился во весь свой гигантский рост и резкими движениями растирал сведенные судорогой плечи.

— Уж кого мы не ждали, так это командора Вильямс, — просипел он и, блаженно постанывая, потянулся. — Вот и настал день, когда я очень рад вашему личику.

— Это невзаимно, Саммерс. Если бы не нужда, мне бы и в голову не пришло вытаскивать вас из клетки. Я скорее бы навесила на нее второй замок.

— О, какие звуки, наша мэм сделала моим крошкам хорошо? — голос Морено был точно взмах волшебной палочки.

Команду разом соскребло с пола, поставило на ноги и вытянуло во фрунт.

К тому моменту, когда Морено достиг последней ступени лестницы, по его людям было не сказать, что еще минуту назад они не могли стоять на ногах.

— А колдуньей называют меня! — хмыкнула себе под нос Дороти.

— Джок, — Морено выжидательно и беспокойно уставился на боцмана.

Тот развел руками и коротко отрапортовал, что их до сегодняшнего утра держали в подвале ратуши, а потом под конвоем доставили сюда и запихнули в клетку.

— Они что-то спрашивали? За каким дьяволом вы им сдались? — Рауль Морено смотрел тяжело, словно предчувствуя ответ, который ему будет не по нраву.

— Да. Они хотели знать, когда и где снесли руль “Каракатице”.

Рауль прищурился:

— Когда и где?

— Да, кэптен. Потому что кто это сделал — они уже знали.