За чашкой кофе. Сборник рассказов

Анна Баранова

Вы когда-нибудь становились участником увлекательной беседы, когда подруга или друг рассказывают вам удивительные, жизненные истории? Книга «За чашкой кофе» станет для вас таким другом. Она поделится сюжетами увлекательных судеб персонажей. Какие-то помогут вам задуматься о глубоком, а какие-то – посмеяться над комичными событиями.

Иллюстратор Вера Шестопалова

Корректор Людмила Заинчковская

© Анна Баранова, 2022

© Вера Шестопалова, 2022

© Вера Шестопалова, иллюстрации, 2022

ISBN 978-5-0056-0237-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Тихонович

Был у нас во дворе один старик, дворником работал. Тихонович, или Тихоныч, как все его ласково называли. Любил молодежь наставлять. Что ни случись — у него обо всем история найдется. Вот и заслушивались, бывало, его и ребята, и взрослые.

Выйдет вечером во двор Тихоныч, сядет на лавку и рассказывает истории разные. Соседки соберутся и тоже слушают. Уважали все Тихоныча за его жизненный опыт.

— От моего соседа жена ушла. А он парень молодой, видный, — скажет одна старушка.

— У нас тоже такая была, еще до войны с братом моим гуляла. А как он на фронт ушел, она раз — и ко мне. В кино меня звала… Ну, я ей тогда и говорю: «Где же стыд-то твой, Лариса! Он же мой брат. Что это за хухры-мухры?!».

Нужно сказать, что «хухры-мухры» было его любимым выражением. Он так умел произнести эту присказку, что слушатели начинали хихикать или улыбаться. Вообще Тихоныч был дедом обаятельным, что называется, душа компании.

Когда он заболел, все ему очень сочувствовали. Врач Ирена Петровна приезжала к нему по два раза в неделю — делала какие-то уколы. А потом «Скорая» увезла Тихоныча в больницу. Оказалось, старику требуется операция на сердце. И никто не знал, переживет ли он ее.

Когда эта новость разошлась по двору, соседи назначили общее собрание по сбору средств и оплатили дорогостоящую операцию. Тихоныч вернулся на свой пост дворника. Понятное дело, только формально. Так-то мальчишку нерусского порядок наводить наняли, а Тихонычу поручили только наставлять его. Ведь старый человек, на лекарства деньги нужны, а работать не может. Да и пенсия у него маленькая, об этом все знают.

— Была бы больше, — жаловался старик, занимая неизменное место на лавке, — если бы у меня квартиру не обворовали да все документы не унесли. Тогда я бы, как все, надбавку за участие в войне получал.

— Тихоныч, а нам Ирена Петровна сказала, что у тебя с детства проблемы с сердцем. Ты как в армию-то попал?

— Тогда, понимаешь, многих брали, глаза на недостатки закрывали. А я сам пришел. Если сердце горит, как говорится, не беда, что оно больное.

Тетушки на лавке утирали платочками слезы под рассказы Тихоныча о войне.

А у него еще забот прибавилось: пришло ему письмо от брата. Писал он, что умерла его жена Софьюшка, некому теперь за ним ходить. А медсестра обходится дорого. Просил Тихоныча к нему на постоянное житье переехать в Ярославль.

— Ну, я ему и написал, чтобы он ко мне в Москву двигал. Только сам не доедет. Ему уже за девяносто перевалило, он уж двадцать лет как парализован. Ноги не ходят.

— Ой, что же вы молчали! У меня зять как раз в Ярославль собирается к сестре. Он может его перевезти. А вещи потом отправим, — говорит Тамара Олеговна.

— Спасибо, дочка, — трогательно опускает дед глаза.

Все вышло, как наметили. Переехал брат Тихоныча в Москву. Всем любопытно на старика взглянуть. А тут благодать — на первом этаже они живут, и все знакомство с Тихонычем водят. Вот и начали забегать в гости соседи. Особенно любопытные пожилые дамы. Юрий Тихонович был высушенным стариком с глубоко сидящими глазами под нависшими бровями. Рот его был тонким, и чувствовалась в его линии воля. Он уже плохо видел, но слух у него был отменный. При ясности ума это позволяло ему быть хорошим собеседником, правда, говорил он редко и неохотно. Разве что с Тамарой Олеговной сблизился за месяц, что провел в столице.

— Вы столько для меня сделали, спасибо большое, — хрипло и медленно произносил он порой.

— Да что вы, пустяки. У нас столько смородины уродилось, что грех не поделиться… — отвечала та, доставая из сумки еще теплые пироги с ягодами.

— Вот и моя Софья такие же пекла. Любил я ее, — утирал он слезящиеся глаза. — Хотя долго не предлагал замуж после истории с Лариской. До сих пор не могу брату простить тот поступок.

— Он нам рассказывал что-то. Про то, как вас Лариса перед войной бросила.

— Бросила? Да это Тишка все подстроил! Сказал, что похоронка на меня пришла, чтоб не ждала она меня. Я ему и мыло посылал, и иногда немного денег, а он… Ему тогда всего десять лет было. Что с него возьмешь — мальчишка. По злобе или из зависти сделал — хотел тоже воевать, героем стать, да родился поздно.

— То есть он на войне и не был? — от удивления Тамара забыла о пирогах.

— Да куда ему! Мал был, говорю. Он недавно у меня медали просил. До сих пор, наверное, жалеет, что не отличился. Но я не дал. Это не безделица. Вон в коробочке на шкафу лежат. Можете посмотреть. Там редкие есть…

Тамара взяла коробку и достала оттуда памятные записки, документы на ордена и медали. Всю жизнь Юрия Тихоновича, можно сказать, увидела.

— Я после войны ему советовал за ум взяться. Такая разруха кругом была! А он связался с компанией и пошло-поехало. За беспутство его чуть вся семья не пострадала. Я и отец всю семью тащили. Потом только я. Затем и мать слегла, сестра осталась ей помогать. Мы с ним в Москву поехали. К тому времени уже и работы много было хорошей. Наладилась жизнь. Все работали, дух был общий. А этот опять за свое.

— Тихоныч? — опять изумилась Тамара, вспоминая его рассказы об ударном труде.

— Ну да. Уж и в милицию на пятнадцать суток попадал, и выговоры получал. Поперли его с завода, он в авантюры пустился и меня пытался подбить. Так мы и поссорились. Время примирило. Я уже стар. Все детям сестры оставлю после смерти. Разве что награды свои ему оставлю. Очень уж он хотел их.

Слушала Тамара Олеговна Юрия Тихоновича и не знала, что и сказать. Их-то Тихоныч, оказывается, все это время обманывал. Все эти истории были не о нем, а о его брате да о других людях.

С одной стороны, подмывает женщину все рассказать соседям, а с другой — зачем разоблачать Тихоныча? На старости лет авторитет завоевал, любовь соседскую, а тут раз — и лишить человека всего этого. Мучилась Тамара Олеговна, а потом как-то страсти внутри поутихли. Стала реже в гости ходить к старикам, на лавочке больше не сидит, мимо проходит.

А тут шла она как-то мимо лавочки, где все собирались, а Тихоныч рассказывает очередную байку. Рядом с ним парнишка сидит, видать, что-то не то сказал, и Тихоныч начал его уму разуму учить, что обманывать нехорошо, мол, бесстыжий он, и как язык у него повернулся напраслину на кого-то возводить. Вот тут Тамара не выдержала, подошла к старику и сказала:

— Ты кого учишь? На себя посмотри! — да так сказала, что как будто и злобы внутренней не пожалела.

— О чем ты, Тамара? — насторожился старик, а та только рукой махнула.

Окружающие подумали, что соседка не в настроении, уж и про парнишку забыли, и про спор их с Тихонычем.

Вечером подошла к Тамаре Людка, соседка по дому, женщина немолодая.

— Тамара, ты почему на Тихоныча взъелась? Сделал, что ли, тебе что-то плохое?

— Ничего он мне не сделал… Только… — Тамара замялась. Хотелось ей всю правду рассказать, да вроде как стеснялась.

— Что только? Говори, — настояла соседка.

— Врет он все. Не был он ни на какой войне, ему десять лет было, какая война? И в Москве он, можно сказать, ни дня не работал нормально, все с шелупонью водился. А нам рассказы выдает не о себе, а о брате своем да другой родне.

— Да что ты?! — изумилась Людка.

— Ты только не говори никому. Я вот, видишь, не удержалась, когда на него утром-то наворчала.

— Что ты, я никому не скажу! — заверила соседка и пошла по своим делам.

Наутро двор было не узнать. Тамара вышла и обомлела, даже внутри похолодело. Поняла она, что случилась беда, только пока не знала, какая.

Пошла поближе к шепчущейся толпе, а там все наперебой пересказывают, как Тихоныч народ вокруг пальца обвел.

— Мы ему и денег, и с братом помогли, и работника наняли, а еды сколько перетаскали, сколько помощи посильной оказали! — судачили все наперебой.

— Слышишь, Тамар, а ты знаешь… — не успела одна из соседок договорить, как Тамара развернулась и ушла.

С Людкой вечером она переговорила, но та отнекивалась, мол, ничего не говорила. Но Тамара Олеговна точно знала, что больше некому.

Устроили соседи старику бойкот. Парнишку больше не занимали работой дворника, а Тихоныч сам ее не делал. Через неделю пришла комиссия и увидела, какая грязь на территории. Попросили старика пост покинуть, будто только и ждали оплошности старика.

Тихоныч теперь всегда один сидел во дворе, никто больше не хотел к нему подходить. Бывало, брата с собой вытащит на улицу, так и кукуют вдвоем, понять не могут, в чем беда, что люди сторониться начали.

— Зря я тогда парнишку этого отругал, наверное, не стоило так его жизни учить.

— Да вот я думаю, что ты тут ни при чем. Похоже, это я лишнего рассказал, — начал Юрий свой рассказ.

— О чем ты, брат? — удивился старик.

— Да была в гостях Тамара, а я возьми и скажи, что все твои истории — выдумки!

— Зачем? Зачем ты это сделал?! — разгневался Тихоныч.

— Да черт за язык дернул. Сам потом пожалел о сказанном.

— Так теперь меня тут и уважать никто не будет. Вот все и разбежались! С работой больше не помогают, а теперь нам на наши копейки жить. Что тебе, трудно было все в тайне держать? Я, можно сказать, только уважение заслужил в этой жизни. Тебя перевез поближе, чтобы ты один не горевал. А ты мне такую свинью подложил!

Расстроился Тихоныч, да так сильно, что, встав со скамейки, упал — голова закружилась. Народ вокруг не сразу понял, что случилось, а как увидели, подбежали, стали поднимать старика, да он уже сознание потерял. Вызвали «Скорую», та увезла его.

Остался Юрий Тихонович один. А кто ухаживать будет? Вот Тамара и пришла к нему, чувство вины ее терзало. Состоялся у соседей разговор.

— Юрий Тихонович, простите меня, не хотела я, чтобы так все вышло. Зря Людке рассказала, а у нее язык как помело, что попадет — пока по всем не пронесет, не успокоится.

— Да я на тебя не сержусь, сам не меньше виноват. Неправду сказал!

— Как так? — тут у Тамары все поплыло перед глазами.

— Зол я на него до сих пор за Лариску. Если бы не эта история, все было бы хорошо.

— Юрий Тихонович, так что же в этой истории правда, а что нет?

— Да все правда, что брат рассказал, это я, дурак старый, все простить ему не могу, вот и решил отомстить. Никак не думал, что до девяноста лет доживу, а ума не наберусь. Сглупил. Лариска, змея, тогда нас сильно поссорила. А теперь я лишил его радости жизни. Он всегда среди людей, всегда душа компании, а я так не мог, больше блеклую тень его напоминал. Приехал сюда и увидел, что живет он припеваючи, вот и… — старик заплакал от горя.

— Юрий Тихонович, не переживайте, простит вам брат, просто рассказать надо все людям. С кем не бывает… Лучше вашу ошибку признать, чем клевету за правду выдавать.

— Так и сделаем, Тамара. Выводи меня на улицу, собери людей, я сам все расскажу.

Узнали соседи правду, заохали, заахали, своей бесчеловечности удивились и огорчились. Простили все и Тихонычу, и брату его. В больницу съездили, проведали старика, тот сразу и ожил. Домой вернулся в полном здравии. Брат его встречает, улыбку сдержать не может.

Вечером перед сном разговорились.

— Что это народ так проникся ко мне? Неужели ты что-то сделал?

— Да, сказал, что сам от зависти наврал. Они и поверили.

Рассмеялись братья и уснули сладким сном. А утром не стало их обоих.