Окно в потолке

Радиф Фаритович Кашапов, 2009

История пяти иногородних жителей Петербурга, помещенных в одну коммунальную квартиру в Коломне. Содержит нецензурную брань.

Вступление

Свет проник внутрь камеры-обскуры и на плоскости возник перевернутый рисунок, изображающий кусочек канала Грибоедова, уменьшенный в несколько раз. Оставалось только приложить бумагу и старательно обвести, надев чуть сломанные очки на чуть близорукие глаза.

Отлично работает махина для снимания перспектив, стоящая в походной палатке на самом верху холма. А на матовом стекле виден город Петербург — поверхность обрабатывают раствором солей железа — и оно меняет цвет. Потом исследователи добавляют бром и ждут минуту.

Слышен голос из прекрасного далеко, что асфальтовый лак подходит лучше — кому как не советнику из дорожного министерства, этого не знать? А потом надо еще обработать изображение кислотой, выгравировать линии — и начать печатание карточки. Но умник уже заключил контракт на десять лет и должен помолчать. Иные пользуются дорогостоящим хлористым серебром. И не вякают. А некоторые вообще дышат парами ртути по полчаса кряду ради великой цели. И что получается в итоге? Позитив и сенсация. И только в дальнейшем жесткое развитие превращает все в негатив и обыденность.

Я начал писать этот очередной нелинейный текст еще в мае позапрошлого года. Это были заметки, наброски, обрывки, не выглаженное белье объемом в 10-20 килобайт. Я не мог серьезно начать работу по оформлению этого мясного набора в полноценное произведение. У меня даже не получалось аккуратно делать заметки в блокноте в метро, потому что долгие годы сидения за клавиатурой отучили мои пальцы выводить буквы так, как натаскивали их еще в первом классе. Я не умею заполнять красиво библиотечные карточки и квитанции по гонорарам — так сказало мне множество бухгалтеров и коллежских асессоров. Умею печатать. Так что пришлось сместиться на уровень детсада — ведь крошки наши умнее и IT-образованнее. Огромная голова и неловкие руки.

К тому же меня пугало то, что во многих абзацах я цинично отзывался о романтике, как о явлении, которое требует немедленного уничтожения — каждый раз, когда, хотя бы косвенно, поминается в разговоре или внутреннем монологе. Но ведь что есть мой треп священный, как не новая романтика? Возможно, я и воссоздам эти строки потом, по ходу работы. Дело в том, что недавно я умудрился удалить все эти файлы. Что ж, хороший повод начать все заново…

Действие романа происходит в большой коммунальной квартире, в пяти комнатах, а также порой в ванне, на кухне, а иногда и на чердаке. Ведь жилище сие находится на самом верхнем этаже. Я сам жил в такой квартире в течение двух месяцев, платил смешные деньги, смеялся, мало спал ночью, почти ни с кем не общался. Да и вообще не знал, что будет дальше. В коридоре всегда горел свет, иногда в нем возникали соседи: 40-летние тетки на роликах, замученные вдовы с теориями об эволюции квартирантов, молчаливые мужчины в шортах.

А также полуторагодовалый малыш, который жил за стенкой в компании матери, отца и бабушки. В комнате на 15 квадратных метров, представляете? Прямо напротив моих съемных метров редко тусила дома молодая пара — своеобразная схема моего будущего. Да, кстати, несмотря на разницу в возрасте, все жильца вели себя, как юноши и девушки. Только одна одинокая женщина однажды указала мне, что я готовлю не на своей конфорке. Так я узнал одно из главных правил коммуналок.

Глава первая, нулевой день — когда бросают и находят

Руслан зашел в кабинет, за столом подняли крашенную хной голову и спросили:

— А вы из журнала? Вообще-то я девочку ждала…

— Гм… — смущение, переходящее в прострацию, закрытие двери, выход под софиты.

— Садитесь вот сюда.

— Ну, хорошо, — стул скрипит и сердится. — Я так понимаю, мы будем говорить о консалтинге в области молодежной ипотеки?

— Почему? Про всю ипотеку…

— Нет, стоп, мне же говорили…

— Простите, молодой человек, вы готовились к встрече? Вы имеете представление о том, чем занимаемся?

— Да, конечно, я же читал. Вы, если хотите, гм, учите людей…

— Не учим, а консультируем! — крашенная в возрасте привстала из-за стола и посмотрела на Руслана внимательно. Села и продолжила: — Так, что-то мне не нравится это. У нас с вами как-то сразу разговор не заладился. Придется нам либо позже встретимся. Либо журнал другого человека пришлет.

— А, чего? Зачем, я не понял… Давайте работать. Я же приехал, у нас деловая встреча, наверное, просто в рекламном что-то напутали. Выясним…

— Нет-нет, не пойдет дело. Мы с вашим начальником выясним.

— И мне уходить?

— Да, пожалуйста.

— А если я не хочу? У вас текст совсем небольшой, вы сами эту тему определили — если менеджер не перепутал. А если перепутал — давайте разговор вести. Время не терпит.

— Уходите, мы сами выясним все с рекламным вашим отделом!

— Так прямо сейчас позвоните и выясните!

— Молодой человек! Прекратите уже шуметь! Выйдите!

— Щас, разбежалась! — он схватил стул и швырнул его в сторону окна. И стул долетел, а стекло — разбилось. — Сколько уже можно! Я для этого, что ли, живу? Всяких немощных теток слушать, у которых настроение каждую минуту меняется? Пошла ты… куда подальше! — Он пнул дверь и вышел. Подошел к секретарше, взял с ее стола стопку журнала, но потом передумал и положил обратно. — Ну и дура у вас в соседней комнате сидит, я вам поражаюсь, как вы ее терпите!

И ушел.

Ну, на самом деле стекло не разбилось. Но стульями он швырялся. Случилось такое, все-таки.

«В начале этого года информационные агентства распространили информацию… Клабберы встретили новость неоднозначно: кто-то сочувствовал……не по обвинению в распространении наркотиков. В иске прокураторы, направленном в арбитражном суд… о неправильно оформленном договоре аренды.

Скажем, квартира, в которой располагается клуб, раньше принадлежала заводу — а он отдал ее общественному движению под молодежный центр……но не Мингосимуществу.…был задержан 20-летний юноша с двумя дозами амфетаминов.

Заведение может поменять вывеску… Проиграем только мы. Те, кто хочет ходить потанцевать и пообщаться… Чем бы там не торговали у входа».

Руслан дочитал этот текст и спросил у автора — миниатюрной брюнетки Наташи, стоявшей вместе с ним у вечернего компьютера, гудящего и мерцающего:

— И что мне на эту бурду снимать? Ты сама-то в это все веришь? Ну нафиг вообще нужны все эти клубы? Здоровье себе губить? Время тратить, жалкие гонорары?

И ушел из редакции.

Теперь он стал свободным хлебопашцем. А потом прошло еще несколько месяцев, и началась история.

Продолжим. Руслан, молодой человек 24-25 лет, который хочет прожить эту жизнь так, как он сам хочет (что, впрочем, ненаказуемо и недостижимо), стоит в проходе между сценой и железными заграждениями — к ним прислонились охранники в черных костюмчиках. И как им удалось довезти их сюда в сохранности? Из-за спин секьюрити выглядывают ребята и девчата. Руслан поправляет беруши, снова глядит на последний кадр на экране фотоаппарата и наводит объектив на сцену. Снимать вроде бы и нечего — группа настолько зашугана, что только солист позволяет себе несколько взмахов гитарой, будто он не мать-его-рок-звезда, а танцор балета на разминке. Басист напряженно смотрит на десять примочек перед собой, видимо, боится, что их стырят прямо во время музицирования, на первом же тремоло. Лид-гитарист сверкает декой шестиструнной подруги, которой место на рыбалке — приманивать улов. Он погружен в свое бесконечное соло. Парни считают, что они играют пост-панк по лекалам британской истории, хотя это банальный блюз с переизбытком искажений. Хотя Руслану на это плевать. Когда фото получается отвратное, то и музыка кажется склизкой и скучной. Почему на нее тратят столько денег? Вот и ему отвалили три штуки за четырехчасовую сессию. Он с этими балбесами сидел на базе, когда они собирались, в гримерной бухал, теперь они наверху, он внизу. Когда они закончат? Неужели будут играть вечно, а?

Его кто-то толкает в плечо и кричит прямо в ухо:

— Ты ведь Руслан? Мне тут пальцем показали, мол, вон фотограф, зовут Русланом. А я Тема. Если что — это их последняя песня!

— Откуда знаешь? — фотограф поворачивается и видит перед собой потрепанного простыми удовольствиями паренька младше его года на четыре.

— А я их слышал раньше. И вообще знаком. Общался с их драммером.

— Ага. Значит, можно идти.

И они двигаются в сторону условных кулис.

— У меня база есть. Не собственная, но я там за старшего. Сегодня панки вот обломали с репетицией с утра. Ну, я плюнул, сменился и поехал на электричке сюда. Давно здесь?

— Недолго. С камерой особо не поплаваешь. Просто эти вот обещали денег, я и потащил. А с группой, которая сейчас играла, ты как знаком?

— Я ведь тоже барабанщик, но я чисто так с ними знаком — шапочно. Просто они у меня репали в самом начале, когда только состав набирали. Честно говоря, никакого особенного прогресса с тех пор и не было. Но ничего так, вменяемо. Мне, собственно, нужно сделать фотографии одного концерта, он будет через несколько дней. Только со средствами не очень. У тебя как с этим?

— Смотря как. Можно и за средства, можно бесплатно.

Необходимо заметить, что знакомство происходит не в клубе, не во Дворце Культуры, даже не в спортзале, а где-то в Карелии во время сплава. Это значит — время, когда молодые люди берут множество резиновых предметов, вмещающих воздух, формируют из них плавучий агрегат, покупают еды и водки. И движутся по реке, глядя в небо. Особых проблем их путешествие не вызывает ни у поверхности, ни у обитателей катамаранов. Давно пора признать, что поездки на природу — это почти росбуддизм (неловкая калька с «евроислама»), потому что нынешний человек бесконечно оторван от флоры и фауны. Даже мимолетное соприкосновение с живым и вечным должно в нем, безусловно, вызывать хоть какое-то просветление. Но в это Руслан точно не верит. Как и не вызывает у него повышенной симпатии его новый товарищ. По крайней мере, у него есть какая-то информация, которая невероятно ценится в наше время. Ведь друзей сейчас почти не осталось — друзей заводят в 8 лет (в школе), потом в 15 (в школе), потом в 17 (в институте, академии, университете, в армии-армии-армии), в 22 — по приходу на первое место работы, на котором тебя как-то ценят. Или делают вид, что… Словом, прошли знаменательные даты. В четверть века есть только коллеги, партнеры, а человек может себе позволить разве что безотчетно влюбиться. А дружеские отношения — это уже из песен и пресс-релизов айриш-баров.

Концерт же проходит в конце маршрута, когда уже никто не плывет — просто допивается оставшаяся водка. Возможно, кто-то из выступающих даже прошел этот ленивый путь, знакомый уже настолько, что плавание превратилось в необязательное дополнение к наблюдению за небесными светилами и облаками на протяжении нескольких суток. Сломался по дороге — причалил к берегу или острову в 20 локтей в диаметре, выспался в палатке, залатал дыры — и вновь в путь.

Тема приехал из Елабуги. Окей, он приехал из Москвы, я реально гоню, благо, история давняя, могу чего-то и не вспомнить. Нужно ли мне оправдываться сейчас? Или вообще быть проще — и меньше показываться? Я затихаю.

Говоря на новоязе, Тема не был обмороссом, но и в замкадышах не числился. Не центр, не область. Не ЦАО, не МО. Посредственность, родителям которого повезло родиться в Москве. Год назад он продал свой любимый малый барабан, чтобы купить билет в общий вагон и оплатить свой месяц нищенствования в Петербурге у левых друзей. Он просто оказался на грани тогда, в столице. Его группа зарезервировала неделю в студии в Подмосковье на запись альбома. Тема жил в районе ВДНХ, но последние недели перед самой поездкой предпочитал зависать у подруги рядом с Черкизовским рынком. Так вот, он проснулся, продал барабан и уехал. Заодно загнал и небольшой, но ценный синтезатор второго гитариста. Только его и видели. А если бы старые товарищи нашли бы его потом — что бы случилось? Наверняка Теме намяли бы бока. Потому герой наш Москвы боялся, с каждым месяцем нежелание там появляться и то, насколько велика его глупость, только росло.

С другой стороны, на нынешней работе он выглядел жалкой пародией на москвича. Сидячий образ жизни, представители не самого адекватного среза молодежи вокруг, постоянный грохот. Либо надо менять работу, либо делать в вид, что в твоем ежедневнике только одна страница.

Тема работает с 12 утра до 11 вечера, потом напивается дома в одно. Его цель — отражать весь это поганый мир так, что ничего его лично не касалось. Потому что работа вызывает в нем отвращение. Даже редкие репетиции с упертыми фанкерами не ослабляют его бесконечную веру в ненависть.

Сначала приходят школьники. С гитарами за 200 долларов и шнурами, которые развалились еще на прошлом прогоне. Почти до вечера они борются за право быть царем горы со студентами. Потом заявляются старперы и занимаются монструацией.

Монструация — это когда олдовые рокеры сидят на крутейшей базе и бухают целыми днями. И однажды, в единственный ежегодный концерт, они выходят и выдают «мощный настоящий крутой рок!». А потом гордо еще полгода об этом говорят и вещают остальным.

А он не любил, когда стучат постоянно по райду, каждую долю. Он заявлял порой, что лучше лупить по тарелкам руками, предварительно обматывая их сотнями колец изоленты. К чему весь грохот сей, говорил он себе, сидя на диване и молотя палочками по обшивке. Можно взять деревянную коробку, эффект будет тот же.

Тема приехал из-за женщины. Они познакомились на улице, когда курили возле клуба в два часа ночи. Тема — потому что ждал, когда выйдет его тогдашняя пассия, слегка полноватая и смешная Катерина. А девушка — теперь уже точно — девушка, — собиралась с духом, чтобы идти на вокзал. Они разговорились, лишили некоторых персонажей приятной ночи, попили чаю неподалеку от Пушкинской площади. Хотя и трудно представить, что можно пить в том районе какие-то безалкогольные напитки. Поболтали, не успокоились, поцеловались. Позже она приезжала несколько раз к нему в гости и ходила с ним за руку по городу, много молчала. И иногда выкуривала одну единственную сигарету.

Тема в итоге позвонил ей уже в Питере. Они пересеклись на Манежной площади, отошли в сторону Фонтанки, где барышня призналась, что ей всего-то 15 лет, а ростом она вышла благодаря занятиям волейболом. И ей совсем не до серьезных — ну, насколько они таковыми могут быть — отношений, ей надо готовиться к поступлению в институт. А если Тема на что-то рассчитывал, то его тут же могут увезти в изолятор, к примеру, за связь с малолеткой. В Петербурге дама сердца носила чуть больше теней вокруг глаз, а на сумке висела тьма значков. Тема только сжал нижнюю губу, простоял так с минуту и двинулся на квартиру к знакомым. Они его довольно быстро пристроили на базу администратором, иногда звонили из одного клуба — и он шел принимать номерки и вешать одежду на плечики. Москвиченок не жаловался — ему было тогда всего 20, чуть больше — сейчас. Осталось поступить в очередной вуз, чтобы не забрали в армию. И все будет в предельном ажуре.

Тема носил на ногах «Камелоты», которым исполнилось недавно около трех лет. В двух местах швы разошлись, еще на одну дырку в мастерской наложили недешевую заплатку. Тема никогда не заправлял рубашку в штаны и постоянно дул на огромную челку — ее можно даже жевать в минуты прострации. Если он будет продолжать в том же духе, то через десять лет получит шершавую кожу в морщинах. В нее можно будет прятать заначку от будущей жены и бесконтактную карту для проезда в метро.

Тема ехал на автобусе в сторону Васильевского острова. Репетиционная точка находилась в самом конце череды линий, на заводе, производившем когда-то полимеры. Точку построили знакомые хороших знакомых. Они и сами там репетировали, а Тема просто сидел целый день, сменяясь с напарниками сутки через двое. Хотя график менялся.

Первая репетиция начиналась в одиннадцать, потом — в два, пять, восемь. Без десяти одиннадцать вечера нужно всем сворачиваться, а потом Тема сдавал ключи на вахту и ехал до временного дома. Заработать за месяц много и легко не получается. Но — так — и — столько — и не надо. Ведь здесь — все равно, что официантом в пивной — без перспектив, просто передышка. Даже если решишь уволиться вечером, к утру найдется достойная замена, а в следующем месте никто и не спросит — почему. К тому же можно иногда играть на отличных барабанах. Тема хочет, чтобы здесь репетировала какая-нибудь его группа, чтобы они сами платили ему деньги, а он журил их за опоздания. Пока что не получается.

Они просят второй микрофон и стойку для клавиш. И начинают настраивать гитары, вывернув ручки громкости на усилителях до предела. Там-дам, там-дам… 15 минут неколокольного, антирелигиозного звона за стенкой, пока ты завариваешь себе кофе. Потом начинается нечто страшное — гул, который невозможно игнорировать. Говорят, хорошая музыка требует напряжения от слушателя. Так вот, это исключение из правил.

Девять часов сидения на одном месте, с прогулками в магазин. Возможно, кто-то захочет устроить перекур и поговорить о музыке. О барабанном пластике. Тема мало понимает в пластике, кроме того, что его надо беречь, а за испорченный — платить штраф. Хотя он и предпочитает играть на барабанах. Но также он мечтает о клавишных. Купить себе какой-нибудь «Курзвейзлер», как его там точно? Пока что он играет на репетиционной «Ямахе», подаренной пять лет назад на день рождения совладельцу точки, а также на «миниКорге», который иногда оставляют диско-рокеры, которые репетируют по три раза в неделю. Он все-таки неплохо может зарабатывать деньги.

А потом ты идешь по улице, в ушах гремит эхо Манчестера 80-х. А на дорогу выбегает лохматая собачка, несколько грязная, но, кажется, почти не бездомная. Она долго смотрит на тебя — по крайней мере, ты так считаешь. Может, ей просто надо иногда поднимать глаза к небу… А ты вытаскиваешь наушники и обнаруживаешь, что вокруг полуночная тишина. Кто ее сочинил? Собака, которая уже мочится на ближайший столб?

У него всегда было плохое настроение в начале дня. Мучаешься. Протираешь глаза, даже если спал 12 часов кряду. Но он же — неудачник-музыкант. Десятки составов, областные фестивали, украденные тарелки и палочки, этот постоянный стереотип насчет барабанщиков. Мол, они странные существа, либо слишком замкнутые, либо чрезмерно общительные.

И постоянные сомнения, насчет того, а стоило ли вообще нырять в эту дыру с дерьмом, если до океана можно дойти и пешком? Проблемы, головомойка.

Как тогда, когда Тема решил поиграть со знакомыми ребятами, поставил условия — провалится первый концерт, значит, до свидания. Они вышли на сцены в два часа ночи — и им вырубили свет. Тема зашел в гримерку, подошел к двери, за которой лежало оборудование, требовавшее ремонта, и начал ее крушить. Первым ударом пробил дыру в обшивке, второй вышиб правый нижний угол. Его схватили ребята от организаторов, бить не стали, но вдоволь наорались, нагрозились, напились, побратались.

Что делать, внезапные вспышки гнева. В классе шестом он ходил к психологу в порядке профилактики. То есть — все мальчишки как мальчишки, дерутся каждый день. А он два месяца ходит тише воды, ниже травы, а потом как достанет молоток и как стукнет кого-нибудь по пальцу.

— И что там произошло у психолога? — Руслана подробности детства ни капельки не испугали. Во-первых, он считал, что при знакомстве надо рассказывать больше о том, какой ты был, а не какой ты есть. А, во-вторых, когда у тебя в руках драгоценная камера с суммарной стоимостью в две штуки, а ты по жизни лезешь под дубинки ОМОНа, рассказы нердовчиков с проблемами переходного периода не вызывают даже крохотного прилива адреналина.

— Она постоянно говорила-говорила, а я сидел и не моргал, — ответил Тема, а потом спросил у Руслана, где он нынче живет. Тот ответил, что живет он нынче в большой комнате, набитой друзьями. Они курят в прихожей, каждый раз ему приходится выбирать место для ночлега. Так уж получилось. Фотоаппаратуру он кладет у живота, под одеялом, когда ложится спать. Продолжается эта тема уже больше месяца. Скоро он не выдержит.

— Я жил раньше с матерью. А потом переехал в центр, — сказал Руслан, глядя на поверхность стакана, заполненного чаем. А может, и каким-нибудь глинтвейном.

— Проблемы?

— Что?

— Из-за чего уехал? Из-за проблем?

— Это почему это?

— Ха, да потому что все перемещаются оттуда, где им плохо! И что же, нормально платят тебе за фото?

— Платят ничего так, просто хороших предложений попадается мало. А так — я бы снял чего получше пожить.

— У меня имеется, кстати, предложение! Комната есть в коммуналке, где я обитаю. Она почти пустая. Там пять комнат, одну занял я, а в других пока что никого нет. Без посредников. Водопровод в порядке, наверху чердак для сушки белья.

В это время соседи по костру начали что есть мочи орать под гитару песни великого башкирского коллектива украинских поэтов под названием «ДДТ». Звуки, усиленные при помощи генератора и пары фонарей, оказались окончательно забыты историей. Никаких флейт, аккордеонов, и, боже упаси, струнных инструментов с вниманием к нижним регистрам. Тема переключился на нехитрую походную еду, Руслан между тем побродил по лагерю, пытался снимать в темноте, потому щелкал фотоаппаратом, словно по плану сверху, по 200 раз на дню. Ведь главное — найти призвание и сгноить себя ради него.

К фотографии Руслана приучила мама. Она работала в магазине. Продавала фарфоровую посуду. Магазин располагался в трехэтажном здании, который к началу девяностых, когда мамин стаж перевалил за десять лет, переделали из универсама в торговый центр. Плитка на полу и трубы ежегодно меняли цвет после очередного ремонта. Тем не менее, основываясь на внешнем и внутреннем виде помещения, легко было доказать теорию о том, что, сколько место не корректируй, в нем все равно остается неприкрашенная суть.

В данном случае — суть советская. Которая очень нравилась Руслану. Поэтому он очень любил ходить в универсам. То есть в магазин, где продукты можно брать самому. Позже он даже близко туда не подбирался — не хотел общаться с продавцами, которые знают его более 20 лет.

А когда он еще служил дошкольником, в одном из отделов, в детских игрушках, продавалась марионетка. Нескольких шаров, разделенных надвое, именовались лапами, туловищем и головой. Нити от конечностей привязаны к деревянному кресту, которым управляла рука счастливого обладателя. Руслан попросил купить забаву, но ему дали лишь повозиться с ней несколько минут, пару раз пройтись по залу, а потом отобрали. В дальнейшем он до самого окончания школы вспоминал этот случай. А если сильно напивался, то рассказывал какому-нибудь случайно товарищу.

Почему люди сами делают игрушки? Потому что процесс изготовления — чистейшей воды fun-fun-fun. Это даже интереснее, чем играть. Потаскал за ухо, показал знакомым, оторвал руку — и до свидания. Сделанная собственноручно игрушка — все равно, что настоящий ребенок. Это не продукт, собранный на фабрике неизвестным человек и размноженный в огромном количестве.

Самое простое это, разумеется, поделки из бумаги — оригами. А также игрушки из платков и носков — перекрутил, связал веревочками.… И вот он — заяц-страшилище!

Мягкие игрушки шьют так же, как и платья — по выкройкам. Ничего сложного: надо лишь вырезать необходимые части и сшить, а потом набить ватой или поролоном.

Также рекомендуем записаться в кружок резьба по дереву. Всего-то и нужно, что кусок липы, осины или ольхи да острый нож. Лично я так долго засиживался за своим рисунком оленя, что в школу пришли родители. Проведать: может, чего плохого случилось? Не забываем также о советской забаве: выжигании. Сколько миллионов будущих теток и дядюшек дарили мамам сюжетные зарисовки на главные праздники? Сейчас, конечно, смотрится ужасно. Но тогда считалось достойным хотя бы умиления.

Кроме того, игрушки вырезают из фанеры лобзиком. Сначала вырезают все детали, а потом склеивают их. Ну, и последнее — игрушки из глины. Сначала материал очищают, просеивают, добавляют для крепости шамот. Из глины делают отдельные детали, которые склеивают ею же, но разведенной в воде до более жидкого состояния. Потом модель сушат до полного высыхания несколько дней и обжигают в специальной печи. И раскрашивают.

И не забывайте, что никто не отменял луки и стрелы, городки, кораблики и радость человеческого общения! И еще: надо, чтобы у каждого в коммуналке на подоконнике дремала пушистое и усатое существо. К примеру, дикая откормленная рысь. Или примат, предок Сталина или Михалкова.

В середине 90-х, мама Руслана, как, пожалуй, как и все родители того времени старше 30, купила в магазине «мыльницу». Она не хотела работать руками, ей было достаточно одного пальца, чтобы создать забаву на радость взрослым.

И не так купила, чтобы — шла за молоком, а вернулась с фотоаппаратом. Нет, она специально направилась в салон по продаже камер и аксессуаров к ним. И вернулась с коробочкой, производящей изображения и переносящей их на пленку. В принципе, никто, кроме нее, этой штукой в доме и не пользовался. Именно в доме, да-да, редко этот красавец покидал пределы жилища. Мамаша использовала его в качестве историографа — она любила запечатлевать всех побывавших в пределах квартиры людей на пленку. В кадре могла быть ее семья, родственники из другого города, соседи, пришедшие на скромное семейное день рождения. Но самым ужасным было то, что все они сидели на диване. Часть гарнитура. Часть зала. Неизменная часть зала, как мумия фараона в гробнице, третий глаз у медиума, как пятно на брюках после шашлыков на природе. Везде стоял этот чертов диван. Он порабощал объекты. Электрический диван. Зубоврачебный диван. Сплюньте, сплюньте. Больно? А сейчас? АААА…

Потом Руслан поглядел за раз все альбомы, отобрал у мамы фотоаппарат и сказал, что впредь в семье только он сможет щелкать затвором. Ну, или сестра, если станет солдатом и получит винтовку, ха-ха…

Рассказать о предыдущей неделе? Если считать с воскресенья, то в первый день Руслан снимал митинг. Толпа собралась возле «Октябрьского», на тротуарах стояли милиционеры и пускали в кольцо только с одной стороны. У БКЗ курили люди с камерами, позади — чиновники из Смольного. Руслан сначала бродил внутри толпы, делал ленивые снимки — здесь просто разговаривали о том, что цены растут, что охраны слишком много, что надо было митинг разрешить, тогда и ажиотажа не наблюдалось бы. В одном из углов, который был огорожен временным железным забором, стояли три старушки с иконами и пели церковное. Он щелкнул и их. Спустя полчаса в центре площади внезапно начался громкий разговор. Кто-то крикнул: «Старика бьют!». И точно — пожилой человек заспорил с молодым омоновцем, а потом начал биться об него седой головой. Пытались прекратить, подошли другие, сочувствующие. Руслан ринулся со всеми фотографами в гущу, правым локтем прокладывая дорогу, а левой рукой прижимая к груди фотоаппарат. Он снял, как глядят друг на друга мужчина в ушанке и парень в шлеме и что-то еще. Вдруг оказалось, что никого из демонстрантов нет, движется только колонна ОМОНа, а напротив них стая фотографов пятиться назад, вспыхивают лампы. Толпа рассосалась, перешла на Восстания и куда-то еще. Собирались идти на Невский. Руслан подошел к знакомым, те курили и думали, что дальше делать. Решили выждать несколько минут и идти на Литейный. Говорили, что там будут стоять антифашисты, так что возможны хорошие кадры.

Так и оказалось. Стояло около 20 парней, сцепившись руками, глядя вперед, с ненавистью и пустотой в глазах — в сторону митинговавших-бродивших. Когда подошли демонстранты, в их сторону полетела подожженная тряпка. Толпа сначала очертила границу между двумя группами, потом начали драться. Снимать стало просто невозможно. Кажется, кому-то из коллег разбили голову. Руслан сел на автобус, доехал до Казанского. Там собирались провести еще одно собрание, итоговое. По пути он заметил, что возле Александринки поет казачий хор, звук шел из больших динамиков, он даже разобрал слова песни. Наверное, этот сбор власти разрешили, вот и славно. У собора еще не появлялись лютые массы милиционеров. Разве что ходило по отдельности несколько мелких сошек. Но уже стояли кучками люди. Вскоре кто-то взобрался на памятник и попросил расходиться. Все послушались. Руслан разочарованно присвистнул. Три часа на холоде, а все ерунда.

За пару недель до митинга игралась свадьба, на которой он также работал. У Руслана в тот день случилась поездка на природу — хотелось развеяться. А потому у него осталось всего полтора часа, чтобы съездить домой. Жил он тогда тоже в самом центре. Он скинул фото в компьютер и оделся чуть теплее, потому что погода не жаловала, а в пригородах он достаточно основательно продрог. Однако в загсе натопили так, что с трудом дышалось, но все-таки свежий свитер не мешал, а помогал — ведь фотограф тоже должен выглядеть празднично.

Скучно рассказывать об этом. В свадебной фотографии почти нет фантазии. Надо снять вход в зал, напряженное вслушивание в слова, роспись, поздравления. Потом — прогулка по городу, шампанское, на фоне Стрелки, на Дворцовой и так далее. Ах да, начало — одевание невесты, жениха, выкуп ему почему-то зафиксировать это не разрешили. Экономили. Но в кафе позвали — иначе зачем вообще приглашать гостей и выставлять полный стол кушаний и напитков?

Он по обыкновению сначала встал в стороне, сделал несколько общих кадров. Ожидал, пока гости выпьют, расслабятся. Запоминал самых важных родственников. И постоянно щелкал невесту. Не то что бы она казалась очень красивой девушкой. Но ему постоянно казалось, что глаза у нее сейчас увлажнятся. Это ей невероятно шло. А он не мог пропустить хорошие мгновения.

Девушка поманила его пальцем.

— Пойдем отсюда. Иди, не бойся.

Руслан оглянулся — свадьба находилась в той стадии, когда ни песни, ни конкурсы, ни артобстрел уже не спасут положение. Он переложил камеру в рюкзак и двинул за угол.

Невеста стояла выхода во внутренний дворик и смотрела на него. И кривила губы.

— Не помнишь уже? Ольга меня зовут. Выйдем?

— Я думаю, это можно. Снимки сделать хотите?

Она закрыла дверь и сказала:

— Послушай, как тебя?..

— Руслан.

— Руслан, ты на меня всю свадьбу смотришь. Нравлюсь я тебе?

— Как фотографу.

— Послушай, я пьяная сейчас, сейчас все пьяные. И я подумала: почему я такая правильная, а? Выхожу вот замуж, за мальчика, у которого родители — моим предкам в предки годятся. А он мне почти мил, да. Я, наверное, в него скоро влюблюсь. Но мне не нравится, что я такая хорошая. Вот ты же все на этих свадьбах видел?

— Ну да, мне приходится много кадров удалять по ночам, если ты об этом.

— Тогда… Поставь куда-нибудь свой рюкзак, а то неудобно. У тебя есть презервативы?

— Вообще-то, Ольга, это не в моих правилах.

Девушка, поправляя платье, сказала:

— Ха, интересно. Ты любопытный экземпляр, ты это понимаешь? Я же сегодня, возможно, в своем лучше варианте. Помнишь еще, как меня зовут? Или брезгуешь?

— Ольга вас зовут. А меня Руслан. Так в паспорте, по крайней мере.

— Может, позже где-то еще увидимся? Хотя, возможно, тебе не интересна богатая сучка, да?

— Почему же, наверное, они всем интересны.

Оля попросила бумагу и ручку, написала десять цифр и попросила позвонить через неделю. Если что — пусть говорит, что захотел пофотографировать.

— Я тебе нравлюсь, как человек? — Оля достала тональный крем и начала поправлять макияж, так что на Руслана она не глядела.

— Вроде бы мы не так уж много общаемся. Пока что только фото и флирт.

— А я расскажу тебе историю сейчас. Тебе придется послушать.

Она из Выборга. Все парни ее оказывались бандитами, а она ездила в Финляндию слушать HIM, тратила деньги на косметику и обувь. Переехала в Санкт-Петербург, на Литейный, работала парикмахером, пошла однажды на ярмарку красоты, сооружала модели какую-то прическу, бежала в туалет, сшибла по пути аккуратного мальчика, которого заманили на мероприятие бывшие одногруппники. Алле-хоп, свадьба.

— Вообще, у нас, конечно же, мало общего с Максимом. Я думала, понимаешь, что достаточно одного коннекта, чтобы…. Но он — не через сердце проходит, черт побери… Я первая выхожу. Ты через пять минут. Позвони, не забудь. Поболтаем.

Тема подул в стакан, посмотрел на свет и спросил, — успев подумать о том, что все это, конечно, хорошо, но пока что ему надо ехать с утра до Финляндского вокзала, а потом на Ваську и спать в комнате, где хранятся инструменты и не выветривается запах сигаретного дыма. Спросил:

— А ты обнаженку снимал когда-нибудь?

— И не только, ага… Вообще, снимать ню — скучно. Там много всяких клише, да и люди не такие красивые, как в журналах. Я же не могу их покрывать искусственным загаром и тональным кремом. А у них самих очень завышенные представления о себе. Так что если только сильно попросят. Или много заплатят. У меня девушка есть, Оля, я вот на ней тренируюсь.

— Ты как-то странно про это сказал.

— Так девушка, как бы сказать, свежая еще. Странная вообще история с ней. Не хочется рассказывать.

Фотограф, как и любой человек творческой профессии — это персонаж своей истории, живущий от заказа до заказа. У него нет четкого разделения времени на отдых и работу. Временное трудоустройство — а ощущения такие, словно ты просидел в одной и той же конторе три года. Постоянная беготня — за людьми в поисках хорошего кадра. А затем и денег. Паузы, которые воспринимаешь как конец карьеры. Неуверенность. Это и есть взрослость, как считает Руслан.

Если его спросить о том, можно ли научиться так называемому «эстетическому видению», он пожмет плечами. Руслан постоянно смотрит на мир так, словно наблюдает за ним через объектив. Старается ограничить возможности зрения, оквадратить или наложить фиш-ай.

Есть фотографы, которые не снимают похороны. Не пытаются поймать человека в тот момент, когда он ужасно смотрится. Но зато почти все они собранны и аккуратны. Это стиль.

У него принципов в отношении грусти нет. И в отношении кривости тоже нет.

Вот у него 20-й «Сапог» в руках, а ведь это не дешевая штука, но ведь это и не понты, это для работы. Можно делать пять кадров в секунду, чувствительность — от 100 до 1600 ISO, вам не понять, а если вы покажете образованность, камера все равно его, а не ваша.

— У меня есть образование, я в специальной школе учился. Но все равно — основное в работе. Можно поступить во ВГИК, на отделение кинооператоров, учится пять лет. Есть еще семинары от разных фирм, — говорит Руслан привычные уже фразы.

— А ты пьешь на свадьбах? — задает Тема привычные уже вопросы.

— Ну, рюмку может быть… А вообще многие спиваются. Такие, как я — бытовые фотографы. Хотя и художники тоже. Вот те, кто на заводах или в УВД — там само собой. Хотя они ведь милиционеры, что тут может случиться? Всякое.

Есть вещи, о которых ты жалеешь десять, а может, и двадцать лет (я не знаю, я не уверен, мне-то всего лишь почти Двадцать Семь). Руслан вспоминал иногда концерт в Ленсовета, в который он пробрался в 19 лет на акустическое выступление. Бесплатно. Он сидел в комнате, откуда раньше показывали фильмы, в будке оператора киноаппарата. Рядом толпилось еще человек пять, сплошь незнакомые люди. Три девочки, мужчина на стуле и, по видимости, его сын. Никто не обращал друг на друга чрезмерно много внимания. Впрочем, одна из девушек стояла к Руслану ближе всех. У нее были узковатые глаза и летнее платье в черно-белую полоску. Она стояла, прижавшись к стулу, за мужчиной, видимо, отцом, и напряженно смотрела на сцену, которая располагалась достаточно далеко, чтобы делать именно так. Руслан замер возле нее, схватившись правой рукой за левую, которую поневоле прижал к бедру. Потому что в комнате оказалось тесновато для стольких халявщиков.

Концерт оказался скучен. Много акустики, болтовни с залом.

Было видно, что музыкантам, большинству из них, неинтересно стоять на сцене. Главная причина их появление — вокалист, который не усидел в студии и решил прогнать новые вещи на публике. А потому спустя 40 минут Руслан начал смотреть по сторонам, постоянно спотыкаясь на соседнем платье и лопатках, выглядывавших из-за выреза сзади. Под лямками кожа за лето не успела загореть (стоял холодный август). Наверное, готовилась к экзаменам, подумал он, так и не удалось выбраться на пляж. Сам он любил ездить за Молодежное, где не строили ресторанов и не производили шума. Последние полгода он не любил массовых прогулок, а летом предпочитал фотографировать, хотя — что может быть зануднее съемок на природе?

Стараясь не зевать, он пошевелился и столкнулся в полутьме с девичьей рукой и не захотел оказаться придурком, потому не дернулся назад, а замер. Прошла минута. Он решился и провел пальцами по ее ладони. Несколько раз. Девушка повела плечом, но продолжала смотреть концерт. Забавно, можно ли также делать в метро? Это можно причислить к фроттеризму? Это здоровое влечение? Он сжал руку в кулак и прижался к ее линиям жизни и судьбы, словно пытался оставить там мелкие отметины. Она повернулась буквально на 25 градусов вправо, посмотрела на него. Вернулась к сцене. А он продолжал гладить ее руку. Она подалась вперед, контакт оказался нарушен, но потом вернулась на место. Схватила его пальцы и крепко сжала. Концерт явно заканчивался. И он подумал — и что дальше? Я поведу ее сейчас за угол и поцелую, обнимая за талию? Или что-то скажу в начале? И мы проведем три недели вместе, пока не поймем, что характер не определишь по руке, а потому не стоит тратить нервы и время ради нескольких любовных ложек?

На бисировании он повернулся и резко вышел из комнаты. Стремительно прошел по лестницам, спустился на этаж ниже, открыл дверь в курилку, затем черный вход-выход — и ушел в сторону Кронверкского проспекта, мимо бутиков и аптек, дальше и дальше, а потом до Стрелки, хотя жил совсем в другом конце города.

С утра Руслан с Темой приехали на Финский вокзал. Перебежали через пути, вышли к поездам, праздно побрели навстречу уже проводившим своих людям. Сбежали по эскалатору до глубины сонного метро. Сели в самом углу вагона и поехали смотреть комнату. Заплатить агенту — ему звонили вчера ночью (потому что таким людям — всегда можно, в любое время) — надо было совсем немного, потому что Артем знал ее лично, а друзьям или знакомым всегда делают скидку. Невыгодно — не делать. Обиды, знаете ли, копятся быстрее, чем дивиденды, а навредить в таком деле каждый сможет. На Сенной они встретились с Мариной Гавриловной. Проработав за годы работы в сфере услуг населению, она вдоволь наобщалась со всячески малоадекватными и приятными будущими квартирантами. В том числе и с немалым количеством музыкальным маргиналов (у ней у самой сын играл на басу, а также бегал мелким риэлтором). Они вместе прошли по Садовой до побитой ремонтными работами площади Тургенева, свернули направо, перешли канал Грибоедова и остановились на перекрестке.

— Я специально иду прямыми улицами, чтобы вам было понятнее, — сказала женщина, — я сама тут редко бываю, не особо мой профиль. Я как-то больше по окраинам.

— Тут поблизости есть сквот, где живет группа «Психея», — сказал Тема, показывая на одно из вполне приличных с виду зданий.

— И что — они в гости к тебе заходят? — съехидничал Руслан, поправляя рюкзак с аппаратурой и прикидывая, как ближе добираться отсюда до метро (с тем, что он в комнате поселится, чего скрывать, фотограф решил заранее).

— Нет, просто сказал. Я вообще не люблю такую музыку. Все думают, что драммеры слушают только тяжелую всякую шнягу — или нечто нераспространенное особо, типа фри-джаза свежего. Или просто хард — хард-кор, хард-рок или харди-гарди. Но у меня есть друзья, которые с ними общаются. Место неплохое, правда? Мы еще не дошли, впрочем.

Они потопали дальше и уже через пару минут стояли у открытой парадной. Поздоровались с подошедшей через пару минут хозяйкой — стандартной теткой под 40 со стальным лицом и короткими руками. Поднялись по винтовой лестнице до пятого этажа в полном молчании. Уже у двери мадам-квартиросдача сказала:

— Можно было и на лифте, но я сразу предупреждаю — он может и не работать.

Войдя последним, Руслан сразу двинулся в сторону ванны, заглянул на кухню, спросил о том, какая тут вода на вкус и цвет, доходит ли всегда и не шумно ли. А затем поинтересовался у риэлторши:

— Скажите, а вот эта ближайшая комната свободна?

— Левая занята, а ту, что справа, я хотела вам предложить. Вот… Тамара Ивановна, а где у вас ключи?..

— А шкафа нет? — спросил Руслан.

— Увы, нет.

— Ну и не надо. У меня вещи почти отсутствуют. Я у матери возьму что-нибудь деревянное. А холодильник работает?

— Да, он старый уже, но не ломался ни разу. Током не бьет, размораживать надо редко.

— Хорошо… В общем, я согласен.

Когда агент и хозяйка ушли, довольная, и при деньгах, Тема сказал, что ему уже надо ехать на работу, а поэтому:

— Ты сейчас будешь переезжать?

— Я посплю немного. После полудня начну, — Руслан почесал редкую бородку и решил, что ее надо сбривать. Не идет она ему. Увы. Думал, что чем больше волос на лице — тем больше шансов адекватного восприятия его личности. Шиш. Все равно локтем отодвигают и паспорт просят.

В комнате у Темы лежал большой синий матрас, под который он заботливо положил еще и старый ковер со следами от кофе и кошачьей мочи, не нашедший применения на базе. Напротив — маленький телевизор с DVD. Телек он добыл бесплатно в Интернете, а плеер купил на распродаже ну совсем за недорого. Рядом лежали стопки дисков. Сплошь музыкальные концерты. На окнах — синие грязноватые занавески, тут же еще и шторы в тон. Над матрасом закреплено большое бра. Неизвестно, какая у него роль, ведь, похоже, Тема, книг по вечерам не читает. А, вот оно что — никакого другого освещения в комнате нет.

— А ты стучишь тут на своих барабанах?

— Зачем? Я это по утрам на точке делаю. У меня там все барахло и лежит. К тому же грохота мне и потом хватает. Я же иногда еще и преподаванием занимаюсь — чтобы как-то финансы сходились. Редко, правда, нет особо желающих — статуса не хватает. А если берусь, то довожу до определенного уровня, чтобы все еще казаться барабанщиком экстра-класса — и прощаюсь. Стучат после меня, по крайней мере, ровно.

Мама, с которой он жил то ли в районе Черемушек, то ли Черкизовского, но точно что-то на букву Ч, не отпустила бы его в Питер, применив метод прекращения финансирования. А тот его малый барабан звучал отлично, прекрасно звучал — большой, круглый, есть еще несколько факторов, но мало кто их поймет без соответствующего объяснения. Скажем так, услышав игру на нем, любой бы сказал: «Эге!». Новый пластик, настроил человек с абсолютным слухом. Тема мог бы продать еще и тарелки, но, во-первых, они принадлежали не совсем ему, а во-вторых, хотелось стучать в Питере не по малознакомой и чужой фигне, а на проверенном и любимом. Которое можно спрятать, скажем, в диван, на котором все пьют чай в середине репы.

Ну, а про синтезатор лучше вообще не говорить ни словечка, ни полслова.

Когда Тема ушел, Руслан лег подремать, в итоге поспал два часа, проснулся к обеду, вышел на улицу, купил в магазине на первом этаже кефир, подумал — как это клево, ходить за продуктами в тот же дом, где живешь! И решил для начала съездить к матери, попросить какой-нибудь мебели для комнаты. А потом уже взять вещи со старого места.

Мама обитала на улице Дыбенко в двухкомнатной квартире вместе с дочерью, младшей сестрой Руслана. Он и сам там просидел-проел-проругался до окончания университета. После развода родителей — он тогда учился в восьмом классе, — папа уехал в Москву обустраивать новую жизнь, вестей о нем доходило немного. Кажется, он начал работать мастером по отделке или супервайзером. Руслан не любил ездить в Москву.

Про район вокруг станции «Улица Дыбенко» ходит множество легенд. В 2008-м его хотели официально назвать тамошнее метро «Веселым поселком» — но властям стало очень жалко жителей. Этот район — бывшая главная нарко-точка Питера. Здесь можно было достать все. Потому одна из школ рядом с метро именовалась «синей», а вторая сидела на героине и амфетаминах, курила травку и ходила биться с соседней. Когда Руслан начал ездить учиться в центр, стоял в вагоне с рюкзаком в руках, сдавленный тетками и дядями рабочего возраста, он был все же рад, что проживет несколько дольше, чем те парни, что орут на всю улицу в четыре утра пьяными голосами.

Веселый Поселок известен тем, что его показывали в фильме «Интердевочка», что здесь не хватает детских садов, зато много алкоголиков и наркоманов. А также супермаркетов и бульваров. И имитацией лесопарков. До революции жили почти те же самые — дачники и пролетариат. Если пойти от Поселка на север, можно найти артефакты истории, вроде Храма Святого пророка Илии на Пороховых, Александровских ворот или дачи Безобразовых. А если пойти на юг, то рассчитывать приходится разве что на ножик в районе шеи и минус кошелек.

Дорога до метро заняла в первый раз 20 минут — мимо Мариинки, где уже разбирали леса для так и не построенного второго здания, по композитора Римской-Корсакова, налево и прямо до упора. Он нашел карточку для метро, вновь пробежал эскалатор и вскочил в вагон, когда двери уже закрывались. Его сшибло на довольного алкаша. Руслан поспешно извинился и встал у дверей напротив. Подумал, что рюкзак с аппаратурой не стоило оставлять дома. То есть в новой комнате. С другой стороны, сегодня у него выходной. Нет, ну чего волноваться?

Подумать лучше вот — с одной стороны, если люди жили столько лет вместе, тебе кажется, что у них идеальные отношения. Если это не твои друзья, тогда — родителя. Вариант А: ты видишь их на совместных тусовках, они держатся за руки, на дачных пьянках стремятся уединиться в отдельной комнате. Так, что ты слышишь стоны и вздохи в три утра. И думаешь, что все замечательно. Потом ребята-зверята расползаются по норкам и злобно рычат. Вы собираетесь в сторонке и обсуждаете их поведение. Мол, что за дела? Они же неразлучная пара, у них не может быть проблем. Потому что только после проживания собственного и аналогичного опыта понимаешь, что нет ничего болезненнее долгих отношений. Смирение и молитвы помогут.

И даже если мама с папой кричат друг на друга в прямом эфире телемоста «кухня-зал», предыдущий опыт дает тебе возможность для положительных прогнозов. Это их привычки, это их победы. И поражения. Тебе достается роль историка, который постарается не повторить их ошибок.

Он прошел мимо одной школы, потом и второй — в ней он учился до 7 класса, потом зачем-то захотел поступить в военную академию, завалил экзамены, вернулся, получил кличку «Прапор», а потом постарался и перевелся в заведение в центре, где его научили пользоваться камерой. А до этого он вместо учебы чаще всего ходил по Искровскому или даже по Староневскому. Если бы проводились чемпионаты по медленной ходьбе, он получил бы звание самого медленного. Как могли бы говорить в Одессе, где до сих пор есть зимнее и летнее время, самого чемпиёнистого.

Мама отозвалась на домофон почти моментально (ключи он ей отдал еще в прошлом году). Обняла, провела через коридор, завешанный бельем, прикрыла дверь, где спала старшая дочь после ночной смены на заводе. Усадила на кухне. Налила чаю. Подвинула конфеты — коробка уже полупустая, но — его любимые. Расспросила о новом месте жительства. И начала тут же главный разговор, благо, он шел уже не первый месяц.

— Я тебе предлагаю эту квартиру продать и купить на нее еще одну двухкомнатную и однокомнатную. А твоя сестра, думаю, скоро выйдет замуж.

— Само собой.

— А вот ты себе жизнь никак не наладишь. Я ходила уже в банк, посмотрела условия. Можно взять кредит на нужную сумму. 13 процентов годовых. На 10 лет. Платить будешь ты, уж извини.

— Да я не против, просто…

— Что просто? Ты опять за свои идеи принялся? Хочешь всю жизнь пробегать с фотоаппаратом и спать в съемных квартирах?

— Меня это устраивает. Я сейчас не хочу что-то резко менять. И эта ипотека… У меня уже есть друзья, которые пробовали покупать жилье. Мне не нравится, как они теперь выглядят. Тем более этот кризис еще… Я хочу, чтобы все шло само и двигалось вперед.

— Не будет, сынок, ничего само. Все меняются, принимают решения. А покупать сейчас самое-то, метры дешевеют, а кредит совсем небольшой, такой брать легче.

— Я не хочу потом жалеть.

— Так не бывает, Руслан. Нельзя так жить, не жалеть того, что случалось раньше. Если у тебя есть опытные друзья, так спроси их — они ведь хотят жить спокойно?

Руслан сосредоточенно глядел на комод, за которым он, ориентировочно, и приехал, а мать спросила:

— Тебе до сих пор мерещатся эти пальцы на фотографиях? Профессиональное такое заболевание, кажется?

— Что? — Руслан отхлебнул из чашки чая и потянулся за печеньем. — Я вот за этой штукой приехал, отдашь?

— Ты ходил к врачу? Ты, кажется, слишком много работаешь, устаешь, а выгоды мало.

— Никуда я не пойду, — и он попытался, как птица, спрятать голову подмышку. — Это моя профессия. Мне она нравится.

— Ох, как ты там жить будешь, в коммуналке своей? — всплеснула руками мама. — Не представляю. Не пред-став-ляю.

— Конечно, потому что не жила, — усмехнулся Руслан.

— Похами мне тут еще. Значит, комод? Забирай, мне не жалко. Но и про квартирку подумай. Ты же знаешь, что это все ради тебя.

— Ну… — замялся юный фотограф и решил, что сейчас уже стоит прощаться.

— Да знаю я! Всего добиться самому, никому не быть должным! Ладно. Вызывай такси или что-то там.

— У меня сейчас должна ГАЗель подъехать.

И в доказательство его слова на улице послышался гудок.

— Как по часам. Все-то ты знаешь, — подперев щеку, сказала мать. Звали ее, кстати, Анной Андреевной, считала свой род русским до самого крещения будущей империи, а вот сбежавший отец так толком и не объяснил, в какое посольство при случае еще можно будет обратиться.

— Привычка.

— Лучше бы ты на мои просьбы откликался, — Анна Андреевна начала собирать посуду на столе и складывать ее в раковину.

— Ладно, мам, я поехал, — глядя мимо нее, сказал Руслан и пошел выяснять, что там с ГАЗелью.

В кабине сидел мрачный еще с утра Сергей. Он пробурчал вместо приветствия:

— Деньги на бензин давай. Чего задержался-то? Куда едем?

— В район Коломны.

— Это там, где семь мостов и Новая Голландия? Романтика!

— Наверное-наверное, я там собираюсь жить, а не плавать. За час доберемся?

— Даже быстрее, — и Сергей отпустил сцепление. — Хочешь, прикол расскажу? У меня тут дядю тормознули в Египте в самолете. Он пошел за три дня до этого смотреть пирамиды. Стоял там рядышком, восхищался, а потом видит — лежит камень красивый. Он его взял и в карман положил. А в аэропорту — контроль, досмотр. Открывают его сумку, ворошат там рубашки и шорты, а потом говорят — пройдемте. Оказывается, нельзя ничего брать в районе пирамид. Тем более всякие образцы пород. А уж везти это домой — вообще подсудное дело?

— Что — национальная реликвия? — усмехнулся Руслан.

— Получается так. Он восемь часов просидел в местном отделении милиции, пока составляли протокол. А могли посадить реально.

— За камешек?

— А черт его знает, что это за камешек. Может, им убили кого-нибудь. Или это кусок носа Сфинкса, забытый варварами. Я вообще думаю, что там нет никакой истории — такие вещи должны лежать за стеклом, чтобы вакуум был, покой. А если миллион туристов наследило — это уже история туризма. Мерчендайз, верблюды.

— Ага. Если ты пронес мясо верблюда через таможню…

— Да не избегнет тебя карающий меч! Как, кстати, коммуналка? Кто живет?

— Да музыкант один. Еще три комнаты пустуют.

— Слушай, — Сергей одним глазом продолжал смотреть на дорогу, но его, похоже, больше интересовала вот эта свежая информация. — У меня есть барышня одна знакомая. Инна, шсекретаршей работает в фирме по поставкам холодильного оборудования. А может, и отопительных систем, я забыл. Она жилье ищет. Такая боевая барышня. Карьеру себе делает, все время на работе. Мешать не будет. Проблем не создаст.

— Ну, там можно договориться. Еще три штуки сверху, правда, платить риэлтеру.

— Ну, это вменяемо.

— А ты-то, откуда знаешь? Всю жизнь на Петроградке живешь.

— И чего? Я тебе даже завидую иногда. Всегда можешь положиться на себя.

— Э, давай не продолжать? У тебя есть законные метры жилплощади и машинка на привязи. А у меня только камера за космическую сумму.

— Ничего-ничего, ты у нас гений, все к тебе само приползет. Так дашь телефон агента?

Вторая, с письмами и воспоминаниями

Эта глава будет либо самая короткая, либо не очень. Не знаю, как получится. У меня тут синдром Теодора, так что примите это к сведению и сильно не ропщите. В ней говорится о квартире, где жили все участники этих вполне обычных событий. Когда я говорю об ординарности, я имею в виду то, что такие вещи случаются сплошь и рядом. Я не собираюсь кромсать тут «Криминальную хронику» и разливать кровь из кувшина, потому как, кажется, нет более банальной для современного человека трагедии, чем чужое убиение. Нас мало трогают проблемы иноверцев, тех, кто верит в свою жизнь, а не в нашу. Нет, никаких ножей в спину, топоров в тумбочке, стертых номеров пистолетов, и даже сломанных стульев. Я за правду без перекрестных допросов. И покаяний… на перекрестках, словом, отстаньте, иначе уже ничего не расскажу.

Квартира, кстати, казалась очень даже большой, в ней имелось — давайте снова посчитаем вместе — вот, как раз пять комнат, как удачно, правда? Прямо по курсу после поворота от входной двери — небольшая ванная комната: чугунка, кафель, чуть-чуть места для будущей стиральной машины. Слева — две горенки-палаты-светелки, туалет, кухня, справа — все остальное. Потому первые две жилые клетки чуть меньше остальных, и, пожалуй, по совести, и немного дешевле, но я в бумаги не смотрел, цифр не знаю. В первой живет — Даша, за стенкой — Марина. Они говорят, что выбрали эти комнаты как раз из-за цены, а Марина еще и потому, что она мало проводит времени под крышей, больше — на танцполе и подсобных ему помещениях. Так что ей все равно где жить, лишь бы поменьше свободного помещения. Вы ничего не знаете об этих двоих, но я расскажу их истории позже, поскольку не хочу вести разговор без присутствия героинь. Но мы поверим.

Напротив Дарьи живет Руслан, его соседи — Инна и Тема. Артем, как заехавший в пустую квартиру первым, поступил мудро — он выбрал помещение, которое находится ближе всего к кухне и ванной. Руслан, напротив, выбрал комнату ближе к выходу — он хочет быстро выходить отсюда, не привлекая внимания.

Квартиры и пассажиры, эх… Мы будем сначала жить в квартире, которую сняли у знакомых, потом переедем к черту на кулички втридорога, потом рассоримся с сожителями, найдем комнату в самом центре, куда будут ходить толпы любителей общения, далее нас забросит за город, к печам, древним кроватям и электричкам по утрам. Наверное, к концу жизни мы будем снимать два жилища в Москве и Петербурге, где-нибудь в районе Девяткино и Черемушек.

А спать будем в поезде, в купейном вагоне, выпив предварительно коньяка на ночь с соседом, едущим по делам в другую столицу. И не потому у нас не будет собственного угла, что не будет у нас денег, но потому что уже потеряем мы это чувство тепла, а может, и сырости, которые присущи этой площадке под крышей, в которую приходишь и как в могилу, и как в рай. Человек переносит в новую квартиру память о старой, только потом он уже разбрасывает по ней события и носки. Но сначала надо иметь запас в душевном блокноте, который бережется у самого сердца. Но он, кажется, потерян, или просто вырваны лучшие страницы.

Извини, пожалуйста, не я это выдумал. Даже завзятый хитч-хайкер хочет иметь небольшой уголок, где он будет сушить свой костюм желтого цвета и править путевые записи красной авторучкой. Все будет хорошо, а пока надо притворяться, что нам не нужно слишком много стен, чтобы чувствовать себя обособленным организмом. Который может заботиться о себе настолько долго, насколько это потребуется до того момента, когда ему выдадут ключи. Коих более ни у кого нет.

В комнате Руслана мебели стоит достаточно. Длинная кровать на пружинах для одного человека — она многократно ремонтировалась: 000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000вы можете увидеть несколько шурупов, ввинченные в ее спинки. Зато она не скрипит. Правда, пока что и повода для скрипа не имелось. У двери стоит холодильник, который, несмотря на все заверения, иногда бьет током, если перед ним разлита лужа, а открыватель забыл надеть резиновые тапочки. За кроватью, возле окна — стол с компьютером. А у противоположной стены — только комод неизвестной эпохи, в котором лежит одежда и пачки старых фотографий, которые Руслан сделал, когда пользовался аналогом и печатал черно-белые снимки. Хотя стойте, он появится только в следующей главе! Кто? Что? Аналог, разумеется! Но роли он никакой не играет, знайте, молчите, читайте дальше.

Больше ничего и нет, кроме специального фото-рюкзака и зеркала рядом. Даже штор. Руслан хочет купить большой отражатель, чтобы заслонять солнце. Хотя ему приятно, когда утром оно светит прямо в глаза. Свет — это его хлеб.

Но все это вам не так интересно, правда. Еще никто не приехал, только два парня из породы гладкошерстных зануд. Я это точно знаю, ведь я встречал множество барабанщиков и фотографов в своей жизни, которая длиной уже в несколько эпопей. Они либо весельчаки, либо тихони-меланхолики. Руслан с Темой — точно вторая категория. Иначе бы они не жили в спартанских условиях в самом центре города, где много алкоголиков, продуктовых магазинов и есть Мариинский театр. Я недавно ходил туда на премьеру балета, музыку к которому написали люди от хип-хопа. На сцене стояло пятеро танцоров, один из них — Рефери. Классические движения и художественная гимнастика — страшно и завораживающе. Вместо спокойных мелодий — сухие, срывающиеся биты, немного клавишных переборов в самые лиричные моменты. Соло Рефери сопровождается имитацией барабанов от битбоксера. А в условной третьей части на зал обрушился скорострельный MC с рассказом о кометах, метро и драке между работниками балета и автором. Сидящие рядом с нашим репортером две тетушки, аплодируя, заявили: «Нам нравится. Так не обычно!». И, похоже, весь зал стоял на ушах. Когда еще в Маринке не звучала экспериментальная электроника, а уж о рэпе тут вообще не помышляли.

Но этого в книге не будет. Как и не будет, кстати, группы «Психея», которая где-то рядом проживает. Я об этом читал в интервью и других компостах целлюлозы. Не бывает, увы, чтобы все вместе случалось и в одном месте. Несмотря на то, что Артем работает на репетиционной точке, на которую часто заходят какие-то темные звезды подполья. Наклеить объявления, спросить про аппаратуру. Вы же знаете музыкантов — всегда норовят организовать сторонний проект, чтобы не ходить на репетиции или подзаработать на забаве пару тысяч.

В книге, скорее всего, будет написано еще и о том, что вы будете чувствовать, когда за вами постоянно следят. Или предлагают пообщаться с высшими существами. Или когда вы узнаете, что эти двое — брат с сестрой. В общем, сплошная жизнь без перерывов. Ладно скроенная, на первый взгляд обыкновенная. Однако, ни разу, повторяю, ни разу не встречал я одного и того же человека в вагоне, в котором ежедневно езжу на работу. Неужели в большом городе не могут найтись люди, которые живут по тем же законам, плывут по тем же потокам? Они смотрят на текст и бегут в Гаагский суд, где им говорят — товарищи, как вам не стыдно признаться в своей ординарности? Вы же даже не эталон, а его кривое подобие!

Пройдем, шаркая обувью, на кухню. В проходе, на гвозде, висит ключ от чердака. По правую руку — первое подобие гарнитура, он почти ничем не отличается от остальных — ДСП в качестве основы, грязновато-белый цвет дверей, боков и верха облагораживают голубые круглые нашлепки, они же ручки. Один из углов распух от сырости раза в полтора.

Следом расположилась черная, сияющая блеском плита с четырьмя электрическими конфорками. Другая, аналогичная, стоит рядом с нами по левую руку, у окна, прямо напротив входа.

Хотя на одного человека, на самом деле, приходится не один миниатюрный очаг, а даже чуть больше. Каждый раз новые жители сами определяют, помечать ли их, как собственность, или пользоваться наобум, по воле случая и свободы. Есть в стране негласное правило, что у любого человека, который провел всю свою жизнь в соседстве с несколькими неродными ему индивидуумами, должно быть что-то незыблемое. Для некоторых это несколько синих огоньков вокруг круглой железки, на которой готовится пища. Я не знаю, ради чего еще женщина 49 лет может поднять шум. Хорошо, что сейчас здесь таких нет.

Все остальное пространство по периметру занято шкафами, шкафчиками, тумбочками, разделочными столами. В центре кухни, очевидно, по взаимной договоренности, поставили огромную столешницу — на ней удобнее всего резать овощи и мясо и смотреть в висящий над головой маленький цветной телевизор.

В крайнем от нашего местоположения правом углу мы видим дубовую деревянную дверь, ведущую на крохотную площадку, а потом и на чердак. На этих лестницах никто давно уже не ходит. Во избежание недоразумений все пользуются другой парадной, выходящей прямо на улицу. Здесь курят, иногда плачут, носят белье на сушку. Из чердака очень тяжело выбраться на крышу, как бы не хотелось, потому что все окна заколочены и запроволочены.

Что еще рассказать? Вода в ванной течет с примесью глины, от горячей порой исходит странный запах — как будто долго варили мясо, отвар слили и оставили догнивать. Иногда и эта жидкость не доходит до жителей — если их соседи с утра разом ломанутся чистить зубы. Санузел (что размещается между убежищем Марины и пристанищем Дарьи) узок и высок. Можно повесить библиотеку, положить туда все сочинения Бакунина и Ленина. И еще останется место.

Пол в коридоре покрыт паркетом, который скрипит на каждом шагу, пузырится на счет «восемь», отсутствует на пятнадцатом, тридцатом и далее. Здесь лучше перемещаться на скейте, роликах, велосипеде (на кухне лет 20 назад один из случайных баловней судьбы постелил линолеум). Круглосуточно горит свет — пять ламп без абажуров и других украшательств. Яркое желтое пятно на потолке — ближе к кухне, очевидно — яичница. Или следствие потопа. На одной из стен висит стенгазета, точнее — скелет стенгазеты. Наклеены заголовки, но поля для текстов пусты. Под этим незаконченным всплеском вдохновения расположилась полочка с телефоном, украшенная счетами за электричество и жилье. Счетов очень много.

И это не случайно. Собственно, эта квартира досталась риэлтерской конторе в результате хитрой операции. Сначала пришла милиция с предложением выплатить всю квартплату. На следующий день — фирмачи с деньгами и проектом, в котором после улаживания проблем с властями жильцы уезжали восвояси с хорошей суммой в кармане. Коммуналку перевели на фамилию одной активной тетушки.

А жалко было лишь одну семью: в ней жили, кроме мамы с папой, бабушка и полуторагодовалый ребенок. Мальчик. Эпохи вымирания. Страны.

В первом классе до 90-го года училось много детей. Не знаю, сколько их там сейчас. Но Руслан учился в классе «И». Нечего с этим не поделаешь. Перепроизводство значков для октябрят, напряжение на кухне школьной столовой во время подготовки к обедам и общее безразличие к индивидуальности.

У Руслана был друг, Антон. Он сидел на первой парте, когда как Руслан — на самой последней: маленький, щупленький, но умный. Мало кто об этом знал. Ну, разве что Антон. С ним они лазали по стройкам и вырезали звездочки ниндзя из плексигласа. А в конце третьей четверти осуществили свой единственный performance. Происходило это так. Им приказали поучаствовать в школьном вечере. Спеть песню, станцевать танец, навести глянец. А они вдвоем решили показать сценку. Авторскую. За основной источник взяли «Буратино» Алексея Толстого. Картинка с остроносой деревянщиной, спрятавшейся за петухом, почему-то навела их на мысль о привидении. Они нашли простыню у Руслана дома, честно поглядели его маме в добрые тогда еще глаза, выпросили разрешение в расплывчатой форме и прорезали две дырки. Простыня навеки испорчена, костюм готов. Сценарий написан в общих чертах.

«Акт первый. Появление главного героя. Появление привидения.

Второй акт. Выяснения отношений.

Третий. Оба расходятся. Чтобы позже появиться из-за кулис для аплодисментов».

Я не знаю, почему они сделали так. Вышли перед полным актовым залом в три часа дня, три минуты говорили ерунду и разошлись. И им бурно хлопали. Думаю, лет через десять они могли прочесть в какой-нибудь книге по современному театру, что это было спонтанное творчество. Революционно для первого класса. Время для того, чтобы гордится, уже упущено.

Мама Руслана, довольно посредственный, но дипломированный психолог, не нашедший применения своей специальности, а потому ушедшая в торговлю, считала, что это, наверное, юношеская сублимация, ответ на отсутствие внимания со стороны других лиц, чаще всего — иного пола. Хотя какие девочки могут быть в первом классе? Только те, что за партой рядом с тобой, в других и не влюбляешься. За ними ходишь по коридору, ради них стукаешь одноклассников портфелем и подсовываешь товарищ в отместку неверные решения на первой контрольной.

А еще мама находилась в предразводном состоянии, так что — как ей-то верить?

Коммуналка сия не вчера построена. И историй в ней — как и в каждом доме с полуисправным санузлом — хватит, чтобы обеспечить брошюрами целую районную библиотеку в Агрызе. В начале прошлого века в этой, тогда еще совсем не коммунальной, но квартире, жил и творил великий, по мнению окружающих (и самого себя) русский поэт Константин Владыкин. Неизвестный советский учебникам, он проживал вместе с отцом, мачехой и старшей сестрой Валентиной. Печатался в «Цветнике» и «Вестнике вегетарианства». Любил курить кальян в одиночестве, по случаю купил в антикварной лавке на Гороховой два иноземных меча. После революции работал в РОСТа. В квартиру еще в 20-е годы въехали рабочие семьи. Уплотнение Владыкин с семьей (он недолго был женат и сына смог оставить себе, а жена уехала с горя в Сибирь покорять степняков и тундряков коммунизмом) пережил достаточно безболезненно, — ведь он имел законное право всего на две комнаты, а оставили хотя бы одну.

Сестра после революции вышла замуж за какого-то большевистского кликушу. И хотя жила теперь за Невской заставой, все норовила зайти в гости, что взять, взять и отнести нажитое добро, скажем, в наркомат по национальным вопросам. А его оттуда — детям Востока! Владыкин-младший старался в подобные дни — все больше выходные — больше времени проводит на даче в Вырицах, а сокровища прятать в крепкие сундуки на чердаке. А вот соседи у него оказались тихими, даже боялись — вроде бы знаменитого при царизме — стихотворца. Он появлялся в дверях — и, казалось, смолкало даже центральное отопление.

Костя тихо умер перед самой Второй Мировой. От Владыкина остались нам только рифмованные строчки да письма, которые он писал Валентине в первой половине 1910-х годов из-за границы, когда предпринял долгое путешествие по Западной Европе и Скандинавии: из Финляндии в Данию по воде, далее по земле в Норвегию, на пароходе в Голландию, поездом по Германии и Польше. Публикуем их потихонечку, по ходу дела.

ПИСЬМО ИЗ ФИНЛЯНДИИ

Здравствуй, Валя! Мы только сели в поезд, даже не доехали до таможни, а я уже начал писать тебе письмо. Привычка! Профессиональная привычка!

Честно говоря, делаю сии пометки я еще и потому, что в купе поговорить по душам и не с кем. Как мне кажется, все три моих попутчика — из той породы людей, что впервые решились отправиться дальше своих дач в Келомякках. Жутко боятся посторонних контактов. Выползут, посмотрят и обратно в норку. А потому почитают себя за героев, не подозревая, что они тут (да и я, честно тебе говоря) — личности самые что ни на есть ординарные. Малоподвижные. Удивительно, насколько человек стал смирен за эти века! Раньше он пешком проходил от деревни до деревни босиком. Бежал по сельским улицам домой и под ноги не смотрел. Теперь же мы прогуливаемся в калошах вдоль Фонтанной и называем это прогулкой, осуществленной в качестве оздоровительной процедуры. Ей-богу, словно пациенты лечебного дома.

Не знаю, стоит ли тебе мне писать — я не буду надолго останавливаться в городах, ибо гостиницы дороги, а вот билеты на поезда все же дешевы, так что буду спать-дремать в них, а по сторонам особо не смотреть. По крайней мере, не сравнить с ценами на постоялые дворы их. Не хотелось бы поиздержаться… Проклятое чувство. С одной стороны, едешь ты получать удовольствия, с другой — о кошельке собственном печешься. Никакого расслабления. Кейфа, как говорит один мой приятель. Фамилия у него распространенная, так что называть не буду, но знаю точно — прогремит!

Так вот, расскажу я тебе о случае, что имел место уже за Белоостровом. О досмотре говорить не хочется — скучнейшая процедура. Кажется, попутчики мои никогда алкоголя и не употребляли. А я же решил, как и обещал тебе, остепениться, поэтому искушать себя провозом за рубежи нашей родины спиртных не стал.

Однако, проехав некоторое количество верст после первого знакомства, решил я выйти в коридор освежиться. И, возможно, найти себе собеседника. И ты знаешь, кого я встретил? Кириллова! Да, того самого Сашу Кириллова, который к нам в гости заходил постоянно. И виды на тебя имел — я человек прямой, так что без обид. Папаша его еще привечал. Мол, как хороший молодой жених, а! Карьеру делает! В банке! В государственном!

Так вот, кажется мне… а может, только и показалось… Однако когда я начал подходить к этому субъекту, к которому и ты, душенька, имела слабость (надеюсь, слабость только… хм, зачеркнуть? А, пусть остается!), он внезапно повернул голову — буквально на мгновенье. И скрылся в собственном купе. И я точно видел, что узнал он меня. Узнал. Иначе бы не испугался.

И тут всплыла в голове история, о которой некоторое время назад писали газеты — мало и скучно. О том, что следует повысить уровень контроля за служащими низкого ранга, поскольку они, высоким штилем выражаясь, имеют склонность к мелкому воровству в особо хитрых манерах. Так вот, Сашенька — птица невысокого полета, так чего это он в Финляндию собрался?

Извини, если настроения тебе испортил — не об этом в письмах путевых пишут. Однако я о тебе пекусь, ты хоть и старшая сестра, но романтичная. А мне беспокойно.

Целую, обнимаю, обещаю отписать, как буду в городе Копенгагене, найду там дешевый приют и место для уединения с пером и бумагой,

Словом, заканчиваю. С приветом!

Константин.

Третья, короткая, девичья

Марина. Чувств нет. Населена роботами. Скоро ей стукнет 21 год, так что во многие ночные заведения можно будет ходить официально. Толкнула дверь в комнату, кинула сумку в угол, освободилась от крашенных вручную кед, которые таскала уже третий год, а им хоть бы хны. И упала на диван, шепотом выругавшись на чистейшем английском с русским акцентом. Полгода уже здесь, а она приходит домой, чувствуя себя уставшей собакой. Может, потому что организм так и не привык к новому режиму. Человек не запрограммирован на то, чтобы ежедневно возвращаться к постели в четыре утра. Он должен быть жаворонком, обедать в два, ужинать в 7-8 часов вечера, смотреть новости и ложится спать с чувством выполненного долга. Один раз в месяц можно жадно воткнуть ключ в брюхо двери после полуночи, но тогда твоя мама начнет беспокоиться за тебя, потому что ты превратилась в агрессивную соню.

В случае Марины ее мать давно должна была бы пройти курс психотерапии.

Девушка два года как ходила с убитыми в вороний цвет волосами, летом она предпочитала шорты, а зимой… Зимой она носила джинсы и оранжевое шерстяное платье. И короткую куртку. Ей хотелось быть женственной, но и не мерзнуть в то же время. В клубах часто продувало, приходилось в то время, когда остальные поправляют макияж, пить таблетки и закапывать капли в нос. В конце концов, у каждой профессии есть свои недостатки. Многие офисные жители истребляют свое зрение. Уже и точки вокруг мерещатся, и цвета мутнеют, но что еще можно придумать для себя интересного и полезного? Кажется, и срок уже вышел. Поэтому постоянное пре-пати в горле — не самое худшее, чем может наградить работа.

Марина родилась, прожила всю жизнь, включая школу и несколько курсов университета по классу филологии и секса, в Казани. Когда она уезжала, прощальная вечеринка растянулась на два дня. Она уже крепко поссорилась с родителями, собрала рюкзак, переместила нехитрое барахло к Наташе, и там они закатили откатную. Правда, в тот вечер она не знала, что этот отрыв — последний. Сначала пошли в «Арт-Вену». Конечно, называлась она иначе, но местная наркота туда валом валила — но вечерами там было еще тихо, пускали бесплатно. И бар работал расслабленно, не надо кричать, стоять в очереди, все достойно. Один коктейль — и в путь, к новым свершениям на ниве клубного интриганства.

Наташа — ее единственная казанская подруга. То есть друзья у Марины существовали — до поры до времени, но все они постепенно смотались в другие города, переженились (как к таким подойдешь запросто, без задних мыслей в голове супруги?), выскочили замуж (а эта сама за порог не пускает, ревнует — и, надо сказать, совершенно оправданно). Осталась одна Наташка, добрая и некрасивая. Они с ней являли собой классическую пару подружек. За одной волочатся, другая отфильтровывает и плачет.

Далее они поехали в «Латину», клуб, который ранее славился концертами и диджей-сетами. Теперь сюда ходили владельцы магазинов, расположенных на нижних этажа торгового центра. «Латина» блистала на четвертом.

Марина не собиралась учиться танцевать. Но тогда даже в регионах начался бум всевозможной сальсы, танго и хастла. Марина записалась в танцшколу по двум причинам: ей надоело ходить не только на фитнес, на котором на нее постоянно пялились не только парни из тяжелой атлетики, но и девушки в группе. Наверное, потому что у нее имелась подтянутая задница и небольшая грудь — так они и записали ее в «своих». А во-вторых, она слышала, что на подобные штуки западают богатые кавалеры — ведь ясно же, что не только за хореографией сюда приходят эти неритмичные люди. Марине знакомства всегда казались некой формой загибания уголка на странице. Листочки все знакомые, ничего в них нового и не найдешь, однако отдельные экземпляры можно и запомнить ненадолго, пока страница не обмусолится. Марина говорила себе: есть цели, есть средства. И все мы используем друг друга тем или иным способом. А значит, нет ничего зазорно в том, что, когда ресурсы внутри человека кончаются, можно с легким сердцем отправить его обратно во тьму для перезарядки и реновации. Если человек не прогрессирует — почему он должен быть интересен?

В тот вечер «Латина» грохотала до отвращения. Хотелось пойти и убить диджея. Однако подразумевалось, что этот сумбур вместо музыки был поставлен специально для нее, милой Мариночки. Но она знала, что милой Мариночкой точно не является. Она ждала, когда ее новый спутник напьется до такого состояния, что вызовет такси, и она его кинет, сбежит. Однако Андрюша не пьянел, но распускал руки. До невозможности. Уже и коленки ее пытался гладить, и на ухо предложения говорил. Тут объявили конкурс wet t-shirt, да, он самый. И 1000 рублей в качестве приза.

— Наташка, пойдем! — шепнула Марина подруге, которая иногда подбегала их столику — проверить, как обстоят дела.

— Я? Да и ты еще… Издеваешься! — Натка посмотрела на нее, как на недоразумение.

— Надо валить отсюда. А денег нет. Как хочешь, а я пошла…

— Ну уж нет, я за тобой поприглядываю.

Мокрой предстояло быть одной из них — так в клубе решили «усовершенствовать» конкурс. И когда Натка, опрокидывая кувшин на Марину, мельком взглянула ей в глаза, обеим стало понятно, что они не просто так друг за друга столько лет цепляются. Они выиграли, разумеется. С небольшим перевесом у какой-то толстой коровы, которая упала от горя со сцены. Приехали домой вдвоем, да, начали целоваться. Но потом Марина сказала:

— Наташа, все девушки делают это. Будь оригинальна — отвергни меня! — а потом собрала вещи и поехала на вокзал, благо, поезд отходил через два часа (они прекрасно знали расписание московских поездов). В вагоне ее колотило, соседи налили коньяку, но она попросила у проводника крепкого чаю…

Возможно, тогда она и решила пойти танцевать, хотя, насколько я могу доверять сведениям из чужих рук, еще за два года до этого происшествия Марина ходила в хореографический кружок, и кажется, на курсы стриптиза. Я уже писал об этом? Ага… Ну, точно, ведь она сразу уехала, какое там «после»! Впрочем, она и сама говорила об этом Теме на следующий день после их знакомства. Неизвестно, удалось ли ей применить свои знания в родном городе. Но Петербург клонил ко сну. Марина не хотела просыпаться раньше трех часов, потому ни курьерство, ни реклама не стали кратковременным смыслом ее переменчивой жизни. Когда родная тетка, взявшая ее в компаньонки, на втором месяце северной эпопеи начала ежедневно возмущаться, Марина прошлась по центру, сходила на собеседование, две недели не появлялась в квартире, а потом взяла чемодан, когда тетя ходила на рынок за овощами, и переехала на Просвет.

Конечно, ей приходилось часто сидеть в клубе до упора, а это порой невесело и даже депрессивно для юных лет. Так что она напрягла-запрягла всех коллег по гримерке, что быстро дало верный результат. Ей дали телефон агента, с обещанием, что тот, великой души человек, возьмет с безденежной малютки только половину стоимости за услуги. Марина подумала, что эту сумму он возьмет еще и натурой — зачем эта мысль тогда вообще пришла ей в голову? Ах да, ведь она хотела мыслить цинично. Однако перед ней появилась женщина, сама всю разведенную фазу своей истории прожившая на севере СПб. Казалось, этой толстой феминистке вообще по барабану, что Марина в итоге решит. А она лишь взглянула в ванну и решила — надо соглашаться, пока не поздно. Хотя тогда надо было тщательнее осматривать комнату! Не пришлось бы сейчас изворачиваться, накладывать на себя обязанности. Тут недалеко и до интриг.

Марина лежала в новой чужой кровати и смотрела наверх. Похоже, она паниковала. Казалось бы, она выдерживала сейчас множество взглядов. Чужие пальцы касались ее кожи, в то время как мышцы лица срабатывали и производили улыбку. Тем более, как Марина считала, совсем не обязательно быть выпуклой коровой, которая тянется к импульсным продажам. Достаточно мило улыбаться по ту сторону прилавка. Чтобы кошельку в брюках становилось темно и одиноко. Они же все нелюдимые — работники рынка ценных бумаг, оптовые коммивояжеры, рискующие получить инфаркт в 35. Они пресыщены. А я могу просто пощекотать их самолюбие. Не вызов, так противостояние. Смена деятельности — но вектор-то постоянный.

Четвертая, с пеной и долгими разговорами

Слово автору!

Кто там веселился, на дискотеках прошлого? Горничные, швеи, местные шалуньи, их молодые поклонники из приказчиков и бедной интеллигенции, словом, люди пьющие.

Что делала танцовщица? Она поднимала ногу, предъявляя взору публики многочисленные юбки. Как поется в песне:

«Франтику с картинки

Любо будет мне

Кончиком ботинка

С носа сбить пенсне».

Удар по оптике, а отнюдь не ублажение клиента.

А что же сейчас?

Можно ничему не учиться — а лишь смотреть, как танцуют другие девчонки, не ходить в школы и даже не иметь природной красоты, привлекательности, сексуальности, достаточно внутренней греховности. А потом ты идешь на конкурс в клуб, облизываешь ментально все жюри — и готов путь к славе! Все, как в офисе — хочешь, неуставные отношения, хочешь, рабочий день с 11 до 5 (ночи). И даже с приватными танцами порой все не так плохо, то бишь — не противно. Это за рубежом за тобой на мальчишники ходит охранник, который может превратить день рождения в ночь в трамвпункте, оплаченный из собственного кармана.

Зато здесь, не за рубежом, работают настоящие женщины, знающие себе цену… По крайней мере, иных не попадалось. Невосприимчивость, знаете ли, возрастает, так что в тимбилдинге я вам не советчик. К тому же — столько раз уже оценивали. Прицел не собьешь, он привинчен, заварен и оплакан.

Но заработать можно. Если пахать, как на заводе. Микрозаводе с большой производительностью труда. В черную дыру наслаждений. Да и безопасности вокруг предостаточно — слава богу, вырастаешь ты не в гнезде птичьем, но в логове волчьем. Не теряя шарма. И премии, начисляемые спонтанно. По желанию. По дурости.

Тук-тук. Когда Тема услышал звуки, доносящиеся из ванны, он как раз собирался включать ноутбук, а потом принимать душ. Но он не хотел с утра размышлять о природе этого шума. Но подумал, что, честно говоря, ему тоже не мешало бы помыться. А еще собрать носки, собрать белье, рубашки, толстовки, сходить в кафе со стиральными машинами, сыграть в шахматы со случайными посетителями. Тема честно признался вслух, что ему не нравится самому очищать свою одежду от грязи. Он предпочитает доверять эту функцию машине, а сам в этом время развлекается.

Тема вышел из комнаты в оборванных домашних тренировочных штанах и засаленной красной футболке, которая линяла под воздействием высоких температур и воды. Привычно дернул дверь. Он еще спал, а потому только через секунду среагировал на вопрос:

— Ну, и кто учит людей стучаться?

Есть женщины любимые, а еще есть те, с которыми у тебя связь. Это не значит, что вы обязательно занимаетесь сексом на стороне, нет, но вы можете обсуждать с ними очень личные вещи. Это своего рода близкие подруги для мужчин. Почему-то никого не удивляет, что две девчонки могут друг с другом целоваться при встрече и вообще выстраивать весьма странные отношения. А между мальчиком и девочкой в середине третьего десятка лет этого, значит, быть не может?

В просторной ванне лежала девушка, ее тело скрывала вода и пена. Она строго смотрела на него.

— Ммм, Артем. Тема.

— Так что же, будешь мне тут создавать сквозняк?

— А да, я выйду, извини.

— Ну, почему же, можно и поговорить. Я вообще мало говорю, особенно по утрам. Но так уж и быть.

— Вообще-то я хотел помыться.

— Ну, тогда лезь в ванну. Она, слава хозяевам, большая, а пены тут много, смущаться не будем. Но не смей меня трогать.

— Ого…

— Я даже отвернусь.

Тема стянул джинсы вместе с трусами, потом футболку и быстро залез в воду.

— Ладно. Начнем, привет, я Марина. Кем ты у нас работаешь? Наверное, играешь где-то? Что у тебя за татуировка на плече дурацкая?

— Это иероглифы… Да, я барабаню и сижу на репетициях других групп, слежу за порядком.

— А я танцую в клубах. Так что я сейчас почти в рабочей униформе. Обычно мужчины в моем присутствии одеты в костюмы и банкноты, но сейчас все немного иначе.

— Ты поэтому четко говоришь странные вещи? Ой, я твою ногу задел…

— Приятно, правда? Мокрая кожа и все такое. Меня мало что смущает.

— Ты крутая.

— Нет, я уставшая. Три выхода за ночь, а ведь это не ерунда — танцевать.

— Я и не считаю…

— Нет, считаешь. Все думают, что мне легко. Кто знает. Мало кто знает, правда.

— А как это вообще происходит? Ну, обучение?

— Танц-класс, фитнес. Никакого целлюлита, очень удобно. Правильный макияж. Еще нас учат играть лицом. Знаешь, не все смотрят на твою грудь, кому-то важны и глаза.

— Она у тебя ничего, грудь, я имею в виду.

— Да ты ничего и не видишь. А вот таак?

— Впечатляет. Красивая.

— Нас собирали в один зал и просили делать номер по отдельности. Кто-то даже убегал с плачем. Ну, а я только заводилась. Меня мальчики не особо привлекают. Один танец надо делать недели три… А еще там учились взрослые тетки, которые хотели показать себя мужу.

— Ясно. А как первый выход?

— Ох, я дико краснела, но на свете на сцене это не очень видно. Немного тяжелее подходить к клиенту. Но надо просто придумать свои правила и четко их выполнять. Просто подходишь к автомату с деньгами, щелкаешь глазками… А ты мог 60 раз встать на мостик?

— Нет.

— Вот. А я могу. На высоких каблуках

— А у вас есть там соперничество?

— Ну, конечно, есть. Но мы общаемся. Потому с обычными людьми трудно общаться, они не все вникают. Вообще считается, что мы замкнутые.

— У меня есть знакомый, который фрик-постановки делает.

— Это совсем другое, им и платят меньше, хотя пробиться туда труднее

— А сейчас ты расслабляешься? — Тема развел руками пену.

— Да, — Марина ударила его по пальцам. — И веду разговор. Ты думаешь, что сейчас будет?

— Что?

— Тебе надо принести мне полотенце.

— Хорошо.

— А потом я приведу себя в порядок. А ты уже выйдешь.

Тема зашел в комнату Марины и сразу обратил внимание на то, насколько схожими оказались их жилища. Большой матрас, небольшой телевизор. Правда, нет никакой музыки в физическом виде. Возможно, плеер? И еще шкаф стоит. Открыв его, он долго смотрел на запиханные в полки в беспорядке вещи. Разгреб одну кучу, схватил розовое полотенце. И черные трусики. Черт побери.

— Ты долго, — Марина зашла в комнату, оставляя мокрые следы на полу. Тема кинул ей полотенце. — Спасибо. А теперь вали отсюда. И белье оставь!

— А почему у тебя так пусто?

— У тебя ведь также. Я видела.

— А я думал, у тебя должен тут стоять шест. И чтобы пахло ароматными палочками.

— Так я еще толком не переехала. Еще не привезли мое зеркало. Оно огромное, его в обычный грузовик не положишь. Надо отдельно доставлять.

— Любишь на себя смотреть?

— И на пустую комнату в отражении. А еще у меня есть проигрыватель.

— И даже коллекция винила?

— Несколько пластинок. Я от музыки устаю. Она напоминает о работе?

— А ты не любишь свою работу?

— Люди не могут любить работу. Скажем, еда не только спасает от голода, но и дает наслаждение. А работа только спасает от достатка времени.

— Что ты хочешь сказать? В ванной? — Руслан поставил упаковку на стол и выключил конфорку, на которой жарилась яичница. Было уже за полночь, а он только вернулся со съемок. Какая-то презентация энергетика в торговом центре на Садовой. В конце они с друзьями-фотографами положили камеры в кофры и отплясывали под дискотеку 80-х. Каждому по штуке за каждый час работы — жаль, что такое случается раз в неделю. А так — таскаешься с рюкзаком на нужные только тебе события, и надеешься, что они интересны не только тебе.

Так и вырастаешь неучем, индивидуумом, не сведущим в современной информационной системе. Да… Народ, участвовавший в самом мероприятии, хмуро сворачивал рекламные растяжки и огромные постеры, собирал в угол пластиковые стулья, а фотографы в это время корчили рожи и прыгали друг на друга. Попав, наконец, домой, Руслан понял, что он дико устал. Спину ломит, в глазах точки бегают. А еще он ни фига за сегодня не жрал — так, булочка, кола, тяжелый воздух. Пивом тоже можно поужинать, но, как минимум, одну бутылку придется отдать Теме. Иначе он ничего не расскажет. А Тема — человек, в отличие от некоторых, интересный. Только он сам себе в этом не признается.

— Да ничего и не произошло… — и Тема стал смотреть в телевизор.

— Отдавай батл оф биир назад. Ты быстрый чел, скажу я тебе, я вообще никого в квартире этой не вижу, а ты уже крутишь романы.

— Да у нас нет никаких отношений. Платоника. Я бы, конечно, не отказался, от более близких штук, но она, кажется, равнодушна к мальчикам.

— Девочки? Она что, под два метра ростом, у нее нет груди, она курит?

— Гм, может, и курит. В остальном — НЕТ.

— Мужик, я знаю, в чем траблы. Она уже хочет тебя выселить. У нее наверняка есть подружка, у которой нет жилья.

— Так у нас ведь еще есть комнаты.

— Ими занимается тетка с быстрыми ногами. А эту можно сдать по быстрому знакомому, если ты ударишься в депрессию. И уедешь отсюда.

— Чувак, у тут всего несколько дней, мне здесь нравится. И я спокоен. Если ничего не случится — значит, ничего не случимся.

— Будь как я. Игнорируй все это.

— Ты одиночка?

— Ну, у меня есть девушка.

— Ах даа, я и забыл.

— Правда, мы ссоримся. Часто. Но я ведь не завишу от нее. Я свободный человек, у меня есть какой-то культурный и материальный бэкграунд. Выплыву как-нибудь.

Конец ознакомительного фрагмента.