Трилогия. Контракт на два дня. Книга третья. Ударные пятилетки

Пётр Анатольевич Безруких

Закончена Вторая Мировая война, и СССР теперь самое сильное государство в мире. Используя технологии XXI века, руководство провозглашает ударные пятилетки и восстанавливает разрушенную войной страну. Ребята, которые воевали, вспоминают свои гражданские специальности и помогают строить мирную жизнь. Цели операции достигнуты и герои возвращаются в наш мир. Как они справятся с этим и как их встретили дома, читайте в этой книге. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 1. МЮНХЕНСКИЙ ПРОЦЕСС, ИЛИ КРАСНОЕ И ЧЁРНОЕ

XX Съезд ВКП (б) открылся в понедельник 25 сентября 1944 года в Большом Кремлёвском дворце, сразу же после окончания мероприятий по поводу празднования первой годовщины победы над фашистской Германией. Он стал съездом правящей партии государства, одержавшего блестящую победу в самой кровопролитной и страшной войне. Победоносная Красная армия дислоцировалась от Руана на западе, до Порт-Артура на востоке, от Нарвика на севере до Сицилии на юге. Это представлялось очень весомым аргументом как во внешней, так и во внутренней политике. Поэтому провести на съезде все необходимые решения для Бекетова не составило большого труда.

Полностью обновили состав Центрального комитета. Из сталинской гвардии там оставили только маршалов, видимо, для украшения, и тех, кто являлся ведущей политической фигурой, с ними Бекетов продолжал работать: Молотов, Калинин, Каганович, Мехлис и Хрущёв. Почему он до сих пор не заменил их, да и, похоже, не собирался этого делать? Этот вопрос задавали себе все, кто интересовался политикой в кулуарах, на кухне, на рыбалке и в бане. Внятного ответа не было. Все эти люди являлись одиозными фигурами сталинского режима, замаравшими руки в крови по локоть во время политических репрессий и чисток. Они создавали Бекетову кучу имиджевых проблем как во внутренней, так и во внешней политике. Но он упорно продолжал их держать при власти, лишь отодвинув от процесса принятия решений.

Правда, один очень весомый аргумент в пользу такой политики просматривался. Всех этих товарищей обожали ортодоксальные большевики и убеждённые сталинисты, а таковые составляли довольно значительную часть советского общества, и их интересы игнорировать не получалось. Так что, скорее всего, нащупав хрупкий баланс интересов, Бекетов продолжал его поддерживать, как очень осторожный и разумный политик. Но ситуация требовала немедленных революционных преобразований в обществе, в политике, в экономике и в вооружённых силах. Поэтому в состав Центрального комитета и его Политбюро провели всех своих. Бекетов не зря три года натаскивал молодёжь, понял, кто из них чего стоит, и давно отобрал лучших и самых талантливых.

Немного поэкспериментировав с парнями, он увидел, что они отлично умеют встраиваться в политическую систему, не создавая в ней напряжения, и ещё год назад представлял себе конфигурацию власти, которая станет эффективно работать. На съезде он всё это успешно реализовал, окончательно установив полный контроль над партией. Правда, имелся один нюанс, который его смущал. Мальчики получили неслыханную аппаратную власть, причём не только в стране, но и в мире. Такой властью если кто-то и обладал до них, то единицы, и однозначно не молодые люди, а убелённые сединой дядьки. Неизвестно, как ребята выдержат экзамен, но узнать это можно только опытным путём. Ведь власть — ещё и ответственность, и отвечать им придётся за многое, хотя бы даже перед своей совестью.

В чём Бекетов ни капельки не сомневался, так это в способностях и уровне подготовки ребят. Ему удалось сформировать одно из самых образованных в мире правительств. Самым неграмотным в нём оказался Лебедев с двумя курсами МГУ и военным училищем, но он компенсировал недостатки образования своим незаурядным умом. Самым же образованным был Орлов с высшим гражданским образованием, кандидатской диссертацией и военной академией. Все правительство в совершенстве говорило на трёх иностранных языках, а некоторые из его членов на четырёх. Для Советского Союза это просто фантастические компетенции, по своему уровню они соответствовали, а в чём-то даже превосходили правящую политическую элиту США и Британии. Если в чём-то и отставали, так может, только в опыте.

Успешно решив кадровые вопросы, Бекетов приступил к политическим и экономическим. Прежде всего на съезде приняли Программу «Примирения соотечественников». В качестве первого шага утвердили Акт «Об амнистии всех участников Гражданской войны». Это позволило сделать легитимным процесс возвращения эмигрантов на родину, который шёл уже давно, но держался на личных договоренностях Бекетова с сообществами белоэмигрантов. Теперь же все бывшие подданные Российской Империи и их дети получили право вернуться в СССР и оформить гражданство в заявительном порядке, без каких-либо ограничений, не подвергаясь политическим или уголовным преследованиям.

Следующим пунктом программы стала либерализация экономики. Решить задачи с помощью только государственного сектора представлялось нереальным. Требовалось участие частных предпринимателей для создания новых производств. Взять их в СССР неоткуда, а вариант приватизации даже не рассматривался. Учитывая опыт России 90-х доверять советским гражданам собственность казалось просто безумием. Результат был предсказуем: всё украдут и спрячут так, что потом с собаками не сыщешь. То, что не смогут украсть и продать, побросают, и оно само развалится. Вариант просматривался только один: вернуть русских эмигрантов из-за границы вместе с деньгами и опытом. Для этого же одной амнистии мало, требовалась свобода частного предпринимательства и железные гарантии собственности.

Право заниматься своим делом и неприкосновенность частной собственности государство должно гарантировать всем без исключения, а не ограниченному кругу лиц. Поэтому на съезде приняли Программу «Новая советская экономика для всех», провозглашавшую очередную НЭП, но намного шире ленинского варианта. Хозяйство страны становилось многоукладным, советское государство признавало и защищало все виды собственности. Вопрос заключался лишь, поверят ли люди в это после всех большевистских фортелей с отбором собственности, раскулачиванием и посадками в лагеря. Уболтать делегатов съезда принять программу и провести к ней законодательную базу через Верховный Совет СССР для Бекетова стало сущим пустяком, а вот убедить эмигрантов и советских граждан, что всё это серьёзно и навсегда, казалось практически невыполнимой задачей.

Поэтому ещё задолго до партийного съезда в газетах и по радио развернули мощную политическую кампанию под лозунгом «Борьба с ошибками и перегибами в экономике». Журналисты заново перечитали труды великих классиков, Владимира Ильича Ленина и вождя народов Иосифа Виссарионовича Сталина — в частности, статью последнего «Головокружение от успехов» о перегибах на местах, допущенных при коллективизации, и изложили материал в нужной трактовке. Были найдены около сотни виноватых советских и партийных деятелей на местах, а также особенно ретивых сотрудников НКВД, и отданы под суд за превышение должностных полномочий; проведены десятки публичных процессов над виноватыми, которым были вынесены суровые приговоры.

Советские граждане на собраниях коллективов единогласно одобрили решения судов, гневно заклеймив осуждённых, и всё это регулярно освещалось в газетах. После этого всех осуждённых втихаря амнистировали и отправили с глаз подальше на партийную и хозяйственную работу с местными аборигенами в Советскую Социалистическую Республику Папуа — Новую Гвинею разъяснять там папуасам политику партии и правительства, только уже с учётом горького жизненного опыта, судимости и без всяких перегибов.

Всем, оставшимся в живых, раскулаченным и бывшим советским нэпманам начали выплачивать денежные компенсации за изъятое имущество и моральный вред, причинённый арестами и пребыванием в заключении. Суды оказались завалены заявлениями на пересмотр дел о незаконном изъятии имущества и осуждении. Парни-экономисты посчитали суммы компенсаций для выплат, и они оказались просто астрономическими, в бюджете таких денег не было. Несмотря на полный паралич судов, на угрозу развала финансовой системы государства, Бекетов пошёл на это и начал реабилитировать раскулаченных и лишённых имущества, выплачивая им компенсации. Потому что ему позарез требовалось доверие народа.

Для разработки экономической программы реформ уговорили вернуться из эмиграции лауреата Нобелевской премии по экономике Василия Васильевича Леонтьева и назначили руководителем реорганизованного Народного комиссариата экономики и финансов. Он и преданная ему группа ребят-экономистов должны были найти средства не только для выплаты компенсаций, но и для финансирования экономических реформ.

Траты же предстояли баснословные, а брать взаймы просто негде, поэтому требовалось создать иную финансовую систему, совершенно отличную от существующей. Сделать это казалось невероятно сложным, но возможным. В правительственных компьютерах хранился пакет промышленных технологий стоимостью в несколько триллионов долларов применительно к 1944 году. Нужно было только придумать, как сделать, чтобы эти технологии обеспечивали собой деньги в обращении. Ну, ещё Бекетову удалось прикарманить половину золота Третьего Рейха. Вот на этих двух активах и предстояло соорудить совершенно новую экономику. Группа Леонтьева уже полгода ломала голову над тем, как это реализовать.

В качестве гарантий права собственности эмигрантов Бекетов договорился с ними, что весь офицерский костяк вновь формируемой Советской Гвардии будет состоять из офицеров-белоэмигрантов. Эти гарантии их устроили, и капитал потихоньку пошёл в страну, ещё до съезда. При этом рисков для Бекетова не просматривалось никаких, на всю Гвардию надели браслеты, а пароли от системы имелись только у него, Емельянова и Осипова. Треть армейских офицеров и офицеров наркомата внутренних дел тоже были окольцованы, поэтому бунт на корабле исключался. Электронную радиосистему развернули на всей территории Европы и СССР. Связисты за эти три года проделали титаническую работу, и Алексея Орлова наградили за это орденом Ленина и Золотой звездой Героя Советского Союза.

Ещё Бекетову хотелось как-то оживить общественно-политическую жизнь в стране. Разрешать создание новых партий он наотрез отказался, зная, чем это заканчивается в России, и решил легализовать общественные объединения и организации с правом законодательной инициативы. Партия же в стране оставалась одна, она была правящей, и это не подлежало никаким сомнениям.

Перед завершением своей работы съезд принял IV пятилетний план восстановления и развития народного хозяйства на 1945—1949 годы, который предусматривал фантастический рывок в развитии экономики страны с созданием десятков новых отраслей народного хозяйства и выпуском всего спектра промышленной продукции, высококачественных товаров и услуг. С пламенной заключительной речью на съезде выступил Генеральный секретарь ЦК ВКП (б) Георгий Николаевич Бекетов, сорвав бурные продолжительные аплодисменты. На этом работа XX Съезда ВКП (б) успешно завершилась, и все делегаты разъехались по домам претворять в жизнь принятые решения.

***

На следующее утро после торжественного военного парада в честь 27-й годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции Бекетов созвал секретное заседание Политбюро ЦК ВКП (б). На него пригласил как старых, так и вновь избранных на XX Съезде партии секретарей Центрального Комитета: генерального комиссара госбезопасности СССР В. Д. Емельянова, народного комиссара обороны СССР Н. В. Измайлова, начальника Генерального штаба СССР А. И. Осипова, командующего сухопутными войсками СССР Э. А. Репинского, командующего бронетанковыми войсками СССР Е. А. Кудрявцева, командующего Советской Гварди — ей И. Н. Быстрицкого, командующего войсками связи СССР А. А. Орлова и Первого секретаря ЦК К. Д. Лебедева. Председательствовал на заседании Генеральный секретарь ЦК ВКП (б) Г. Н. Бекетов.

После оглашения председателем повестки дня у всех парней побежали мурашки по коже, и, видимо, не только у них, — лица помрачнели даже у старших товарищей. Предлагалось обсудить и принять открытым голосованием решение о проведении репрессий по результатам Второй мировой войны. Им предстояло решить судьбу нацистских, итальянских, венгерских, румынских, хорватских, японских и прочих военных преступников. Определиться с тем, что делать с их пособниками и коллаборационистами, а также с военнопленными. Другими словами, Бекетов поставил вопрос так, что каждому необходимо принять самое сложное в своей жизни решение: подписаться под смертным приговором сотням тысяч людей.

После принятия этого решения карательные системы советского государства, а также государств-союзников немедленно начнут претворять его в жизнь, облекая в юридически обоснованные приговоры и рубить головы на гильотине, вешать, расстреливать, сажать в тюрьмы и отправлять в лагеря. По всей видимости, Бекетов не захотел брать ответственность только на себя и решил возложить её на всех. Для парней это стало первой серьёзной расплатой за полученную безграничную власть. Но вот готовы ли они морально к этому, их никто не спрашивал. Одно дело война, когда они отправляли сотни тысяч людей в бой, тоже многих на верную смерть. Однако там у них всегда имелось оправдание: это война и у людей есть шанс. Тут же дело напрямую касалось расправы без всяких оправданий и оговорок.

Все прекрасно понимали, что в тюрьмах и лагерях у Бекетова, да и у Черчилля с Рузвельтом, тоже сидели не ангелы, а исчадия ада, и их смерть должна стать уроком для человечества. Но одно дело наблюдать со стороны, одобряя карательные действия или осуждая их, другое дело — самому принимать активное участие в карательном процессе. Критики говорят, что власть быстро деформирует личность, и политики такие решения принимают без зазрения совести. Видимо, совесть у парней ещё не успела деформироваться, поэтому они все сидели сине-зелёные и тупо смотрели на проект документа, размноженный и лежавший перед ними. Бекетов же как будто этого не замечал или не хотел замечать.

Проект казался им чудовищным, но только на первый взгляд. Если же учесть, что эти люди развязали самую кровопролитную в истории человечества войну и отправили на тот свет миллионы невинных женщин, детей и стариков, то логика в предложении Бекетова присутствовала железная. Всю политическую верхушку нацистской Германии, фашистских Италии и Хорватии, салашистской Венгрии, а также Антонеску и его сподвижников предлагалось отправить на гильотину, после чего тела сжечь, а пепел развеять. Японское правительство, а также сотрудничавшие с ним марионеточные правительства Маньчжурии, Китая, Филиппин и Индокитая отправить на виселицу. Всех, кто имел хоть малейшее отношение к уничтожению людей в концентрационных лагерях и лагерях военнопленных умертвить таким же изуверским способом, каким они убивали заключённых и пленных, а тела сжечь в крематории Освенцима. Тех, кто участвовал в карательных операциях против мирного населения, подвергнуть унизительной и мучительной казни через повешение.

Попытки изменить эти пункты Бекетов принял в штыки и стоял на своём как каменная глыба. Он предъявил кучу аргументов, почему это нужно сделать именно так и не проявлять ни капельки снисхождения или милосердия. Причём парни не знали, что проект решения Бекетов заранее согласовал с Черчиллем, Рузвельтом, Жиро и Чан Кайши, и ни у одного из них претензий к проекту не возникло. Ребята спорили несколько часов с пеной у рта, но изменить позицию Бекетова так и не смогли.

Самым грустным оказалось то, что никто из присутствующих не смог предъявить сколько-нибудь весомых аргументов, чтоб хотя бы поколебать эту позицию. На единственный обоснованный аргумент — зачем так извращаться, не проще ли будет всех расстрелять? — Бекетов отвечал, что преступник перед смертью должен испытать то же, что испытывала его жертва, иначе казнь превращается в месть, а она должна стать расплатой за содеянное. Пять минут ужаса на эшафоте — лишь малая плата за сотворённое, тем более, что эти виды казни не в России придумали и применяли, а сами преступники людям рубили головы, вешали и травили газом. Пусть теперь на себе всё это и опробуют.

В завершение дискуссии Георгий Николаевич подошёл к шкафу, открыл дверцу и, достав с полки большую коробку, принёс её к столу и вывалил из неё сотни свежих фотографий с изображением зверств нацистов, а также фотодокументы из концентрационных лагерей и лагерей военнопленных. Снимки оказались жуткими, сделанными или изощрёнными садистами, или профессиональными криминалистами. Создавалось ощущение, что всё это сотворили не люди, а инопланетные монстры, лишённые человеческих чувств. Для них человек являлся просто куском мяса, с которым можно делать всё что угодно — резать, стрелять, вешать, сжигать. Смотреть на фотографии было невыносимо.

— И вы хотите это оставить безнаказанным? Чтобы все думали, за такие зверства не бывает расплаты? — спросил он присутствующих с ухмылкой.

На этом все прения по первым трём пунктам закончились, и спор перешёл к другим, где Бекетов согласился, при наличии весомых аргументов, поменять решение. Предстояло решить судьбу старших офицеров и генералитета побеждённых стран, французского коллаборационистского правительства Петена, а также всех сотрудничавших и помогавших фашистам в Европе. Отдельным вопросом стояло решение по военнопленным.

Парни уговорили Бекетова разбираться с каждым старшим офицером и генералом индивидуально, хоть это и затянется на годы. Военные обязаны исполнять приказы, даже если они и преступные, и поэтому степень их вины должен определять компетентный суд с учетом всех обстоятельств. Конечно, некоторые генералы, адмиралы и маршалы сами отдавали преступные приказы, но надо установить точно и только за это наказывать.

С вопросом о коллаборационистах просидели до позднего вечера. Здесь парни решили отыграться за проигранные вчистую первые три пункта. Они в один голос заявили, что нельзя судить людей только за то, что те под страхом смерти вынуждены были сотрудничать с оккупантами: за это должна в первую очередь нести ответственность та власть, которая довела до оккупации, а не граждане, оказавшиеся «крайними». Наказывать можно только тех, кто пошёл на сотрудничество по убеждениям, а не под страхом голода или смерти. Кроме этого нужно учитывать, пострадали ли от такого сотрудничества люди, погибли или подверглись аресту, или нет. Во Франции уже устроили настоящую охоту на женщин только за то, что те спали с немецкими солдатами, и это надо немедленно прекратить. Разбираться в этом должен только компетентный суд с учётом всех обстоятельств. До решения суда все подозреваемые должны получить иммунитет от преследования. Бекетов с доводами ребят согласился.

Зато правительство Петена парни отстоять не смогли, аргументов в защиту не нашлось. Потому что эти негодяи так низко стелились перед немцами, хотя те их даже и не просили. В результате приняли компромиссное решение: всё вишистское правительство судить, а Анри-Филиппа Петена, Пьер-Жан-Мари Лаваля, Фернана де Бринона, Эме-Жозефа Дарнана, Марселя Деа, Эжена Мари Луи Бридо и Робера Бразийака отправить пожизненно в тюрьму, пока их французы сами не постреляли или на гильотину не отправили. С пожизненным заключением Бекетов согласился и на смертной казни, как написано в проекте, настаивать не стал.

Вопрос о судьбе военнопленных стран «оси» решили за полчаса. Их оставалось чуть меньше миллиона. Остальных рекрутировали в конце 43-го в штрафные дивизии и те участвовали в боевых действиях в Китае, Японии и на Папуа — Новой Гвинеи. В октябре большую часть из них демобилизовали, реабилитировали и отправили на родину с иммунитетом от преследования. Из самых опытных и не запятнавших себя в злодеяниях сформировали десять дивизий новой немецкой армии. Оставшихся военнопленных тоже решили не мучить и отпустить домой, тем более, что условия содержания в лагерях крайне некомфортные, а у Емельянова не имелось ни средств, ни желания превращать лагеря в санатории.

Заседание закончилось в половине второго ночи, когда все члены Политбюро поставили свои подписи под секретным протоколом. Валентин Денисович взял документ, подул на свежие чернила, положил себе в папку и поехал исполнять принятые решения. Парни же пошли в кабинет к Илье Быстрицкому, заперлись там и напились в стельку, пытаясь залить шок, который испытали. По домам их развозила и разносила охрана.

Кирилла Лебедева рано утром занесли в квартиру и сдали с рук на руки Насте. Он лыка не вязал и на ногах не стоял, таким она его ещё никогда не видела. Хорошо ещё, что дети спали. Она кое-как дотащила мужа до кровати, раздела и уложила спать. После этого Кирилл ходил целую неделю смурной, почти не разговаривал и страшно нервничал по всякому поводу и без повода. Но потом потихоньку пришёл в себя. Сколько жена ни расспрашивала, что произошло, он так ничего и не сказал. Настя поняла только одно: муж испытал какое-то очень сильное душевное потрясение и изменился после этого.

***

Это только на первый взгляд кажется, что германская карательная машина по уничтожению неугодных государству людей — лучшая в мире. Русская репрессивная машина ни капельки не хуже. Рождённая Иваном Грозным, выпестованная Петром Великим, доведённая до совершенства большевиками и лишь слегка приостановленная Бекетовым, она, услышав команду «фас» сверху и поскрежетав немного заржавевшими шестерёнками, начала набирать обороты. Не уступала ей и французская, хорошо натренированная во времена Великой Французской революции. В затылок дышали английская и китайская, тоже оказавшиеся весьма эффективными.

Обличительных материалов по военным преступлениям нашлось много. Из компьютеров выгрузили всё то, что насобирало человечество за семьдесят пять послевоенных лет, многое из чего в их мире было ещё неизвестно судьям в 45—46-х годах, когда проходило большинство судебных процессов. Принтеры работали круглосуточно в промышленных масштабах, операторы только успевали менять картриджи и заряжать бумагу. Все материалы по немецким, итальянским и японским военным преступлениям, совершённым до июля 1941 года, распечатали и отправили в суды стран-победительниц.

Всё, что происходило после июля 1941 года, Бекетов, как только пришёл к власти, сразу же приказал тщательно протоколировать. Специальные группы сотрудников НКВД выезжали на место, в каждый освобождённый населенный пункт, опрашивали население, фотографировали и записывали. Это происходило на всей территории, куда вступали советские войска. Огромную работу провели в освобождённых концентрационных лагерях и лагерях военнопленных по всей Европе. Видео — и фотоматериалы, протоколы осмотра мест преступлений, допросы свидетелей и потерпевших размножили и отправили в суды. На основании этого составили электронную базу данных подозреваемых с фотографиями и приметами, по которым проводились задержания.

По причине молниеносного наступления Красной армии и из-за того, что союзники не успели открыть второй фронт в Европе, которую освобождали только советские войска, многие военные преступники не смогли скрыться в Северной и Южной Америке, их арестовали сотрудники НКВД СССР. В руках у Емельянова оказалась не только вся фашистская верхушка Европы, но и рыба чуть помельче — особо изощрённые садисты и насильники. Сразу же после разгрома Германии установили жёсткий электронный контроль на границах Европы и за полтора года наловили ещё много мелочи. ГУЛАГ, очищенный Бекетовым в 41-м и 42-м годах, вновь оказался переполнен, но уже подозреваемыми в военных преступлениях.

Получив столько богатой пищи, советская репрессивная машина, вздохнув с облегчением, заработала на полную мощь. Заскучавшие было от безделья исполнители — судьи, прокуроры и палачи — со свежими силами и удвоенной энергией приступили к своим обязанностям. Требование новой власти было только одно: полное соблюдение законности и юридических процедур. При таком наличии доказательной базы и свидетелей это не представляло проблемы для системы, просто она работала чуть дольше, чем в 37-м. Первые судебные процессы начались в декабре 44-го. Их старались проводить на местах совершения преступлений, поэтому подозреваемых свозили из мест содержания через всю страну.

Конвойная служба НКВД тут же оказалась загружена работой по горло. В неё поступило строгое распоряжение из Москвы — не допустить самоубийств при транспортировке подозреваемых. По этой причине подозреваемых везли в наручниках под неусыпным присмотром конвоиров. Сообразив, что дело закончится печально, многие пытались покончить с собой. Задержанных везли из Сибири на Украину и в Белоруссию, в Польшу и Чехословакию, в Германию, Италию и Францию. Везде начались открытые судебные процессы, европейские газеты запестрели фотографиями и репортажами из зала суда.

Логика действий Бекетова, видимо, состояла в том, чтобы устроить в Европе такое публичное избиение виновных, после которого она бы ужаснулась и на столетия зареклась от зверств. Он решил действовать по принципу «клин клином вышибают». Позиция казалась спорной, ведь так ещё никто не пробовал лечить эту болезнь. Но единственное известное и действенное лекарство — атомную бомбу — он изъял из употребления, и поэтому пришлось изобретать что-то другое. В конце XVIII — начале XIX века Европа, увидев море крови, пущенной французскими революционерами, испугалась разгула насилия и, присев за стол переговоров, создала систему европейской безопасности, продержавшуюся почти сто лет, хотя регулярно и появлялись желающие её разрушить. Но потом всё как-то подзабылось, и человечество взялось за старое — видимо, ему требовалось очередное кровопускание.

***

Батальон спецназа и приданный ему полк НКВД под командованием майора госбезопасности Юрия Дмитриевича Мельникова взял под охрану минский ипподром и прилегающие к нему улицы с восьми часов утра в субботу 3 февраля 1945 года. Ровно в полдень здесь должны были начать приведение в исполнение приговора, вынесенного двадцати немецким генералам за преступления против мирного населения на оккупированной территории Белоруссии в 1941—1942 годах. Казнь планировалось провести публично. В центре ипподрома соорудили помост и виселицу, вокруг которых хлопотали палачи из Управления исполнения наказаний НКВД, осуществляя последние приготовления.

Несмотря на то, что Юра прошёл всю войну, многое повидал, получил тяжёлое ранение и дослужился до высокого звания, его всё равно брала оторопь, а по спине бегали мурашки. Вчера вечером он поискал в компьютере и обнаружил, что подобную казнь провели и в их мире тут, на этом самом ипподроме, только в 1946 году. Тогда 30 января публично повесили четырнадцать немецких генералов. Так что ничего нового в этом не было, за исключением одного обстоятельства, а именно квалификации казни. Нацистских преступников будут вешать на рояльных струнах. Это изобретение тоже оказалось немецким, а точнее, в их мире его изобрёл лично Гитлер, приказав таким образом казнить всех, кто на него покушался в 1944 году. Это означало, что приговорённые будут долго мучиться в петле, прежде чем умрут.

Погода стояла довольно прохладная, термометр показывал минус десять градусов. Небо затянуло тучами, падал пушистый снежок, а ветра почти не чувствовалось. Горожане начали собираться после одиннадцати, шли семьями с детьми и пожилыми людьми. Радости на лицах людей не было, но и печали тоже, всё выглядело как-то буднично, и это сильно поразило Юру. Ведь идти на ипподром никто не заставлял, просто всем сообщили, что там будет происходить, и люди шли сами. Что удивительно, людей пришло много, ипподром быстро заполнялся народом.

«Это что же такое нужно совершить, чтобы на казнь пришло столько людей, абсолютно беззлобных русских и белорусов, очень радушных и гостеприимных?» — думал Юра. Чтобы горожане не замёрзли, привезли горячий чай в больших термосах и наливали бесплатно. Всё проходило мирно и спокойно, зачем потребовалось выставлять столько охраны, он так и не понял, видимо, начальство опять решило перестраховаться. Но в половине двенадцатого поток людей стал настолько плотным, что пришлось срочно принять меры для недопущения давки и вывести на прилегающие улицы роту резерва. Для Юры стало полной неожиданностью, что столько граждан придут смотреть на совершенно омерзительное зрелище.

Зазвонил коммуникатор, и ему сообщили, что подъезжает конвой с осуждёнными. Он срочно выставил дополнительное оцепление перед главным входом и направил поток людей через боковые. На ипподром въехали два автомобиля ГАЗ-65 охраны, а за ними два автобуса ЗИС-16 с осуждёнными и конвойными. Последними прибыли два закрытых тентом грузовика ГАЗ-66 с караулом. Из грузовиков посыпались бойцы караула и оцепили эшафот, встав к нему спиной. Конвой начал выводить осуждённых из автобусов и строить их перед виселицами. Осуждённые выглядели жутко: бледно-серые лица и глаза, полные ужаса. Юра стоял недалеко в центре ипподрома вместе с другими офицерами. Он смотрел на приговорённых к смерти, и ему было очень жалко этих немцев.

К микрофону подошёл молодой старший лейтенант госбезопасности, начальник конвоя, с кожаной папкой в руке, украшенной гербом СССР и, открыв её, начал зачитывать резолюцию обвинительного приговора. Документ оказался составленным очень подробно, с перечислением времени совершения и мест преступлений, количества погибших мирных граждан и методов, которыми их убили. Читал старший лейтенант чётко, размеренно и, можно сказать, театрально. Когда он начал читать, гул многотысячной толпы затих, и все внимательно слушали его речь, транслируемую через громкоговорители. Юра засёк время и смотрел по часам, сколько говорил старший лейтенант. Тот уложился за восемнадцать минут, перевернул последний лист и начал читать заново, но уже по-немецки.

Это казалось удивительным, но начальник конвоя говорил очень чисто и правильно, совершенно без акцента, как наши ребята, так что казалось, будто он родился и вырос в Германии.

«Надо же! Быстро успели подготовить кадры», — подумал Юра.

Он перевёл взгляд на осуждённых немецких генералов. С каждым словом старшего лейтенанта на их лицах отражался немой ужас. Закончив читать на немецком, старший лейтенант отдал команду на русском:

— Привести приговор в исполнение!

Палачи схватили двух приговорённых — генерал-лейтенанта Иогана Рихерта и бригаденфюрера СС Эбергарда Герфа — и потащили их под руки на виселицу, потому что ноги у тех подкосились. Затащив осуждённых на эшафот, им набросили проволочные петли на шею и тут же открыли люки в полу. Осуждённые провалились до пояса, захрипели, их тела задёргались в страшных конвульсиях. Над ипподромом нависла зловещая тишина, все смотрели на повешенных, бьющихся в агонии. Шли минуты, а конвульсии продолжались. Юру охватил немой ужас, и он почувствовал, как у него побежал мороз по коже. Смерть осуждённых наступила лишь через пятнадцать минут, когда их тела замерли, раскачиваясь на проволоке.

— Следующие! — невозмутимо скомандовал старший лейтенант.

Палачи схватили генерал-майора Хамана и генерал-лейтенанта Окснера и потащили их на виселицу. Те, потеряв чувство самообладания, дико кричали и вырывались, но это оказалось бесполезно. Им набросили петли на шею и открыли люки в полу. Пятнадцать минут ужаса повторились снова. Всё это снимали специальные корреспонденты НКВД, и назавтра самые жестокие фотографии будут опубликованы во всех европейских газетах. Так Бекетов начал прививать Европу от жестокости и насилия.

Казнь продолжалась более трёх часов. Тела преступников оставили болтаться на виселице до следующих выходных, когда планировалось проведение очередной казни. Суды работали без перерыва, и за несколько дней подготовят следующую партию смертных приговоров. Маховик советской карательной машины раскрутился на полную мощность.

***

В пятницу 1 декабря 1944 года во всех газетах опубликовали Постановление Совета Народных комиссаров СССР «О проведении денежной реформы». Новому советскому правительству требовалось доверие граждан, поэтому все варианты грабительских реформ, привычные для российской власти в XX веке, отмели напрочь сразу. Обмен старых денег на новые предусматривался до 30 июня 1945 года, после чего старые деньги можно будет обменять только в отделениях Госбанка СССР неограниченное время. Денежная реформа проводилась в форме деноминации: за десять старых советских рублей давали один новый.

Напечатали новые купюры номиналом в один, два, пять, десять, двадцать, пятьдесят, сто, двести и пятьсот рублей с девятью степенями защиты по технологиям конца XX века, и новый советский рубль стал самой защищённой валютой в мире. Подделать новую купюру казалось просто невозможно. Политику с денег убрали, пойдя по проторённому пути постсоветской России и изобразив на купюрах города, памятники и великие советские стройки. На самой мелкой, зелёного цвета, купюре в один рубль был изображён вид гавани Фэйрфакс города Порт-Морсби со стороны залива Папуа, а на самой крупной, розового цвета, купюре в пятьсот рублей — Красная площадь с мавзолеем Ленина — Сталина и Кремль.

Реформа не решала никаких финансовых проблем, а носила исключительно имиджевый характер. За счет снижения номинала денег создавался образ сильного

рубля, а за счёт высокой защищённости он теперь казался очень ценным и привлекательным. Ещё введение новых денежных знаков упорядочивало наличное обращение. Это стало заявкой нового правительства на мировую валюту. Только для того, чтобы рубль стал конвертируемым, требовалось ещё очень многое, и, прежде всего, от нового наркома экономики и финансов господина Леонтьева, который работал по двадцать часов в сутки, не покидая своего кабинета.

Советскому правительству повезло, и большую часть золота нацистской Германии удалось захватить, примерно на триста миллиардов долларов. Это произошло потому, что во время войны Валентин Денисович Емельянов ворон не считал, а создал специальное Управление НКВД, которое отслеживало все перемещения ценностей на территории оккупированной немцами Европы. Следили через агентурную сеть, с помощью дальних беспилотников, высаживали молниеносные авиадесанты и забрасывали разведгруппы в тыл врага. Захватили десятки эшелонов с золотом, которое немцы хотели спрятать. Кроме этого Бекетов знал номера счетов в швейцарских банках, где нацисты хранили деньги и ценности, и после войны круто наехал на швейцарских банкиров. Те вынуждены были расколоться и с огромной неохотой перевели деньги на счета СССР.

Прижали ещё двух господ, сочувствовавших нацистам, — президента Аргентины генерал-майора Эдельмиро Хулиана Фарреля и испанского каудильо Франсиско Франко, после чего извлекли оттуда ещё несколько десятков миллиардов долларов в золоте и бриллиантах. Конечно, трофеями пришлось делиться с союзниками, но на переговорах Бекетов развёл такую сложную политическую бухгалтерию и выпустил на сцену совершенно несговорчивого Молотова, что ни о каком дележе поровну на троих речи уже не шло. Франции отдали её золотой запас, а остальные союзники получили только третью часть золота Германии в обмен на отказ СССР от доли в японских финансовых трофеях. Черчилль с Рузвельтом за это на Бекетова сильно обиделись.

«Ничего страшного. На сердитых воду возят, а на дутых кирпичи», — подумал Бекетов и приказал перевезти все ценности в Москву.

Таким образом, он забрал примерно на сто тридцать миллиардов долларов немецкого золота и драгоценностей, и это во многом решало финансовую проблему. Золотые запасы СССР к концу войны составляли всего около пяти миллиардов долларов — кошкины слёзки для грандиозных проектов. Правда, вся остальная ограбленная немцами Европа, кроме Франции, Испании, Швейцарии, Швеции, Болгарии и Финляндии, осталась без золота и повисла у Советского Союза на шее. Но это казалось меньшим злом, чем раздать золото всем и самим остаться ни с чем, лучше уж содержать нищих родственников.

На внеочередном декабрьском Пленуме ЦК ВКП (б), прошедшем с 11 по 15 декабря 1944 года, утвердили экономическую программу и финансовый план на IV пятилетку, разработанный и представленный наркомом экономики и финансов СССР Леонтьевым. В конце декабря, перед самыми новогодними праздниками, Верховный Совет СССР принял огромный пакет законов в сфере экономики, финансов и налогообложения, а также изменения в Гражданский и Уголовный Кодексы. В Советском Союзе начинались реформы Бекетова и первая бекетовская пятилетка.

***

Комиссар государственной безопасности 3-го ранга Станислав Щербаков шёл по вечерним улицам Мюнхена. Была пятница 22 декабря 1944 года, последний день службы перед рождественскими праздниками, которые начинались послезавтра и продлятся до 2 января. Днём выпал небольшой снежок и слегка похолодало, будто природа чувствовала приближение праздника и хотела украсить его подобающе. Станислав шёл прогулочным шагом в ресторан «Hackerhaus», где они договорились встретиться с Илоной, и он ещё позавчера заказал столик для двоих.

Илона — его боевая подруга, вместе с ней он прошёл всю войну, и сегодня исполнилось ровно три года со дня их первой встречи. Познакомились они в Дебрецене, где она работала врачом в городской больнице. Тогда ей только исполнилось двадцать девять. Красивая, темноволосая, с большими выразительными глазами, деятельная и живая, она сильно выделялась среди всех остальных венгров. С первого взгляда между ними проскочила искорка и зажгла то чувство, которое он испытывал к ней до сих пор.

Между ними сложились отношения без обязательств, но он знал, что любит эту женщину, и она его тоже. С ней Стас чувствовал себя так хорошо и легко, что порой забывался, и ему казалось, что он снова дома со своей женой Викой и четырёхлетним сыном Тимошей. Наверное, потому, что Илона очень сильно походила на Вику. Нет, внешне они скорее являлись полными противоположностями друг другу. Но вот теплоту, душевный покой, по которым скучал, он находил только с Илоной.

В отличие от молодых ребят Стас попал в проект по направлению со службы. По большому счёту никто не спрашивал, хочет он в нём участвовать или нет. Набор проводился добровольно-принудительно, и это стало для него служебной командировкой, которая длилась уже девять лет, а когда она закончится — никто не знал. Вначале он для себя решил, что никаких отношений ни с одной женщиной у него не будет, ведь он семейный мужчина, у которого есть любящая жена и прекрасный обожаемый сын.

Но жизнь распорядилась по-другому, Стас оказался на войне в совершенно другом мире, где испытывал невыносимое чувство одиночества. Поэтому, когда встретил Илону, то изменил своё решение, и с того момента боролся сам с собой, пытаясь найти себе оправдание. Это стало его сугубо личным делом, ни Илона, ни Вика никогда не узнают о существовании друг друга, всё это останется только в его душе. Именно поэтому их отношения с Илоной были весьма странными, но они обоих устраивали и потому продолжались.

Осенью 42-го, когда освободили всю Венгрию, он забрал Илону с собой в Будапешт и устроил работать врачом в госпиталь Министерства государственной безопасности Венгерской Республики, которое возглавил. Жили они отдельно и встречались не часто, но каждая встреча становилась для них настоящим праздником. Во многом они дополняли другу друга. Илона оказалась очень душевным и довольно мягким человеком, а на тяжёлой службе, где он каждый день видел только жестокость, ему как раз этого и не хватало. Он же давал ей ощущение защищённости и безопасности, в чём так нуждаются все женщины, особенно во время войны.

Когда начался Мюнхенский процесс над военными преступниками, и Станислава назначили начальником службы охраны и содержания обвиняемых, он опять добился, чтобы Илона оказалась рядом с ним, и сумел включить её в состав группы венгерских врачей, которые наблюдали за состоянием здоровья Миклоша Хорти, Ладислауса Чижик-Чатари, Ференца Салаши, Габора Вайна, Каройя Берегфи, Йожефа Гера и Дёме Стояи.

Стас снял для себя небольшую двухкомнатную квартиру в районе Гизинг всего в двух кварталах от тюрьмы Штадельхайм за пятьдесят новых рублей в месяц. Дома бывал не часто, всё время проводя на службе, где ему практически приходилось жить. Илона же снимала квартиру недалеко от гарнизонного госпиталя войск НКВД в Дахау, где постоянно работала. В тюрьму она приезжала только на дежурства либо по специальному вызову. В эти редкие моменты они и пересекались, да иногда недолго разговаривали по телефону. За всё время пребывания в Мюнхене они виделись всего три раза, и он по ней сильно скучал.

На углу Фраунхоферштрассе и Блюменштрассе он зашёл в цветочный магазин и купил большой букет красных роз. Они выглядели очень красивыми, большие бутоны едва раскрылись и благоухали. Стоили они сто новых рублей, баснословные деньги для Германии, где месячная зарплата рабочего была в два раза меньше этой суммы. Стас попросил продавца поплотнее обернуть букет упаковочной бумагой, чтобы цветы не замёрзли. Продавец долго вертел в руках новенькую хрустящую сторублёвую купюру жёлтого цвета, ощупывая её и рассматривая на свет. Видимо, такие крупные деньги попадали в кассу магазина нечасто. Затем он расплылся в сияющей дежурной улыбке примерно на такую же сумму, пробил чек и пожелал Стасу всех земных благ, какие только смог припомнить с довоенных времён.

Вежливо попрощавшись с продавцом и выйдя из магазина, Стас пошёл быстрым шагом в сторону ресторана, опасаясь, что цветы всё же замёрзнут и подарок будет испорчен. Буквально через десять минут он вошёл в двери заведения. Часы показывали без четверти восемь вечера, и Илона ещё не подошла. Она была очень пунктуальна и всегда появлялась минута в минуту, что удивительно для большинства женщин. Стас оставил шинель и фуражку в гардеробе, попросил метрдотеля поставить букет в вазу на их столик, а сам остался ждать у входа, присев в мягкое кресло.

Посетителей в ресторане оказалось не много, мало кто в послевоенной Германии мог себе позволить такое удовольствие. Но деловые люди не исчезли, Бекетов не собирался строить тут социализм, даже с человеческим лицом, и немецкая экономика начинала потихоньку приходить в себя. По крайней мере сфера услуг работала и развивалась, да и заводы с фабриками тоже оживали. Немцы после очередного неудачного исторического эксперимента привычно присели на чёрный хлеб с подгнившей картошкой и зализывали раны, полученные на войне. За их будущее не стоило опасаться. Лет через пять они начнут мазать на хлеб масло, а потом и накладывать сверху икру, привезённую из СССР.

Илона вошла в двери ровно в восемь. Он вскочил и бросился к ней, крепко обняв, как будто они не виделись целую вечность. Она была холодная и пахла очень нежными французскими духами.

— Стас, позволь я сниму верхнюю одежду, — прошептала она ему на ухо по-венгерски, друг с другом они разговаривали только на этом языке.

Он помог ей снять пальто и сдать в гардероб. Она оказалась одета в элегантное вечернее платье из чёрного бархата, которое красиво подчёркивало её стройную фигуру. Пройдя в дамскую комнату, она вышла оттуда в лакированных красных туфлях на невысоком каблуке. Стас очень обрадовался, что угадал и купил красные розы, которые в руках Илоны будут смотреться очень гармонично, и ей это должно очень понравиться.

Метрдотель повёл их в зал к уже накрытому столику. Увидев цветы, Илона очень обрадовалась и прильнула к букету, вдыхая волшебный аромат роз.

— Спасибо, Стас! — тихо сказала она.

— Möchten Sie Wein?² — осведомился метрдотель.

— Ja, gerne. Bringen Sie bitte in einer halben Stunde das warme Gericht³, — попросил его Стас.

— Kein Problem, ich mach das! Schönen Abend noch!⁴ — ответил метрдотель, наполнил бокалы вином и испарился.

— Выпьем за наш праздник! — предложил Стас.

— Выпьем за нас! — поддержала его Илона.

Они чокнулись с хрустальным звоном и пригубили терпкое красное итальянское вино. Икра в Германии уже появилась, но предназначалась пока не всем. Стас себя ко всем не относил и поэтому заказал на закуску чёрную икру, привезённую с Каспия, она таяла во рту.

— Говорят, что в России икру едят ложками. Это правда? — поинтересовалась Илона.

— Отчасти. Кто-то всегда ел ложками, а кто-то ни разу в жизни не пробовал, — ответил Стас, доедая бутерброд.

— Ты выглядишь уставшим, — заметила она.

— Последний месяц был трудным. Но сейчас всё вроде наладилось. Давай съездим на Рождество в Цюрих. Я возьму служебный автомобиль. По дороге остановимся у Боденского озера, погуляем, — предложил он.

— Согласна! Ты уверен, что тебя отпустят?

— Надеюсь. Попробую договориться с Москвой. До нового года трибунал заседать не планирует, все подсудимые останутся сидеть в камерах и гулять во дворе тюрьмы, поэтому транспортировки не предвидится. Думаю, что с этим справится мой заместитель, он толковый парень. А тебя отпустят? Твои подопечные ведь могут захворать?

— Кому суждено быть повешенным, тот не утонет в Дунае, — ответила она венгерской поговоркой.

На небольшую сцену вышел одноногий аккордеонист на костылях. Сел на стул и, положив их рядом с собой на пол, начал наигрывать баварские мелодии. Зал сразу же наполнился прекрасными звуками, и казалось, что стало уютнее и теплее. Это был ещё юноша лет двадцати, очень красивый, белокурый и голубоглазый, в сером военном мундире со срезанными погонами и нашивками. Скорее всего, играя в ресторане, он зарабатывал себе на хлеб, а другой одежды, кроме этого мундира, не имел.

Стас задумчиво смотрел на искалеченного немецкого юношу-музыканта и пытался найти для себя рациональное объяснение тому, ради чего сильные мира сего убили и изувечили миллионы ни в чём не повинных людей. Никакого логического оправдания этому не находилось. Последний месяц он каждый день общался с виновниками этой страшной трагедии, сидевшими у него в тюремных камерах, и слышал от них какой-то нездоровый бред. Притом, что психиатры всех их признали вменяемыми, да и на процессе они выступали вроде бы адекватно. Изворачивались, прижатые к стенке неоспоримыми фактами и свидетельствами, да пытались свалить вину либо на начальство, либо на исполнителей.

Нагло и вызывающе вели себя только трое — Гитлер, Гиммлер и Геринг, но эти были фанатиками. Удивительным же казалось другое — как маленькая кучка смогла подчинить себе большую страну и ввергнуть мир в кровопролитнейшую войну. Как им удалось разбудить в людях самые низменные животные инстинкты и возвести их в ранг государственной политики. Видимо, человек настолько же слаб, насколько и велик. Стоит лишь слегка подтолкнуть его, и он быстро теряет человеческий облик, превращаясь в омерзительное животное. Стас оторвался от своих мыслей и, посмотрев на Илону, предложил:

— Давай потанцуем! Я попрошу аккордеониста что-нибудь сыграть.

— Давай! — согласилась Илона.

Он встал из-за столика и, подойдя к юноше, спросил:

— Können Sie für uns einen Walzer spielen?⁵

— Ich kann «Geschichten aus dem Wienerwald» spielen. Wenn Sie nichts dagegen haben?⁶ — ответил юноша очень приятным голосом.

— Sie spielen sehr schön und ich mag die Musik von Johann Strauss⁷, — согласился Стас.

Парнишка пробежал своими длинными тонкими пальцами по клавишам, и зал наполнился музыкой Штрауса. Стас, подойдя к Илоне, пригласил её на танец. Они вышли на середину зала и закружились в вихре быстрого вальса. Его, как и всех участников проекта, специально учили танцевать, однако она танцевала тоже отлично. Где Илона так научилась, он никогда не спрашивал.

— Трааа! Ля-ля! Ля-ля!.. Там-там! Трааа! Ля-ля! Ля-ля! Там-там! — неслась по залу мелодия вальса.

Немногочисленные посетители сразу же повернулись и с восхищением смотрели в центр зала, где Стас с Илоной кружили под звуки прекрасной музыки Штрауса. Это выглядело так красиво и в то же время казалось нереальным. Здесь, в сердце Баварии, накануне Рождества 1944 года, в ресторане под аккомпанемент бывшего немецкого солдата-калеки великолепно танцевали симпатичный стройный советский генерал госбезопасности с очаровательной венгерской женщиной-врачом. В этом присутствовал скрытый символизм, знаменующий собой новый этап послевоенной жизни европейского общества.

Парнишка проиграл вальс два раза, видимо, тоже очарованный их танцем. С последними аккордами они остановились в центре зала. Стас элегантно поклонился и поцеловал Илоне руку, после чего проводил её к столику. Все присутствующие зааплодировали, и в зале раздались возгласы:

— Großartig! Bravo!⁸

Стас подошёл к юноше-аккордеонисту и поблагодарил его за отличную игру, незаметно сунув ему в руку новую оранжевую двухсотрублёвую купюру. У парнишки глаза стали круглыми, таких денег он за всю свою жизнь в руках не держал. Скорее всего, эта сумма была больше его годового заработка тут, в ресторане.

— Kaufen Sie sich einen schönen Anzug. Frohe Weihnachten! Seien Sie bitte nicht so entmutigt, Sie werden Glück im Leben haben!⁹, — прошептал Стас на ухо юноше и вернулся к своему столику.

Официант принёс горячее — стейк из говядины под перечным соусом с картофелем и салатом. Они подняли бокалы за наступающее Рождество и принялись за трапезу.

— Стас, ты никогда ничего не рассказывал о себе. Это так и будет для меня вечной тайной? — спросила Илона.

— Илона, ты же знаешь, в нашем ведомстве это категорически запрещено. Я доверяю тебе, но нарушить запрет не могу, я же на службе.

— Ведь это касается только тех, кто служит в НКВД?

— Да.

— Но эти русские мальчики-генералы не служат в НКВД. Про них-то спросить можно? Мне кажется, очень многих интересует, кто они и откуда взялись. Об этом ходит много слухов, один невероятнее другого.

— Мне это известно. Но, к сожалению, я знаю не больше всех, а прислушиваться к домыслам и слухам не моё дело. Мы с тобой так и не решили, куда отправимся сегодня после ресторана, — сказал Стас, переводя разговор на другую тему.

— Что ты предлагаешь? — спросила Илона.

— Угадай!

— Зачем гадать? Я и так знаю. Поехать к тебе. Я согласна.

— У меня есть для тебя подарок.

— Какой?

— Не спеши, скоро увидишь. Он у меня дома.

— Вот так всегда. Стас, ты неисправим! Мне очень приятно, когда ты даришь мне подарки, но я люблю тебя и без них.

— Я тебя тоже.

***

В субботу днём Стас позвонил в Москву Емельянову и попросил отпустить его на два дня. Валентин Денисович подумал и разрешил ему съездить на Рождество в Цюрих.

Выехали они в воскресенье в шесть утра на его служебном автомобиле «Horch 830 BL» красного цвета. Положили в чёрную кожаную дорожную сумку вещей на два дня и закинули её в багажник. Он сел за руль, Илона рядом, и путешествие началось.

До швейцарской границы домчались быстро, всего за два с половиной часа. Но примерно столько же времени потратили на австрийско-швейцарской границе в Санкт-Маргретене. Советский пограничный контроль они прошли очень быстро, потому что Стас проехал по спецкоридору. Швейцарцы же тщательно досматривали всех, кто въезжал в страну с советской территории, и никаких поблажек никому не делали. Перед пунктом досмотра стояло около двух десятков австрийских и немецких автомобилей, и два швейцарских таможенника неторопливо шмонали бюргеров.

«Козлы! Попробовали бы они вести себя так с нацистской Германией. Когда у власти находился Гитлер, все границы были прозрачными, а сейчас намотали километры колючей проволоки», — подумал Стас.

Он знал, что отношения со Швейцарией у Бекетова натянутые, и Советский Союз всё время давил на Берн. Швейцарцы обиделись на Бекетова за то, что тот отобрал у них секретные вклады Третьего рейха. Бекетов же требовал от них ещё и выдачи десятков тысяч нацистских преступников, которых те негласно укрывали. Прятаться нацистам в Европе, кроме Швейцарии и Испании, оказалось негде, но Франко всех сдал под нажимом Бекетова, а вот в Берне продолжали упорствовать.

Но политика — политикой, а экономика — экономикой. Швейцарцы не были бы швейцарцами, если бы тонко не чувствовали, у кого находятся деньги. Сейчас почти всё европейское золото лежало в Москве у Бекетова, это являлось серьёзным аргументом, и в Берне это прекрасно понимали. Поэтому швейцарские банки начали открывать вклады и проводить платежи в рублях, а также свободно меняли франки на рубли. Немцы с австрийцами зачастили в Швейцарию, кто прятать сбережения, а кто спасать спрятанное ранее в рейхсмарках.

Бекетов поменял марки на рубли по курсу один к одному вместо официального, по которому за марку давали два рубля двенадцать копеек. После этого немецкие кошельки и вклады в банках сильно похудели. Но рейхсмарку полностью изъяли из обращения, и граждане Австрии и Германии вынуждены были смириться. Это стало платой населения побеждённой Германии в пользу государства-победителя вместо контрибуций. Экономисты посчитали, что так будет мягче и легче для населения, нежели нагружать Германию огромными долгами и штрафами. Правда, теперь Германия с Австрией навсегда лишились своих национальных валют.

Швейцарский пограничник долго копался с их документами, вчитываясь в каждую строчку паспортов и служебных удостоверений, вглядываясь в лица и сверяя их с фотографиями. Самым сложным оказался провоз личного оружия и коммуникатора. Москва сразу же после войны поставила условие всем правительствам европейских стран, на территорию которых не вошли советские войска, о пропуске советских офицеров через границу с личным оружием и коммуникаторами. Все долго упирались, но сдались, подписав межправительственные меморандумы по линии министерств внутренних и иностранных дел. Советские офицеры получили право въезжать на территорию любой европейской страны с личным оружием, снаряжённым двумя обоймами патронов. При этом на границе они сдавали специальный паспорт на оружие с указанием номера и данных баллистической экспертизы.

Для проверки документов на «Беретту» Стаса пограничники позвали старшего офицера, который провозился с этим ещё около получаса. Наконец штампы в паспорта были поставлены, и им разрешили ехать. Недалеко от границы Стас заметил отделение швейцарского банка, которое, на удивление, работало, обслуживая въезжающих в страну австрийцев и немцев. Он решил заехать и поменять рубли на франки, предполагая, что больше они этого не смогут сделать нигде, так как банкиры в праздники не работают. На крайний случай можно рассчитываться и рублями, но швейцарцы брали их неохотно, по невыгодному курсу, так как официальным платёжным средством всё же являлся франк.

В банке курс оказался тоже занижен, и вместо восемнадцати франков и сорока рапенов за рубль давали только семнадцать франков, но это всё же намного лучше, чем на чёрном рынке. Стас протянул в окошечко кассы три тысячи новых рублей. Все купюры свежие, только что напечатанные, а две из них достоинством в пятьсот рублей. Видимо, таких купюр кассир ещё не видел и принялся рыться в своих бумажках, сверяя их внешний вид с описанием, присланным из Государственного банка СССР. Долго вертел купюры в руках, смотрел сквозь них на свет, щупал и мял. Затем достал из сейфа пять банковских пачек купюр по сто франков и, отсчитав тысячу франков мелкими купюрами, выложил всю эту кучу денег Стасу в окошечко.

Стас сгрёб деньги в кожаный портфель, который взял с собой специально для этого, и удалился, провожаемый удивлёнными и завистливыми взглядами остальных посетителей банка. Теперь можно было спокойно ехать в Цюрих, устраиваться в гостинице и придумывать, как встречать праздник. Но прежде всего он собирался заскочить в магазин за рождественскими подарками для себя и Илоны. Себе он решил подарить часы, а ей золотой браслет. Подарки он заказал по телефону ещё неделю назад, и сейчас его ждали в магазине, несмотря на то, что сегодня выходной и предпраздничный день одновременно. Времени было около полудня, а ехать предстояло ещё примерно полтора часа.

Они сели в автомобиль и помчались по отличной дороге в сторону Цюриха. Стас включил радиоприемник «Blaupunkt», и салон наполнился развлекательной музыкой какой-то швейцарской радиостанции, вещавшей на немецком языке. Ехали по густонаселенной холмистой части страны. Вокруг виднелись поля, фермы, деревни и небольшие уютные и красивые городки. Автотранспорта на дороге было мало. Навстречу попадались единичные легковушки, да иногда он обгонял попутные автомобили. Грузовиков вообще не видно, никто не работал, все готовились встречать Рождество.

— Какая прекрасная, уютная и богатая страна! — восхитилась Илона.

— Всё потому, что швейцарцы умные и хитрые, в отличие от остальных европейцев. Они тут последний раз стреляли девяносто восемь лет назад. Если бы Европа прожила целый век в мире, то тоже была бы прекрасной, уютной и очень богатой, — прокомментировал Стас.

— Стас, а зачем ты поменял так много денег? Разве мы успеем их потратить за эти два дня?

— Мы их потратим сегодня же. Купим себе рождественские подарки. Они уже ждут нас в магазине.

— Что ты опять задумал? Ведь ты мне позавчера уже подарил золотые серьги.

— Подарков много не бывает. Тем более такой красивой женщине.

— И что ты решил подарить мне сегодня? — кокетливо спросила Илона.

— Скоро узнаешь. Мы уже подъезжаем к городу.

Стас въехал в город и, свернув направо на Нойгутштрассе, промчался по ней и остановился на Банхофштрассе, где его ждали. Они вышли из автомобиля и подошли к дверям шикарного магазина. Двери оказались заперты, и Стас позвонил в звонок.

Они ждали несколько минут, прежде чем им открыли, и седовласый пожилой мужчина пропустил их внутрь, заперев за ними дверь.

— Guten Tag! Mein Name ist Stanislav Scherbakov. Ich habe zwei Artikel bei Ihnen bestellt¹⁰, — представился Стас.

— Guten Tag, Herr Scherbakov! Ich freue mich sehr, Sie zu sehen! Ihre Bestellung ist fertig. Oh, ja, entschuldigen Sie bitte, ich habe mich nicht vorgestellt! Mein Name ist Tim Keller. Folgen Sie mir bitte!¹¹ — представился швейцарец и предложил пройти, указывая жестом вглубь магазина.

Они пошли вслед за господином Келлером вдоль стеклянных витрин. Все они были пусты, видимо, товар на праздники спрятали в сейфы и закрыли на ключ, чтобы не спровоцировать воришек на проникновение в магазин. Их провели в просторный кабинет, на двери которого висела табличка «Direktor». В центре стоял большой дубовый стол, а перед ним два удобных кожаных кресла.

— Setzen Sie sich bitte! Ich hole Ihre Einkäufe raus¹², — проговорил господин Келлер, достал из кармана ключ и открыл дверцу сейфа, стоящего в углу кабинета.

Из сейфа он достал две коробочки и, раскрыв, положил на стол перед Стасом. В коробочке, обшитой чёрным бархатом, лежали мужские часы фирмы «Patek Philippe» в корпусе из жёлтого золота с задней крышкой из сапфирового стекла и ремешком, прошитым вручную, из серо-коричневой блестящей кожи аллигатора с квадратным узором. Другая коробочка была обшита красным бархатом, и в ней лежал женский браслет ювелирного дома «Chopard» из 18-каратного розового золота, инкрустированный бриллиантами.

Стас вынул браслет из коробочки и протянул Илоне со словами:

— Надень, пожалуйста! Мне кажется, тебе пойдёт.

Глаза Илоны стали круглыми и наполнились восхищением. Она взяла у Стаса браслет и надела себе на руку. Он выглядел очень изысканно, как будто его специально изготовили для неё.

— Тебе нравится? По-моему, он смотрится отлично, — промолвил Стас.

— Ты ещё спрашиваешь! Конечно, очень нравится, — ответила Илона.

Стас осмотрел часы, проверил механизм завода и перевода стрелок с указателями. Надел их на руку и застегнул ремешок.

— Gefällt es Ihnen?¹³ — спросил господин Келлер, наблюдая за ними из-за стола.

— Natürlich, Herr Keller. Ich kaufe diese Uhr und das Armband¹⁴.

— Es kostet neunundvierzig tausend neunhundert Schweizer Franken, Herr Scherbakov¹⁵.

Станислав открыл портфель и выложил оттуда пять банковских пачек денег. Вскрыл одну и, вытащив одну купюру, подвинул остальное господину Келлеру. Тот начал распаковывать пачки и профессионально пересчитывать купюры. Пересчитав все деньги, он расплылся в улыбке и сказал:

— Das ist richtig, Herr Scherbakov, genau neunundvierzig tausend neunhundert Franken¹⁶.

Швейцарец положил пачки с деньгами в сейф, запер его на ключ и выписал квитанцию на товар. Стас, сунув коробочки в карманы шинели, попрощался с директором магазина. Они с Илоной вышли на улицу и сели в автомобиль. А господин Келлер, заперев за ними дверь, быстрым шагом прошёл в свой кабинет, снял телефонную трубку и набрал номер. Когда ему ответили на том конце провода, он быстро проговорил:

— Das ist er! Er hat eine Waffe. Sie haben den Laden verlassen¹⁷.

Стас завёл автомобиль и посмотрел на новые швейцарские часы. Они показывали без четырёх минут два.

— У нас ещё есть время. Давай поедем в зоопарк и погуляем там пару часов, — предложил он Илоне.

— Тебе ещё не надоело смотреть на зверей? Мне кажется, тебя уже от них тошнит, — язвительно заметила она.

— Вот именно! Те, которые сидят у меня в клетках, настоящие звери. А я хочу полюбоваться животными. Согласись, между ними большая разница, — парировал Стас.

— Ну, тогда в зоопарк! — весело ответила Илона.

Стас развернулся и поехал обратно по Нойгутштрассе в сторону Дюбендорфа. На перекрестке с Юберландштрассе, остановившись перед светофором, он сказал:

— У нас с тобой, похоже, вырос хвост! На нём висит черный БМВ триста двадцать шесть со швейцарскими номерами. Только не оборачивайся! Они едут очень близко и наверняка наблюдают за нами в оптику. Если хочешь посмотреть, возьми помаду и сделай вид, что хочешь подкрасить губы перед зеркалом заднего обзора.

— Это бандиты, Стас?! — испуганно воскликнула Илона.

— Сомневаюсь. Думаю, это или швейцарские спецслужбы, или нацисты. В Швейцарии нет гангстеров, а вот недобитых нацистов тут полно. Видимо, мы для них представляем интерес, и это связано с международным трибуналом. Как я об этом раньше не подумал!

Включился зелёный свет, и Стас, начав движение прямо, в последний момент резко повернул направо и поехал в сторону центра города. Черный БМВ, в точности повторив его манёвр, продолжил следовать за ними. Сомнений не оставалось, это был хвост, причём очень наглый и назойливый. Стас, держа руль левой рукой, правой осторожно расстегнул кобуру, достал «Беретту» и снял с предохранителя. Отпустив руль, он быстрым движением передёрнул затвор и положил пистолет назад в кобуру, не застёгивая её. Автомобиль слегка вильнул, оставшись без управления, но он тут же схватился левой рукой за баранку.

— Если начнётся стрельба, сползай на пол перед сиденьем, — спокойно сказал он.

— Стас, что им от нас надо? — спросила Илона.

— Они думают, что мы знаем ответ на вопрос, который ты задавала позавчера в ресторане. И ещё их интересует вся информация о тюрьме Штадельхайм, где и как содержатся заключённые, система охраны и транспортировки, режим и распорядок дня. Они вынашивают планы освободить хотя бы Гитлера.

Автомобиль подъехал к развязке, Стас свернул налево и продолжил движение по Винтертурерштрассе в сторону центра Цюриха. Преследователи не отставали. Станислав расстегнул шинель и, достав из внутреннего кармана коммуникатор, набрал большим пальцем номер и приложил к уху. В аппарате раздавался сильный треск, заглушавший слабые гудки. Связь оказалась очень плохой, несмотря на то, что вдоль границ Швейцарии стояли радиовышки с ретрансляторами, а в небе висели высотные беспилотники. Горный рельеф местности сильно затруднял прохождение радиосигнала. Наконец вызываемый абонент ответил.

— Der schwarze BMW dreihundert sechsundzwanzig verfolgt mich. Die Kantonnummer zet ha sechs fünf sieben zwei sechs. Ich bin gerade von der Überlandstraße auf die Winterthurerstraße abgebogen. Der Endpunkt meiner Route ist der Zoo in der Zürichbergstraße. Ich bitte um Ihre Abdeckung¹⁸, — медленно продиктовал он в трубку.

— Ich verstehe. Überfallgruppe rückt aus. Folge langsam der Route. In der Mitte der Stadt werden sie dich nicht berühren. Wir brauchen Zeit, um dich am Zoo zu treffen¹⁹, — сказал мужской голос в трубке, и связь отключилась.

— Успокойся, всё будет хорошо! Я вызвал группу поддержки, — сказал Стас и положил коммуникатор во внутренний карман шинели.

— Неужели всё так серьёзно, Стас? Ведь война уже закончилась!

— Эта война не закончится ещё очень долго! Эхо её не перестанет звучать многие десятилетия. Слишком большие ставки в ней поставили, и проигравшие цепляются за любой шанс до последнего. Это была война за будущее человечества. К счастью, разум победил, но зло не исчезло, оно спряталось и продолжает жить.

Они свернули с Университетштрассе на Гладбахштрассе, проехали два квартала и остановились у светофора на пересечении с Ландольштрассе. Черный БМВ остановился позади прямо в полуметре от их автомобиля. Стас наклонился к рулевой колонке и достал из кобуры пистолет. Включился зелёный сигнал, и он тронулся. Только они проехали перекрёсток, как справа с Ландольштрассе на большой скорости с визгом вывернул красный «Daimler ES24» и пристроился сзади к БМВ. Стас понял, что это подоспела группа поддержки. Поняли это и их преследователи. Видимо, такого развития событий они не ожидали и сильно занервничали, оказавшись зажатыми между двух автомобилей.

На следующем перекрёстке чёрный БМВ резко повернул вправо и помчался прочь по Шпириштрассе, а «Даймлер» за ним.

— Я угадал. Это — нацисты. Если бы это были швейцарские спецслужбы, они бы не бросились наутёк, — сказал довольный собой Стас и положил «Беретту» в кобуру, но застёгивать её не стал.

Буквально через пять минут они подъехали к зоопарку. Стас остановился на стоянке и сидел в автомобиле, оглядываясь по сторонам и оценивая ситуацию. Других автомобилей видно не было, так же, как прохожих и посетителей. Это неудивительно, до закрытия зоопарка оставалось всего полтора часа, а день сегодня предпраздничный.

— Знаешь, Илона, им не удастся испортить нам отдых, сколько бы они ни старались. Пойдём погуляем! У нас ещё есть немного времени, — предложил он.

— Мне очень страшно, Стас! Вдруг они нас убьют?

— Если бы это было их целью, то мы давно бы уже лежали нафаршированные пулями. Мы им нужны живые. Они не рассчитывали, что у нас здесь есть мобильная связь и мощная агентурная сеть. Думаю, что сейчас им не до нас. Наши ребята присели им на хвост, и если этому чёрному БМВ не удастся от них уйти, то разведчики их возьмут и начнут вскрывать всю нацистскую сеть. Швейцарцы вмешиваться не станут, если всё пройдёт тихо и не получит общественной огласки. Берну выгодно, чтобы русские перебили нацистов, а нацисты русских, и он, как всегда, получил бы от этого политическую и финансовую выгоду. Пойдём! Тем более, что в машине намного опаснее, чем снаружи, — сказал Стас и вышел из автомобиля.

Илона тоже вышла из машины и озиралась испуганно по сторонам.

— Успокойся и возьми себя в руки! Сильно заметно, что ты нервничаешь. Мы ведь с тобой бывали и не в таких переделках. Раньше ты казалась спокойнее, — попробовал подбодрить её Стас, а сам незаметно поставил автомобиль на сигнализацию.

Это ещё один сюрприз для местных. Про навороченные сигнализации на автомобилях не знал никто. Они были беззвучными, но очень крутыми, и благодаря им уже наловили кучу всяких любопытных, от простых воришек до агентов спецслужб. На его автомобиле стояло несколько скрытых камер, и если кто-то к нему подойдёт, то Стас об этом сразу узнает. Посетитель же будет сфотографирован и записан, причём в базу данных центрального сервера НКВД через систему высотных дронов. Сигнал, хотя и слабый, от них проходил, а значит, связь работала. Илона про все эти премудрости разведчиков не знала.

Единственное, на чём сегодня облажался Стас и за что себя уже несколько раз обозвал полным идиотом, так это что не пробил этого швейцарского торгаша господина Келлера. В том, что это именно тот сдал его нацистам, слив всю информацию, не было ни малейшего сомнения. Увы! Больше этого седовласого швейцарца он не увидит. Сейчас тот либо лежит с дыркой во лбу в канализации, либо едет в багажнике автомобиля в далёкую горную швейцарскую деревушку, где будет долго прятаться и пасти стадо местных коров, изображая пастуха.

Ошибка, которую совершил Стас, являлась по меркам спецслужб очень серьёзной, за неё он гарантированно получит по шапке от Емельянова, когда вернётся в Мюнхен. Мирная жизнь сильно расслабляет, и можно потерять бдительность, что совершенно недопустимо для разведчика, а точнее, для контрразведчика, тем более такого опытного, как он. С другой стороны, своим ляпом он спровоцировал нацистов высунуть нос, и это тоже может стать отличным шансом для советской контрразведки вскрыть подпольную сеть в Швейцарии. Это как полтора года назад блядун Никита Агафонов по собственной дурости сыграл роль наживки, и благодаря этому вскрыли всю агентурную сеть на территории Германии и Австрии.

Они подошли к окошечку кассы. Внутри сидел пожилой мужчина и от скуки читал какую-то книжку.

— Zwei Eintrittskarten, bitte!²⁰ — попросил Стас, протягивая купюру в десять франков.

Кассир оторвал взгляд от книги и уставился на них удивлённо, видимо, он уже и не ожидал увидеть посетителей за полтора часа до закрытия зоопарка. Он взял деньги и протянул в окошечко два билетика со сдачей два франка монетами. Стас с Илоной показали билеты скучающему контролёру, который проколол в них дырки и пропустил посетителей на территорию зоопарка. Кроме контролёра никого вокруг они не увидели, как будто в зоопарк пришли они одни.

— Ну, куда пойдём? У нас чуть больше часа времени, — спросил Стас.

Илона подошла к большому плакату, на котором изображён план зоопарка, и принялась его изучать.

— Давай пойдём к пингвинам. Они тут совсем недалеко. А если успеем, то посмотрим львов и слонов, — предложила она.

— Пойдём. Они очень забавные птицы, тем более, тут их много и разных видов, — согласился Стас.

Они повернули направо и направились пустынной аллеей к вольеру с пингвинами. Из-за туч выглянуло предзакатное солнце и осветило багряным светом дорожку, по которой они шли. Кругом стояла удивительная тишина, словно они находились не в большом городе, а далеко-далеко от цивилизации. Буквально за пять минут Стас с Илоной дошли до смотровой площадки перед большим вольером с пингвинами. Вольер был искусно оборудован под естественную среду обитания птиц. На заднем плане возвышались скалы с гротами и пещерами, в которых прятались пингвины. Перед скалами узкая полоска берега, покрытая крупной галькой, плавно уходящая в большой искусственный бассейн с прозрачной водой. Со скал в бассейн низвергался небольшой водопад, поднимая облако брызг, в лучах солнца сиявших всеми цветами радуги.

К удивлению, на смотровой площадке они увидели двух посетителей, которые стояли недалеко от водопада и о чём-то беседовали. Стас с Илоной подошли к ограждению и остановились метрах в пяти от них. Стас немного повернул голову и незаметно начал изучать незнакомцев. Это были мужчины в чёрных пальто, без головных уборов. Один из них лет сорока, с тёмными волосами, зачёсанными назад, большим шрамом на левой щеке, протянувшимся от подбородка до уха, и короткими светлыми усами под носом. Другой постарше лет на десять, тоже темноволосый… У Стаса перехватило дыхание и бешено забилось сердце.

Это был он! Для всех, родившихся в СССР и позднее в новой России, он ассоциировался с образом милого актёра Леонида Броневого, который великолепно сыграл его роль в советском фильме «Семнадцать мгновений весны». Но Стас отлично помнил фотографии с описанием примет, которые прислали из Главного управления НКВД по розыску нацистских преступников. Высокий лоб, пробор посередине, выбритый затылок, орлиный нос, сжатые губы, колкий взгляд и постоянно дрожащие веки. Сомнений не оставалось, в пяти метрах от них стоял Генрих Мюллер, бывший начальник тайной государственной полиции (IV отдел РСХА) Германии, группенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции. Один из самых жестоких палачей Третьего рейха, ничего общего с «душечкой Мюллером» Броневого не имевший. Это был его потенциальный клиент, которого уже давно ожидала отдельная камера в тюрьме Штадельхайм. Мюллера полтора года искали по всему миру все спецслужбы стран-союзников, а он, оказывается, прятался тут, в Цюрихе.

«Ну и денёк накануне Рождества! Сначала этот „хвост“, а теперь такая неожиданная встреча! Видимо, судьба решила мне сделать подарок. Очень оригинально с её стороны!» — подумал Стас.

Он понимал, что ситуация стала критической. Будь он один, без Илоны, у него существовала бы тогда возможность хотя бы какого-то манёвра. Сейчас же он оказался связан по рукам и ногам. Даже дилетанту понятно, что Мюллер со своим напарником тут не одни. За Стасом с Илоной наблюдали и держали их на прицеле. Любое действие с его стороны спровоцирует перестрелку, и вероятность остаться после неё живыми стремилась для них к нулю.

Стас попробовал успокоиться и трезво оценить ситуацию. Первое, о чём он подумал: их трупы Мюллеру совершенно не нужны, иначе бы они давно ими стали. Второе: после того как Стас увидел бывшего шефа Гестапо, тот его не отпустит. Он попытается взять его с Илоной живыми и получить отличный подарок к Рождеству, а если это не удастся, то убьёт их обоих и просто ничего не получит. Ни один из вариантов Стаса не устраивал. Ему с Илоной нужно уйти целыми и невредимыми из зоопарка.

В кармане тихо пиликнула сигнализация. Значит, к автомобилю подошли и что-то около него делают. Посмотреть, что происходит с машиной, он не мог, его попытка вытащить из кармана брелок сигнализации вызовет стрельбу. Однако интерес, проявленный людьми Мюллера к его автомобилю, может дать Стасу и Илоне шанс на спасение. Сигнал о том, что машину трогали, ушёл на центральный сервер НКВД в Москву, и что происходит вокруг автомобиля, теперь видит дежурный оператор. Если тот добросовестно исполняет свои обязанности, то сейчас же должен набрать Стаса и сообщить ему о случившемся. Если ответа не будет, оператор обязан объявить тревогу. Теперь их жизни находились на волоске и зависели от действий дежурного.

Напряжение стало невыносимым. Стас чувствовал, как в висках стучит кровь, на лбу выступил холодный пот, а спина вся мокрая. Время как будто остановилось, и каждая секунда тянулась целую вечность. Всё, что происходило вокруг, сознание фиксировало, как при замедленной съёмке. Мгновения превратились в минуты нестерпимого ожидания. Наконец он ощутил, как во внутреннем кармане шинели завибрировал коммуникатор и раздался еле слышный сигнал вызова.

«Молодец!» — закричал про себя Стас.

Вызов шёл около минуты, но ему она показались бесконечностью, затем коммуникатор замолчал. Сейчас последует второй звонок, и после этого будет объявлена тревога. Теперь им с Илоной нужно протянуть время и не наделать глупостей.

— Смотри, какие они очаровательные! Так похожи на маленьких человечков во фраках, — раздался голос Илоны, которая с умилением наблюдала за пингвинами. Стас вздрогнул от неожиданности, но тут же взял себя в руки и попытался выглядеть беззаботным, как будто ничего не произошло.

— Прости, немного задумался. Да, они очень милые и никогда не убивают сородичей, в отличие от людей. Хотя живут большими стаями и часто страдают от голода и холода, — громко ответил он.

В кармане снова завибрировал коммуникатор и тихо раздался сигнал вызова, заглушаемый звуками водопада в вольере с пингвинами. Этот шум падающей воды оказался ему на руку, рингтон вызова никто не слышал. Коммуникатор замолчал, и начался отсчёт времени. Теперь всё зависело от того, как быстро сможет прибыть к зоопарку оперативная группа. По расчётам Стаса, им с Илоной нужно продержаться ещё минимум минут пятнадцать, а лучше двадцать. Уходить от Мюллера нельзя, тот был гарантией, что операция по захвату не начнётся. Группенфюрер понимал, что если Стаса не уложить с первой пули, то тот высадит половину обоймы в него и наверняка попадёт с пяти метров.

К сожалению, Стас не знал планов бывшего шефа Гестапо и не ведал, каким образом тот планировал его с Илоной захватить. В любом случае Мюллеру для этого нужно изменить ситуацию, самому уйти с линии огня и как-то обезоружить Стаса. Обезоружить его можно только двумя способами. Либо ранить, но для этого нужен прицельный снайперский выстрел, либо шантажировать возможностью убить Илону, но тут Мюллер должен быть уверен, что это подействует. Второй вариант представлялся для гестаповца сомнительным, тот привык действовать наверняка. В любом случае им с Илоной нужно уйти из-под обстрела и желательно при этом сохранить возможность стрелять в Мюллера.

Стас начал незаметно изучать окружающую обстановку, пытаясь найти безопасное для них укрытие. Увы, ничего подходящего поблизости не наблюдалось. Площадка перед вольером с бассейном для пингвинов простреливалась со всех сторон. Где могли прятаться люди Мюллера, в том числе и снайперы, он не знал. Но они с Илоной находились на линии огня, впрочем, как и Мюллер со своим собеседником. Попытка покинуть площадку и попытаться найти укрытие в другом месте показалась ему сомнительной затеей. Как только он потеряет визуальный контакт с Мюллером, уйти далеко им не дадут, а тридцати патронов, которые у Стаса имелись, хватит на десять минут боя, после чего он окажется без оружия. Вполне возможно, нацисты на этот вариант и рассчитывали.

Мюллер с собеседником по-прежнему стояли у вольера и о чём-то разговаривали и как будто не обращали на них внимания. Стас не спускал с них глаз, но делал это незаметно. Он весь напрягся, как пружина, готовый в любой момент выхватить пистолет и открыть огонь. Хорошо ещё, что предусмотрительно оставил кобуру открытой. У Мюллера и его собеседника оружие если и имелось, то лежало во внутренней кобуре или в кармане пальто, а это давало Стасу преимущество ещё в пару секунд.

«Почему же люди Мюллера не нападают?» — думал он.

И тут его осенило. Эта встреча стала неожиданной как для него, так и для Мюллера. Ни бывший шеф Гестапо, ни его люди не знали, что Стас поедет в зоопарк, где у Мюллера оказалась запланирована совсем другая встреча. Поэтому у них отсутствовал какой-либо план по поводу Стаса и Илоны и, что самое важное, люди Мюллера не имели достаточно сил, чтобы их захватить. Увидев их, нацисты растерялись, вызвали подкрепление и ждали. Но они не знали, что подкрепление вызвал и Стас, и поэтому сейчас всё зависело только от того, кто приедет раньше.

Стас посмотрел на пингвинов, и внезапно в его голове родился дальнейший план действий. Он вдруг понял, что вольер не простреливается и в нём есть много укрытий, из которых можно вести огонь по нападающим. Если они с Илоной перепрыгнут через бортик в бассейн недалеко от края воды, где неглубоко, то уйдут из-под обстрела, быстро смогут добежать до искусственных скал, а там укрыться и отстреливаться до прибытия подкрепления. Высота, с которой им нужно спрыгнуть в воду, составляла чуть больше двух метров. Для Стаса это не представляло проблемы, а вот для Илоны… Сможет ли она быстро спрыгнуть с такой высоты в холодную воду? Но иного выхода не просматривалось, и её нужно срочно к этому подготовить.

— Илона! Возьми себя в руки, не смотри по сторонам, не оборачивайся и улыбайся, делая вид, что наблюдаешь за пингвинами. Один из тех двоих — бывший шеф Гестапо группенфюрер СС Генрих Мюллер. Мы с тобой под прицелом его людей. Одно неверное движение, и они нас убьют. Посмотри через бортик вольера вниз. По моей команде или если начнётся стрельба ты должна быстро спрыгнуть через него в бассейн. Воды там достаточно, чтобы не удариться. Сразу же выбирайся на берег и беги зигзагами вон к тем скалам, где есть гроты и пещеры. Там спрячешься. Я вызвал группу поддержки, но нацисты тоже вызвали поддержку, и с минуты на минуту тут начнётся стрельба, — тихо сообщил он ей план действий.

Илону словно парализовало, она вся сжалась в комок и застыла на месте.

— Расслабься! За нами наблюдают. Сделай вид, что ты ничего не подозреваешь, — настойчиво и строго повторил Стас.

Вдалеке у входа в зоопарк прозвучал первый пистолетный выстрел, а затем началась оглушительная стрельба.

— Прыгай! — громко крикнул Стас, выхватил из кобуры «Беретту» и выстрелил несколько раз в Мюллера и его собеседника.

Оба упали. Собеседник лежал на спине без движения и, видимо, либо был убит, либо тяжело ранен. Мюллер катался по площадке, схватившись за ногу, и громко кричал. По Стасу открыли огонь из кустов и из-за деревьев. Стреляли из трёх пистолетов «Вальтер». Пули жужжали вокруг него, как пчёлы. Боковым зрением он увидел, что Илоны на площадке не было, значит, она выполнила команду и прыгнула в вольер. Пригнувшись и разбежавшись, он тоже перепрыгнул через ограждение в бассейн к пингвинам.

Холодная вода обожгла, и сквозь фонтан брызг он увидел, что Илона уже добралась до берега и бежит к укрытию. У него имелось не более минуты времени, чтобы самому выбраться из бассейна и добраться до укрытия, пока люди Мюллера не подбегут к ограждению и не откроют огонь. Первые пули ударили в камень, как только он юркнул в небольшую пещеру, где сидели два испуганных пингвина. Стас вытащил из внутреннего кармана шинели мокрый коммуникатор, снял предохранитель и нажал на красную кнопку. Теперь аппарат станет постоянно выдавать в эфир сигнал, и система определит его местоположение. Но связь была плохая, и он решил подстраховаться, поэтому набрал центральный пост НКВД в Москве. Когда соединение установилось и он услышал в трубке слабый голос дежурного, то медленно и громко проговорил, пытаясь перекричать звуки выстрелов и шум водопада:

— Я нахожусь в зоопарке Цюриха в вольере с пингвинами. Только что подстрелил группенфюрера СС Генриха Мюллера в ногу, он в двадцати метрах от меня. Высылайте подкрепление! Как поняли?

— Вас понял. Вижу ваш сигнал на мониторе. Объявляю тревогу по Цюриху. Ждите подкрепления. Конец связи, — едва слышно, как из-под земли, проговорил дежурный.

Его план сработал, и это вдохновляло. Во-первых, они с Илоной находились в укрытии, и самое главное — они остались целыми. Во-вторых, ему удалось подстрелить Мюллера в ногу, и у того теперь большие проблемы, а значит, есть вероятность, что наш спецназ сумеет захватить бывшего шефа Гестапо.

Стас не стрелял, перестали палить и люди Мюллера. Видимо, они занялись оказанием помощи раненому шефу и его эвакуацией. Однако у входа в зоопарк шёл настоящий бой, к пистолетным выстрелам присоединились автоматные очереди.

«Интересно, вмешается швейцарская полиция, или она приедет, когда всё закончится?» — задал он себе вопрос.

Что-то ему подсказывало, что швейцарцы в эту операцию вмешиваться не станут и всё спустят на тормозах. За укрывательство Мюллера Берну настучат по темечку не только из Москвы, но и из Лондона, Вашингтона и Парижа тоже. Поэтому швейцарцам выгоднее сделать вид, что они ничего не знали, и подождать, когда русские разберутся с этим сами. Если Мюллера удастся сегодня поймать, то Москва вывезет его из Швейцарии без шума, и все останутся довольны результатом.

Шум боя стал приближаться к вольеру с пингвинами.

«Бедные животные! Сколько их сегодня погибнет?» — подумал Стас и впервые за сегодняшний день почувствовал себя виноватым.

Пингвины за его спиной прижались друг к другу и, забившись в угол, со страхом смотрели на него. В том, что победа будет за нашими, Стас не сомневался. Зная обстановку в Швейцарии, Москва создала тут мощную агентурную сеть из сотрудников спецподразделений, которые вылавливали нацистов десятками и тайно переправляли на советскую территорию, где их начали судить. Наша система связи всё равно была лучше, чем у нацистов, несмотря на помехи. В пределах пяти километров коммуникаторы работали напрямую без ретрансляторов, и сейчас бойцы спецназа хорошо видели его сигнал. На него они и шли. Стасу с Илоной оставалось только тихо сидеть в укрытии и дожидаться подкрепления.

Правда, это оказалось совсем непросто. Он насквозь промок, Илона тоже. При температуре плюс два градуса они чувствовали себя явно некомфортно. Его начало знобить то ли от холода, то ли от нервного напряжения. На смотровой площадке у вольера раздалось несколько выстрелов, после чего стрельба покатилась влево и начала удаляться. Вокруг установилась тишина, нарушаемая мерным шумом водопада.

— Станислав Михайлович, вы где? Выходите, всё чисто! — раздался мужской голос сверху.

Он выглянул из укрытия. На площадке у ограждения стоял высокий мужчина в сером пальто и шляпе с «Береттой» в руке. Стас посмотрел на экран коммуникатора, там высвечивалась метка «капитан государственной безопасности Антонов Борис Ильич». Он выбрался из своей пещеры, к великой радости двух пингвинов, и направился к тому месту, где пряталась Илона. Она сидела в маленькой пещерке, сжавшись в комочек, бледная и испуганная, и вся дрожала. Стас помог ей выбраться, крепко обнял её, прижав к себе и, прильнув к её губам, горячо поцеловал. Она начала всхлипывать, из глаз её потекли слёзы.

— Успокойся, всё позади. Прости меня! — шептал он ей на ухо и гладил её влажные волосы, а она рыдала, уткнувшись лицом в мокрый ворот его шинели.

Стас выловил из бассейна слетевшую во время прыжка фуражку. Из вольера с пингвинами они выбрались по лестнице для персонала, а капитан Антонов помог им перелезть через ограждение.

— Мюллера взяли? — спросил Стас капитана.

— Пока нет. Они потащили его к слоновнику. Далеко не уйдут, у нас ребята опытные. Возьмут обязательно, лишь бы не застрелился, — ответил Антонов.

— Что с моей машиной?

— Колёса проткнули. Ребята чинят.

— Слушайте, Борис Ильич, мы сильно замерзли, как бы не заболеть. Где-нибудь можно согреться?

— Конечно, Станислав Михайлович. Пойдёмте в здание дирекции зоопарка. Там отогреетесь.

— А швейцарская полиция? Они не приедут?

— Комиссар полиции Фрай в курсе дела. Они приедут в семь вечера, когда мы тут приберёмся.

Стас посмотрел на тело собеседника Мюллера, которое по-прежнему лежало на площадке в луже крови, и спросил:

— Кого это я нечаянно хлопнул сегодня сгоряча?

Как, вы его не узнали? Такая знаменитость! Это оберштурмбаннфюрер СС Отто Скорцени. Он занимался тайной переправкой нацистов в Аргентину, Мексику, Чили и Боливию. Видимо, они сегодня встретились, чтобы спланировать операцию по освобождению Гитлера из Штадельхайма. Потом собирались все вместе бежать в Аргентину. К их глубокому сожалению встретили вас.

Втроём они быстрым шагом направились к выходу из зоопарка, где находилось здание администрации. Стрельба слева позади них начала стихать и вскоре совсем прекратилась. У Антонова пиликнул коммуникатор, и он приложил его к уху. Выслушав доклад, сказал:

— Всё закончилось. Мюллера взяли живым. С ним ещё пятерых. Остальные убиты. Наши ребята тут быстро приберутся, и поедем. Мюллера надо срочно к хирургу, а то подохнет от потери крови. К сожалению, случайно убили слона. Теперь комиссар Фрай выставит нашему консулу счёт от зоопарка и обязательно насчитает кучу лишнего. Подойдя к зданию дирекции зоопарка, Стас примерно понял, что произошло.

На парковке и на площади перед входом стояли четырнадцать автомобилей вместе с его «Хорьхом». Восемь из них красного цвета, шесть чёрного. Три чёрных автомобиля насквозь изрешечены автоматными очередями. Вокруг них суетились несколько человек в серых пальто и аккуратно заклеивали дырки чёрной клейкой лентой. Рядом с автомобилями на асфальте лежали тела семи убитых в чёрных пальто. Ещё пятеро людей Мюллера нашли свою смерть неподалёку в разных местах площадки. Наши чекисты оказались опытнее гестаповцев, их было явно больше, да и экипированы они лучше, все в бронежилетах и с мобильной связью. С нашей стороны потери составили всего трое раненых, и их уже увезли на двух автомобилях к врачам.

Когда они заходили в помещение, на аллее позади показалась группа захвата. Она насчитывала около десяти человек, все с автоматами. Впереди быстрым шагом шли четверо и несли раненого Мюллера, позади них остальные вели пленных. Стас с Илоной выпили горячего чая, и она, мокрая и продрогшая, ещё двадцать минут оказывала первую медицинскую помощь орущему от боли бывшему шефу Гестапо, накладывая ему тугую повязку и останавливая кровотечение. Потом его повезли к хирургу. Пустовавшая у Стаса камера номер семьдесят семь в тюрьме Штадельхайм скоро получит своего долгожданного постояльца.

***

В воскресенье 24 декабря в десять часов вечера на экстренное совещание в кабинете у Бекетова в Кремле собрались: генеральный комиссар госбезопасности СССР Емельянов, генеральный прокурор СССР Горшенин, народный комиссар иностранных дел СССР Молотов и первый секретарь ЦК ВКП (б) Лебедев. Совещание собрали по просьбе Валентина Денисовича из-за событий, произошедших сегодня днём в Цюрихе. Кроме этого Георгий Николаевич ещё две недели назад хотел переговорить с Константином Петровичем Горшениным по вопросам взаимодействия с союзниками на Мюнхенском международном процессе над нацистскими преступниками, но из-за сильной загруженности всё откладывал эту встречу. Сейчас появилась возможность обсудить все вопросы сразу.

Доклад начал Валентин Денисович по самому актуальному вопросу, который нужно было решить незамедлительно.

— Вчера утром со мной связался комиссар государственной безопасности 3-го ранга Щербаков Станислав Михайлович, назначенный мной начальником службы охраны и содержания обвиняемых на Мюнхенском международном процессе. Он попросил предоставить ему два дня отдыха, чтобы съездить со своей подругой Илоной Новáк в Цюрих купить подарки и встретить там католическое Рождество. Илона Новáк является сотрудником службы государственной безопасности Венгерской Республики и откомандирована в качестве врача в Мюнхен для наблюдения за состоянием здоровья венгерских обвиняемых. Сама она из семьи венгерских врачей, в связях с нацистами или салашистами не состояла, неоднократно проверена по линии НКВД. Поездку Щербакова с Новáк разрешил и согласовал с руководителем нашей резидентуры в Цюрихе капитаном госбезопасности Антоновым. Щербаков допустил грубейшую ошибку и заказал на своё настоящее имя покупки в ювелирном магазине. Директор магазина некто Тим Келлер оказался завербован нацистами и слил им всю информацию о Щербакове. Его труп найден швейцарской полицией повешенным в собственной квартире на улице Фрохаимштрассе два часа назад. Из ювелирного магазина Щербаков с Новáк отправились на автомобиле в зоопарк. Сразу же обнаружили за собой слежку, о чём сообщили нашей резидентуре. На помощь была выслана группа быстрого реагирования. После длительной погони по городу группе удалось захватить автомобиль нацистов и взять живыми двоих, трое были убиты в перестрелке. Перестрелка произошла в центре города и наделала много шума, поэтому сейчас этот инцидент необходимо урегулировать со швейцарскими властями. На этом приключения Щербакова не закончились. Приехав в зоопарк, он там случайно встретил бывшего шефа Гестапо группенфюрера СС Генриха Миллера в компании оберштурмбаннфюрера СС Отто Скорцени, оба находятся в международном розыске. Мюллера Щербаков опознал и подал сигнал тревоги по Цюриху. На помощь ему был выслан отряд спецназа. В перестрелке Щербаков убил Скорцени и ранил в ногу Мюллера. Прибывший отряд спецназа вступил в бой с охраной Мюллера. Охрану перебили, а раненого Мюллера и ещё пятерых гестаповцев взяли в плен. Разнесли половину зоопарка, погибло много мелких животных — пингвинов, обезьян — и один слон. Сейчас в Берне рвут и мечут, требуют объяснений. Нужно немедленно что-то решать по дипломатическим каналам.

— Хм! Так это всё прогрессивное человечество должно возмущаться тем, что по зоопарку Цюриха свободно разгуливают такие звери, как Мюллер и Скорцени. В Берне опять всё вывернули наизнанку. Почему матёрых нацистов должны ловить наши контрразведчики, а не швейцарские спецслужбы? Мы за них сделали их работу, а они ещё и недовольны! Кирилл Дмитриевич, срочно соедините меня с президентом Франции. Хочу порадовать его успешной работой наших спецслужб по поимке Мюллера и попросить, чтобы МИД Франции немедленно подключился и надавил на оборзевших швейцарцев. Думаю, этого будет достаточно, чтобы они заткнулись, — проговорил Бекетов.

Лебедев тут же набрал по коммуникатору Анри Жиро и минут двадцать синхронно переводил разговор Бекетова с президентом Франции. Прямо во время разговора Жиро позвонил в МИД Франции и дал указание немедленно предъявить Швейцарии ноту протеста в связи с нарушением обязательств по розыску, задержанию и выдаче нацистских преступников. После окончания беседы Бекетов продолжил совещание.

— Вы, Вячеслав Михайлович, сегодня же выставляйте Берну аналогичную ноту. А вы, Кирилл Дмитриевич, позвоните президенту Швейцарии Вальтеру Штампфли и мягко так ему намекните, что если они хотят международного скандала, то они его получат. Для них лучший вариант всё спустить на тормозах и не мешать нам вывезти Мюллера в Мюнхен. Кстати, за слона, пингвинов и разбитую посуду мы платить не собираемся, пусть даже и не рассчитывают, — распорядился Бекетов.

— Георгий Николаевич, а американцам с англичанами про поимку Мюллера сообщить? — спросил Молотов.

— Да, конечно. Поставьте в известность Госдепартамент и МИД Британии, что нашими разведчиками в Цюрихе схвачен Мюллер. Если Берн развоняется, то мы на него натравим Лондон с Вашингтоном, и швейцарцы получат по полной программе. А Щербакова с Новáк, мне кажется, нужно наградить. Он — молодец, не растерялся и сумел подстрелить эту сволочь. Теперь у нас в Штадельхайме полный комплект. Всех наконец-то поймали.

— Щербакову выговор полагается за потерю бдительности, — возразил Емельянов.

— Да будет тебе, Валентин Денисович! Важен не процесс, а результат. Результат же у нас получился отличный. Представь Щербакова к ордену Красного Знамени, а подругу его к медали «За отвагу».

— Хорошо, — пробурчал Емельянов.

— Теперь по Мюнхенскому трибуналу. Хотел спросить вас, Константин Петрович, что там за линию англичане с американцами гнут? Начали некоторых нацистов выгораживать? Мы же с Рузвельтом и Черчиллем договорились, что всех на гильотину отправим. Переговорите с ними, скажите, что так дело не пойдёт. Мы за Мюнхенский процесс отвечаем, и решения по нему приняты, а они за Токийский. Если сильно хочется, то пусть к японцам милосердие проявляют, нам на это наплевать, — продолжил Бекетов.

— Американцы с англичанами имели свои финансовые интересы с некоторыми высокопоставленными нацистами и теперь своих сдавать не хотят. У них крутились очень большие деньги. Сейчас они ищут процессуальные лазейки, чтобы снять все обвинения с Фриче, Шахта и фон Папена, — прокомментировал ситуацию на процессе Горшенин.

— Тогда сделаем так. Вы, Константин Петрович, направьте на процесс лучших юристов, пусть тоже цепляются за каждую запятую. Вы, Кирилл Дмитриевич, свяжитесь с французами, нам нужно заручиться их поддержкой и выступать на процессе единым фронтом. А вы, Вячеслав Михайлович, намекните союзникам, что если они не дадут нам осудить всех нацистов, то оставшуюся часть золота, которое мы им обещали отдать, они не получат, — распорядился в завершение Бекетов.

После совещания Кирилл из своего кабинета позвонил Вальтеру Штампфли и разговаривал с ним около часа, объясняя позицию советского руководства. Ушлый швейцарец вертелся как уж на сковородке, но упорно гнул свою линию, напирая на нарушение суверенитета страны. На это Кирилл ему сказал, что суверенитет как девственность, и потерять его можно только один раз. Все знают об «интимных» отношениях Швейцарии с фашистской Германией, и после этого Швейцарии терять особенно нечего, кроме остатков своей репутации, как нейтрального государства. Если швейцарцы начнут скандалить, то их репутация очень сильно пострадает. Он поздравил Штампфли с наступающим Рождеством и пожелал ему всех благ, после чего завершил разговор.

«Старый мудак!» — выругался про себя Кирилл.

Встал из-за рабочего стола, надел шинель с шапкой и вышел из кабинета. В приёмной его уже ожидали двое личных охранников, младшие лейтенанты госбезопасности. Вместе они спустились по лестнице, вышли во двор и сели в служебный автомобиль. Кирилл сел за руль, один охранник рядом, а другой позади. Он завёл машину и, выехав через Спасские ворота из Кремля, быстро помчался домой по пустынным Красной площади и улице Горького. Несмотря на то, что была уже половина второго ночи, сыновья ещё не спали и ждали папу, а Настя напекла вкусных пирогов. Когда он об этом подумал, потекли слюнки, уж очень сильно он проголодался.

***

Илона открыла горячую воду и стояла под душем, испытывая невероятное блаженство. Её измученное продрогшее тело радовалось каждой струйке. Сегодня со Стасом они вляпались в самую опасную переделку за всё время, которое были вместе. Только сейчас она поняла, что они оказались буквально на волосок от смерти. Стас винил в случившимся себя и уже раз десять с того момента как они выбрались из вольера с пингвинами просил у неё прощения. Она же вообще не считала его виноватым ни в чём и понимала, что причина всего случившегося — стечение обстоятельств и та должность, которую он занимал. Вёл же он себя в этой невероятно сложной ситуации как настоящий герой, и только благодаря его выдержке и спокойствию они остались живы и сейчас приходили в себя в номере отеля «Central Plaza».

Стас надел на голое тело шерстяной свитер, единственную вещь, что не промокла, и ходил по номеру, развешивая одежду. Свитер был длинный и доходил ему до середины бёдер, так, что эротично смотрелись только его волосатые босые ноги. Илона накинула после душа махровый халат, который бросила в дорожную сумку в самый последний момент, подумав, что тот на всякий случай не помешает. Всё остальное промокло, даже деньги и документы. Причём, если со служебными удостоверениями всё оказалось нормально, так как они были заламинированы и поэтому водонепроницаемы, то паспорта пострадали очень сильно, чернила на них во многих местах расплылись.

Мокрые швейцарские франки капитан Антонов поменял Стасу на сухие, а советские рубли, которые у него остались неразменянными, сушились, разложенные на подоконнике. Единственное, что не пострадало от их рождественского купания, так это подарки. Часы водонепроницаемы, ну а золотому браслету вода нипочём, правда подарочные коробочки-футляры от них пришлось выбросить. Остальную мокрую одежду они развесили по всему номеру, и он превратился в выставку советской текстильной промышленности.

Увидев, что Илона вышла из душа, Стас бросился к ней и, прижав к себе, начал целовать её лицо, волосы, шею. Ей вдруг очень сильно захотелось близости с ним. Она взялась за подол свитера и начала его снимать, а он помог ей и вывернулся из одежды, оставшись голым. Весь такой милый крепыш, состоящий из бугорков мышц. Она прижалась к нему, положив голову на грудь, и нежно гладила его тёплую спину.

Он подхватил её на руки и понёс в спальню. Аккуратно положил на широкую кровать и, распахнув халат, стал нежно покрывать поцелуями её грудь, живот и бёдра. Его губы казались такими горячими, а поцелуи такими страстными, что на неё нахлынула волна наслаждения. Их тела соприкоснулись и слились.

***

В понедельник 12 ноября 1945 года вскоре после завтрака дверь открылась, и в камеру вошли русский начальник службы охраны комиссар госбезопасности 3-го ранга с двумя охранниками.

— Verurteilter Hitler, ziehen Sie sich bitte an! Jetzt werden Sie in ein anderes Gefängnis gebracht²¹, — вежливо сказал он.

Один из охранников подошёл к шкафу, встроенному в стену камеры, и открыл его ключом. Сняв с вешалки кожаный плащ и фуражку, подал их Гитлеру. Когда тот оделся, охранники завели ему руки за спину и, застегнув на запястьях наручники, вывели под руки из камеры. Они пошли по гулким коридорам тюрьмы, комиссар впереди, за ним Гитлер и, чуть позади него, охранники. Со скрипом и лязгом открывались и закрывались металлические двери, пропуская их. Его вывели во двор тюрьмы, где стояли четыре легковых советских автомобиля ГАЗ-61 с полностью затонированными задними и боковыми стеклами и два автобуса ЗИС-16.

Гитлера подвели к третьей по счёту машине и усадили на заднее сиденье в центре, по бокам сели охранники, а спереди комиссар. Сидели долго и молча, ему совершенно не хотелось говорить с русскими, да и они тоже не проявляли желания. Наконец у комиссара пиликнула рация, он что-то сказал в аппарат по-русски, и через лобовое стекло Гитлер увидел, что ворота тюрьмы открылись. Автомобили медленно один за другим стали выезжать из внутреннего двора. Снаружи в колонну между машинами встраивались русские танкетки. Впереди и позади колонны разместились два танка. Видимо, русские чувствовали себя в Германии неуверенно, раз предприняли такие меры безопасности.

Колонна медленно поехала в сторону центра города. Жители на улицах отсутствовали, только солдаты НКВД с автоматами стояли на тротуарах. Русские выставили охранение по пути следования автомобилей.

«Куда же русские нас везут?» — подумал Гитлер, но промолчал.

Город выглядел чистым и ухоженным, а самое главное — целым. Ничего не указывало на то, что тут прошла война. Удивительно, но русские не разрушали города Германии, и он знал, что они запретили это делать союзникам. Всю войну они с помощью своей фантастической авиации методично уничтожали заводы и фабрики, электростанции и железные дороги, аэродромы и правительственные бункеры, но ни одной бомбы не сбросили на жилые кварталы. К концу войны дело дошло до того, что рабочие боялись выходить на работу и прятались по домам, так что их приходилось вылавливать и доставлять на заводы с полицией. Этот русский Бекетов, очевидно, имел далеко идущие планы на Германию и хотел получить её целой.

Прежде всего ему были нужны её людские ресурсы, и он ещё во время войны начал их использовать. С помощью остатков Вермахта разгромил Японию, а после войны прибрал к рукам Кригсмарине вместе с матросами, адмиралами и кораблями, почти ничего не отдав союзникам. Он перегнал любимое детище Гитлера линкор «Тирпиц» из Тронхейма в Марсель, и тот теперь сторожил Средиземное море, ставшее русским плавательным бассейном. Назначил главнокомандующим германским флотом этого предателя Германа Бёма, произведя его в гроссадмиралы, и тот пресмыкался перед жидами в Совете временного правительства Германии и Австрии. Главнокомандующим сухопутными войсками назначил напыщенного старого прусского вояку генерал-майора Карла фон Вебера, сделав его фельдмаршалом, и тот радостно бросился лизать задницу русским. Повсюду сидели русские военные и управляли страной. Даже немецкую марку они изъяли из обращения, обменяв её на рубли по невыгодному курсу. Теперь вся Германия работала на Россию и служила ей, как преданная собака. Боже, какой позор!

Когда колонна пересекла железную дорогу и проехала мимо Карлсфельда, он понял, что русские везут их в Дахау.

«Что они задумали? Зачем они везут нас в концентрационный лагерь? Ведь не на прогулку же. Значит, на казнь», — подумал Гитлер.

Они подъехали к воротам лагеря, тот весь по периметру плотно оцепили войска НКВД. Похоже, русские выставили в охранение не меньше дивизии, а то и больше. Охрана находилась везде — на вышках, на крышах зданий, бараков и по всему периметру.

Танки и танкетки съехали с дороги и остановились у ворот лагеря, автомобили же проехали на территорию и встали у дверей большого деревянного здания без окон, видимо, недавно построенного русскими. Их тут же взяла в кольцо охрана, образовав живой коридор до дверей. Первыми начали высаживать пассажиров автобусов. Их выпускали по одному, каждого в сопровождении двух охранников, и вели в здание.

Пассажиры автомобилей сидели в машинах и ждали. Судя по всему, кроме Гитлера в автомобилях привезли Геринга, Бормана и Гиммлера.

— Werden wir heute hingerichtet?²² — всё же спросил Гитлер комиссара.

— Sie werden es bald erfahren²³, — ответил тот спокойно.

У комиссара зазвонила радиостанция, он поднес аппарат к уху и что-то сказал охранникам по-русски. Один из них открыл дверцу и, выйдя из машины, скомандовал:

— Verurteilter Hitler, steig aus dem Auto heraus!²⁴

Охранники помогли ему выбраться из автомобиля и, взяв под руки, повели в здание. Комиссар шёл позади.

Он не ошибся в своих предположениях, русские привезли их на казнь. В центре здания они соорудили высокий деревянный эшафот, к которому вели семь ступеней. Русские знали, что число семь он считал счастливым. Изверги! Эшафот выкрасили чёрной краской, а на ступенях положили красную ковровую дорожку. На помосте возвышалась французская гильотина, окрашенная в багрово-красный цвет. Около неё суетились палач и его помощник в форме офицеров французской армии, завершая последние приготовления.

От эшафота полукругом поднимался амфитеатр, разделённый на пять секторов. Центральный сектор предназначался для осуждённых. В нём установили двадцать семь стульев, каждый на расстоянии двух метров от соседних, так, чтобы рядом могли свободно разместиться двое охранников. Слева ближе к входной двери располагались русский и американский секторы для официальных представителей, перед ними стояли таблички с названием стран на немецком языке. Справа находились британский и французский секторы. На стенах висели большие экраны, а напротив центрального сектора за эшафотом, чуть выше него, самый большой. Словно в кинотеатре, как будто русские собрались показывать им фильмы.

Всех осуждённых рассадили по местам, которые тоже были отмечены табличками. Место Гитлера оказалось почти в самом центре сектора. Справа от него усадили Бормана и Геринга, а слева Гиммлера и Риббентропа. Перед ними ниже в ряду разместили Кальтенбруннера, Кейтеля, Розенберга, Шпеера и Шираха, а в ряду выше — Франка, Фрика, Лея, Папена и Шахта. Лица у всех осуждённых казались пепельно-серыми, у многих дрожали губы, а некоторые тряслись в ознобе, с трудом сохраняя присутствие духа. Лучше всех удавалось совладать с собой Герингу и Гиммлеру, хуже всех выглядел Лей. Он плакал, как ребёнок, громко всхлипывая.

Американская, британская и французская делегации уже прибыли и сидели в своих секторах. В каждой по пять официальных представителей, два фотокорреспондента и один кинооператор. Кругом находилась русская охрана из офицеров госбезопасности, они стояли у входа, в проходах и вокруг эшафота. Однако русский сектор пустовал. Там сидели и скучали два фотокорреспондента, да у телекамеры стоял, переминаясь с ноги на ногу, кинооператор. Очевидно, что все ожидали прибытия советской делегации и заметно нервничали.

Наконец двери открылись, и вошли русские. Трое совершенно молодых генерал-полковников, совсем ещё мальчиков, нарком иностранных дел Вячеслав Молотов и маршал Климент Ворошилов. Молодые русские генералы шли впереди делегации, и сразу стало понятно, кто из них самый влиятельный. Он шагал первым, стройный, идеально красивый голубоглазый блондин с усами. За ним следовали, о чём-то разговаривая, кареглазый блондин с вьющимися волосами и ещё один голубоглазый блондин. Все трое одного роста, как будто только что сошли с обложек немецких журналов «Signal» и «Der Pimpf», где красовались как эталоны истинных арийцев.

Это были именно они, чьи фотографии, полученные с огромным трудом Абвером и Гестапо, пачками ложились Гитлеру на стол в течение всей войны. За ними безрезультатно охотились все службы Третьего рейха, но ни одного так и не смогли поймать. Теперь они пришли к власти и правили Россией и всей Европой, как и положено арийцам. Ну почему они оказались у русских? За что Провидение так поиздевалось над ним, уничтожив его детище — Великую Германию — руками этих настоящих арийцев. В том, что они немцы и истинные арийцы, он нисколько не сомневался. Все они идеально говорили по-немецки, так выучить язык невозможно, его можно только впитать с молоком арийской матери. И теперь, чтобы поиздеваться над ним, их прислали увидеть его смерть. Какая ужасная жестокость!

Среди представителей союзных держав возникло оживление. Все встали со своих мест и направились навстречу русским. Первыми к ним подошли представители США — генералы Дуайт Эйзенхауэр, Дуглас Макартур и Джордж Паттон, адмирал Честер Нимиц и Государственный секретарь Джеймс Фрэнсис Бирнс. Военные отдали друг другу честь, пожали руки, остановились и начали о чём-то разговаривать. Говорили без переводчиков, поэтому Молотов с Ворошиловым в беседе не участвовали и играли роль статистов. К русским с американцами подошли представители Великобритании — фельдмаршалы Бернард Мантгомери, Харольд Александер, Алан Фрэнсис Брук и Траффорд Ли-Мэллори, а также министр иностранных дел Эрнст Бевин. Последними присоединились французы — генералы Жан де Латр Де Тассиньи, Альфонс Жюэн, Жорж Катру, Пьер Кёниг и министр иностранных дел Жорж-Огюстен Бидо.

Незапланированная беседа продолжалась, предоставляя всем осуждённым дополнительные минуты жизни. Говорил русский по фамилии Быстрицкий, а все, окружив его, внимательно слушали. Видимо, он говорил по-английски, поэтому второй голубоглазый русский переводил для французов. Наконец они что-то согласовали, и делегации направились на свои места. В воздухе повисла зловещая тишина, больше ничего не происходило, все сидели и чего-то ждали.

В распахнувшиеся двери быстрым шагом вошли трое русских высокопоставленных офицеров госбезопасности и направились к центру, где стояла штанга с микрофоном, подключенным к громкоговорителям. Около неё остановился майор государственной безопасности, на вид около сорока пяти лет, с кожаной папкой в руке, и на чистом немецком языке сказал в микрофон:

— Alle aufstehen!!! Hier wird die Entscheidung der Obersten Berufungsinstanz vorgelesen²⁵.

Все представители союзных держав — генералы, адмиралы, маршалы и дипломаты встали со своих мест. Гитлер не хотел вставать, но охранники силой подняли его под руки и поставили на ноги, так же, как и других осуждённых. Русский майор окинул взглядом всех присутствующих и, убедившись, что его распоряжение выполнено, открыл папку и начал зачитывать резолютивную часть решения Высшей апелляционной инстанции.

— «Die Entscheidung des Rates der Übergangsregierung von Deutschland und Österreich. Der elfte November neunzehnhundertfünfundvierzig, Österreich, Wien. Der Rat der Übergangsregierung von Deutschland und Österreich untersucht die Petitionen über die Begnadigung der Delinquenten, die vom München Internationalen Militärgerichtshof vorgelegt worden ist und hat folgende Entscheidung getroffen:

Erstens. Das Gerichtsurteil gegenüber Hitler Adolf, Himmler Heinrich Luitpold, Göring Hermann Wilhelm, Bormann Martin, Kaltenbrunner Ernst, Müller Heinrich, von Ribbentrop Joachim, Keitel Wilhelm, Rosenberg Alfred Ernst, Frank Hans Michael, Frick Wilhelm, Ley Robert, Streicher Julius, Sauckel Ernst Friedrich Christoph, Seyß-Inquart Arthur, Jodl Alfred, Hess Rudolf Walter Richard, Funk Walter Emanuel und Raeder Erich Johann Albert bleibt unverändert;

Zweitens. Für die Delinquenten Speer Albert, von Shirach Baldur Benedikt, von Neurath Konstantin, Dönitz Karl, Fritzsche Hans, von Papen Franz Josef, Schellenberg Walter Friedrich und Schacht Hjalmar Horace Greeley wird die Höchststraße durch die lebenslage Haft ersetzt.

Die Entscheidung ist endgültig, unterliegt keiner Anfechtung und tritt ab dem Zeitpunkt der Unterzeichnung in Kraft. Vorsitzender des Rates der Übergangsregierung von Deutschland und Österreich Generalmajor Paul Schorokhov»²⁶.

Гитлер посмотрел на тех, кому русские смягчили приговор, их лица сияли от счастья.

«Глупцы! Лучше умереть сразу, чем гнить десятилетиями до конца жизни в советской тюрьме», — подумал он, усмехнувшись.

Русские в последний раз специально унизили их, рассмотрев апелляцию в самый чёрный для Германии день, когда двадцать семь лет назад её вынудили подписать позорную капитуляцию в Компьенском лесу. Да и то, что решение Совета подписал этот русский генерал, тоже стало не меньшим намеренным издевательством. Русские поставили его исполнять обязанности Канцлера разрушенного ими Третьего рейха. Гитлер сцепился с ним на процессе, когда тот выступал, бессовестно и пафосно разглагольствуя в Трибунале от имени немецкого народа. Нёс какую-то несусветную чушь о праве человека на жизнь и про общечеловеческие ценности, виртуозно используя немецкий язык. Мерзкий и грязный цыган! А в Совете недобитые жиды — Анна Фрейд, Вильгельм Райх, Эрвин Шрёдингер, которых Гиммлер не успел отправить в газовую камеру. Что можно от них ожидать?

Он не хотел подавать апелляцию и отговаривал всех, зная, что это фарс, а русские их давно приговорили к смерти и всё равно всех казнят. Но адвокаты настояли, убедив бороться до конца и мотивируя это тем, что его несгибаемая воля к победе станет примером для всех немцев в веках, и идеи национал-социализма не умрут вместе с ними. Видимо, они всё же оказались правы, русские пересмотрели приговор, хотя бы частично, и это стало маленькой победой. Союзники пытались придать этому судилищу видимость законности и справедливости. Кого они хотели обмануть? Всем немцам понятно, что это расправа победителей над побеждёнными.

В этом вопросе для него всё было ясно. Но вот почему это произошло, представлялось настоящей мистикой, неподвластной какому-нибудь рациональному объяснению. Это оставалось неразгаданной загадкой для всех, для американцев с англичанами точно такой же, как и для него. Откуда взялись эти русские со своей фантастической техникой и готовой атомной бомбой? Те ответы, которые он получил от всех магов, провидцев и гадалок, привлечённых Гиммлером, казались ещё более фантастическими и невероятными, чем сами русские и их техника. Вильгельм Вульф, которому он доверял, вообще заявил, что эти русские пришли из параллельного мира для того, чтобы разгромить страны «оси» и построить русскую империю от Атлантического до Тихого океана. Здесь они временно, и когда выполнят свою миссию — исчезнут так же внезапно, как появились.

Это казалось самым разумным объяснением из всех предложенных, другие представлялись ещё более нереальными и неправдоподобными. Судя по всему, оно и являлось самым верным. Предсказание, сделанное Вульфом ещё в 41-м, сбывалось, и все события происходили так, как он говорил. Эти русские не были коммунистами, они вообще, похоже, не имели никакой идеологии, однако умело использовали советскую систему в своих целях, контролируя всех с помощью специальных радиобраслетов и тотальной прослушки телефонов. Простое и очень эффективное решение! Не нужно иметь многочисленную политическую полицию, а самое главное, что никто никуда не убежит, ведь браслет не снимается, а при попытке его снять — взрывается. Поэтому, когда они взяли власть, никто даже не пикнул, и у них в руках оказалось целое государство.

Сейчас они захватили всю Европу и активно строят свою огромную империю. При этом никто не в состоянии им помешать. Кажется, что эти идиоты — Черчилль с покойным Рузвельтом — всё давно поняли, и теперь англичане с американцами вынуждены плясать под русскую дудку. Недоумки! Им следовало договариваться с Германией, когда он предлагал. Бекетову он тоже предлагал договориться о мире, но тот все предложения категорически отверг, заявив, что Россия и так возьмет всё, что ей нужно, без всяких переговоров. Теперь в руках у русских находилась половина мира и атомная бомба, да, похоже, и не одна. В новом мире все будут играть по их правилам и выполнять то, что скажут в Москве, пытаясь изображать самостоятельность и независимость. Кто же прислал этих русских? Если бы удалось захватить хотя бы одного из них, он бы это узнал. Жаль, что придётся умереть, так и не получив ответа.

— Mit der Ausführung des Gerichtsurteils beginnen!²⁷ — скомандовал русский майор.

Гитлер думал, что первым на казнь поведут его, но охранники схватили Юлиуса Штрайхера, подняли его и поволокли к эшафоту. У того сдали нервы, он дико закричал, начал упираться и пытался вырваться. Тут же подбежали ещё два охранника и, схватив его за ноги, понесли на помост к гильотине. Было видно, что он обмочился и обгадился.

«Тряпка! Теперь своим дерьмом вымажет весь эшафот!» — подумал Гитлер.

Заработали кинопроекторы, и на экранах началась демонстрация документального фильма о немецких концентрационных лагерях. Фильм смонтировали из реальных кинокадров, снятых самими немцами. Сделан он был высокопрофессионально и сразу же шокировал всех своей жестокостью. Крики женщин и плач детей, совершенно голых, очень худых и измождённых, которых эсэсовцы гнали прикладами винтовок в газовые камеры, полностью заглушили вопли Штрайхера. На следующих кадрах молодой симпатичный обершарфюрер СС арийской наружности отбирал у плачущих и кричащих еврейских женщин грудных детей и бросал их живьём в костёр. Все присутствующие с ужасом смотрели на экраны, а охранники и французские палачи укладывали орущего Штрайхера на лежак гильотины.

Неожиданно фильм остановился, и воцарилась звенящая тишина. На экранах замер кадр с лицом молодой и очень красивой женщины. В широко открытых глазах, смотрящих на зловещий огонь, пожиравший её кричащего ребёнка, отражалась нечеловеческая мука и бездна материнского страдания. Это был немой укор всему человечеству, допустившему эти неслыханные зверства и попустительствовавшему самым низменным животным инстинктам. Жесточайшее преступление против самой человеческой природы требовало расплаты.

Французский палач опустил блокировку, и тяжелый нож упал на шею осуждённого с тупым звуком. Его голова скатилась в корзину, хлынувшая кровь окрасила эшафот, а обезглавленное тело охранники и помощник палача столкнули в приготовленный гроб с опилками. Палач подошёл к корзине и вытащил оттуда за уши голову Штрайхера, показал всем и поставил на стол рядом с гильотиной лицом к большому экрану. Прижав одной рукой голову к столу, он другой с силой хлестнул её по щеке. Глаза умирающего Штрайхера широко открылись, а на лице отразилась гримаса боли. Все сидящие, увидев такое, привстали со своих мест с ужасом на лицах.

— Schau dir das an und raus damit in die Hölle! Brenne dort ewig!!!²⁸ — громко выкрикнул палач по-немецки с сильным французским акцентом, показывая пальцем на экран.

Показ документального фильма продолжился. Охранники схватили Заукеля и понесли его к гильотине, потому что ноги того подкосились, и он повис у них на руках. Русские отлично подготовились и устроили из казни леденящее душу дьявольское театрализованное представление. Видимо, по их замыслу, Гитлеру предстояло досмотреть его почти до самого конца и выступить перед занавесом.

Примечания

2

Вам налить вина? (нем.)

3

Да. Если вас не затруднит, принесите через полчаса горячее блюдо. (нем.)

4

Будет исполнено! Приятного вам вечера! (нем.)

5

Не могли бы вы сыграть нам вальс? (нем.)

6

Я могу сыграть «Сказки венского леса». Вы не возражаете? (нем.)

7

Вы очень красиво играете, а мне нравится музыка Иоганна Штрауса. (нем.)

8

Великолепно! Браво! (нем.)

9

Купите себе хороший костюм. Счастливого Рождества! Не унывайте, у вас будет счастье в жизни! (нем.)

10

Добрый день! Моё имя Станислав Щербаков. Я заказывал у вас две покупки. (нем.)

11

Добрый день, господин Щербаков! Очень рад вас видеть! Ваши покупки готовы. Ах, да, извините, я не представился! Меня зовут Тим Келлер. Следуйте, пожалуйста, за мной! (нем.)

12

Присаживайтесь, пожалуйста! Сейчас я достану ваши покупки. (нем.)

13

Вам нравится? (нем.)

14

Безусловно, господин Келлер. Я покупаю эти часы и браслет. (нем.)

15

Тогда оплатите, пожалуйста, сорок девять тысяч девятьсот швейцарских франков, господин Щербаков. (нем.)

16

Всё верно, господин Щербаков, ровно сорок девять тысяч девятьсот франков. (нем.)

17

Это он! У него есть пистолет. Они вышли из магазина. (нем.)

18

У меня на хвосте чёрный БМВ триста двадцать шесть. Кантональный номер зет ха шесть пять семь два шесть. Только что повернул с Юберландштрассе на Винтертурерштрассе. Конечный пункт маршрута — зоопарк на Цюрихбергштрассе. Прошу вашего прикрытия. (нем.)

19

Понял. Группа поддержки выезжает. Медленно следуй по маршруту. В центре города они тебя не тронут. Нам нужно время, чтобы встретить тебя у зоопарка. (нем.)

20

Два входных билета, пожалуйста! (нем.)

21

Осуждённый Гитлер, одевайтесь! Сейчас вас повезут в другую тюрьму. (нем.)

22

Нас сегодня казнят? (нем.)

23

Вы это скоро узнаете. (нем.)

24

Осужденный Гитлер, выйти из автомобиля! (нем.)

25

Всем встать! Зачитывается решение Высшей апелляционной инстанции. (нем.)

26

«Решение Совета временного правительства Германии и Австрии. Одиннадцатое ноября одна тысяча девятьсот сорок пятого года, Австрия, Вена. Совет временного правительства Германии и Австрии рассмотрел прошения о помиловании, поданные осуждёнными Мюнхенским международным военным трибуналом и постановил: Первое. Приговор Гитлеру Адольфу, Гиммлеру Генриху Луйтпольду, Герингу Герману Вильгельму, Борману Мартину, Кальтенбруннеру Эрнсту, Мюллеру Генриху, фон Риббентропу Иоахиму, Кейтелю Вильгельму, Розенбергу Альфреду Эрнсту, Франку Гансу Михаэлю, Фрику Вильгельму, Лею Роберту, Штрейхеру Юлиусу, Заукелю Эрнсту Фридриху Кристофу, Зейсс-Инкварту Артуру, Йодлю Альфреду, Гессу Рудольфу Вальтеру Рихарду, Функу Вальтеру Эмануэлю и Редеру Эриху Йоханну Альберту оставить без изменения. Второе. Осужденным Шпееру Альберту, фон Шираху Бальдуру Бенедикту, фон Нейрату Константину, Дёницу Карлу, Фриче Гансу, фон Папену Францу Йозефу, Шелленбергу Вальтеру Фридриху и Шахту Ялмару Хорасу Грили меру наказания изменить с высшей на пожизненное лишение свободы. Решение является окончательным, обжалованию не подлежит и вступает в силу с момента подписания. Председатель Совета временного правительства Германии и Австрии генерал-майор Пауль Шорохов». (нем.)

27

Приступить к исполнению приговора! (нем.)

28

Смотри на это и убирайся с этим в ад! Гори там вечно!!! (нем.)