Возмездие

Радмила Ёлкина

Мечты людей Спасительного материка остаются мечтами. Восстание не привело к миру, чего ожидала Таня и её сообщники. Всё пошло не по плану, друзья потеряли друг друга, войны ожесточились, а Тане пришлось начинать всё сначала. Потеряв память, она не может понять, что происходит, и не подозревает, что находится под одной крышей с врагом. Со временем происходят проблески в памяти. Но это не самое главное. Возмездие. Вот что должно случиться с теми, из-за кого она потеряла прошлое и близких людей.

4

— У вас усталый вид, — заметил Марк Романович, беседуя со мной в саду. — По вам видно, что вы не спали всю ночь. Что-то вас тревожит, я вижу.

— Слава богу, не знаете что! Так бы вы меня до самого вечера доставали своими расспросами! — проворчала я. Утро было прохладным, дул сильный ветер. Собиралась гроза. — Скоро начнется дождь. Придется нам разойтись с вами.

— Мы можем с вами поговорить и в беседке, если вы так боитесь промокнуть.

— А вы разве не боитесь промокнуть? — съязвила я.

— Это всего лишь вода, мне кажется. Что такого, если одежда моя станет мокрой? Но я все предусмотрел. Я взял с собой зонт!

— Пойдемте уже в беседку, — устало проговорила я, и мы направились дальше. Мы подозвали Варвару, которая в скором времени принесла нам чай с разными вкусностями, но мне было тошно смотреть на еду. — Можно задать вам один вопрос?

— Да, конечно! — произнес оживленно психолог. Но я уже наперед знала, что он, как и вчера будет вести себя как упрямый баран. Хотя, я тоже себя так вела. — Я слушаю.

— Как вы относитесь к политике государства?

— Смотря, что вас интересует, Татьяна. Какие-то стороны этой самой политики я поддерживаю, а какие-то не признаю. Да и всякий человек сейчас будет чем-то недоволен, как думаете?

— Что именно вы не признаете?

— Ну нет! — смеясь ответил Марк Романович. — Так не честно, в конце концов. Отчего я должен отвечать на ваши вопросы, если вы не отвечаете на мои?

— А отчего я должна отвечать на ваши вопросы, если вы не отвечаете на мои? — с вызовом ответила ему я. Минуту мы молчали. — Это не выносимо!

— Тут я разделяю ваше мнение, — после его этой умной фразы начал накрапывать дождь. — Почему вы не едите?

— Зачем есть, если не хочется! — безразлично ответила я и стала наблюдать за тем, что происходило в саду. Была осень, ветер раскидывал по земле красные и желтые листья, а дождь вносил в эту и так печальную картину еще больше печали. Я терпеть не могла осень!

— Вы побледнели…

— Боже, может, вы поговорите о чем-то другом? Какое дело вам до меня вообще?

— Мне интересно было бы узнать, больны вы или думаете о чем-то таком, что вам не хочется есть и разговаривать со мной, — спокойствие его уже начинало бесить меня. Я готова была придушить его прямо сейчас, я готова была вонзить ему нож в руку, пальцами которой он постоянно стучал по столику. Словом, я бы сделала все, лишь бы он заткнулся.

— О, поверьте, с вами я даже не захотела бы разговаривать и в хорошем расположении душа! — съязвила я. Он усмехнулся. — Вы не чем мне не помогаете, Марк Романович. Мне кажется, стоит нам и вовсе попрощаться.

— Мой срок — неделя. Мы с вами общаемся всего второй день. Слушайте, если я отвечу на ваш главный вопрос, вы согласитесь пообщаться со мной нормально?

— Если вы ответите на мой вопрос честно, — подчеркнула я. — Хотя и тогда у меня не будет уверенности в том, что вы не лжете мне.

— В своей работе я придерживаюсь одного правила. Все, о чем беседуют пациент и врач, остается между ними. И даже такие люди, как Мария, не могут нарушить этого правила. Единственное, что я могу ей сообщить — это то, как вы контактируете лично со мной, не более. Все же ваши личные переживанию остаются у меня в голове. Я вас убедил?

— Вполне, — задумчиво произнесла я. Он протянул мне свою руку для рукопожатия. Робко я пожала ее и тут же убрала так, как будто обожглась. — Таким образом, вы предложили мне перемирие?

— Именно, — он сделал глоток чая. Потом он посмотрел на свои наручные часы. — Еще час у нас с вами есть. Есть у вас еще какие-нибудь вопросы?

— Так какие стороны политики вы не признаете? — спросила я и посмотрела на него так прямо, чтобы он ответил мне честно. Он долго думал, не решался отвести глаз.

— Мне кажется неправильным то, что большинство людей стали рабами просто так, хотя, я уверен, они заслуживают лучшей жизни. Такую дискриминацию я презираю! У людей нет возможности продвинуться по социальной лестнице, они просто рабы. Знаете, а ведь в далеком прошлом на Руси жили тоже в основном крестьяне. И дети тех крестьян не могли быть кем-то кроме крестьян. И это несправедливо.

— Значит, вы за равноправие? — задала я в очередной раз вопрос.

— Нет, я против равноправия. Я говорю лишь про то, что людям нужно дать возможность выбирать кем им быть, и что-то делать для этого. Например, вы спокойно сидите дома и ничего не делаете, а я лечу вас, работаю. Но социальное положение у нас разное. Думаете, это правильно? Я работаю, но я ниже вас по положению. Но я ни в коем случае не сторонник равноправия. Что ж, если бездельник не делает свою работу, а я делаю, то у нас должна быть одинаковая зарплата? Естественно, нет! Вы так не считаете?

— Вы противоречите себе. Разные сословия у людей — есть сама дискриминация, которую вы презираете. Но вы утверждаете, что люди должны быть разного социального положения. Мне кажется, равноправие — оптимальный вариант для решения проблем на материке. Все люди будут равны, будут выполнять одинаковую работу. Вот вам мое мнение.

— Если мы с вами будем продолжать эту тему, мы повздорим, что совсем ненужно нам. Теперь моя очередь задавать вопросы, — с еле заметной улыбкой произнес Марк Романович. — Почему у вас усталый вид?

— Я не могла уснуть до пяти утра. Я всю ночь слушала крики и выстрелы, смотрела в окно, а там пожарища.

— Вам было страшно?

— Нет, — серьезно ответила я. — Мне было больно осознавать, что пока я сидела, сложа руки, где-то умирали люди. Почему люди убивают друг друга? Для чего все эти войны? Почему нельзя мирно решить какие-то разногласия?

— Мира никогда не было. С древних времен, как только появился человек, начались войны. Не войны, а сами люди губят мир. Жажда власти, корыстность, кровожадность — качества людей, которые и устраивают войны. Но сейчас людьми движет скорее справедливость, им надоело быть рабами. И их убивают за это.

— Так нельзя.

— Вы не измените этот мир…

— Одна — нет, но если бы мне помогли, то что-то могло бы и получиться.

— Ваша тетя знает о ваших взглядах? — спросил меня психолог, я отрицательно покачала головой. — Давайте больше не затрагивать эту тему? — я согласилась с ним. — У вас проявляются проблески в памяти?

— Я помню одно имя. Варя. Оно вертится в голове, но я ничего не могу вспомнить. Мне нужно узнать, что это за имя. Я чувствую, оно очень важно для меня.

— Знаете, — он начал копошиться в своем портфеле, а потом достал оттуда небольшую книгу в кожаной обложке. — Держите, это вам.

— Что это? — спросила я перед тем, как взять у него книгу из рук. Я потом полистала ее, она была совершенно пуста. — Это?..

— Наш с вами дневник. Пишите что угодно в нем и когда угодно. Главное — постарайтесь писать как можно больше о своих воспоминаниях. Они очень важны. А потом мы все вместе будем с вами анализировать. Из беседы с вами, как я понял, практически ничего нельзя узнать. Вы натура очень скрытная. И я даже не представляю, что вас волнует сейчас. Здравствуйте, Максим! — поприветствовал психолог моего брата. — Мы почти закончили.

— Я ужасно промок, пока добирался до беседки. Я хотел побыть здесь немного один, а тут вы. Надеюсь, я не помешаю?

— Нет, — спокойно отвечал ему Марк Романович. В этот момент я сравнила двух молодых людей в этой беседке. Оба они не были лишены привлекательности, но в Максиме, несмотря на то, что он был младше моего психолога на целых семь лет, выделялась некая самоуверенность и мужественность. — Может, вы как брат, Максим Владимирович, проследите за тем, чтобы ваша сестра нормально ела и спала?

— До свидания, Марк Романович. И спасибо вам за дневник. До завтра, — быстро произнесла я и побежала в сторону дома. Все мое платье промокло, а идти в столовую в таком виде нельзя было. Я поднялась в свою комнату, надела легкое голубое платье с открытыми плечами. Если бы не значительные ушибы на моем теле, я бы выглядела получше. Все плечи мои были синими, не говоря уже о моих ногах. И все-таки я спустилась в таком виде в столовую. Пахло чем-то вкусным. Это был запах свежевыпеченного хлеба. Я сразу узнала этот запах.

— Варвара, — подозвала я к себе девушку. Я улыбнулась ей и поправила воротничок ее платья. — Принеси, пожалуйста, маленькую книжку, которая лежит у меня на столике, — она кивнула мне головкой и побежала.

— Здравствуй, Таня! — произнесла тетя, которая тут же обняла меня. — Пойдем за стол, — мы сели, и она начала расспрашивать меня о каких-то мелочах. Она так же спрашивала, почему у меня усталый вид. Недослушав меня, она начала говорить об осени. Разговор зашел о погоде. Мы бы и дальше разговаривали на нейтральные темы, если бы в комнате не появилась Варвара.

— Возьмите, пожалуйста, — сказала она и дала мне дневник в руки.

— Спасибо большое, Варвара, — я улыбнулась ей, и она вновь куда-то быстренько убежала. Я тут же открыла дневник и написала строчки три о том, как мне знаком запах хлеба, который стоял в столовой. Закрыв книжку, я поймала на себе холодный взгляд Марии. — Извините, что я совсем забыла о вас на минуту. Я, право, не хотела…

— Ты совершенно не умеешь обращаться с прислугой, — ее голубые глаза сверкнули пламенем нехорошим и пугающим. — Они не заслуживают такого отношения к себе.

— Отчего не заслуживают? Они очень хорошие и милые люди, — на стол начали накрывать, и я замолчала. — И потом, они ведь не виноваты в том, что стали прислугой в вашем доме, — продолжила я после некоторого молчания.

— С каких пор ты стала такой уверенной? — тетя повысила на меня голос. Я чуть вздрогнула. — И что ты написала в этом дневнике?

— Вы извините, но это мое личное дело, — в комнате появился Максим, и мы обе умолкли. Он выглядел очень странно и вел себя так же. Во время завтрака он ни разу не подался на провокации матери, хотя поводов повздорить с ней было предостаточно. Потом речь зашла о каких-то людях, имена которых мне ни о чем не говорили. Мы должны были появиться на этой недели у одной семьи, у Мартыновых. Фамилия эта мне была не знакома. — Я, пожалуй, останусь дома, если вы разрешите, тетя, — я первый раз так обратилась к Марии. Она заметила это и еле заметно улыбнулась. Но это была не добродушная улыбка, а скорее самодовольная.

— Нет, Таня, съездить надо обязательно. Ты будешь в восторге от Мартыновых! — радостно произнесла она. Я посмотрела на Максима. Я первый раз за сегодня посмотрела ему в глаза. Я хотела найти какой-то там ответ. За место этого, сам Максим вызвался поддержать меня.

— Она не до конца поправилась, чтобы разъезжать с тобой по гостям. Ты только посмотри на нее! — произнес он уверенно.

— Эдгар сообщил мне, что повязку уже можно снять, — невозмутимо ответила Мария и посмотрела на своего сына таким взглядом, что у меня у самой побежали мурашки. Она была страшной, лицо ее исказилось. От злобы она сделалась некрасивой. Она повернула голову ко мне. — А синяки… уверена, они пройдут.

— Сегодня вторник. И ты уверена в том, что они пройдут до пятницы? У нее совсем нет сил, чтобы куда-то ехать. Тем более дети Мартыновых ужасны!

— Ты не видел их несколько лет, Макс! Они изменились.

— Я уж точно не еду, — Максим произнес это так резко, что я вздрогнула.

— Меньше хлопот. А Таня просто обязана поехать.

— Нет.

— Ты ведь знаешь, что будет, если она ослушается меня, — как-то угрожающе произнесла его мать. Оба они посмотрели на меня одновременно. — И не надоело тебе каждый день терпеть это? — они говорили загадками. В голове начался шум, гам. Руки мои начинали трястись.

— Тебе меня никогда не сломать, Мария. Со временем шрамы проходят.

— Но следы от них остаются…

— Да, в виде злобы, не более, — Максим тяжело вздохнул. — Пусть Таня сама решит, ехать ей или нет.

— Я не хочу никуда ехать, — чуть слышно отозвалась я, после чего я молча вышла из-за стола, захватив с собой дневник. Я пошла в библиотеку. Я села перед окном и смотрела за тем, как ухудшалась погода. Мне стало вдруг так одиноко, что я начала грустно вздыхать и делать заметки в своем дневнике. Я сначала писала об имени Варя, и что оно значило для меня. Потом речь зашла о Максиме. Только я начала писать о том, что наши души с ним тесно связаны, как он сам появился в библиотеке, двери которой он тут же запер. — В этом доме все пропитано ненавистью. Разве что, кроме этой комнаты, — зачем-то сказала я и снова тяжко вздохнула.

— В этой комнате редко кто бывает. Наверное, поэтому здесь так много пыли, — он улыбнулся больше грустно, чем весело. — Что произошло вчера вечером? И сегодня утром в беседке? — он сел со мной рядом. Маленький удобный диванчик, на котором мы сидели вдвоем был таким мягким, как зефир, но радости он мне не доставлял. Я сняла обувь и прижала колени к подбородку. Я закрыла глаза. Мне было грустно. В мыслях была печать, да и за их пределами была печаль.

— Где ты был?

— У Марии, — быстро проговорил Максим. — Раз уж ты не хочешь отвечать на мои вопросы, и так уж вышло, что мы в библиотеке… — он встал с дивана и направился к одному из книжных шкафов. Я разглядела ни сразу, но на его белой рубашке были кровавые пятнышки. Я встала бесшумно и направилась к нему. — Что мы с тобой почитаем? — он развернулся, мы стояли слишком близко друг к другу. Опять этот электрический разряд по всему телу. У меня начали гореть щеки. Но не это меня так сильно заботило. — Таня?..

— Откуда у тебя кровь? — спросила я очень требовательно. Максим стушевался, он опустил глаза. — Откуда у тебя кровь на спине? — повторила я, а он продолжал молчать. — Снимай рубашку.

— Что? Нет! — он отскочил от меня. Не слушая его сопротивлений, я вновь приблизилась к нему и вцепилась в его рубашку. Он старался убрать от себя мои руки. Он прикасался ко мне так мягко, что меня это обжигало. И вся эта ситуация стала игрой. Максим начал игриво улыбаться, я не могла не улыбнуться в ответ. — Мне, конечно, не позволительно пользоваться вашей женской слабостью, но… — он поставил мне подножку. Я упала на пол. Ушибленный бок не мог так просто пройти ему даром. Я бы и дальше веселилась, если бы в голове моей не всплыло кое-что. Я тут же встала и взяла с диванчика свой дневник. — Таня…

— Т-с-с, — произнесла я, и брат замолчал. Я закрыла глаза. — Мы сидим с тобой в лесу. Я показываю тебе что-то на своей спине, потом я пытаюсь что-то сделать. Мы падаем на землю…

— Так и было, — произнес Максим.

— А теперь сними рубашку, — не унималась я. Написав о своем воспоминании, я отложила дневник в сторону. — Я… я волнуюсь…

— Ты не ответила на мой вопрос.

— Сними рубашку, ради бога! — наша игра вновь началась. Я долго бегала за ним по всей библиотеке, пока не поймала его за руку. Потом мне удалось зацепить за воротник его рубахи. Он старался убрать мои руки, но у него ничего не выходило. Но потом он вдруг успокоился. Я свободно расстегивала пуговицы, а он даже не сопротивлялся. Когда рубашка была уже снята с него, я развернула его спиной к себе. Я ужаснулась. — Господи! — прошептала я. Множество рубцов покрывало его спину. Некоторые раны еще кровоточили. — Откуда это?

— Расскажу в другой раз, — сказал он недовольно, одевая свою рубаху вновь. — Вот что происходит с тобой, это другой вопрос!

— Что со мной происходит?

— Ты ничего не ешь в последнее время и летаешь где-то в облаках! Ты что-то постоянно обдумываешь. Мне бы просто хотелось узнать, о чем ты думаешь сейчас.

— Твои раны — твой секрет для меня, а мои мысли — секрет для тебя. Все честно. Извини, но мне нужно пойти к Эдгару.

— Зачем?

— Нужно наложить новую повязку, — я быстро выбежала с библиотеки. Сердце мое сильно билось, дышать становилось труднее. Я добежала до кабинета Эдгара, но медсестры сказали мне, что он уехал на несколько дней по важным делам. Дня два назад я бы в таком случае пошла к Максиму, но не сегодня, нет. Я подошла к окну, дождь лил как из ведра. Я не знаю сколько бы еще так простояла бы, если бы со второго этажа не спустилась Мария. — Что, уже пришел учитель? — спросила я. Она нахмурилась так, будто не понимала, о чем я с ней разговариваю. — Учитель французского.

— А! Нет, он еще не пришел, — тут же протараторила она и подошла ко мне поближе. — Я вижу, ты скучаешь. Тебе стоит развеяться. Поэтому в пятницу мы и едем к Мартыновым. Ты давно не выходила за пределы этого дома.

— Да, наверное, слишком давно, — я тяжело вздохнула и пошла в свою комнату.