Грань времени

Райса Уолкер, 2014

Замысловатые путешествия во времени продолжаются. Новые сдвиги реальности сводят Кейт с ума. Девушка узнает о том, что ее дедушка причастен к глобальным изменениям в истории и собирается завоевать мировое господство. Теперь Кейт должна разыскать всех путешественников, застрявших в разных временных отрезках, чтобы забрать у них ключи и тем самым сохранить им жизнь. В этом ей поможет парень, который тоже обладает геном ХРОНОСа. Но ей следует быть осторожной: если план будет раскрыт, то под угрозой окажутся судьбы миллионов людей. Получится ли у Кейт победить в мире, в котором тонка грань между добром и злом? И не станет ли тот, кто ей дорог, одним лишь воспоминанием?

3

В планировании утренних перемещений есть определенная проблема, особенно когда уходит четыре попытки на то, чтобы сделать все правильно, и ты решаешь добавить еще одно двухчасовое путешествие. Я прошла больше километра в каждом из четырех перемещений в Далласе и почти столько же в Бостоне, нагретом жарким июльским солнцем. Когда я была там, всплеск адреналина от нахождения вне своего времени и места заставлял двигаться, но последствия немного похожи на смену часовых поясов. И то, что я ужасно спала этой ночью, нисколько не помогло. С тех пор как я вернулась с выставки, у меня, кажется, было не больше трех ночей без кошмаров.

Так что, несмотря на то что мои внутренние часы уверяли, что уже почти полночь, часы на микроволновке показывали совсем другие цифры, когда я возвращалась в дом Кэтрин. 10:32, ровно минуту спустя после моего последнего перемещения в Даллас. Кэтрин, Коннор и папа все еще сидят за кухонным столом и пьют кофе. Дафна все еще гоняется за белкой на заднем дворе, радуясь двери и десятку метров между ней и активированным ключом ХРОНОСа.

— Ну что? — Кэтрин заговорила первой, но наклонились вперед все трое.

Я достаю из кармана два медальона и бросаю их на стол вместе с дневником.

— Плюс два. Получается четырнадцать, если считать те два, что у Кирнана, так что осталось десять, верно?

Она кивает и тянется к дневнику.

— Я не собирала дневники, но это хорошая идея, — она открывает его, а потом снова смотрит на меня, приподняв бровь. — Этот не Эвелин и Тимоти. Это один из моих.

Я не подумала об этом, когда бросала дневник на стол.

— Эм… да. Я остановилась в Бостоне, чтобы получить информацию, которую, по словам Кирнана, они успели собрать. В другой временной линии, — я указываю на дневник, — там ее записи.

— Значит, ты задержалась в Бостоне и заставила нас ждать? — говорит Коннор.

— Вы ждали в общей сложности шестьдесят секунд, и моя остановка в Бостоне нисколько на это не повлияла. А теперь мы можем приступить к планированию наших следующих шагов. Я все еще беспокоюсь, что мы оставим какой-нибудь след во временной линии, который предупредит Сола и Пруденс о нашем плане, прежде чем мы закончим. И теперь я еще больше волнуюсь, потому что Кирнан говорит, что следующее перемещение будет в Россию, или, по крайней мере, в прошлый раз мы пытались совершить следующим именно это перемещение.

Кэтрин собирается сказать что-то еще, но вмешивается папа:

— Как они отреагировали? Что они сказали? — Он делает глоток кофе и пытается выглядеть беззаботным, но я знаю, о чем он думает. Я только что видела его родителей, которых он даже не помнит. Он захочет слышать каждое их слово, представить каждое выражение лица, каждый жест.

— О, папа. Прости. Я совсем забыла. — Я сажусь с ним в уголок для завтрака и крепко обнимаю. — Я не знаю, соответствует ли это протоколу ХРОНОСа, — говорю я, оглядываясь на Кэтрин и Коннора, — но я сняла несколько минут видео. Но прежде, чем ты посмотришь его, я должна убедиться, что ничего не испортила. Тебя усыновили Джон и Тереза Келлер, верно?

Он кивает, и я продолжаю:

— Ты все еще преподаешь математику?

Еще один кивок.

— И тебя все еще зовут Альфонс?

Шутить над отцом в такой уязвимый момент, вероятно, было очень гадко с моей стороны, и если полиция кармы существует, то, уверена, я уже заработала пару штрафов. Но выражение его лица поистине бесценно.

— Я шучу, папа. Но, по-видимому, ты был довольно близок к этому. Тебя чуть не назвали в честь твоего дедушки. Я не знаю, почему они изменили решение.

— Пожалуйста, скажи мне, что это ты вступилась за своего беспомощного, еще не рожденного отца и настояла на том, чтобы они передумали, — говорит папа.

— Нет. Я ничего тебе не должна, раз уж ты не вмешался и позволил маме назвать меня в честь Пруденс.

Папа ухмыляется.

— Ладно, твоя взяла. Хотя я правда думаю, что «Альфонс» еще хуже.

— Ну, не знаю, — я протягиваю ему телефон с видеозаписью и направляюсь к кофейнику. — Я могла бы называть тебя Альфи. Или ты мог бы стать прототипом Фонзи^[6].

— В пятидесятые годы меня еще не существовало, — говорит он. — И если бы в восьмидесятых я ходил в кожаной куртке и тянул «Э-э-эй», мне бы каждый день надирали задницу за то, что я гик.

Когда я снова возвращаюсь к столу, Кэтрин уже держит дневник и щелкает по нему, пытаясь активировать одну из видеозаписей. Голографическое изображение, очень похожее на меня, всплывает над дневником и начинает говорить.

— Кэтрин! Что ты делаешь? — Я пересекаю кухню в два шага, пролив кофе на свои туфли. Выхватываю дневник из ее рук и выключаю видео. — Это личное!

— А что здесь такого, — возражает Кэтрин. — В конце концов, это мой дневник, и, возможно, в этих записях есть то, что мне нужно узнать. — Она оглядывает стол. — Хотя, наверное, нам стоит просмотреть его наверху. Немного невежливо делать это здесь, ведь Коннор и Гарри не смогут видеть и слышать все то, что…

Я прижимаю дневник к груди.

— Нет. Я еще даже не смотрела эти видео. Я посмотрю их наверху, и, если найду что-то важное, расскажу тебе. У тебя это может занять в два раза больше времени.

Кэтрин в состоянии видеть и слышать видео в дневниках, и даже просматривать некоторые места перемещений в журнале стабильных точек, но ген ХРОНОСа, кажется, мутирует и деградирует со временем, или, возможно, это связано с опухолью и ее лекарствами. Ей трудно удерживать внимание в течение долгого времени. В прошлом она шутила, что это все равно что идти по туннелю, разговаривая по мобильному телефону — связь часто прерывается, но, когда я упоминаю об этом, ее взгляд становится острее. Очевидно, сегодня она не в настроении шутить об этом.

— А что, если ты упустишь что-то очень важное? — спрашивает Кэтрин. — Я гораздо лучше тебя знаю, чем мы здесь занимаемся. Какая-нибудь важная деталь легко может остаться незамеченной. И позволь напомнить тебе, что мои записи ты просмотрела — по крайней мере, те, которые имели отношение к твоему перемещению в 1893 год.

Ладно, это правда. Я смотрела личные записи Кэтрин, готовясь к путешествию на Всемирную выставку. Но она знала, что было в этих дневниках, когда передавала их мне. Более того, Кэтрин, которую я видела в этих записях, была частью ее далекого прошлого.

А я, в свою очередь, абсолютно не представляю, что найду в этих видео, кроме предостережения Кирнана о том, что здесь могут быть некоторые вещи, которыми я не захочу делиться. Да, Кейт в этом видео не совсем я, но мысль делиться содержимым дневника мне не нравится. Эта Кейт — не часть моего прошлого, но часть некоего альтернативного настоящего и будущего. Я даже не уверена, хочу ли сама смотреть эти видео, и я абсолютно точно знаю, что не посмотрю их в одной комнате с бабушкой, особенно после слов Кирнана о том, что там полно разговоров о ней.

Я копирую упрямое выражение лица Кэтрин.

— Это не обсуждается, Кэтрин. Когда я решу, какие из этих записей имеют отношение к нашей работе, ты сможешь их просмотреть. А пока ты ждешь, может, закажешь мне курс изучения русского языка? Кирнан сказал, что Москва будет следующей, если мы будем следовать тому же порядку, что и в прошлый раз, хотя я бы скорее отправилась сначала в Австралию. Он сказал, что там все прошло довольно легко.

Кэтрин морщится.

— Эдриен… Трудно поверить в то, что она захочет сотрудничать. Хотя «легко» звучит правдоподобно.

Я понятия не имею, что она имеет в виду, но она не отвечает на мой немой вопрос.

— И у меня уже есть такой языковой курс, — продолжает она. — Я прекрасно знаю, что в списке есть путешествие Уоллеса в Москву.

Ее критичный тон выводит меня из себя.

— Существует список? Может быть, распечатаешь мне его копию? Это могло бы пригодиться, ведь я здесь исполняю роль путешественника.

Кэтрин сердито смотрит на меня, встает из-за стола и в гневе выходит из кухни. Коннор бросает на меня укоризненный взгляд и следует за ней.

Выражение лица у папы почти такое же, как у Коннора.

— Знаешь, тебе бы не помешало быть немного снисходительнее к Кэтрин.

— Прости меня, папа. Но… ей, кажется, очень хочется держать каждую мелочь под контролем. Она не дает мне нужной информации, а спустя десять минут ждет, что я буду знать все до мельчайших подробностей. Я не умею читать мысли. И этот дневник — личный. — Я беру со стола черничный кекс и салфетку, наклоняюсь и торопливо целую его в щеку.

— Чем заслужил? — спрашивает он.

— Это извинение за шутку с Альфонсом. И просто так. Ты же собирался идти встречать Сару?

— Да, мне уже пора выдвигаться. Уверена, что не хочешь пойти со мной?

Я качаю головой.

— Ты знаешь, что мне нравится Сара, и ты знаешь, что я люблю художественные музеи. Но мне не нравятся Сара и художественные музеи вместе. — Его девушка преподает историю искусств, и обычно с ней очень весело, но она переходит в режим доцента, когда вокруг появляются картины или статуи.

— Мы могли бы посочинять всякие истории, как в прошлый раз, — предлагает он.

— Саре это показалось не таким забавным, как нам. И вообще, — говорю я, поднимая дневник, — у меня свидание с моим вторым «Я». Ты ведь не задержишься, да? Трей должен быть здесь в…

— Да, я знаю. В семь тридцать, — смеется он. — Не волнуйся. Лазанью осталось только положить в духовку. Салат готов. Я принесу десерт и свежего хлеба. Все будет прекрасно.

Я обнимаю его на прощание и поднимаюсь наверх. Даже если все будет идеально, я наверняка буду так нервничать, что не смогу есть. Часть меня думает, что планировать ужин здесь было плохой идеей, потому что для Трея все это непросто. Но в той, другой, временной линии мы практически все время проводили в этом доме вместе. Так что, может быть, нам не хватало именно этой атмосферы.

Поднявшись наверх, я меняю свою одежду 1960-х годов на более удобную и сворачиваюсь калачиком на диване. Затем беру дневник и некоторое время колеблюсь, все еще не совсем уверенная, что готова. Хотя Кирнан настаивает на том, что эта Кейт действительно я, только с другим набором воспоминаний, я все же не могу не рассматривать ее как самозванку — фальшивую Кейт, которая использовала мою личность и мое тело и, по-видимому, хорошо повеселилась, прежде чем исчезнуть. Да, это нелогично, но я глубоко обижена на другую-Кейт, и какая-то часть меня не хочет больше ничего о ней знать.

Но если я не посмотрю эти видео, то это сделает Кэтрин. Одна из нас точно должна это сделать. Было бы невероятно глупо не поучиться на ошибках, которые мы совершили в том альтернативном прошлом. Поэтому я открываю дневник, перелистываю к последним страницам, на которых другая-Кейт сохранила свои видео, и нажимаю на первую ссылку.

На голографическом дисплее появляется мое лицо, и поначалу так близко, что я вижу каждую ресничку. Через мгновение другая-Кейт отодвигается чуть дальше. Она, кажется, нервничает, и я не могу не вспомнить то время, когда мы с Шарлейн выложили то глупое видео на ее страничке в Facebook. Но в этом видео нет никакой Шарлейн, только девушка, выглядящая точно так же, как и я, за исключением еле заметного шрама на моей шее и подбородке.

Первая запись, озаглавленная простым «1», очень коротка. Другая-Кейт говорит:

«О’кей, я не уверена, работает ли это. Выключу и проверю, а потом вернусь».

На следующей записи, снова без какого-либо описания, другая-Кейт выглядит гораздо более расслабленной. Она сидит в комнате, кажущейся немного меньше, чем эта, и вид в окне позади нее напоминает округ Колумбия. Другая-Кейт складывает ноги в полулотос и делает глубокий вдох, продолжая:

«Ладно, это моя первая запись в дневнике, и я еще не совсем освоилась с этой штукой, но Кэтрин говорит, что записывать все, что мы делаем, — хорошая идея, и это намного быстрее, чем описывать вручную каждый день. Я бы предпочла делать это на своем компьютере, но, наверное, так лучше, и я быстрее привыкну к оборудованию. Этот месяц был каким-то невероятным во многих смыслах, и я не знаю, может быть, это пойдет мне на пользу. Такие перемены, которые я пережила всего за пару недель, могут нехило пошатнуть сознание. Может, если я буду изливаться здесь, то смогу избежать встречи с мозгоправом. Хотя у меня все еще бывают моменты, когда я думаю, что все это какой-то психический припадок и что мне нужно сходить ко врачу. Мама наверняка согласилась бы, если бы она была здесь».

А где мама в этой временной линии? С ней все в порядке? К сожалению, у меня нет телепатической связи с другой-Кейт, и она продолжает свой монолог:

«С чего же начать? Хорошо, на этой неделе я узнала о стабильных точках. Что они из себя представляют, как их установить, почему они важны. У Кэтрин есть огромная книга с ними, и некоторые из них находятся в моем ключе ХРОНОСа. А еще я могу создавать новые или, по крайней мере, смогу создавать новые через пару недель, когда Кэтрин решит, что я готова.

Сейчас я в основном просто изучаю историю, без перерывов и выходных. Мои уроки либо о будущем и об этом их ХРОНОСе, либо о прошлом — местах и временах, в которые забрасывало историков. Мы занимаемся этим почти месяц, и мне уже начинает надоедать».

Несмотря на то, что мое посвящение в ХРОНОС прошло в более сжатые сроки, я хорошо помню, как мне приходилось часами просматривать «Журнал стабильных точек» в попытках точно выяснить, когда и где была убита Кэтрин. Я поднимаю свою кофейную кружку в сочувственном жесте: «Прекрасно тебя понимаю, сестра. Плавали, знаем».

И вот тогда мне приходит в голову, что именно так я и должна думать об этой другой-себе на экране — как о давно потерянной сестре-близняшке. Это не я. Да, то же строение клеток, но другое сознание. Какие-то воспоминания были общими, но в то же время разными. Она не враг, но и не является мной.

Я просыпаюсь на диване, не в силах вспомнить, как там оказалась. Потом замечаю дневник, лежащий на полу. Мои веки снова опускаются, я все еще немного сонная. Кроме информации о том, что мама получила какую-то годовую стипендию в колледже Италии, я не узнала ничего особенного о той временной линии. Мое второе «Я» скучает, Кэтрин и Коннор иногда действуют ей на нервы, и она нервничает из-за поступления в новую школу осенью. Я все больше убеждаюсь, что она не в Батесде или где-либо в районе Вашингтона. Она упомянула, что собирается в какой-то торговый центр под названием Water Tower Place.

Затем я вспоминаю, что Трей будет здесь чуть позже чем через час, и тут же ощущаю прилив энергии. К сожалению, это беспокойство имеет два корня. Я одновременно с нетерпением жду встречи с ним и ужасно боюсь этого. Я уверена, что скажу какую-нибудь глупость, и Трей решит, что у нас ничего не выйдет. Я не ощущала ничего подобного в прошлом, а он точно не станет переживать, что скажет лишнего. Если отношения начинаются с того, что девушка в первые же минуты знакомства признается в любви, работа парня в значительной степени уже сделана, не так ли?

Я захожу в душ и делаю глубокие вдохи в попытке успокоиться, пока мою волосы. Я ужинала с Треем здесь, в этом доме, по меньшей мере дюжину раз. Не из-за чего волноваться.

Но, несмотря на это, я все еще немного волнуюсь. И впервые с тех пор, как я вручила ему конверт с диском, я задумалась, правильно ли поступила. Ведь я обещала Трею, что найду его, как только вернусь, но мне еще столько всего предстоит. Даже если крупицы наших отношений волшебным образом встанут на свои места и это снова будем мы, как долго это продлится? Сколько пройдет времени, прежде чем очередной сдвиг отберет эти воспоминания?

Я решительно загоняю эти мысли обратно в дальний угол своего сознания. Тот факт, что Трей приедет сюда сегодня вечером и я увижу его меньше чем через час, должен радовать меня, а не печалить. Я смываю шампунь, и маленький листочек, который, должно быть, запутался в моих волосах, скользит вниз по моей ноге. Он красного цвета, с золотыми крапинками, и я понимаю, что, должно быть, принесла его сюда с Дили-Плаза.

Я смотрю на этот лист, который летал в воздухе в день смерти Кеннеди, за десятилетия до моего рождения, как он кружится в ванне с пузырьками шампуня, устремляясь к сливу. Меня внезапно охватывает желание спасти его, но, прежде чем мои пальцы успевают ухватиться за него, он ускользает в слив.

* * *

— Кэтрин, может, принести тебе что-нибудь другое? Со вчерашнего вечера остался куриный салат.

Мы все уже несколько минут как поели. Кэтрин, в свою очередь, только ковырялась в тарелке, откусывая кусочки вялой лапши и отодвигая в сторону грибы и все остальное, что хоть немного хрустит.

— О нет, — говорит она. — Я не очень голодна, Гарри. Лазанья получилась прекрасной, несмотря на то что ее пришлось разогревать.

Трей опоздал всего на двадцать минут, что вовсе неплохо, учитывая то, что пробки в этой местности непредсказуемы. Он позвонил заранее, чтобы предупредить нас, что опаздывает, и очень сильно извинялся, так что со стороны Кэтрин было очень невежливо снова поднимать этот вопрос, даже косвенно.

Я бы могла списать это на ее непредсказуемые перемены в настроении, но сейчас я почти уверена, что это намеренно. Она считала, что с моей стороны было глупо давать Трею диск, и не слишком обрадовалась, когда я сказала ей, что приглашаю его на ужин. Любая секунда, которую я не провожу, уткнувшись носом в дневник или отыскивая ключи ХРОНОСа, по ее мнению, очевидно, потрачена впустую. И все же она могла бы быть вежливее.

Наверное, я могла бы ограничиться лишь сердитым взглядом, но, увидев лицо Трея — смущенное, немного обиженное, — уже не в силах была держать язык за зубами:

— Лазанья превосходна, Кэтрин. И, ради всего святого, это же лазанья. Она должна быть хрустящей по краям.

А потом я осознаю, что произнесла это пронзительно и злобно и что это вовсе не та картина, которую должен был наблюдать Трей, едва со мной познакомившись. Поэтому я улыбаюсь ей, надеясь выдать мои слова за шутку.

Она не улыбается в ответ, а просто отодвигает свой стул и говорит:

— Трей, было приятно познакомиться… снова. Пожалуй, я пропущу остаток вечера, потому что устала и подозреваю, что Кейт все равно рано или поздно придется снова нас познакомить. И, пожалуйста, постарайся не слишком задерживать Кейт. У нее завтра много работы.

А Трей, как всегда, максимально вежлив.

— Буду рад, миссис Шоу. Я обещал отцу, что буду к десяти, так что мне все равно придется уехать через час.

Это звучит довольно странно. Обычно мы закруглялись только к полуночи… раньше. Если у Трея и был комендантский час, он никогда не упоминал об этом, и в десять часов? Да уж. У меня такой комендантский час был в средней школе.

Я помогаю папе с подачей чизкейка. Коннор берет себе кусочек и уходит, вероятно, чтобы проверить, как там Кэтрин. Папа, Трей и я болтаем о Брайар Хилл, о том, нравится ли Трею его школа в Перу, и о рыболовной поездке в Коста-Рику, которую папа совершил несколько лет назад.

Я наблюдаю, как Трей рассказывает папе о рыбалке в Перу. Его волосы теперь немного длиннее и светлее, а кожа потемнела на несколько оттенков. Его нос чуть порозовел в некоторых местах, будто пару дней назад пострадал немного от солнечного ожога. Наверное, летом он обычно выглядит так. В прошлый раз мы не успели встретить лето. Мне хочется просто сидеть и смотреть на него, но я заставляю себя отвести взгляд, чтобы не выдать своей помешанности.

Я убираю посуду в раковину, а папа, оправдав себя неотложными делами, оставляет меня наедине с Треем. Ну, за исключением Дафны, но я даже рада, что она все еще здесь, потому мне внезапно становится очень неловко, и благодаря Дафне я могу занять свои руки, пока глажу ее по шерстке.

— Я сожалею о том, что сказала Кэтрин, — говорю я, — ранее.

Ну конечно, ранее, а когда еще? Сейчас ее нет в комнате. Он, должно быть, думает, что я идиотка.

— С моей стороны было невежливо так опаздывать, и она просто выразила неодобрение. Это не твоя вина.

— И не твоя.

Трей пожимает плечами.

— Нет, это была моя вина. Мне следовало выйти из дома пораньше. Просто папа хотел, чтобы я сегодня кое-что сделал, и это заняло гораздо больше времени, чем я ожидал. — Затем он тоже тянется погладить Дафну, и я снова осознаю, что для него все это так же необычно, как и для меня.

Нас сковывает та же неловкость, что и на предыдущем свидании. Мы смотрели фильм, что было вполне обыкновенно, но это был типичный фильм для свиданий, который никому из нас не нравился. Оглядываясь назад, я бы приняла его предложение выбрать фильм самой, ведь я лучше знаю, что понравилось бы нам. Мы держались за руки в кино, что было приятно, и он поцеловал меня на прощание, почти так же, как в ту первую ночь в другой временной линии, на крыльце — коротко, робко, немного застенчиво.

— Не хочешь выйти на улицу? — говорю я. — Уже довольно темно, но из патио должно падать достаточно света, чтобы поиграть во фрисби.

В его взгляде читается удивление.

— Хочешь поиграть во фрисби?

Я смеюсь.

— Ну, не совсем, но Дафна будет более чем рада. Раньше ты часто… то есть я имею в виду…

Я вздыхаю, теперь намного лучше понимая, почему Кирнану так трудно подбирать правильные местоимения, когда он говорит со мной.

— Конечно, — говорит Трей. — Звучит весело.

И это правда весело. Трудно не веселиться, когда Дафна так полна энтузиазма. Трей немного перегибает с броском, потому что еще не привык к ее диапазону, поэтому она все время возвращает фрисби мне, бросая на него косые разочарованные взгляды. И мне остается только гадать: помнит ли она его? Она тоже была в поле ХРОНОСа. Пытается ли она примирить два набора воспоминаний — один, в котором она только что встретила Трея, и другой, в котором он точно знает, как правильно почесать ей за ушком и как далеко бросать фрисби?

Трей снова бросает фрисби слишком далеко, и на этот раз он приземляется рядом с гаражом, проскальзывая под основание той ржавой качающейся скамейки, которую оставили здесь предыдущие владельцы. Фрисби застрял довольно плотно, и Дафну немного пугает то, что качели двигаются каждый раз, когда она пытается выхватить тарелку.

Я подбегаю, чтобы помочь ей, и Трей следует за мной. Он придерживает качели, пока я высвобождаю диск, а затем, после того как я бросаю его Дафне, тянет меня сесть на скамейку.

Этот поцелуй кажется намного более правильным. А Дафна на этот раз даже не притворяется надзирательницей, так что, вероятно, она помнит Трея.

— Ты был серьезен, когда говорил, что должен быть дома к десяти? — спрашиваю я, когда поцелуй прерывается. — Потому что мы могли бы посмотреть фильм или…

— Да, — отвечает он. — Мне правда нужно идти. Папа вообще хотел, чтобы я отменил все, потому что… ну, завтра рано утром мы вылетаем навещать мою маму. Она на задании на Гаити и хочет быть со мной на моем дне рождения, так что…

— Оу. Я не знала.

— И я не знал. Папа только вчера сказал мне. Решил устроить сюрприз, — голос Трея звучит теперь немного язвительно, и мне хочется спросить почему, но он продолжает: — Как бы то ни было, все было спланировано в самый последний момент, так что единственный самолет, на который мы можем успеть, вылетает в пять тридцать утра. Мне нужно встать около трех.

— Ох. Как долго тебя не будет? — я стараюсь говорить непринужденно, потому что не хочу показаться навязчивой девушкой, тем более что на самом деле я даже не являюсь его девушкой.

— Должен вернуться в пятницу, до начала занятий.

— А что ты будешь делать на Гаити?

— Ну, на самом деле мы не будем прямо на Гаити. Мама хочет отдохнуть. Сейчас у нее каникулы, так что мы встретимся с ней в Пунта-Кане, в Доминиканской Республике. Там довольно мило, но, честно говоря, я немного выбит из колеи. Я бы лучше остался в Вашингтоне. К сожалению, выбора нет.

— Я прекрасно тебя понимаю, члены моей семьи тоже навязывают мне путешествия. Мне предстоит еще несколько поездок, которые я предпочла бы пропустить, поверь мне.

— Так… ты правда была сегодня в Далласе 1963 года? Не привезла с собой никаких сувениров?

Возможно, мне это только кажется, но в его голосе слышится легкое сомнение, и я подозреваю, что когда он говорил «сувениры», имел в виду «доказательства». Я не удивлена, но делаю мысленную заметку продемонстрировать все ему когда-нибудь в ближайшем будущем.

— Никаких сувениров, — говорю я, хотя в голове у меня мелькает мысль о том листе, уплывшем сегодня в водосток. — Это вовсе не было похоже на экскурсию. Я познакомилась со своими бабушкой и дедушкой, хотя очень трудно думать о них как о бабушке и дедушке, когда они, кажется, были на шесть или семь лет старше меня. Я забрала их медальоны. И я стояла на печально известном травянистом холме. Возможно, я даже видела так называемого второго стрелка, но нам пришлось покинуть этот район, прежде чем появились какие-либо улики.

— Невероятно. Просто вау. — Он качает головой. — Куда отправишься дальше?

Я пожимаю плечами.

— Мы еще не решили. Наверное в Австралию времен Второй мировой войны. И совсем скоро мне, вероятно, придется отправиться в Советскую Россию. И в Джорджию, в 1938 год, но это перемещение будет непростым, поэтому я оставлю его напоследок.

— Значит, ты можешь отправиться в любое место, в любое время, когда тебе угодно?

— Если есть стабильная точка, то да, я могу. Стабильные точки установлены с ранних цивилизаций и до того времени, когда был создан ХРОНОС в конце 2100-х годов. Но я не уверена, что хочу знать так много о будущем. Когда все это закончится, я бы хотела снова жить нормальной жизнью. И каждый раз, когда я возвращаюсь назад во времени, есть риск повлиять на настоящее.

Он смеется:

— Видит бог, я не хотел убивать рыбку.

Я бросаю на него непонимающий взгляд.

— Гомер с тостером? Динозавры? Нед Фландерс — абсолютный господин и владыка мира? Ты, должно быть, шутишь! Неужели никогда не смотрела этого эпизода?

— Впервые слышу все это, значит, пропустила.

— Ох, вау, нам нужно исправить это прямо сейчас. Ты ведь смотришь «Симпсонов», да?

— Да. В основном старые эпизоды, которые крутят в обеденное время.

Честно говоря, в последнее время я вообще ничего не смотрела, потому что у Кэтрин нет телевизора, а наш старый телевизор стоит у папы в комнате. Но обычно я успевала на повторы почти каждый вечер, когда ужинала у папы, а иногда и у мамы, если мы не смотрели «Колесо Фортуны» вместо этого.

Трей театрально вздыхает:

— Слава богу. Я уже начал волноваться, что мое второе «я» влюбилось в человека, который не понимает моих шуток.

— Так нечестно. Я пропустила всего-то один эпизод, и ты уже сомневаешься во мне.

— Эй, это не просто какой-то эпизод. Это «Дом ужасов». Надо исправлять. — Он достает телефон и что-то набирает. — Секундочку, пытаюсь найти нужный. — И снова пауза, а затем он приглушенно бранится. — В Интернете есть только отрывки…

Спустя пару секунд он говорит:

— Все, нашел. Здесь не целый эпизод, но этого вполне достаточно, чтобы залатать эту зияющую дыру в твоем культурном образовании.

Я упираюсь локтем ему в ребра, и он смеется, обнимая меня. Мы смотрим видео, смеясь над одними и теми же моментами, и я понимаю, что именно по такому времени, когда мы можем просто быть вместе, делать что-то или вовсе ничего, я скучала больше всего. Предыдущие разговоры по телефону, наше свидание в кино и даже сегодняшний ужин — все это казалось постановкой, будто мы играли роли. Я впервые ощущаю, что этот Трей — мой Трей. Я впервые чувствую себя легко.

Мы почти досмотрели видео, как вдруг зазвонил его телефон.

— Это папа, — произносит Трей, хотя мы оба смотрим на экран, на котором огромными буквами зажглось слово «папа». Он встает с качелей и делает несколько шагов к дому.

— Да, папа. Что случилось?.. Да. Эстелла сказала мне. Я заеду в аптеку на обратном пути… Да, папа. Пять минут… Да, — его голос звучит немного резко. — Я все подготовил… Я же сказал, что сделаю это, нет?

Он слушает с минуту, потом говорит: «Хорошо» — и вешает трубку, качая головой.

Здесь что-то не так. Отец Трея был очень спокоен, когда я встретила его, и у меня не возникало чувства, будто он какой-нибудь деспот. Я вспоминаю все те ночи (многие из которых приходились на дни школьных занятий Трея), когда мы сидели за компьютером часами, задерживаясь допоздна, хотя в это время Трей уже должен был быть в постели.

— Все в порядке? — спрашиваю я.

— Да, — бросает он, но это мало похоже на правду. — Просто в последнее время папа достает меня по поводу и без. Но сейчас он прав — мне, наверное, уже пора.

«Он доверяет мне». Помню, как Трей не раз говорил это о своем отце, и я не могу не задаться вопросом, что же произошло.

Мы подходим к фасаду дома, где припаркована его машина.

— А в твоем медальоне, случайно, нет стабильной точки для Пунта-Каны?

Я смеюсь.

— Сильно в этом сомневаюсь, если только поблизости не произошло какого-нибудь исторического сражения или еще чего.

— Очень жаль, — говорит он. — Я постараюсь позвонить тебе через пару дней. Может быть, сходим куда-нибудь, когда я вернусь?

Я киваю.

— Я не против.

Он быстро проводит рукой по макушке Дафны, так же быстро чмокает меня в щеку и уходит по тротуару.

Когда он садится в машину, у меня возникает странное ощущение, будто за нами наблюдают. Я оглядываюсь и понимаю — это, вероятно, оттого, что я стою почти там же, где стояла в тот день, когда Саймон пытался выхватить мой медальон. Я нахожусь за пределами защитной зоны, в нескольких сантиметрах от того места, где Трей ударил Саймона монтировкой по голове. В нескольких сантиметрах от того места, где исчезла Кэтрин.

Я быстро отступаю на четыре или пять шагов к крыльцу и машу Трею на прощание, когда он включает фары и отъезжает от тротуара. А потом примерно в полуквартале от него вспыхивают еще одни фары, и темно-синий фургон уезжает вслед за ним.

Это просто соседи выехали за галлоном молока или еще чего. Наверное.

Вот только я не помню, чтобы видела этот фургон раньше. И ощущение, что за мной наблюдают, исчезает вместе с фургоном.

Примечания

6

Фонзи (Артур Гербет Фонзарелли, он же Фонз, он же Фонзи) — персонаж популярного американского ситкома «Счастливые дни».