История сироты

Пэм Дженофф, 2017

Роман о дружбе, зародившейся в бродячем цирке во время Второй мировой войны, «История сироты» рассказывает о двух необыкновенных женщинах и их мучительных историях о самопожертвовании. Шестнадцатилетнюю Ноа с позором выгнали из дома родители после того, как она забеременела от нацистского солдата. Она родила и была вынуждена отказаться от своего ребенка, поселившись на маленькой железнодорожной станции. Когда Ноа обнаруживает товарный вагон с десятками еврейских младенцев, направляющийся в концентрационный лагерь, она решает спасти одного из младенцев и сбежать с ним. Девушка находит убежище в немецком цирке. Чтобы выжить, ей придется вступить в цирковую труппу, сражаясь с неприязнью воздушной гимнастки Астрид. Но очень скоро недоверие между Астрид и Ноа перерастает в крепкую дружбу, которая станет их единственным оружием против железной машины нацистской Германии.

Глава 6

Ноа

Тео лежит у меня на груди, прижимаясь ко мне теплой щекой — он любит так спать.

— Тебе следовало бы уложить его. — Грета, горничная, которая присматривает за Тео, когда я хожу на репетиции, не раз ругала меня за эти две недели, что я здесь. — Если он не научится успокаиваться сам, он всегда будет плохо засыпать.

Мне все равно. Днем, в любое время, когда я не тренируюсь, я держу Тео, пока руки не заболят. Сплю с ним в обнимку каждую ночь, чтобы слышать биение его сердца. Как будто одна из кукол, которые были у меня в детстве, вдруг ожила. Иногда мне кажется, что без него я не смогу дышать.

Сейчас, когда я лежу в тишине женского общежития, я смотрю на то, как он поднимается и опускается, лежа на мне в этой узкой кровати. Он шевелится, поднимает головку — как раз недавно этому научился. Тео всегда следит за мной взглядом, когда я захожу в комнату. Он, кажется, всегда слушает внимательно, не пропуская ни слова, как старый мудрец. Мы встречаемся взглядами, и он улыбается широкой беззубой улыбкой, полной удовольствия. На несколько секунд в мире как будто не остается никого, кроме нас. Я обнимаю его крепче. Каждый вечер, когда Астрид отпускает меня с тренировки, прямо перед тем, как зайти в общежитие, меня переполняет радость и предчувствие того, что я увижу Тео. Какая-то часть меня боится, что он всего лишь плод моего сознания или что он исчез, потому что меня не было так долго. Потом я беру его на руки, он растекается в них, и я чувствую себя как дома. Прошло всего несколько недель, однако у меня ощущение, что Тео был моим с самого начала.

Их ведь может быть двое, напоминаю я себе — если я найду своего ребенка. Возможно ли это? Я представляю ребят вместе, в три или четыре года. Они были бы как братья, одного возраста, почти близнецы. Такие мысли опасны, раньше я себе их не позволяла.

Чуть сильнее заворачиваюсь в одеяло. Вчера ночью мне снилась моя семья: отец появился у зимней стоянки, и я побежала к нему, чтобы обнять и умолять о том, чтобы он забрал меня домой. Но потом я проснулась в холодном свете дня, просочившемся через окна. Возвращение домой было для меня мечтой, за которую я держалась на протяжении долгих месяцев изгнания. Когда мы попали в цирк, я думала, что останусь тут на пару недель, чтобы набраться сил, а затем найду нормальную работу, заработаю денег и вернусь обратно в Голландию. Однако мои родители не были готовы принять меня с моим собственным ребенком, а с Тео уж тем более не примут. Нет, я не могу поехать домой. И все же я должна как-то вытащить Тео из Германии. Мы не можем оставаться здесь.

Скрежет металла выдергивает меня из мыслей. Цирк наполнен звуками с самого раннего утра: смеются и спорят по дороге на тренировку артисты, рабочие чинят вагончики и всякую технику, животные протестующе скулят. Когда-то — если бы я, конечно, могла задуматься о таком в прежние времена — я подумала бы, что работа в цирке — это весело. Но веселым кажется только представление, за тщательно выверенной хореографией стоит тяжелая работа. Даже здесь, на зимовке, куда работники цирка приезжают вроде бы отдыхать, все встают перед рассветом, чтобы помочь с уборкой и готовкой, а потом тренируются, минимум по шесть часов в день.

Я неохотно встаю и кладу Тео в колыбель. Его глаза следят за мной, пока я умываюсь в раковине. Застилаю постель, проводя руками по постельному белью, которое хоть и гораздо грубее тех прекрасных простыней в особняке, но все же в сто раз лучше всего, на чем мне приходилось спать с тех пор, как я покинула отчий дом. Я переехала сюда через день после своего появления в цирке. Это длинная комната, кровати в ней расставлены, как и положено в общежитии, в два ряда. Здесь почти никого нет, большинство уже ушли на тренировку или помогают с домашними делами. Я быстро одеваюсь и иду к двери вместе с Тео. Я не хочу показаться ленивой. Я должна усердно работать, чтобы заслужить свое место здесь.

Я отношу Тео к передней части помещения, где несколько малышей играют, сидя на земле. Скрепя сердце я передаю его Грете, она прижимает его к себе, щекочет его под подбородком, отчего он начинает смеяться. Во мне просыпается ревность, и я еле сдерживаюсь, чтобы не схватить его обратно. Мне до сих пор не нравится делить его с кем-то.

Я заставляю себя уйти и направляюсь к тренировочному залу. Зима потихоньку начинает отступать. Воздух уже не такой кусачий, и снег начал таять, от чего земля становится грязной и пахнет болотным мхом. Весело щебечут птицы, занятые поиском семян. Когда погода позволяет, по вечерам, пока не стало слишком темно, я прогуливаюсь с Тео вокруг владений цирка, мимо тренировочного зала к зверинцу, где содержат тигра, львов и других животных, они кажутся такими неуместными на фоне снежного пейзажа с соснами, как персонажи, которых перенесло сюда из другой книжки. В цирке есть бесконечное количество мест, которые можно исследовать: от рабочих зданий, где машины стирают белье, до цирковой улочки, где репетируют некоторые из клоунов.

Я приближаюсь к тренировочному залу и останавливаюсь, стараясь унять свой ужас. Я тренируюсь с Астрид каждый день, но до сих пор так ни разу и не отпустила гриф и не полетела. Каждый день я готовлюсь к тому, что она сдастся и велит мне уйти. Но она просто повторяет: «Приходи завтра».

Она до сих пор не выставила меня за дверь. Но вместе с тем она относится ко мне как к досадному неудобству, дает понять, что предпочла бы, чтобы меня здесь не было, и просто терпит меня. Я снова и снова ломаю голову, чем я могла вызвать такую неприязнь. Это потому что я новенькая и мне не хватает таланта? И все же, она не всегда такая высокомерная. Несколько дней назад, когда я пришла, она дала мне маленькую коробочку. Внутри были аккуратно сложенная одежда для меня и Тео. Все внесли свой вклад. Доставая выцветшие чепчики и носочки и не единожды штопанные блузки для меня, я была тронута не только щедростью работников цирка, которые и сами были сильно ограничены в средствах, но также щедростью самой Астрид, которая позаботилась о том, чтобы собрать все это. Возможно, она все-таки не хотела, чтобы мы уходили.

Однако вчера, когда я подходила к тренировочному залу, я услышала, как они с герром Нойхоффом тихо переговариваются.

— Я делаю все, что могу, — сказала Астрид.

— Ты должна делать больше, — возражал герр Нойхофф.

— Я не могу ничего сделать, пока она не научилась отпускать гриф, — с нажимом сказала Астрид. — Нам нужно найти кого-то еще, прежде чем надо будет выезжать в тур.

Я ушла, мне не хотелось знать, что меня ждет, если договор не удастся выполнить. Изначально я сказала, что постараюсь стать лучше за две недели. Но время прошло, и я вдруг осознала, что хочу оставаться здесь и продолжать попытки. И не только потому, что мне некуда пойти.

Захожу в зал и удивляюсь, увидев Астрид на месте, где обычно стою я. Я опоздала? Морально готовлюсь к тому, что она сейчас будет ругать меня. Однако она хватает гриф и прыгает.

— Оп! — Герда начинает качаться с другой стороны, чтобы поймать ее. В моем горле образуется странный комок, когда я смотрю на то, как Астрид работает с кем-то другим. Но теперь я вижу, как ей этого не хватало, как ей необходим воздух. Она, должно быть, ненавидит меня за то, что я заняла ее место.

Герда отправляет Астрид обратно, затем раскачивается, чтобы попасть на свою платформу.

Астрид взлетает высоко, она, как наездник, укрощающий дикого зверя, изгибает трапецию, как ей угодно. Она крутится: то используя лодыжки, то на одном колене, едва касаясь трапеции, в которую я всегда вцепляюсь изо всех сил. Герда смотрит на Астрид безразлично, почти неприязненно. Ни она, ни другие женщины не любят Астрид. Уже в первые дни пребывания здесь я слышала шепотки: их возмущало то, что Астрид вернулась и забрала место Герды в самом важном номере воздушных гимнастов, в то время как они работали над этим много лет подряд. Еще они возмущались ее романом с Петром, одним из немногих достойных мужчин, которые остались в цирке после начала войны. Девушки там, в общежитии, точно такие же: язвят и шепчутся друг о друге. Почему мы так жестоки друг с другом? Не понимаю. Разве нам мало тех трудностей, которые дает нам жизнь? Но даже если Астрид и замечает их холодность, кажется, она не придает этому значения. А, возможно, они ей просто не нужны. Я вот ей определенно не нужна.

— Она великолепна, не правда ли? — спрашивает низкий голос. Я не слышала, как подошел Петр. Мы тихо стоим, наблюдая за тем, как Астрид раскачивается все выше. Когда он смотрит на нее, его глаза как будто светятся. Его дыхание слегка замирает, когда она подбрасывает себя в воздух или крутится — и не один или два, а все три раза. Она кружится, побеждая силу притяжения.

Но потом она внезапно падает вниз на огромной скорости. Петр делает шаг вперед, затем останавливается, не в силах помочь ей. Он быстро дышит, а Герда, которая в этот момент качнулась к ней, хватает ее за лодыжку, успевая поймать ее до того, как она начала падать на землю.

— Тройное сальто, — говорит он, оправляясь от страха. — Лишь несколько людей в мире способны на это. — Он пытается показаться равнодушным, но у него на лбу выступил едва заметный пот, теперь же его лицо расслабилось от облегчения.

— Она невероятная, — отвечаю я голосом, полным восхищения. В этот момент я не просто хочу быть как она — я хочу быть ей.

— Вот только бы она не подвергала себя такой опасности, — говорит Петр едва слышно, так что я не понимаю даже, должна ли я была это услышать.

Астрид возвращается на платформу и спускается к нам по лестнице. Ее кожа покрыта потом, но лицо сияет. Они с Петром смотрят друг на друга с таким голодом, что мне неловко находиться рядом, хотя они были вместе всего несколько часов назад, судя по тому, что ее кровать в общежитии пустовала всю ночь.

— Готова? — спрашивает она, не отводя глаз от Петра. Как ни странно, она все еще помнит, что я здесь.

Я киваю и отправляюсь к лестнице. Человек шесть или около того репетируют: крутят обручи, делают сальто, ходят на руках. Мое расписание занятий с Астрид не изменилось с первого дня: тренировка с семи до пяти, с небольшим перерывом на перекус. Думаю, я стала лучше. Но несмотря на это, я так и не смогла отпустить гриф и полететь. Это не значит, что я не пыталась. Я бесконечно раскачиваюсь на трапеции, чтобы сделать руки сильнее. Вишу ногами кверху, пока кровь не приливает в голову, лишая меня возможности думать. Но отпустить перекладину я не могу, а без этого — Астрид повторяла это вновь и вновь — не будет номера. Мы начинаем с движений, которые мы уже тренировали раньше, я качаюсь на руках, затем вишу на согнутой ноге и на лодыжках.

— Следи за руками, даже когда они за твоей спиной, — командует Астрид. — Это не просто представление. В театре все двухмерное, как на картине. Там зрители видят только то, что спереди. Но в цирке зрители вокруг нас, мы для них как скульптура. Пусть это будет изящно, как в балете. Не борись с ветром, подружись с ним.

Все утро мы ходим вокруг да около, не приступая к тому, чего я так боюсь.

— Готова? — спрашивает, наконец, Астрид после перерыва. Я не могу больше избегать этого. Поднимаюсь на лестницу, к площадке, Грета идет за мной, становится рядом.

— Ты должна отпустить перекладину, когда будешь в самой высокой точке, — кричит Астрид с другой платформы. — А затем, всего через секунду, я поймаю тебя, когда ты будешь снижаться. — Все это мне понятно, но я прыгаю и точно так же, как и раньше, не могу отпустить перекладину.

— Все бесполезно, — говорю я вслух. Раскачиваясь, я успеваю ухватить взглядом горизонт, который виден из одного из огромных окон тренировочного зала. Там, за холмами, дорога из Германии, путь к безопасности и свободе. Вот бы мы с Тео могли просто раскачаться и улететь отсюда. В голове вдруг возникает мысль: поехать с цирком во Францию. Подальше от Германии, там мы с Тео сможем сбежать куда-нибудь, где будет безопасно. Но этого никогда не случится, если я не научусь отпускать перекладину.

— Ты уже все, да? — спрашивает Астрид, когда я возвращаюсь обратно на платформу. Она старается, чтобы ее голос звучал ровно, как будто я ее уже настолько разочаровала, что это нельзя сделать снова. Но я слышу этот слабый оттенок грусти где-то в глубине ее голоса. Выходит, в глубине души она отчасти думает, что я могу справиться — что делает мой провал еще ужаснее.

Я смотрю в окно еще раз, моя мечта о побеге с Тео как будто удаляется от меня. Цирк — это наш билет из Германии — или станет им, если я справлюсь.

— Нет! — выпаливаю я. — Я хочу попробовать еще раз.

Астрид пожимает плечами, как будто она уже потеряла на меня надежду.

— Как знаешь.

Когда я прыгаю, Астрид тоже срывается с другой платформы и качается на ногах.

— Оп! — зовет она. В первый раз я не отпускаю.

Во второй раз Астрид раскачивается выше, приближаясь ближе мо мне.

— Сделай же это! — приказывает она. Я вспоминаю вчерашний разговор Астрид с герром Нойхоффом и понимаю, что время подходит к концу.

Сейчас или никогда. Все зависит от этого.

Я долго смотрю в глаза Астрид, и в этот момент я доверяю ей полностью.

— Сейчас! — командует она.

Я отпускаю перекладину. Закрыв глаза, я мчусь в пространстве. Забывая все, чему научила меня Астрид, я развожу руки и ноги в разные стороны, от чего начинаю падать быстрее. Падаю к ней навстречу, но я слишком низко. Она не успевает поймать меня, и я камнем падаю вниз. Теперь ничто не разделяет меня с землей, которая становится все ближе во время падения. В этот миг я вижу Тео и переживаю, кто же позаботится о нем, когда меня не станет. Я раскрываю рот, но руки Астрид сцепляются вокруг моих лодыжек раньше, чем я успеваю закричать. Она меня поймала.

Но это еще не конец. Вишу головой вниз, беспомощно, как ягненок на заклание.

— Поднимайся, — велит она, можно подумать, это просто. — Я не смогу помочь тебе. Ты должна сделать это сама. — Я использую всю свою силу, чтобы подтянуться, борясь с силой притяжения, выполняю номер по самому впечатляющему поднятию корпуса в мире, и, наконец, хватаюсь за нее.

— Хорошо, теперь, когда я скажу «сейчас», я отправлю тебя обратно с полуповоротом, чтобы ты была лицом к грифу, — объясняет она.

Я леденею. Она ведь это не всерьез? Предлагать мне снова пролететь по воздуху к перекладине, которая находится так далеко, да еще и так быстро?

— Я не смогу.

— Ты должна. Сейчас!

Она швыряет меня в воздух, и перекладина встречается с моими пальцами. Крепко схватившись за нее, я понимаю, что теперь мне почти ничего не надо делать — она может направить меня так точно, как марионетку. Но мне все равно жутко.

Я добираюсь до платформы, ноги у меня трясутся, Герда помогает мне обрести равновесие перед тем, как надо будет спуститься с лестницы. Астрид, которая уже спустилась со своей стороны, ждет, пока Герда уйдет, а потом поднимается ко мне.

— Это было опасно, — говорю я, когда она подходит ближе. Я ожидаю, что она похвалит меня за то, что у меня, наконец, получилось.

Но она смотрит на меня пристально, и я подозреваю, что она злится на меня и накажет за паникерство.

— Твой брат, — говорит она. Гнев, который она скрывала раньше, кипит в ее глазах, неожиданно оказавшись на свободе.

Она застигла меня врасплох, неожиданно заговорив об этом.

— Я не понимаю…

Она не обсуждала со мной Тео с того самого первого дня, когда мы тренировались. Почему она спрашивает теперь?

— Дело в том, что я тебе не верю.

Она говорит сквозь зубы, ее ярость очевидна.

— Я думаю, ты лжешь. Тео не твой брат.

— Конечно же, он мой брат, — запинаюсь я. Почему у нее вдруг появились подозрения?

— Он на тебя совсем не похож. Мы дали тебе место здесь, а ты воспользовалась нами в своих интересах и лгала нам.

— Это не так, — протестую я.

Она продолжает, я ее не убедила.

— Я думаю, что у тебя были какие-то неприятности. Он твой незаконнорожденный сын.

Я отшатнулась от нее, не столько от хлестких слов, сколько от того, как близко она попала.

— Но ты же сама только что сказала, что он на меня совсем не похож.

— Значит, он похож на отца, — настаивает она.

— Тео не мой ребенок.

Я произношу каждое слово медленно и решительно. Как это тяжело — отрекаться от него, хотя это правда.

Она упирает руки в бедра.

— Как мне с тобой работать, если я не могу тебе доверять? — Она не ждет моего ответа. — Он не может быть твоим братом.

И тут она грубо сталкивает меня с платформы.

Я падаю, и в воздухе нет ни точки опоры, ни перекладины, за которую можно было бы ухватиться. Я открываю рот, чтобы закричать, но в легких не находится воздуха для крика. Это похоже на сон, в котором летаешь, с той лишь разницей, что мой полет направлен строго вниз. Теперь ни трапеция, ни тренировки не помогут мне. Я жду удара, боли и темноты, которые неизбежно последуют за ним. Сетка явно не рассчитана на то, чтобы удержать человека, летящего с такой скоростью.

Я приземляюсь на сетку, она трясется на расстоянии нескольких сантиметров от пола, так близко к нему, что я чувствую запах сена, лежащего под ней, и еще не выветрившегося навоза. Затем я подлетаю вверх, я снова в воздухе, сетка лишь отчасти погасила удар. Только на третий раз я приземляюсь на трясущуюся сетку, и она не подбрасывает меня вновь, но качается, как колыбель. Тогда я понимаю, что все закончилось.

Несколько секунд я лежу, пытаясь отдышаться и ожидая, что кто-то из других артистов придет мне на помощь. Но все исчезли, предчувствуя беду, а может, увидели, что происходит, и не захотели вмешиваться. В тренировочном зале остались только я и Астрид.

Я вылезаю из сетки, а затем иду к Астрид, которая уже спустилась с лестницы.

— Как ты могла? — спрашиваю я. Теперь моя очередь злиться. — Ты меня чуть не убила. — Я знаю, она меня не любит, но я никогда не думала о том, что она хочет мне смерти.

Она насмешливо улыбается.

— Я бы тоже была в ужасе. Не буду винить тебя, если ты уйдешь.

Я с вызовом поднимаю плечи.

— Я не уйду.

После того, что произошло, я ни за что не доставлю ей такое удовольствие.

В зал вбегает Герр Нойхофф, он слышал грохот, с которым я упала.

— Милая, ты в порядке? Вот ведь беда!

Увидев, что я в порядке, он делает шаг назад и складывает руки на поясе.

— Что случилось? Несчастный случай и вопросы, которые за ним последуют, — это не то, что мы сейчас можем себе позволить. Ты ведь это понимаешь, — говорит он, обращаясь к Астрид.

Я в нерешительности. Астрид косится на меня с беспокойством. Я могу рассказать ему ужасную правду о том, что она сделала. Но, возможно, он не поверит мне без явных доказательств. И что тогда это изменит?

— Я соскользнула, — вру я.

Герр Нойхофф кашляет, затем опускает руку в карман и достает таблетку. Я впервые вижу, чтобы он так делал.

— Вы болеете? — спрашивает Астрид.

Он отмахивается, словно говоря, что это не важно.

— Ты должна быть аккуратнее, — предупреждает он. — В два раза больше тренировок на этой неделе. Не начинай ничего нового, пока ты еще не готова. — Потом он поворачивается к Астрид. — Ты тоже не заставляй ее, если она не готова.

— Да, сэр, — говорим мы почти хором. Герр Нойхофф тяжелыми шагами уходит из зала.

Между мной и Астрид что-то происходит в этот момент. Я не сдала ее. Я жду, что она что-нибудь скажет.

Но она просто уходит.

Я следую за ней в раздевалку, и во мне закипает гнев. Что она мнит о себе, если позволяет себе так со мной обращаться?

— Как ты могла? — спрашиваю я, слишком разозленная, чтобы переживать о своей невежливости.

— Ну и уходи тогда, если все так плохо, — поддразнивает она. Я обдумываю этот вариант: возможно, стоило бы и уйти. Меня здесь ничто не держит. Я в полном порядке, и погода тоже уже наладилась, почему бы не взять Тео и не пойти в ближайший город, не подыскать себе какую-нибудь простую работу. Быть одной и без вещей и крыши над головой все же лучше, чем оставаться там, где тебе не рады. Я сделала так однажды, смогу сделать и снова.

Но я не могу это так просто оставить.

— Почему? — спрашиваю я. — Что я тебе сделала?

— Ничего, — фыркнув, признает Астрид. — Ты должна была понять, каково это — падать.

Значит, она планировала это. Ради чего? Не для того, чтобы убить меня: она знала, что сетка выдержит. Нет, она хотела напугать меня, хотела, чтобы я сдалась. Я снова задаюсь вопросом, почему же она так ненавидит меня. Просто потому, что гимнастка из меня ужасная и я никогда не справлюсь с номером? Я сделала то, что она просила, и отпустила перекладину. Нет, есть что-то другое. Я вспомнила, как ее глаза сверкали от гнева, когда она обвинила меня в том, что я лгу о Тео и своем прошлом. Ее слова точно отозвались эхом во мне: «Как мне с тобой работать, если я не могу тебе доверять?» Если я расскажу ей правду о своем прошлом, она, быть может, примет меня. Или же это окажется последней соломинкой, после чего она захочет, чтобы я ушла сейчас же и навсегда.

Я делаю глубокий вдох.

— Ты была права: Тео… не мой брат. — На ее губах играет улыбка, «я так и знала». — Но все не так, как ты думаешь, — быстро добавляю я. — Он еврей.

Самодовольное выражение спадает с ее лица.

— Как он у тебя оказался?

У меня нет причин доверять ей. Она ненавидит меня. Но я уже начала рассказывать.

— Я работала уборщицей на вокзале в Бенсхайме. — Я решила умолчать о той части истории, которая привела меня на вокзал — о своей собственной беременности. — И однажды ночью там остановился вагон. Он был набит младенцами, которых отняли у родителей. — Мой голос срывается, когда я вспоминаю, как они лежали на холодном полу вагона, доживали последние минуты своей жизни. — Тео был одним из них, — продолжила я и объяснила, как забрала его оттуда и убежала.

Когда я закончила, она пристально смотрела на меня несколько секунд, ничего не говоря.

— Выходит, то, что ты сказала герру Нойхоффу — ложь.

— Да. Теперь ты знаешь, почему я не могла ничего сказать.

Я всем телом чувствую облегчение от того, что смогла поделиться хотя бы частью истории с ней.

— Знаешь, уж кто-то, а герр Нойхофф бы понял, — говорит она.

— Я знаю, но я не сказала этого в самом начале… И не могу сказать сейчас. Пожалуйста, не говори ему. — Я слышу жалобный тон в собственном голосе.

— А что с Тео, ты просто схватила его и побежала? — спросила она.

— Да. — Я задерживаю дыхание, ожидая ее реакции.

— Это смело, — говорит она, наконец. Комплимент она делает крайне неохотно, больше как одолжение.

— Я должна была взять еще кого-нибудь, — отвечаю я. Грусть, которую я чувствую каждый раз, когда думаю о тех младенцах в поезде, переполняет меня и грозит перейти через все барьеры. — Там было так много детей. — Теперь, конечно, они все мертвы.

— Нет, если бы ты взяла больше, то привлекла бы внимание и не смогла бы убежать так далеко, как тебе удалось. Но почему ты просто не взяла ребенка и не пошла домой? — спросила она. — Твоя семья наверняка поняла бы твой поступок и помогла бы тебе.

Я хочу рассказать ей всю историю и объяснить, почему мои родители были так разгневаны. Но слова застревают у меня в горле.

— То, что я сказала о своем отце — это правда, — выдавливаю я, возвращаясь к этой лжи снова. — Именно поэтому я ушла, поэтому я и попала на вокзал.

— А твоя мать?

— Она не очень смелая. — Еще одна полуправда. — Кроме того, я не хотела подвергать их опасности, — добавляю я. Астрид спокойно смотрит на меня, и я жду, что она скажет об опасности для нее и всего цирка. Я рассказала ей о Тео, надеясь, что так она, возможно, будет готова принять меня. Но что, если все наоборот?

Снаружи раздается резкий грохот, чья-то машина затормозила, затем раздались незнакомые мужские голоса. Я поворачиваюсь к Астрид:

— Что это?

Однако она уже отвернулась от меня и побежала к дальней двери раздевалки, ведущей наружу.

До того, как я успеваю позвать ее, ближайшая дверь раздевалки распахивается настежь и из зала в раздевалку вваливаются два человека в форме, Петр идет вслед за ними.

— Офицеры, уверяю вас…

Я замираю, мои ноги каменеют. Это первые люди в форме, которых я видела с тех пор, как пришла из Дармштада, и это не обычные штуцполицаи, которых я видела на вокзале, а настоящие нацисты из СС^[18]. Они пришли за мной? Я надеялась, что мое исчезновение с Тео уже давно забыто. Но трудно представить, какие еще дела могли привести их в цирк.

— Фройляйн… — Один из мужчин, постарше, с седеющими висками, спрятанным под шапкой, делает шаг ко мне. Я молюсь, чтобы они забрали только меня. К счастью, Тео не со мной, но в безопасности. Но если его увидят…

В ужасе оборачиваюсь, пытаясь найти Астрид. Она придумала бы, что делать. Я делаю шаг, чтобы пойти за ней. Но глаза Петра, стоящего за мужчинами, сверкают. Он пытается предупредить меня о чем-то.

Когда офицер подходит ближе, я мысленно готовлюсь к аресту. Но он просто подходит, достаточно близко, с ухмылкой посматривая в глубокий вырез моего трико.

— Мы получили сообщение, — говорит второй офицер. Он моложе лет на десять, стоит позади, и ему, похоже, некомфортно стоять в тесной раздевалке. — О лице еврейской национальности, — добавляет он. Ужас пронзает меня, точно нож. Значит, они все-таки знают о Тео.

Мужчины начинают обыскивать раздевалку, открывая шкафы и заглядывая под столы. Они серьезно думают, что мы спрятали ребенка здесь? Я готовлюсь к вопросам, которые непременно последуют дальше. Но офицеры уходят в зал так же быстро, как вошли. В холодном поту я опираюсь на стол в раздевалке, меня трясет. Я должна добраться до Тео прежде, чем это сделают они, и бежать. Я направляюсь к двери.

Затем я вдруг слышу какой-то скрежет под ногами. Посмотрев вниз, я ухватываю взглядом Астрид под деревянными половицами. Она каким-то образом забралась в подпол. Что она здесь делает? Я опускаюсь на корточки, в нос мне ударяет резкий запах навоза и нечистот.

— Астрид, я…

— Тс-с-с!

Она свернулась в плотный комочек. И прячется.

— Что ты делаешь?.. — Я прерываюсь на полуслове, когда в комнату снова входит офицер постарше.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

18

(Нем. SS). Военные формирования национал-социалистической немецкой рабочей партии, «отряды охраны».