Рассказы о необычайном

Пу Сун-лин, 1707

Вот уже три столетия в любой китайской книжной лавке можно найти сборник рассказов Пу Сун-лина, в котором читателя ожидают удивительные истории: о лисах-оборотнях, о чародеях и призраках, о странных животных, проклятых зеркалах, говорящих птицах, оживающих картинах и о многом, многом другом. На самом деле книги Пу Сун-лина давно перешагнули границы Китая, и теперь их читают по всему миру на всех основных языках. Автор их был ученым конфуцианского воспитания, и, строго говоря, ему вовсе не подобало писать рассказы, содержащие всевозможные чудеса и эротические мотивы. Однако Пу Сун-лин прославился именно такими книгами, став самым известным китайским писателем своего времени. Почвой для его творчества послужили народные притчи, но с течением времени авторские истории сами превратились в фольклор и передавались из уст в уста простыми сказителями. В настоящем издании публикуются разнообразные рассказы Пу Сун-лина в замечательных переводах филолога-китаиста Василия Михайловича Алексеева, с подробными примечаниями.

Чудеса Второй девочки

Чжао Ван из Тэна вместе со своей женой был предан почитанию Будды^[147]. Они не ели ничего скоромного, ничего кровоточащего, и в селе за ними установилась репутация людей благонравных, хороших. Считалось, что у них есть кое-какие достатки.

У них была дочь, Вторая девочка^[148], отличавшаяся необыкновенною сообразительностью и красотой. Оба Чжао любили и берегли ее, как жемчужину. Когда ей исполнилось шесть лет, отец отправил ее к учителю заниматься вместе с ее старшим братом Чан-чунем. И вот она всего в пять лет уже твердо одолела «Пятикнижие»^[149].

Ее однооконником^[150] был некий студент Дин, имевший прозвание^[151] Цзы-мо, старше ее на три года. Он блистал литературным дарованием и развитием, отличался текучею подвижностью ума и нрава. Он эту девочку полюбил всей душой и сообщил об этом своей матери, прося ее домогаться его брака у семьи Чжао. Чжао согласия не дали, рассчитывая просватать дочь за кого-нибудь из видной семьи.

Так прошло некоторое время. Чжао были совращены в вероучение Белых Лотосов, и когда Сюй Хун-жу^[152] поднял свой мятеж, то вся их семья передалась на его сторону и стала, таким образом, преступниками.

Сяо-эр, Вторая девочка, понимала смысл в их книгах^[153], которые умела ловко толковать. Кроме того, стоило ей лишь раз увидеть, как делаются фокусы с бумажными солдатами и гороховыми лошадьми^[154], — как она уже овладевала этим искусством в совершенстве. У Сюя было шесть маленьких девочек, служивших ему, как ученицы учителю^[155], но Эр считалась самой лучшей, и за это ей удалось вполне овладеть его искусством. Отец же ее, Чжао, за заслуги дочери получил у Сюя значительную и ответственную должность.

В это время Дину исполнилось восемнадцать лет, и он уже гулял у тэнского бассейна^[156]. Несмотря на это^[157], он не давал своего согласия на просватанье, так как не мог забыть своей Сяо-эр.

Он тайком скрылся от родных и перебежал под знамена Сюя. Увидя его, девочка была очень рада, встретила его с необычайной для прочих торжественностью и лаской. В качестве высокодостойной ученицы Сюя она распоряжалась всеми войсковыми делами, выходила и возвращалась днем и ночью, когда хотела, так что отец и мать никаких ей преград ставить не могли.

Дин же виделся с ней по ночам. Она тогда прогоняла прочь солдат — и они оставались вдвоем до конца третьей стражи^[158].

Дин говорил ей шепотком:

— Знаешь ли ты, моя милая, зачем, собственно, я сюда пришел, каковы мои скромные-скромные мечты?

— Не знаю, — отвечала девочка.

— Я, видишь ли ты, не тщеславен, не рассчитываю, как говорится, «ухватиться за дракона»^[159]… Уж если я на то пошел, то, скажу начистоту, только ради тебя! Нет, милая, спасения в левых путях^[160]. Единственно, чего можно от них ожидать, — это только гибели. Ты ведь, милая моя, такая умница: неужели ты об этом не думаешь? Если б ты могла бежать отсюда за мной, то, уверяю тебя, дюймовое сердечко^[161] это не останется неблагодарным!

Совершенно растерявшись от подобных речей, девочка молчала. И вдруг у нее в уме совершенно прояснилось, и она как будто пробудилась ото сна.

— Убежать за спиной у родителей, — сказала она после долгого молчания, — бессовестно. Позволь мне сказать им об этом!

И она пошла к своим родителям, стала доказывать им, где настоящая выгода и где крах. Но Чжао ее не понимал.

— Наш учитель, — говорил он, — человек-бог. Какие могут быть у него превратности мыслей и заблуждения?

Девочка поняла, что доказать ему ничего не удастся. Тогда она сменила свою детскую прическу-челку на шиньон замужней женщины, извлекла двух бумажных змеев-коршунов, на одного села сама, на другого — Дин. Змеи издали свист ветра, взмахнули крыльями и полетели рядышком, словно птицы цзянь-цзянь^[162].

На рассвете долетели до Лайу^[163]. Тут девочка свернула коршунам шеи, и они вдруг съежились и упали. Тогда она их подобрала, а вместо них сделала двух ослов.

Они сказались там бежавшими от мятежа и наняли себе помещение. Выходить на люди они стали кое-как, не обращая на себя внимания и стараясь на наряды быть поскромнее.

У них был недохваток в дровах и припасах, что приводило Дина в глубокое уныние. Пошел было он занять крупы у соседей, но никто не согласился дать ему ни меры. Эр же не проявила ни малейшего огорчения. Взяла лишь да заложила свои булавки и серьги, заперла дверь, уселась с Дином вместе и давай загадывать и отгадывать «загадки лампы»^[164].

Не то они принимались вспоминать из своих забытых книг и на этом поприще состязались, кто ниже, кто выше^[165]. Того, кто проигрывал, другой бил по руке сложенными двумя пальцами.

Их сосед с запада^[166], некто Вэн, был отважный человек по части «зеленого леска»^[167]. Однажды, когда он возвращался после набега домой, Эр сказала мужу:

— Раз мы богаты таким соседством, чего нам тужить? Возьмем у него в долг тысячу серебром… Даст он нам, как ты полагаешь?

Дин сказал, что это трудновато допустить.

— А я так заставлю его, знаешь, с радостью нам эти деньги внести! — сказала Эр.

И с этими словами она схватила ножницы и вырезала из бумаги фигуру Судного Чина. Затем поставила ее на пол и накрыла куриной клеткой. Сделав все это, она схватила Дина за руку и полезла с ним на кровать.

Разогрели запасенное вино и стали рыться в «Чжоуских церемонных статутах»^[168] для чарочной конституции^[169]. Говорили наобум: такая-то книга, лист, строка — и тотчас же принимались вместе искать. Тот, кому попадались знаки с боковиком^[170] еды, воды, укисания, — пил. Тот же, кто натыкался прямо на вино, — пил вдвое.

Эр сразу же наткнулась на «Виночерпия»^[171]. Дин тогда взял большую чару, налил ее дополна и заторопил Эр выпить ее до дна. Эр произнесла тоном заклятия:

— Если удастся извлечь эти деньги, ты, сударь, пусть набредешь на главу выпивки!

Дин раскрыл книгу и нашел главу о «Черепаховоде»^[172].

— Вот и вышло, — засмеялась Эр.

Накапала вина и передала Дину. Тот не соглашался и не уступал.

— Нет, слушай, — говорила она, — ты теперь водяной воин^[173] и должен пить по-черепашьи^[174].

Только что они этак поспорили и пошумели, вдруг слышат, как в клетке кто-то крякает. Эр вскочила с кровати.

— Пришел, — вскричала она.

Раскрыла клетку, смотрит — а в мешке лежат огромные серебряные слитки, кусок за куском, заполнив все как есть пространство. Дин ошалел от радости, с которою не мог справиться.

Немного погодя нянька Вэнов с младенцем на руках пришла к ним поболтать и шепотком передавала, что вчера их барин только что вернулся и сидел, накрыв свечу, как вдруг земля под ним разверзлась, и до такой глубины, что не чуялось дна. И оттуда вдруг вылез Судный Чин^[175]. Вылез и сказал:

— Я один из управляющих подземного дворца. Бог и повелитель Тайской горы^[176] на совещании с властителями темного царства набрел на злостный лист «жестоких гостей»^[177]… Придется им поставить тысячу серебряных лампад, по десяти ланов^[178] весом каждая. Если ты дашь денег на сотню, то грехи твои и преступления могут быть вычеркнуты.

— Хозяин наш, — продолжала рассказывать нянька, — перетрусил, испугался, бросился зажигать курильные свечи, бить ему лбом о пол и молиться. Затем покорно и благоговейно поднес ему тысячу серебром. Тогда Судный Чин как-то незаметно влез обратно в землю, которая тут же замкнулась.

Муж и жена, слушая все это, притворно покрикивали, выражая свое крайнее изумление.

После этого происшествия они стали прикупать себе то корову, то лошадь. Стали заводить прислугу и оборудовали себе целый большой дом.

Один из местных негодяев, высмотрев все их богатства, стакнулся с такими же беспутными парнями, вместе с ними перелез к Динам через забор и начал их грабить. Муж с женой не успели еще очнуться ото сна, как уже грабители, с пуками горящей соломы в руках, наводнили всю комнату. Двое из них схватили самого Дина. Жена, как была, голая вскочила и, тыча в злодеев пальцем, словно пикой, закричала:

— Стой, стой!

И все тринадцать воров стали, одеревенев, с высунутыми языками. Вид у них был глупый-преглупый, словно то были не люди, а деревянные идолы.

Тогда только молодая надела штаны^[179] и слезла с кровати. Затем она крикнула и собрала всех слуг, велела им скрутить за спину грабителям руки, одному за другим, и вынудила принести повинную, говоря все как есть начистоту.

Она стала их теперь корить.

— Послушайте, — говорила она, — к вам издалека пришли люди спрятать, как говорится, свою голову в ручьи и долы. Пришли и рассчитывали встретить здесь помощь и поддержку. К чему же такое безжалостное бесстыдство? Бывает ведь, что человеку становится иногда очень и очень трудно, но тем, кому приходится туго, никто не мешал бы об этом просто сказать нам… Разве мы какие-то скопидомы, скряги, кулаки? За такие действия вас, шакалы, волки вы этакие, следовало бы по всей справедливости всех казнить… Только вот что, я не могла бы этого вынести! Так вот, пока что я вас отпущу, а уж если еще раз попадетесь, не помилую.

Воры поклонились Эр в ноги, поблагодарили и ушли.

Через некоторое время Сюй Хун-жу попался. Оба Чжао с сыном и невесткой были казнены. Студент взял с собой серебра и пошел выкупать малолетнего Чанчунева сына. Выкупил и принес его домой. Мальчику было три года. Дин стал воспитывать его, как свое собственное детище, под своей же фамилией, дав ему имя Чэн-тяо^[180]

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

147

…был предан почитанию Будды. — Как выясняется из дальнейшего, этот культ не имел ничего общего с философски-религиозным проникновением, а был всего лишь одною из форм предрассудочного суеверия.

148

…Вторая девочка… — Девочки в старом Китае чаще всего назывались порядковыми числительными (Первая девочка, Вторая и т. д.) с присоединением для посторонних фамильного имени (Чжан Первая, Ли Вторая и т. д.). Очень редко давались какие-либо причудливые имена (цветов, мотыльков, отливов бабочки и др.). Но гетеры, актрисы и поэтессы, а равно девушки, начитанные в литературе (редкость в старом Китае), всегда имели свое особое имя и прозвание в противоположность массам неграмотного женского Китая, которым не полагалось выходить и быть известными за порогами своей патриархальной сатрапии.

149

Священное «Пятикнижие» конфуцианцев заключает в себе «Ицзин» — гадательную и философскую «Книгу перемен», книгу песен и гимнов — «Шицзин», книгу исторических преданий — «Шуцзин», летопись удела Лу, составленную Конфуцием, — «Чуньцю» и трактат о церемониале и благочинии — «Лицзи». Вся эта материя была далеко не по мозгам начинающим малышам, хотя они перед этими пятью усваивали еще четыре книги («Сы-шу» — «Четверокнижие») самого Конфуция и о нем его учеников и последователей. Поэтому вся эта масса текста вместе с элементарным, непосредственно примыкающим к нему комментарием усваивалась наизусть, без особых пояснений вплоть до возраста, когда ключ к разумению отыскивался из общего развития ребенка. Конечно, отметить столь раннее одоление китайской Библии маленькою ученицей следовало как явление исключительное.

150

Ее однооконником… — то есть товарищем по школе, сидевшим, так сказать, вместе у света для чтения книг.

151

…имевший прозвание… — Как мальчик, перед которым открывалось общение с очень многими людьми, — обратно девочке, в будущем всего лишь гаремной затворнице, он имел не только имя, но и прозвание, данное тут же в школе.

152

Сюй Хун-жу — один из первых главарей Белых Лотосов.

153

…понимала смысл в их книгах… — то есть в литературе суеверных и фантастических преданий, талисманов, рецептов и т. д., которые распространялись среди сектантов.

154

…с бумажными солдатами и гороховыми лошадьми… — Бумага вообще играет большую роль в китайской симпатической магии. Элементарным ее проявлением надо, кажется, считать всем известные фигуры, деньги, вещи и т. д., вырезанные, выклеенные из нее и употребленные как спутники умершего в его могилу. При сожжении они незримо превращаются в реальные фигуры и предметы и служат ему в его загробной, материалистически понимаемой жизни. Оживление картонных фигур руками колдуна — обычный сюжет китайского народного предания.

155

…служивших ему, как ученицы учителю… — Китайский этикет выработал строжайшую систему повиновения учителю и обращения с ним, очень сильно напоминающую сыновнее благочестие, являющееся основной добродетелью патриархального Китая.

156

…гулял у тэнского бассейна. — то есть вступил как успешный кандидат в списки учеников уездного училища конфуцианцев, имевшее при храме Конфуция бассейн особой формы, завещанный классическим преданием.

157

Несмотря на это… — несмотря на то что ему как молодому талантливому ученому сватали наперерыв наилучших девиц.

158

…до конца третьей стражи. — До часа ночи.

159

…«ухватиться за дракона»… — Историческое предание рассказывает, что, когда первый государь второй династии Хань (с 25 г. н. э.) взошел на престол, один из наиболее преданных ему сподвижников выступил с такою речью. «Государь, — сказал он, — те, что пошли за вами, бросив родных, бросив свою насиженную землю, и ринулись за вас среди стрел и камней, — все эти люди определенно рассчитывают ухватиться за чешую дракона или же прильнуть к перу феникса для выполнения своих планов и мечтаний». Отсюда фигурное выражение «ухватиться за (собственно, „дотянуться до…“) дракона», в смысле искания честолюбивых людей у сильных мира сего.

160

Нет, милая, спасения в левых путях. — То есть еретических, изуверски фанатических.

161

Дюймовое сердечко — самая сердцевина, так сказать, сердца. Читаем у поэта: «Мои думы о тебе нельзя тебе послать: / Они только тут, в этом дюйме сердца!» Или у другого: «Древность тысячи лет в изящном слове, / Ее светлое, ее темное понимает дюйм сердца».

162

Цзянь-цзянь — фантастическая птица, описываемая древним словарем изжитых старинных слов «Эр я». Она не летает иначе, как соединив свои крылья с подругой.

163

Лайу — название одного из уездов губернии Шаньдун.

164

…отгадывать «загадки лампы». — то есть вечерние развлечения в виде загадок. Кроме типов, известных европейским народам, китайская загадка начетчиков превращается в иероглифические шарады, остроумием своим настолько же превышающие все известное в этом роде, насколько китайская письменность сообщает языку раздвоение на литературный и разговорный, этим самым уже приготовляя целую сеть загадок и каламбуров. В отличие от европейских эти шарады могут быть сочиняемы более или менее остроумными людьми буквально из каждого слова.

165

…кто ниже, кто выше. — Как указано выше, вся китайская Библия усваивалась главным образом памятью, которая с течением времени могла и изменить, хотя обыкновенно не дальше несущественных деталей.

166

Их сосед с запада… — Китайцы не любят обозначений при посредстве левой и правой стороны, но точно ориентируются по странам света. Поэтому в их поэзии европейцу странно встречать такие выражения: «Надпись к востоку от кресла», «Рву на южном прудке лилии», «Живу беспечно в северном подворье» и т. д. Еще страннее фразы разговорного языка: «Эй, слепой, к востоку иди, слышишь?», «Прибей-ка этот гвоздь севернее», «Я живу к югу от дороги» и др.

167

…по части «зеленого леска». — То есть горный грабитель. Горы Зеленой рощи были очагом повстанческих орд в смутное время начала I в. н. э.

168

…в «Чжоуских церемонных статутах»… — «Чжоули», древняя книга, считавшаяся классической, но не в составе «Пятикнижия», почему герои рассказа могли ее и не знать наизусть. Многие же знали ее как входящую в состав тринадцати классических книг позднейшего периода.

169

…для чарочной конституции. — То есть для положений о наказаниях для погрешающего в том или ином условленном пункте. Наказуемый пьет, напивается и становится предметом общих насмешек.

170

Боковик — детерминатив, определитель, указывающий приблизительно основную группу понятий, в которую входит данное слово: например, стол, груша, топорище — к группе «дерево» с ее характерным боковиком; печаль, радость, мечты, планы — к группе «сердце» и т. д. С боковиком еды пишется и слово «пить» (инь); с боковиком воды — «вино» (цзю); с боковиком укисания — все слова, называющие вино.

171

«Виночерпий» — название одной из глав в «Чжоуских статутах», по которым производится гадание выпивающих.

172

Черепаховод — тоже один из древних персонажей, помеченных в вышеназванной книге.

173

…ты теперь водяной воин… — в царстве царя драконов.

174

…должен пить по-черепашьи. — Из истории знаменитых китайских древних пьяниц известны, например, следующие пьяные изуверства: «пить как бес», то есть ночью без свечей; «пить с пониманьем», то есть во время выпивания петь похоронное и рыдать; «пить по-тюремному», то есть обнажить голову и стать всем в кружок; «пить по-черепашьи», то есть завернуться в ковер, вытянуть шею и пить. Выпив, снова съежиться и уйти в ковер; «пить по-журавлиному», то есть выпить чарку и лезть на дерево. Слезть и пить снова; и т. д.

175

Судный Чин — это древнее название употребляется для обозначения исполнительных органов подземного правосудия. В руках этого судьи власть над душою грешника. Он изображается в китайском талисманном искусстве как страшного вида военный или гражданский чиновник с вытаращенными от гнева глазами и поднятой ногой — поза для страшного удара мечом по бесу, искушающему человека. Бесы стараются всячески его умилостивить, а грешники — умолить о защите и предстательстве. В этом образе слилось вообще много разных верований, он эклектичен, но для народа ясен как заклинатель и укротитель бесов, а потому действительнее любого божества.

176

Бог Тайской горы (Тайшань) заведует подземным судилищем, распределяя награды и наказания всем мертвым.

177

…«жестоких гостей»… — то есть грабителей.

178

…по десяти ланов… — около фунта.

179

…молодая надела штаны… — Женщины из простонародья в Китае не носят юбки или надевают их редко.

180

Чэн-тяо. — смысл имени мальчика: «Продолживший линию моих жертв предкам», то есть усыновленный.