Нейроны льда

Раиса Юрьевна Сысоева, 2020

Злой Городок населён озлобленными усталыми людьми, утратившими надежду и доверие. По закону сохранения энергии рядом с минусом должен непременно возникать плюс. Лада, Фрол, Виталий, Нуру, Ехидана, Зоя, Фарид и их союзники составляют корпус Чёрных Регентов: они потомки величайших людей, рождённых на Земле, их цель – вернуть жителям время для покаяния, время для счастья тех, кто смирился с медленной смертью внутри себя. Днём они простые люди, часть толпы, ночью, когда все погружены в сон умирания, Ветер Времени меняет правила реальности. Регенты бодрствуют, их тела покрыты бронёй, в их руке оружие – еретик Старостин восстал. Он превратил могущество предков в метод опустошения. Чёрные Регенты в арьергарде, Серые Регенты прикрывают тыл. В них полетят ледяные кинжалы, булыжники, ядовитые иглы – энергия жизни каждого из Регентов желанный источник силы отравителей. Тем паче в этот раз еретиков двое и сила их невероятна! Тьма окутала Злой Городок. Время Конфликта приблизилось.

Глава 2. Иван Царевич

Фрол аккуратно припарковал машину вплотную к изгороди детского сада, между лохматым кустом молодого карагача и грязным каменным вазоном, расколотым посередине. Домна беззвучно вздохнула.

Сейчас оба они искренне усомнились в здравом смысле того, что собрались сделать, но поскольку никто из них не стал объявлять о сомнениях вслух, пришлось выйти из машины и сделать серьёзные лица. В воздухе висел густой туман, образованный мельчайшими капельками дождя Ветер то буйствовал, то затихал. Кривые железные пруты унылой изгороди, выбитые из направляющих и ржавые по местам, служили дополнительным напоминанием об уровне оснащённости территории «Ивана Царевича». Там и тут, невпопад красовалась назойливая кривая поросль карагача. Порывистый ветер силился разогнать дождливый туман, но капли небесного конденсата были повсюду и резкие порывы только усиливали влажный холод. Домна недовольно нахмурилась и подняла воротник. Фрол ступил во двор следом за ней. Вытянутые прямоугольники клумб по обеим сторонам от тяжёлой железной калитки всё лето мучительно растили на себе вялые бархатцы, и вялые петунии с чахлыми цветками, забрызганными капельками грязи в результате небрежного полива. Ближе к парадному входу расположился клочковатый с проплешинами газон и круглая, как видно, образцово-показательную клумба, возле которой спиной к калитке присела женщина в нарядном платье, обутая в туфли на высоких каблуках. Она ёжилась от ветра и движения её имели торопливый характер дрожащего в ознобе человека.

— День добрый. — Произнёс Фрол тихонько над самым ухом незнакомки.

Та вздрогнула и испуганно поднялась, обернувшись.

— Это садик «Иван Царевич»? — поинтересовался он любезно.

— Да. Вы не ошиблись. — Ответила брюнетка. Челюсть её чуть заметно подрагивала. Длинные распущенные волосы развивались на холодном ветру как флаг, а худое тело и тонкое чёрное платье из костюмной ткани усиливали впечатление пронзительной беззащитности.

— Войдёте вместе с нами. Вам холодно. — Серьёзно попросил Фрол.

— У меня осталось только пять минут на прополку. Потом уже утренник начнётся.

— Бред собачий, — отрезал Фрол. Его подчинённые не противоречили. — Мы немедленно зайдём, и вы поможете нам отыскать заведующую.

— Что это вы задумали? — Опасливо скосила глаза брюнетка. Шею и обнажённые её плечи покрывали мурашки.

— Я ваш новый дворник. — Произнёс Фрол, словно сообщая о непристойности.

— Хорошо, идёмте, — пожала плечами брюнетка.

— Меня зовут Фрол Андреевич, — произнёс он, беря новую знакомую под руку. — А вас?

— Анисия Сергеевна.

Уже внутри здания Фрол тёплой широкой ладонью бережно взял её ледяные пальцы. Анисия невольно вздрогнула, она порядком замёрзла за те двадцать минут, что после оскорбительной ругани заведующей активно пропалывала клумбу. Ещё один момент небытия в её жизни. Хочешь работать — терпи, выворачивает на изнанку, рвёт желчью от терпения — закройся в небытие или тебя сломают. Анисия приходила на работу, успокаивая себя одной только маленькой надеждой — двадцатое марта наступит. Именно в марте её берут на другую работу. Именно в марте она покинет это омерзительное здание навсегда… и перестанет слышать клокочущий (как от застрявшего в глотке вчерашнего пельменя) голос своей начальницы. Анисия перестанет чувствовать запах старых тряпок — этот запах распространяется от всего: от рук, из кабинета, со звуками голоса Весты Самуиловны Правищевой… Всё чаще Анисиии казалось, что она сходит с ума, что до первого марта целая жизнь. Прикосновение Фрола было прикосновением живого человека к мертвецу. Она взглянула на него с сожалением. Если жизнь заставила такого уверенного в себе мужчину как он искать работу у Правищевой, то плохи его дела — наркоман, алкаш или досрочно освобождённый? Возможно, игрок… а жаль. Жаль, что Фрол не прошёл мимо и теперь непременно придётся узнать, в чём его низость. Местные сплетницы непременно вывернут его наизнанку. Ездил бы он мимо проклятого садика на работу и обратно, можно было бы провожать глазами и обольщаться, что с ним порядок и существуют хорошие люди на земле.

— Здравствуйте, как приятно видеть новых сотрудников, — провозгласила заведующая детского сада Веста Самуиловна Правищева, вплотную приблизившись к Фролу. Кабинет её располагался сразу после входа и она могла выпрыгивать словно чёртик из табакерки в любое удобное время. Однако, слово «выпрыгивать» плохо подходило госпоже Правищевой. Дряблые щёки конкурировали с маленькими глазками на отёчном лице. Тщательно прокрашенные короткие волосы не могли уже удачно обрамлять лицо — предательские губы — заведующая даже из положения сидя двигалась губами и грудью вперёд. Собеседник, как правило и запоминал: монумент стареющего тела, маленькие глазки и довольные губы до отвала наевшейся заведующей.

Тучная фигура её много лет назад лишилась последнего намёка на пропорции, даже сшитая на заказ одежда бессильна была подчеркнуть безвременно исчезнувшую талию или скрыть хоть одну из массивных кожных складок. В дополнении к этому, злодейка судьба наградила всесильную Правищеву длинными ногами и маленькими стопами, которые, казалось, по волшебству удерживают тучную фигуру подобно костистым ногам старой цапли.

Безмолвная в недоумении от запахов дешёвой кухни и вида обшарпанных бумажных обоев в маленьком холле здания, Домна остановилась поодаль и с любопытством рассматривала сначала Анисию, чей испуг незаметно рассеялся в присутствии Фрола, затем Правищеву, с её манерой сюсюкать со взрослыми людьми, кокетливо складывая трубочкой слюнявые губы. Навязчивые губы… «Каменная харизма, — заключила Домна. — Заведующая вся как сжатый кулак».

Не в силах подавить брезгливость, Домна старалась не прикасаться к предметам. «Милостивый Господи, — вздохнула она. — Лучше бы я устроилась работать в книжном магазине крошечного Римини». Не успела Домна поднять взгляд от созерцания своих туфель, как встретила уколы глаз Весты Самуиловны. Домна выдержала взгляд, не пуская ближе… в этом-то и было всё дело. Как психолог она могла много больше, чем от неё потребуется здесь, в этой замызганной конторе, специализирующейся на воспитании детей.

Жизнь Домны редко шла обычными маршрутами и Даниэль не был простым человеком, так что проведя с ним десять лет, сама она до неузнаваемости изменилась, покрылась тонкой прозрачной несмываемой бронёй. Домна приготовилась.

Кабинетик Правищевой был так мал, что на входе, пропуская гостей, Анисия оказалась втиснутой между Фролом и столом. Всем пришлось угнездиться на неудобных стульях, иначе создавалась иллюзия переполненного вагона метро.

— Я особенно радуюсь, что вы так молоды, — Веста Самуиловна длинно посмотрела на Фрола. — Детскому саду нужны молодые сотрудники.

Домна отметила про себя насколько ему это неприятно. Он растянул губы в вежливой улыбке, но глаза его мерцали холодной сталью — его молчание вынуждало заведующую говорить.

— Работа ведь не лёгкая. Переработки постоянно бывают. Девочки болеют. Сменного воспитателя нет, но при этом у нас полный штат. Если хоть одна из девочек заболеет, её напарнице придётся работать по двенадцать часов. — В глазах Весты Самуиловны мелькнуло столько самодовольства, что Домне на секунду показалось — речь про дом терпимости. Бледность и выражение глаз Анисии сказали ей, что она недалека от истины.

— Я слышал, здесь всё в рамках закона. — Уронил Фрол.

Весту Самуиловну передёрнуло.

— Ах, у нас же утренник! — Спохватилась Правищева. — Анисия Сергеевна, что же вы здесь делаете? Вечно вы меня подводите.

— Я хочу посмотреть утренник, — вклинился Фрол. В отличие от грузной Правищевой, он с легкостью перегнулся через стол и накрыл ладонью руку заведующей. Она зарделась.

— Почему нет? — пробормотала она.

Проходя по устланным длинными старыми половиками коридорам, Домна отметила, что и дети и воспитатели ходят в сменной обуви, в то время как Фрол и она прохаживаются во всём уличном. Лестнице на второй этаж тоже покрывала одна из выцветших дорожек дореволюционных времён: Домнин порыв разуться так и остался порывом — пройтись здесь в одних лишь колготках она бы не решилась.

Музыкальный зал, задрапированный мутно-зелёным, представлял собой комнату размером приблизительно пять на шесть метров, с большой вульгарной люстрой в центре потолка. При первом рассмотрении могло показаться, что злоумышленник-декоратор специально выбрал для отделки детского помещения именно такой вот странный оттенок зелёного, чтобы этот цвет придавал коже всех присутствующих болезненный оттенок.

Стало очевидно вдруг — Анисия не случайно выбрала цвет и ткань своего платья — в ярком жёстком свете энергосберегающих ламп руки и лицо грустной воспитательницы выглядела ещё бледнее, глянцевые при естественном освещении волосы смотрелись простовато-чёрными, зато платье производило ложное впечатление дорогого шёлка. Домна, бесчувственная к толпе посторонних и незнакомым детям, проводила долгим взглядом стройный силуэт Анисии Сергеевны.

Зал имел два противолежащих входа и оба они приводили посетителя к длинному просиженному дивану, в центральную часть которого уже плюхнулась довольная жизнью заведующая. Шебутные мамочки быстро заняли все места, и принялись рассматривать бумажные украшения зала, а пуще того искать недостатки во внешности Анисии, как косвенные доказательства её обжорства, некомпетентности или беременности на худой конец — для сплетен сгодится всё, что угодно. Фрол встал возле Домны, и в эту же минуту музыкальная работница так резко взяла аккорд на пианино, что оба едва удержались, чтобы не заорать на неё благим матом.

— Здравствуйте ребята! Здравствуйте, дорогие родители! — На полной громкости восклицала деревянная от напряжения Анисия. Пока поднимались по лестнице, она ухитрилась мазнуть губы яркой помадой, широко неискренне улыбалась и была похожа на неизлечимо больную чахоткой актрису, дающую последний, полный плохой драмы, концерт. Фрол смотрел не отрываясь.

На палас, точно перед заведующей высыпала ровная строчка детей, жаждущих рассказать стишок или часть стишка. Их чистые личики, предназначенные сейчас для отражения радости (не для дрессировки!) были бы точно такими же забавно-радостными — хочешь немецкий стих с ними учи, хочешь итальянскую басню.

— Сколько им лет? — спросила Домна женщину рядом с собой.

— Четыре, но не всем исполнилось.

Домна принялась внимательнее и с благодарностью всматриваться в крошечных человечков, развлекая себя мыслью, что покинув Россию навсегда, едва ли увидит хоть где-нибудь такое скопление детей одновременно. Сама она становиться матерью не планировала, но с уважением относилась к женщинам, готовым рожать и терпеть крушение личных планов в угоду ребёнку или даже нескольким детям.

Анисия выстёгивалась как могла, и Домне стало до болезненности заметно, насколько не по себе молодой воспитательнице, та не умеет справиться с отвращением к толпе посторонних взрослых. Делом Анисии Сергеевны было налаживание коммуникаций с детьми, её делом было игровое обучение, развитие ребят, их воспитание, сохранение мира между ними, демонстрация примера дружного общения, — конфликт только в том, что талант паяца не всегда уживается с талантом педагога.

Получалось, в России педагог дошкольного образования должен быть ещё и клоуном в придачу: расшибись, но развлеки.

— А сейчас к нам придёт гостья! Прекрасная девушка в золотом сарафане идёт к нам не одна! С ней прилетает разноцветный листопад! С ней мы отмечаем праздник урожая! Наша гостья плачет дождиком, а смеётся солнышком! Угадали, кто она?! — Улыбалась Анисия стеклянной миной, будто бы у неё свело мимические мускулы и выражение чрезмерной радости не покинет её лицо до следующего месяца.

— Осень! Красавица Осень! — Загалдели в унисон дрессированные дети.

Очередной громоподобный аккорд на пианино ударил по барабанным перепонкам Домны. Никто не появился.

— Дети, вы не знаете, где же наш сказочный гость? — Растерянный взгляд Анисии натолкнулся на вопросительные глаза Фрола, остальным присутствующим было всё равно, они фотографировали, снимали, и следили глазами каждый за своим ребёнком. Если опозорится воспитательница, можно будет рассказать подругам, какая она глупая корова. Хоть и платье у неё на заднице хорошо сидит, а воспиталка эта всё равно никудышная, даже Красавицу Осень не подготовила.

— Ребята, — продолжала Анисия Сергеевна, собрав остатки мужества. — Где же она, наша загадочная гостья?

Веста Самуиловна скривилась.

Домна начала понимать, что если воспитательницу в такой ветер накануне утренника выгнали пропалывать клумбу, её запросто могли подставить и другими способами. Например, опозорить, обвинить в плохой подготовке…

Мамочки заволновались, дети завертели головками — динамичное до этой минуты действие со стишками и хороводами, вошло в мёртвую петлю и здравый смысл подсказывал, что произойдёт знаменательное крушение.

Распахнувшиеся двери едва не слетели с петель. Осень, высокая, прямая, в невозможном гнездоподобном венке из жёлтых листьев ворвалась в музыкальный зал пушечным ядром, и три раза пройдясь лебёдушкой вокруг ошеломлённой Анисии, пританцовывая, принялась раздавать деткам искусственные грибочки из недр гигантской плетёной корзины. Азартная в своей безнаказанности музыкантша со всего размаха уронила пальцы на клавиши многострадального пианино и энергично заиграла вступление к подвижной игре. По дороге красавица Осень высоким ломающимся голосом цитировала стихи, да так лихо сорвалась три раза на восточный акцент, что глаза всех присутствующих обратились только к ней — на сцене властвовал переодетый молодой мужчина.

Эксцентричная красавица Осень притопывала и прихлопывала вовсю, потом вдруг споткнулась о прилепленный на палас двусторонним скотчем оранжевый бумажный листок, корзина полетела в сторону и чуть было не заехала по лицу кому-то из зрительниц.

Через два хоровода, три песни и десять минут громких оваций утренник окончился, и Анисия с пылающими щеками (улыбаясь как помилованный смертник) увела цепочку детей переодеваться и получать подарки.

Оглушённая громкими звуками и сбитая с толку духотой и толчеёй, Домна в общей суете ошиблась с выходом и спустилась по лестнице в другое крыло, поплутала немного, встретила по дороге незнакомых женщин, пересекла два коридора и услышала знакомый голос. У широкого восточного окна Фрол разговаривал с «осенью» и оба ржали как школьники. Молодой светловолосый мужчина пытался выпутаться из златотканого балахона с нашивками, а Фрол потешался, просматривая что-то в телефоне. Одновременно с Домной подошла сухопарая девица, и, представившись прачкой, потребовала костюм.

— Привет, я Виталий, — произнёс мужчина, бередя пальцами взлохмаченные светлые волосы. Ему было весело плевать на род людской, он был настоящим профессионалом. Отец неслучайно выбирал людей и… Здесь Домне в голову пришла неожиданная мысль. Время мирное. Многовато что-то телохранителей, её зад мог защитить один Фрол. Ради неё ли это всё?! Аскольд Киевлянин послал в маленький городок начальника охраны с напарником и её, свою амбициозную единственную дочь, только лишь время скоротать, или (как обычно) затевается нечто большее? Она ещё раз внимательно посмотрела на Виталия. Да, этот наглец определённо впишется в их с Фролом компанию.

— Привет, я Домна, — улыбнулась Домна.

— В какой день мы приступаем к работе? — поинтересовался Виталий.

— Вы оба завтра к восьми, а я осмотрюсь пока. — Строго глянул Фрол.

Оказавшись на улице, Домна подняла воротник и ссутулилась от мыслей о неминуемом «завтра». Много, очень много одинаково-скучных будних дней вломится в её прекрасную жизнь завтра, и всё будет испорчено — не стать ей семейным психологом в Питере, не прогуливаться по набережной, подняв воротник пальто, не любоваться Эрмитажем. Вместо европейского лоска благородного города её ожидает нескончаемый поток деревенской глупости и запах вульгарно пригоревших тушёных на кошмарного качества масле овощей.

— Ты действительно прилетела из Италии? — Отчего-то у Виталия кошки на душе скребли. Они неторопливо брели по безлюдной улице. Машина Виталия так и осталась на площадке напротив школы.

— Да. И ты не представляешь, как я в этом раскаиваюсь.

— Пивка?

— Да, пожалуй.

***

Нескольких детей забрали родители, остальные маленькие обитатели группы «Теремок» поспешили на переодевание. Торопливая возня маленьких воспитанников сопровождалась шумом, капризами, и просьбой дать поесть или попить.

Едва скрывшись из вида Правищевой, Анисия юркнула в спальню и забилась в дальний угол — детей подхватила её напарница, Герда Николаевна, коротко стриженная сухая брюнетка, добрая, но себе на уме. Именно у этой пожилой энергичной женщины проворный Виталий получил костюм Красавицы Осени, корзинку и ценные указания.

Две напарницы всегда заранее договаривались в такие дни: раздавленная избыточным вниманием, Анисия не могла работать после утренников или любых публичных представлений, будь то сценка на сорок минут перед десятком родителей или представление в ДК для целой кучи народа — нет разницы — неизбежная волна морального похмелья накатывала всё равно.

Фрол отыскал «Теремок» пятнадцатью минутами позже.

Старая нянька Бубниха, не умеющая написать заявление без орфографических ошибок, но заслужившая многократные поощрения начальства за приносимые сплетни, слухи и факты, перемешенные в дичайших пропорциях была в тот день немного скромнее обычного из-за повышенного артериального давления, что не мешало ей интересоваться всеми и вся. Ровесница Правищевой, Бубниха была в глазах заведующей символом давно ушедших советских времён: когда обе они были моложе и надежды на пристальное мужское внимание были ещё живы.

— Заседание кривоногих пенсионерок объявляю открытым, — сказала Герда Николаевна, мрачно созерцая Бубниху. Мгновением позже в дверях появился Фрол. В облегающем джемпере он был очень хорош для своих пятидесяти, и у Герды Николаевны чуть не слетело с языка крепкое словцо. Положа руку на сердце, половина воспитателей «Ивана Царевича», отделавшись от последних детей в вечернюю смену, с удовольствием крыли матом скучную жизнь с болезнями и анализами, самодуру Правищеву с её оригинальными идеями посадить виноград в ноябре или подстричь ножницами травку на газоне, потому что бензин для газонокосилки — непозволительная роскошь. Сейчас же, перебирая в уме подходящие ругательства, Герда Николаевна испытывала совершенно забытое ею эстетическое удовольствие — разглядывать спину и ягодицы мужика, настоящего нормального самца, упёртого, злого, умного. «***, как же он двигает задом», — размышляла пожилая воспитательница, утирая пот со лба: переодевание малых деток в шестьдесят пять лет — это тебе не шутка!

— Эй! Куда? Вам кто разрешал?! — Поскакала вслед за Фролом хромоногая Бубниха. Бдительное соблюдение «приличий» (не всех, конечно) являлось для Бубнихи неиссякаемым источником информации — прежде, чем оговорить человека, следует позаботиться о правдоподобии собственной лжи.

— Отъе**сь! — Шикнула на неё Герда Николаевна вполголоса. Дети всё равно орали, занимаясь каждый своими игрушками. — За обедом иди, коровушка! Двадцать минут, а ты всё телишься.

— Посторонний ходит, а мне и слова не скажи, — со злым лицом, гремя эмалированной кастрюлей для винегрета и эмалированным ведром для борща, Бубниха поковыляла к раздевалке, через которую неизменный маршрут вёл к лестнице, по коридору первого этажа, мимо кабинета Кузяцкой и на кухню.

— Дети, — зычный голос Герды Николаевны огласил группу. — Быстро сели на стулья! Игрушки положили на место! Миша, отнеси пистолетик на полку. Соня, поправь сзади платье. Илюшка, иди сморкаться. Семён, унеси своего динозавра в шкафчик.

Шум и детская суета не умолкали, в группе присутствовало двадцать шесть малышей — идеальная тишина здесь наступит в одном случае: детей разберут по домам.

— А теперь, мои дорогие, — добавила металла в голос Герда Николаевна. — Я буду читать вам сказку.

Дети снова загомонили. Конечно, они станут перебивать её на каждой реплике, на то они и дети. Герда Николаевна улыбнулась.

Фрол быстро вошёл в пропахшую влажностью, навязчивой имитацией сирени и толчёным мелом комнату, именуемую спальней. Влажностью здесь пахло даже летом, а мел и дешёвая сирень шибали в нос от свежих наволочек — после стирки бюджетным порошком, который покупали только детские дома и детские сады, одинокие пенсионеры и те могли позволить себе стирать чем-то получше.

Пространство возле стен занимали покосившиеся тумбы с выдвижными кроватками (Бубниха именовала их гробами), на двух подоконниках и в каждом углу громоздились разнокалиберные коробки из-под обуви, из-под телевизора, из-под микроволновки и ещё узлы с какими-то тряпками. Одинаковые наволочки на детских постельках имели весёлый узор, но все до единой выцвели от долгого использования. Анисия сидела на письменном столе — странно было видеть хороший, вполне себе исправный письменный стол посреди всего этого сумбурного склада ветоши. Силуэт Анисии, узкий и прямой, обведённый чёрным, перечёркивал смысл того балагана, что видел недавно Фрол: он знал — она не верила тому, что делала и не собиралась верить в то, что будет вынуждена делать завтра. И она не первый месяц давилась здесь блевотиной повседневной работы и в этом определённо чувствовалось упрямое движение к некоей скрытой цели.

— Я хотел бы вам помешать, — галантно начал он, но выронил главную мысль, когда почувствовал запах коньяка.

На коленях воспитательница держала, будто грея в ладонях, пластиковую чашку от игрушечного сервиза с мордашкой гномика на боку, внутри покачивалась драгоценная масса жидкого янтаря.

— Вам налить? — спросила она, не поворачивая головы.

Он взял её руку с чашечкой, поднёс к своим губам, чуть пригубил и отпустил: ему следовало в эту минуту пристально и страстно уставиться ей в зрачки, но Фрол не мог оторваться от разглядывания её пальцев. У него редко находилось время для наблюдений, внимательного поиска настоящего вокруг себя. С течением времени ускоряется темп и вот уже ты врёшь как дышишь, и, встречая качественный подлинник, немедленно прячешь его в карман. На всякий случай.

Но не теперь. Анисия понравилась ему мгновенно, они родились одного поля ягодами, но их линии прожитого изогнуты по-разному. Ей плохо. Периодически. Она не сломана, и как видно, делает всё, чтобы хватило времени не сломаться… но ей едва ли известна одна важная деталь: не хватит! Хорошим людям в реальной жизни всегда не хватает для победы над ситуацией либо времени, либо сил.

— Нальёте мне этого завтра. Сегодня я за рулём.

Он подхватил её за талию, крепко бережно прижал к себе и тут же выпустил.

— Эй, вы, я замужем!

— А это, собственно, всё, что я хотел вам сказать. — Иронично возразил он.

— Это не… — она подняла чашечку с коньяком. — Я всегда дурная после выступлений. Ненавижу!

— Допивайте. — Скомандовал Фрол. — Коньяк хорош.

— Я не алкашка.

— Алкашка взяла бы кастрюльку.

— Чего вам нужно? — Зябко вздрогнула Анисия.

— Я вызвал такси и сейчас прослежу, чтобы вы уехали домой отдохнуть.

— Лучше не приближайтесь. Очень скоро вы исчезнете, и мне отмстят за дружбу с вами. Даже если я запущу в вас порцией тушёной капусты, это ничего не исправит: нас видела Бубниха, я сноха Правищевой. Я…

— Заткнитесь пожалуйста. — Строго, но тихо выговорил Фрол. — Я застряну здесь на полгода. Пока заведующая занята мной, найдёте себе другую работу.

— Нет.

— Да.

— А полгода это до какого месяца?

— Такси подъедет через минуту. Где ваша верхняя одежда? И сотрите уже эту кошмарную помаду. Или мне её облизать?

Анисия отшатнулась и залпом допила коньяк.

— Верхняя одежда. — Напомнил Фрол.

Анисия Сергеевна хихикнула и открыла шкаф, дверцы которого держались вместе на одной только розовой резиночке для волос. Своими длинными ловкими пальцами молодая воспитательница хорошо справлялась с этим чудом инженерной мысли. Накрутила вокруг шеи тонкий палантин и застегнулась. Её модная куртка очень шла ей. Румяные щёки тоже.

— Об одном прошу, — Фрол театрально закатил глаза. — Не дышите на детей. И где вы говорите спрятали бутылку?

— Не ваше дело.

— Зачем вы в это лезете? — спросила Анисия уже на улице. — Здесь у вас не получится просто поиграть.

— Если вы перестанете от всего вздрагивать, вам станет понятнее. — Ответил Фрол, глядя на пустую дорогу за изгородью.

— Я нужна детям. — Попыталась закрыться Анисия.

— Не больше, чем я.

— Для чего вы здесь, утончённый дворник? Вы не похожи на того, кто зализывает раны. Здесь плохое место для искренности.

— Я проведу здесь шесть месяцев. — Посмотрел на неё в упор Фрол, затем продолжил заговорщическим шепотом. — Посоветуйте, с чего мне начать, чтобы меня не поругали.

— Издеваетесь?

— Да.

— Заповедь первая: не мешай начальству воровать.

— Это всё коньяк, — усмехнулся Фрол.

— Вы такой зайчик. — Ядовито парировал Анисия.

— А вы были отличной ведьмой на утреннике, госпожа Правищева.

— Болячкина. — Поправила его Анисия Сергеевна.

Фрол негромко искренне засмеялся.

— Всё сегодняшнее действие сотрётся из памяти в маленьких головках, стоит детям проснуться завтра утром и начать играть во что-нибудь новенькое. Балаганные представления четыре раза в год нужны только взрослым. Малышам требуется только доброта, внимание, общение. — Захлёбываясь шептала Анисия, и ветер уносил её фразы мимо лица Фрола. — И я уже пятая воспитательница на этой группе!

Он смотрел на неё как врач, столкнувшийся с побочным эффектом после приёма низкокачественного препарата.

— Ты права, уходить будет очень больно. Будут слёзы и лишние слова, но ты уйдёшь, потому что справишься со всем этим. А я гарантирую, что справишься, ведь ты уже ушла отсюда: по-настоящему тебя здесь нет. Твой свет в окошке, твоя ложечка сахара в чае по утрам, твоя любимая песня, разве это напоминает тебе детский сад? Хоть раз тебя утешала мысль о том, что ты воспитательница? Анисия, ты рада являться частью этого педагогического стада? Ты здесь своя?

— Каждый день я сомневаюсь, что смогу сбежать. — Прошептала она со слезами.

— Ты должна, пока они тебя не сломали.

— Я отлично справлюсь. — Твёрдо отозвалась Анисия. Привычка защищать себя читалась в ней постоянно. Израненная несправедливыми и откровенно абсурдными обвинениями, она была периодически на взводе. Кожа Анисии истончилась. Фрол не трогал женщин, но если бы перед ним был мужчина, он определил бы бойцовские его шансы как нулевые. Измотанного человека уничтожить проще простого. Измотанному человеку так удобно повесить чувство вины камнем на шею…

— Да, это бросается в глаза.

— Что вам бросается в глаза? — Разгорячилась Анисия. Под холодным ветром её нос быстро покраснел. Коньяк не столько опьянил, сколько раскрепостил её. И Фролу казались невероятно прекрасным глянец её умных синих глаз.

— Такси уже здесь. — Примирительно ответил Фрол, пряча озябшие руки в карманы.

Помедлив пару секунд, Анисия направилась к машине. Ей не хотелось говорить лишнее. Возможно, поэтому она не стала прощаться или оборачиваться.