Курсант. Назад в СССР 3

Рафаэль Дамиров, 2023

«Я рванул на звук, ломая кусты и пригибаясь от колючих еловых веток. Федя пыхтел сзади, безнадежно отставая. Черт! Опять пистолет не со мной. Хотел вернуться и забрать у него табельный ПМ, но передумал – каждая секунда дорога. Все! С завтрашнего дня точно за него возьмусь. Будет у меня на школьном стадионе круги нарезать…»

Глава 6

Следующую порцию бражки я лишь пригубил, но для пущей реалистичности сделал несколько пустых глотков. Пока местные щелкали клювами и гоготали по поводу анекдота от Егора, который рассказал, что лучшим инструментом для ремонта трактора до сих пор считается кувалда — только замахнёшься, говорит, ею на полусонного тракториста, как трактор сразу же начинает работать, я незаметно выплеснул пойло на землю.

Огляделся, как воришка — не увидел ли кто кощунства. Но все были увлечены очередным тостом за то, чтобы простым рабочим в Америке жилось также прекрасно и весело, как работягам в Союзе.

Правильный тост. Меня аж гордость за наш народ взяла. Живут небогато, но за других радеют. Не знают, что там не все так плохо, как им хочется. Хотя в США сейчас тоже дурдома хватает. Советские ученые, как мы помним, отправили в космос собаку Лайку, заранее зная, что она погибнет. После этого в ООН пришло письмо от группы женщин из штата Миссисипи — они потребовали осудить бесчеловечное отношение к собакам в СССР и выдвинули предложение: если для развития науки необходимо посылать в космос живых существ, то в нашем городе для этого есть сколько угодно негритят.

Я спрятал свою кружку за спину, чтобы избежать очередной штрафной. Трезвым мне в ближайшее время уже не быть, но на ногах остаться хотелось бы. Не привык мой реципиент к таким возлияниям. Деревенские в этом плане народ более закаленный, хотя возможностей дружить с зеленым змием у них было меньше, чем в городе. Днем работа в колхозе, вечером и в выходные у себя на подворье. Занятость круглый год, пить особо некогда. Так, если в поле на обеде, пока агроном или председатель не видят. Поэтому в деревнях кто не работал, тот не ел. Просто пил.

Дверь клуба распахнулась, и на улицу выскочил парень в рубахе с надорванным рукавом и всклокоченными волосами. Из разбитой губы капала кровь, а под глазом наливался синяк. Таким же надорванным голосом он прохрипел, призывно сотрясая кулаками:

— Мужики! Наших бьют!

Его мученический вид и трагизм в возгласе всколыхнули деревенских. Подействовали на них, словно призыв на войну: “Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…”

Ну капец! Первой моей мыслью было то, что Быков кого-то отоварил. Сейчас ведь его зашибут толпой. На Зинченко вообще надежды нет. Боец из него, как из осла скакун.

Компашка бросилась внутрь ДК. Оттуда уже раздавались девчоночьи визги и сочные мужские маты. Я рванул следом, готовясь вытаскивать оттуда наших и по пути примериваясь к потенциальным противникам. Если что, буду первым бить. Так хоть какое-то преимущество будет. Может, и прорвемся. Сходили, бл*дь, на танцы!

Внутри клуба оказалось непривычно светло. Клуб не ночной, и иллюминация не предусмотрена. В центре какая-то свалка. Клубок дерущихся разогнал посетителей по углам. Первым желанием было вклиниться в самую гущу за Родину и спасти своих. Но меня неожиданно кто-то схватил за рукав. Я уже замахнулся, чтобы пресечь бесцеремонное действо ударом в ухо.

— Андрюха, ты что? — вытаращился на меня Быков. — Это же я!

Зинченко, девчонки и он были в стороне от свалки. На сердце отлегло.

— Тьфу ты! Я думал, вы драку затеяли!

— Я, конечно, боксер, — ответил Антон. — Но не бессмертный.

Он прав. Одиночный бокс на деревенской дискотеке мало эффективен. Спортсмен привык работать по правилам против одного соперника. А когда правил нет и вообще “по спине лопатой — на”, причем сзади исподтишка — ловить нечего. Пока вырубишь одного, на его месте вырастут трое.

— Что случилось?

Мы отошли в сторону, к своим.

— Тут бабу не поделили, — Быков кивнул на дерущихся. — Один хмырь начал, а за него вступились его братья, и понеслась.

Братьев оказалось четверо, от призывного возраста до седых висков. Многодетные семьи сейчас не редкость, и колхозные династии процветали вовсю. Егор свою компашку направил в гущу битвы. Воины добра мешались друг другу, а их авангард вообще плохо держался на ногах. Их даже бить не надо было, некоторые, пока бежали, запутались в собственных ногах и попадали на пол.

Братья же, все крепкие лбы за метр восемьдесят, бились слаженно и дружно. Судя по их координации и швыдким выпадам, пришли они на мероприятие совсем недавно и еще не успели принять на грудь, что делало их еще более неуязвимыми.

Ватага Егора разбилась о них, как нестройные волны о твердь мола. “Диджей” вырубил “пластинку”. Тут в зал ворвалась бойкая билетерша-фронтовичка с громогласным криком:

— Сейчас милицию вызову!

Она врубила свет поярче и что есть мочи дунула в свисток дружинника.

Переливчатый свист и освещение подействовали отрезвляюще, и разогнали дерущихся по углам, словно тараканов. Да и слово ”милиция” подействовало магически. Хотя ближайшее отделение в райцентре, и до него километров двадцать, не меньше.

Егор, как истинный полководец, наблюдал за действом со стороны и сам в бой не лез. Его сотоварищи, зализывая раны, помогали друг другу подняться. Обошлось все без серьезных потерь. В семидесятые кодекс “лежачего не бьют” свято чтился. Достаточно было упасть на пол и притвориться ветошью, и можно быть уверенным, что больше не огребешь. В девяностые такое не проканало бы. Деревенские драки в этом плане вызывали уважение.

— Успели хоть потанцевать? — улыбался я перепуганным девчонкам. — Хотели на танцы — получите, распишитесь.

Соня потянула меня за рукав:

— Поехали отсюда, дикие здесь все, да и музыка не нравится. Хриплая какая-то.

Лиза прильнула под крыло Быкова, и Зинченко тоже пытался укрыться за его могучей спиной. Вся его спесь улетучилась, как только дело запахло жареным. До него наконец дошло, что тут, прежде чем в тыкву стукнуть, никто фамилию не спрашивает, и на заслуги папаши всем глубоко начхать. Здесь все проще. Кто сильнее, тот и прав. Но правоту постоянно отстаивать надобно. Как в стае. Если Акела промахнется, на его место придет другой.

Билетерша (оказавшаяся по совместительству завклубом), привычная к таким казусам, во всеуслышание заявила, что, мол, морды бить только на улице, иначе танцы прекратит и деньги уплоченные никому возвращены не будут.

Тут уже общественность недовольно загудела на конфликтующих. Дескать, из-за вас, алкашей, такое мероприятие срывается. Шли бы вы на… Улицу. Братья поняли, что праздник для них на сегодня окончен, и поспешили ретироваться. Под угрозы и выкрики со стороны Егоркиной банды они покинули клуб. Но вдогонку за ними никто не спешил. Дураков не нашлось биться с ними “в чистом поле”, где им никто не помешает и преимущество будет на стороне братьев. Когда “виновники торжества” прошмыгнули мимо нас, я узнал одного из них. Высокий, длиннорукий, похожий на Дольфа Лундгрена с непробиваемым лбом и широкими скулами. Это оказался мой старый знакомый — Сипкин, курсант из Новоульяновской школы милиции, что был моим соперником на соревнованиях по боксу. Наверное, в увольнении, приехал на выходные в родную деревушку. Теперь понятно, откуда навыки ниндзя у братовьев. Возможно, они вообще все из спорта. Секций, конечно, в деревне и в помине не было, но в студенчестве могли запросто освоить навыки мордобоя.

Мы благополучно покинули ДК. Вечер удался на славу. Зрелищ хапнули в достатке и при этом сами без единой царапины остались.

— Поехали домой, — сказал я еще немного трясущемуся Зинченко. — Хватит на сегодня приключений.

Тот одобрительно закивал, похоже, что он первый раз в жизни увидел групповую потасовку.

Мы погрузились в “Волгу”. Я развалился на заднем сиденье, Соня прильнула ко мне:

— Где ты был? Мне так стало страшно.

Я чувствовал, как ее волосы щекочут щеку. Повернулся и поцеловал ее.

* * *

— Ну что? Рассказывай! — После утренней планерки у Горохова мы с Погодиным уединились в фотолаборатории, чтобы обсудить дальнейшие планы. — Удалось машину обыскать?

— Все пучком, — заверил я. — Веревка там есть подозрительная, на удавку похожа, и плед ворсистый.

— А при чем тут плед?

— Волокна на жертвах были, помнишь? Я образец от пледика отщипнул и отдал химикам, чтобы сравнили неофициально.

— И-и?

— Пока результата нет. Представляешь! У них, бл*ха муха, микроскоп, видите ли, сломался. Ждем, когда запчасть какая-то с завода придет. Придется потерпеть…

Вот так лазаешь без санкций черти где, а в итоге все упирается в какие-то дурацкие винтики.

— А если волокна совпадут, что делать будем?

Тут ответ был только один, хотя вряд ли меня за самодеятельность по головке погладят.

— Поделимся наработками с Гороховым, пусть через Москву решает, как Зинченко прищучить.

— А вдруг это не Зинченко? А его сынок? Тебе в голову такая мысль не приходила? Сам же говорил, что парень шатких правил, непутевый и до баб охоч.

— Не знаю… Думал об этом. Но Женька для таких дел слишком мелок, мне кажется. Он, конечно, хорохорится на людях, но когда петух жареный клюв раскрывает, тот в бутылку никогда не лезет и сразу на Север собирается… За Шер-Ханом. А вот батя его настоящий Шер-Хан. Подлый и властный. Я больше к его кандидатуре склоняюсь, хотя в твоих словах есть зерно истины. В жизни обычно маньяки не особо-то бойкие. Живет себе человечек, серенький и скрытный, так и не подумаешь сразу, что убийца серийный.

— А ты откуда знаешь, — Погодин вскинул на меня бровь, — какие маньяки бывают?

— По радио слышал.

— По радио про такое не рассказывают.

— По другому радио, “Голос Америки” называется…

* * *

Вечером вернулся домой поздно. У Соньки опять мать была в ночную, и она заманила меня к себе. После сладкого вечера с ней еле заставил себя пойти домой.

Разулся в прихожей и хотел было прошмыгнуть в свою комнату, но напоролся на мать.

— Ты почему не спишь? — я от неожиданности вздрогнул.

— Телефон разбудил, — нахмурилась она. — Тебе Гоша какой-то звонил. Кто такой Гоша? Друг, что ли твой новый?

— Это по работе… Что он сказал?

— Ничего, — мать пожала плечами, — просил его навестить, как сможешь. Но сказал, что это очень срочно. Ты куда, сынок? Разве до утра дела не подождут? Это из-за Гоши?

Я уже снова обувался и надевал куртку:

— Дело важное, мам, совсем забыл, надо в одно место смотаться. Ты не волнуйся, скоро буду!

— А ужинать?

— Я поел.

— Где это ты поел? — мать уперла руки в бока.

— В гостях, мам…

— И когда ж ты этих гостей к нам приведешь? — мать хитро прищурилась.

— Зачем?

— Со мной познакомить.

— Таких гостей, мам, с родителями не знакомят. Все. Дверь замкну. Тебе спокойной ночи, я ушел…

Я вышел на лестничную площадку, чувствуя спиной, как мама качает головой. Ничего. Переживет. Могут же у сына быть личные тайны. У реципиента, похоже, никогда не водилось. Но Андрей Петров уже давно не тот. Пора ей привыкнуть…

Общественный транспорт уже почти не ходил. До ресторана “Октябрь” пришлось добираться на такси, которое удачно тормознул на улице.

Швейцар при входе сразу узнал меня, не стал ни о чем спрашивать. Память на лица у него отменная, профессия такая. “Ряженый” учтиво распахнул передо мной дверь, на которой, как всегда по вечерам, болталась табличка: “Мест нет”.

Гоша сидел на своем месте. Глаза пьянее обычного, сразу видно, что прицел сбит. Чем-то расстроен. Меня позвал, значит, есть новости.

— Привет, Курсант, — не вставая с диванчика, Гоша протянул руку и одновременно кивнул своим гамадрилам. Те поспешили оставить нас вдвоем.

Гоша дождался, пока они отойдут подальше, и выставил на уже опустевший стол портфель из коричневой кожи. Щелкнул бляхой пряжки и, откинув клапан, запустил в него руку:

— Это мой человек нашел в квартире Зинченко.

Гоша выудил на стол… Видеокассеты. Вот блин, я надеялся, что там улики посерьезнее, и уже приготовился высказать ему претензии, мол, зачем их вытащили из квартиры, нам же их под протокол официально изымать потом надо будет, чтобы было чем доказывать, а тут видеокассеты. Я взял одну, на одной из них красовались голые тети похотливой и одновременно “гостеприимной” наружности с томными глазами и полуоткрытым ртом. Название фильма на немецком, “Josefine Mutzenbacher”, ясно говорило о содержимом.

Еще три кассеты с подобными шедеврами немецкого кинематографа.

— Знаешь, что это? — спросил Гоша.

Я решил не шокировать его своими познаниями в VHS-формате (первые домашние видеомагнитофоны в СССР еще не производились, лишь некоторым счастливчикам удавалось привезти из заграничных поездок иностранную технику) и недоуменно пожал плечами.

— Это называется видеокассеты, — нравоучительно пояснил катала. — С записями пикантных фильмов без перевода.

Голос у него при этом был уж очень знающий.

— Зачем ты их забрал из квартиры? Зинченко может понять, что у него кто-то был.

— Ты же сам говорил, что искать нужно что-то необычное. Тем более, домушник мой не понял, что это такое. И взял, так сказать, для образца. Не беспокойся, Зинченко не заметит пропажи. Такого добра у него полшкафа. Вряд ли он хватится пары-тройки видеокассет. Наш маньяк обожает порнуху. Теперь твой ход. Думай, как его прижать!

— Больше ничего не нашли интересного? — разочарованно проговорил я.

— Нет, а что, этого мало? — Гоша удивленно приподнял брови. — Да у него там целая порноиндустрия. Его же за жабры можно взять!

— Индустрия, это когда производство и продажа, а если для себя, то, по нынешним временам, аморалка и поганой метлой из партии. Только что нам это даст? Озлобится, насторожится и на дно заляжет. А нам доказательства нужны его причастности к убийствам, а не к просмотрам сомнительных фильмов.

— И что я тебе должен был найти? Трупы в шкафу?

— Кассеты я заберу. Если понадобится, будет чем надавить на Зинченко. Только это не преступление.

Гоша хлопнул по столу кулаком:

— Он же извращенец чертов! Это о многом говорит!

— В том-то и дело, — покачал я головой, — Что сексуального подтекста в убийствах не усматривается. Мотив убийцы нам не понятен.

— И откуда ты такой умный взялся? Умеешь настроение испортить. Принес мне домушник кассетки, я уже обрадовался. Вот он, наш извращенец, попался. А ты так все складно по полочкам разложил, что все мои цепочки прахом пошли.

Я промолчал, не знал Гоша, что в будущем таких “извращенцев” каждый второй будет. Это сейчас “клубничка” под запретом. В восьмидесятых, с расцветом видеомагнитофонов, охота начнется на потребителей такого контента. Свет будут вырубать в видеосалонах и врываться внутрь. Когда нет электричества — кассету не вытащить. Так сказать, с поличным попались. Не только эротика запрещена, но и фильмы вроде “Крестного отца”. Бред, конечно, но в нашей стране много бреда было. А сколько еще будет…

— Есть зацепка, — попытался успокоить я Гошу. — В машине Зинченко я волокна нашел, похожие, что по делу изъяты были. Жду результатов экспертизы.

— Ты только, как узнаешь, мне сразу сообщи… Ладно? — спесь с Гоши сошла, и глаза были, как у побитой собаки.

— Договорились, если пообещаешь не устраивать самоличные расправы.

Мы попрощались, и я поехал домой. Гоша любезно предоставил мне своего водителя с машиной. И машина была именно белой “Волгой” новой модели. Я присмотрелся к водителю — готов был уже в каждом видеть маньяка. Но улыбчивый старикан с брюшком и обвисшим, как у бульдога, лицом никак не походил на убийцу. Да и физически он не вывезет молодых и сильных девушек душить. От него бы те отбились.

Тут мне в голову закралась одна навязчивая мысль: “А может, кассетки это не папашки, а сынка?”. Надо будет как-то это выяснить. После поездки на природу Зинченко-младший к нам уже в друганы-товарищи записался. Хоть Лизка его и бортанула, нагло и опрометчиво променяла такого неотразимого и обаятельного стилягу в немецких кедах на быдловатого боксера, Женька на нее не обижался. Видно, не слишком она ему понравилась. Ему больше Сонька по душе пришлась. Но, на мое удивление, Сонька оказалась кремень. Не клюнула на заграничный прикид, карманы, полные рубликов, и новенькую “Волгу”. Либо изменилась она (хотя про горбатых пословицу никто не отменял), либо я в женщинах перестал разбираться. Золото от медяшки не отличал — как и положено юнцу.