Флирт за чашкой кофе

Ребекка Попова (2024)

Стоит ли заводить служебные романы? Героиня решила проверить это на себе. Рекомендовано любителям эстетики совковых НИИ.

В институте

Закрутились — завертелись события, и меня позвали на другое место работы — с гораздо большей зарплатой, с иностранцами и с английским языком. Меня устроил туда замначальника первого отдела научного центра, видевший меня то ли на каком-то мероприятии, то ли в моей прежней конторе, и этот факт потом неоднократно обыгрывался, когда иностранцам в шутку позиционировали меня как протеже человека из первого отдела, отчего тем делалось немного не по себе.

Я оказалась в атмосфере научного центра со всеми обитающими там еще с советских времен научными работниками в придачу.

В годами сложившийся коллектив на ставку секретаря, оплачиваемую иностранцами, взяли молодую — по меркам института — незамужнюю девушку со стороны. Как мне потом рассказали, в списке кандидатов на эту должность я значилась первая и, посмотрев на меня, организаторы решили больше никого не искать.

Подразделение научного центра, после перестройки получившее статус отдельного института, располагалось в забытом богом помещении, построенном в добротном стиле советских времен, с невыветриваемым запахом каких-то приборов, а нужная мне комната была запрятана в хитроумной типографии коридоров.

Мы «зависли» тогда в очень интересной точке распространения интернета в Москве. С иностранцами мы общались по факсу и телефону. У нас был интернет от"Релкома", приходящий к нам по модему, и мы могли отправлять и получать электронную почту. Но вот понятия об интернет — сайтах у меня тогда, к примеру, не было.

Эхо в трубке от собственного голоса во время международных телефонных разговоров и мое удивление в связи с этим напоминало мне момент из сказки Оскара Уайльда, когда герой, прежде никогда не видевший зеркала, вдруг замечает напротив себя кого-то обезьянничающего и копирующего малейшие его движения — даже те, в которых он сам себе не отдает отчета. Удивительное зрелище, когда видишь себя со стороны, может вселить ужас и отвращение: ужас из-за того, что кто-то так хорошо тебя знает, а отвращение — как всегда, когда видишь себя со стороны и понимаешь, насколько ты несовершенен.

На входе в здание несли вахту постоянно сменяющиеся компании охранников, раздувающихся от сознания собственной значимости.

Один раз я не удержалась и сравнила одного симпатичного итальяно — подобного охранника с молодым мафиози из фильмов.

— Ага, ему еще только белых носков не хватает для полной картины, — пошутил в ответ его приятель.

Меня забавлял своеобразный стиль мира покрытых пылью приборов, характерный для НИИ.

Я размышляла о том, что к этим старым приборам годами никто не прикасался, а даже если и прикасался — все равно их вид оставался заброшенным и нелюдимым.

Кроме подобных приборов в помещениях институтов можно было натолкнуться и на другие любопытные предметы, существующие в мире в единственном экземпляре. Например, в командировке в Нижнем Новгороде я обратила внимание на гусиное перо, вставляемое в специальную подставку, которая качалась, как неваляшка. В комнате у одного завлаба — на пепельницу в виде черепа, в которой чудилось что-то пиратское…

В разных лабораториях мне попадались листы с забавными надписями. Например,"Список гениальных идей" — назначить такого-то директором института."Лист Ярости. В случае ярости следует схватить данный листок, смять его и мелко порвать"с изображением рассвирепевшего быка. Или надпись на двери:"Наша радость от вашего посещения не знает границ", над которой изображен великан с безобразной гримасой.

Позже оказалось, что этот юмор был заимствован из американского физического журнала.

Институтская столовая, располагающаяся в отдельном здании, радовала глаз жизнеутверждающими мозаичными панно в стилистике развитого социализма в холле первого этажа.

Как-то раз я углядела там довольного своим уловом мужика, который нес авоську, где желтело нечто круглое, чрезвычайно похожее на дыню; это привело меня в восторг, так как о дынях я в то время как раз довольно часто подумывала. Но, внимательно приглядевшись к содержимому авоськи, я поняла, что это вовсе не дыня, а сложенные вместе два полукружья белого хлеба, полчаса назад продававшегося в магазине на первом этаже столовой и щекотавшего мне ноздри своим ароматом.

В буфете около стеклянной витрины стояла женщина в редко вязанной кофте. От скуки я разглядывала продукты, лежащие на витрине, и краешком глаза заметила любопытную упаковку колбасы — она была стянута плотными авосечными нитями. Когда я решила еще раз провести глазами по необычной упаковке, восхищаясь изобретательностью упаковщиков, то обнаружила, что сетчатая упаковка — это лишь отражение вязаной кофты.

Я читала тогда на работе Набокова, и мое сознание генерировало килограммы подобных наблюдений.

Одновременно с этим я попала в компанию сразу нескольких мужчин, с каждым из которых у меня завязались некие сложные отношения. На базе совкового института был создан совместный с иностранцами центр, и кусок пирога в нем захотели получить многие продвинутые люди этого института. Причем передо мной мужчины раскрывались самым интересным образом — как никогда не раскрылись бы, возможно, перед коллегой-мужчиной.

Видимо, несколько месяцев общения с Машей сделали свое дело: когда я оказалась в среде мужчин постарше, то они сразу отметили мою необычную манеру разговора. Очумевшие от моего сленга не въезжающие люди без обиняков интересовались, а не наркоманка ли я часом — только это понятие могло объяснить для них тот особый культурный код, которым я пользовалась. С удовлетворением выдержав паузу, я уверенно отвечала на этот вопрос отрицательно.

Конец ознакомительного фрагмента.