Путь Воина

Рамзан Саматов

Военно-приключенческий роман «Путь Воина» перенесёт читателя во времена Великой Отечественной войны. В книге отражены становление и боевой путь фронтового разведчика Виктора Кошелева, начиная с курсантской поры, участия в боях за Крым, спецоперациях на Балканах и Прибалтике и заканчивая учёбой в разведшколе. Увлекательная сюжетная линия основана не только на подлинных исторических событиях, но и на реальных биографических фактах фронтовиков.

Глава 5. Ожидание

Из идиллического состояния Виктора вывел многоголосый хохот бойцов взвода. Лейтенант обернулся к своим. Внизу, собравшись в кружок, бойцы слушали байки записного шутника и балагура Савелия. Как в газетах пишут: «Жить без пищи можно сутки. Можно больше. Но порой на войне одной минутки не прожить без прибаутки, шутки самой немудрой»¹.

Кошелев спустился к своим, прислушался, улыбаясь.

— Взял я, значит, удочки и пошёл к озеру, — продолжал вещать Савелий. — А там красота-а-а неописуемая. Раннее утро, солнце только-только встаёт, пробиваясь лучами из-за крон деревьев, растущих вокруг озера. А над водой такой лёгкий туман от испарения… И ни ветерка-а-а. Тишина-а-а. Слышно только, как далеко за деревьями в лесочке поют птички негромко… Но портит эту идиллию такой, знаете, как бы это помягче выразиться, неприятный запах. До тошноты, откуда-то тянет. Фу-у-у…

Савелий всё это рассказывал с чувством и интонацией, причём его подвижное лицо меняло выражение практически с каждым предложением. Вот и сейчас на последнем слове сморщил нос, затем умолк, сделав театральную паузу.

— Ну-у-у?! — взмолились бойцы в ожидании продолжения.

У многих при этом на лицах заранее расплывалась широкая улыбка. Вот сейчас Савелий задаст… Но Савелий продолжил спокойно:

— Смотрю, в сторонке на мостках сидит дед с удочкой. Тоже, видать, на рыбалку пришёл. Я к нему подхожу и обращаюсь так уважительно: «Здорово, дед!» Он: «Здравствуй, милок!» Я: «Слушай, дед, я сам не местный — в гости приехал. Вот решил рыбу поудить…» Дед: «Что ж, хорошее дело. У нас тут знатная рыбалка». Я говорю: «Да, всё прекрасно, красиво — лес, озеро, тишина, рыбалка. Только не пойму — отчего так воняет здесь?» Дед встрепенулся, ожил, вышел из полусонного состояния и говорит: «А ты разве не знаешь историю здешних мест?! Нет? Ну, тогда слушай!» Он полностью повернулся ко мне лицом, устроился на мостках поудобнее и продолжил: «В нашей деревне жили-были две семьи — соседи. Дружные были. В одной семье росла девочка, в другой — мальчик. Мальчик с девочкой всё время были рядом — не разлей вода. Играли вместе на улице, друг друга в обиду не давали. Зовут кушать мальчика — девочку берёт с собой, зовут девочку домой — она его к себе приглашает. Как одна семья, в общем. Как подросли — пошли в школу, сидели за одной партой. Когда заканчивали школу, дружба переросла в большую любовь. Так любили друг друга, так любили… Вся деревня радовалась их счастью. Но возраст уже был у парня призывной. Забрали в Красную Армию, а тут финская как раз началась…» Дед слегка прокашлялся и запел:

— Мы приходим помочь вам расправиться,

Расплатиться с лихвой за позор.

Принимай нас, Суоми-красавица,

В ожерелье прозрачных озёр²!

Затем дед говорит: «Ну, он там и сгинул, в этих озёрах прозрачных. Пропал без вести. Аккурат зима была, как похоронка пришла. Девочка наша так убивалась, так убивалась… хотела даже в петлю лезть. Удержали тогда… Но прошло полгода, наступило лето, она вот с этих мостков и бросилась в озеро, утопла. Вся деревня хоронила сердешную…» Дед замолчал, достал кисет с махоркой, скрутил цигарку, закурил и, пустив густой дым, продолжил: «Ты представляешь, прошло буквально два месяца, как её похоронили, вернулся тот парень с войны. Оказалось, что был в плену у финнов. Вернулся, а любимой-то уже нет в живых. Что делать?! Жизнь — она такая. То одним боком повернётся, то другим…» Я спрашиваю деда: «И что дальше?» Дед посмотрел на меня с прищуром сквозь табачный дым и говорит: «Что-что? Он тоже утоп. Напился самогону и утоп, бросившись в озеро с этих же самых мостков… Эх-эх-хэхх… Вот такая грустная история в нашей деревне приключилась, сынок!» Я говорю ему: «Да, история очень грустная! Но ты так и не сказал, дед, почему воняет-то у озера?» Дед: «Не знаю… Насрал, наверное, кто-нибудь на берегу…»

Гомерический хохот всего взвода разорвал напряжённую тишину. Виктор тоже улыбнулся и подумал: «Молодец, Савелий! Какая бы нелепая шутка ни была — всё идёт на пользу бойцам. Снимает напряжение. Только что был бой, каждый смотрел смерти в лицо — убиты, ранены товарищи, тяжело на душе и… вдруг… кто-то отпустил шуточку, рассказал анекдот. И хохот. Взрыв хохота! И отлегло… Фронтовики — люди грубоватые, иной раз циничные, но человеческое достоинство не уронят. Пусть шуткуют… Без этого нельзя…»

Лейтенант Кошелев по траншеям пробрался к первому взводу. Старший лейтенант Синицын был в блиндаже: сидел за столиком и что-то записывал в блокнот.

— А, Виктор! Заходи! Я тут записываю ход боя, пока свежо в памяти. Потом во время разбора у командира роты пригодится. Рекомендую тоже так поступать.

— Да я на память не жалуюсь…

— Все так говорят.

— Нет, на самом деле, — сказал Кошелев, усаживаясь на скамейку. — Я не шучу. Стоит мне взглянуть на текст или объект, так сразу запоминаю, могу воспроизвести, описать. Как будто перед глазами фотографическая карточка.

Синицын заинтересованно посмотрел на Виктора.

— Хм-м-м… Интересно. А командиру сказал об этом?

— Нет, не успел. Некогда было. Мы с ним даже не успели поговорить. Сначала ушёл на задание с группой, потом этот бой…

— Ну-ка, давай проверим, пока нет командира! Отвернись!

Кошелев с улыбкой отвернулся в сторону. Синицын снял часы с руки, покрутил стрелки, положил на столик. Там же поместил ещё множество предметов из планшета и карманов. Что-то поднял с пола и присовокупил к композиции.

— Сейчас ты повернёшься, посмотришь на предметы на столе в течение десяти секунд и как можно подробнее опишешь их, отвернувшись, — сказал Синицын. — Поворачивайся!

Виктор последовал команде, посмотрел на стол и, не дожидаясь сигнала, отвернулся:

— Я готов.

— Так быстро? — удивился старший лейтенант. — Говори!

— На столе лежат твои часы из жёлтого металла, времени на них без пяти девять, хотя сейчас время другое — я посмотрел на свои, когда зашёл. Было четырнадцать тридцать пять. Кроме того, на столе компас, карандаш химический, блокнот, в который ты писал, две стреляные гильзы от ППШ, один патрон от ТТ, немецкая монета, не знаю, какого достоинства, решкой книзу. Ах да, керосиновая лампа — немецкая. И ещё между досок застрял засохший паук.

— Из жёлтого металла?! — обиделся Синицын в шутку. — Они золотые — папин подарок в честь окончания военного училища. В остальном — всё верно! Да ты феномен, Кошелев!

— Это ерунда. Я баллистические таблицы запоминал в училище с одного прочтения.

— Твои способности надо использовать в нашем деле. Разведчику умение запоминать большой объём информации крайне необходимо.

В это время в блиндаж заглянул один из бойцов:

— Товарищ гвардии старший лейтенант, ротный идёт!

Синицын с Кошелевым вышли встречать капитана Лысенко. Он шествовал не один. С ним прибыл ещё один офицер — майор НКВД.

— Товарищ гвардии капитан, за время вашего отсутствия происшествий не случилось. Личный состав занимается приёмом пищи, приводит в порядок себя и вверенное оружие. Раненые отправлены в медсанбат, — доложил Синицын.

— Хорошо. Соберите всех офицеров роты. Товарищ майор желает побеседовать.

Собрались в том же самом блиндаже: пространство позволяло.

— Вот, товарищ майор, пять человек вместе со мной, — сказал ротный. — Политрука у меня нет — убит, до сих пор не прислали. Командир третьего взвода в медсанбате — ранен. Лейтенант Кошелев у нас только третий день. Остальные офицеры надёжные, проверенные.

— А лейтенант Кошелев, значит, ненадёжный?! — спросил майор.

Каверзный вопрос энкавэдэшника нисколько не смутил капитана. Он спокойно ответил:

— В бою он себя показал смелым, не трусил. Но изучить его более подробно пока возможности не было. Я же сказал, что он у нас всего три дня.

Майор достал из планшета листочки, положил на стол перед собой. Виктор заметил, что это были списки с фамилиями. Офицер НКВД пробежал по списку глазами, отложил в сторону.

— Товарищи офицеры! — начал он. — Красная Армия успешно наступает, освобождая ранее занятые территории Советского Союза. Но на освобождённых территориях ещё остаётся недобитый враг, предатели и их пособники. Для их поиска, ликвидации или ареста нам необходимы офицеры с боевым опытом. У меня есть предписание отобрать определённое количество офицеров. Будут учитываться рекомендации непосредственных командиров, личное желание и согласие. Нам люди, работающие из-под палки, не нужны. Хотя у нас есть возможности заставить, но моё мнение такое. Нужны люди, осознанно идущие в нашу структуру. Не скрою, работа крайне опасная, но этим вас не напугать. Мы уже по пути поговорили с вашим командиром. Он назвал несколько фамилий. Но прежде я хотел бы лично поговорить с каждым из вас.

Виктор вместе с остальными офицерами вышел из блиндажа. Настроение у всех было паршивое. Похоже, никто не хотел менять боевую работу фронтового разведчика на деятельность сотрудника НКВД в тылу. Во всяком случае, так думал Кошелев. Но оказалось, что он ошибся. Хотя он полагал, что его вообще не пригласят на беседу, учитывая отсутствие боевого опыта, но когда все офицеры побывали по одному в блиндаже, послышался возглас:

— Лейтенант Кошелев! Прошу!

Виктор зашёл внутрь. Майор держал в одной руке бумаги, в другой — дымящуюся папиросу.

— Присаживайтесь, Кошелев Виктор Николаевич. Расскажите мне, каким образом вы после пребывания в штрафной роте стали офицером и попали в войсковую разведку? В моей практике подобное впервые… Что-то сомнительно.

— Я полностью реабилитирован, товарищ майор. После госпиталя я завершил обучение в военном училище и по рекомендации экзаменационной комиссии получил назначение сюда. Все документы находятся в штабе дивизии, можете проверить.

— Я уже смотрел ваши документы, товарищ лейтенант. Для этого мне ваше разрешение не нужно. Кроме того, я отправил запросы в училище и штрафную роту. Мы с вами, возможно, ещё встретимся. А пока можете быть свободны.

Виктор молча вышел из блиндажа и подошёл к группе офицеров, весело переговаривающихся между собой. Неопределённость для них закончилась. Выяснилось, что командир первого взвода, старший лейтенант Синицын, дал согласие перейти в структуру НКВД. Более того, его рекомендовал сам ротный. Прощание с Синицыным было коротким. Обнялся с каждым офицером, попрощался со своим взводом, забрал личные вещи у старшины и уехал с майором. Капитан дал команду личному составу готовиться к передислокации. Штаб дивизии переместился, и разведроте был указан район для переезда. Скорее для перехода — транспорта не предусматривалось: пойдут пешком. Но ушлый старшина, фактически первый помощник командира роты, всё же нашёл транспорт для своего имущества и тяжёлого вооружения роты. Так что бойцы пойдут налегке. Не придётся тащить на себе ротные пятидесятимиллиметровые миномёты, ручные пулемёты и противотанковые ружья. На этом же транспорте уехал и личный состав санитарного отделения, оставив в роте одного санинструктора.

Примечания

1

Отрывок из поэмы А. Твардовского «Василий Тёркин». Печаталась во фронтовых газетах с 1942 года. Завершена в 1945 году.

2

Отрывок из песни «Принимай нас, Суоми-красавица». Музыка: Даниил и Дмитрий Покрасс. Слова: Анатолий Д’Актиль (Френкель). 1939 год.