Рассказы о необычайном

Пу Сун-лин, 1707

Вот уже три столетия в любой китайской книжной лавке можно найти сборник рассказов Пу Сун-лина, в котором читателя ожидают удивительные истории: о лисах-оборотнях, о чародеях и призраках, о странных животных, проклятых зеркалах, говорящих птицах, оживающих картинах и о многом, многом другом. На самом деле книги Пу Сун-лина давно перешагнули границы Китая, и теперь их читают по всему миру на всех основных языках. Автор их был ученым конфуцианского воспитания, и, строго говоря, ему вовсе не подобало писать рассказы, содержащие всевозможные чудеса и эротические мотивы. Однако Пу Сун-лин прославился именно такими книгами, став самым известным китайским писателем своего времени. Почвой для его творчества послужили народные притчи, но с течением времени авторские истории сами превратились в фольклор и передавались из уст в уста простыми сказителями. В настоящем издании публикуются разнообразные рассказы Пу Сун-лина в замечательных переводах филолога-китаиста Василия Михайловича Алексеева, с подробными примечаниями.

Царица Чжэнь

Лочэнский Лю Чжун-хань был с детских лет туп, но к книгам питал любовь эротомана. Он вечно запирался, предавался своим трудам с остервенением, совершенно не общаясь с людьми.

Однажды, когда он таким образом занимался, вдруг до него донеслись какие-то необыкновенные ароматы, которые наполнили всю его комнату. Еще минута, и послышались звуки дорогих брелоков в самом многообразном хаосе. Лю с изумлением оглянулся и увидел, что к нему входит красавица, у которой шпильки головного убора и серьги сияют и переливаются всеми цветами. За нею свита — и все как есть одеты в придворные платья с украшениями.

Лю, в испуге и удивлении, пал на землю. Красавица стала его поднимать.

— Как это так, — спросила она, — ты был такой сначала гордый, а потом вдруг стал таким раболепным?

Лю все более и более трепетал и пугался.

— О небесная фея, — бормотал он, — из каких ты мест? Я ведь не имел случая ни поклониться тебе, ни знать тебя! Когда же, скажи, до настоящего времени успел я тебя оскорбить?

— Давно ль, скажи, расстались мы, — улыбалась ему в ответ фея, — чтоб уж так помутнеть и потускнеть воспоминанию? Разве это не ты был тот, который — помнишь, тогда? — сидя с важным и серьезным видом, точил кирпичину?

И вот разложили парчу и кожу, поставили в яшмовых сосудах напитки, и фея торопливо усадила Лю, стала с ним пить и говорить с ним о делах нынешних и древних. И то, что она говорила, было так глубоко и так метко, до того необычно, что Лю, весь растерянный, смущенный, не знал, что ему ответить.

— Я только что успела, — сказала красавица, — съездить к Яшмовому озеру^[134], разок там попировать. Через сколько же рождений ты успел пройти, чтобы твой острый ум мог так окончательно отупеть?

С этими словами она велела служанке густо отварить настой из хрусталя и поднести Лю. Лю принял и стал пить. И вдруг, выпив, он почувствовал, как его ум и душа раскрылись и прониклись.

Затем настал уже темный вечер. Все служанки удалились. Фея затушила свечу, разложила постель, и по всем кривым пошла до пределов их радостная любовь.

Еще не рассвело, как девушки свиты уже вновь собрались. Красавица поднялась, но ее роскошный наряд был такой же, как вчера, и прическа оставалась совершенно законченной, так что она и не приводила ее снова в порядок.

Лю, влюбленный, весь приникнув к ней, с неотступным усердием старался выпытать у нее, как ее фамилия, как имя.

— Сказать, что ж, ничего, можно, — отвечала фея. — Боюсь только, как бы не усугубить твоих недоумений. Моя фамилия Чжэнь^[135]. Ты же — потомок Гун-ганя, который в те времена из-за меня совершил преступление и пострадал. Этого моя душа, скажу по совести, вынести не могла, и вот наше сегодняшнее свидание вызвано, между прочим, моим желанием отблагодарить тебя моим глупым чувством.

Лю спросил, где теперь Вэйский Вэнь^[136].

— Пэй^[137], — сказала она, — не более как самый обыкновенный сынок своего разбойника-отца^[138]. Мне приходилось по нескольку лет бывать среди веселящихся и беспечных людей, принадлежавших к богатой знати; так вот, я иногда встречалась с ним, но не останавливала на нем внимания. Его, видишь ли, в свое время из-за А-маня^[139] долго держали в темном царстве^[140]. Я ничего более о нем не слыхала. Напротив того, Чэньский Сы^[141] стал теперь книжником у Владыки^[142]. Раз как-то я его видела.

Вслед за этими ее словами тут же появилась колесница с драконами, которая остановилась среди двора. Царица подарила Лю коробку из яшмы, сделала прощальное приветствие и взошла на колесницу. Тучи подняли ее, заволокли туманы… Она исчезла.

С этого времени литературная мысль Лю сильно развилась. Однако, охваченный воспоминанием о красавице, он весь застыл в думе и имел вид помешанного. Прошло так несколько месяцев, и он стал все более и более близиться к смертельному истощению. Мать его не понимала, где тому причина, и только горевала.

Дома у них была старуха-прислуга. Вдруг она как-то говорит Лю:

— Барин, да нет ли уж у вас кого на мысли, и очень даже?

Ее слова кое-как попадали в цель, и Лю не мог скрыть.

— Гм! Да, да! — отвечал он.

— Вы, барин, напишите-ка, как говорится, футовое письмецо^[143], а я сумею его передать и доставить!

Лю в радостном волнении сказал:

— У тебя есть необыкновенный дар… А я до сего времени был темен, как говорили раньше, в «приметах людей». Если же ты действительно сумеешь это сделать, я не позволю себе этого забыть.

С этими словами он сложил письмо, надписал конверт, передал старухе, и та сейчас же ушла.

Вернулась она лишь к полуночи.

— Обошлось счастливо, — сказал она, — дело я не попортила. Только что это, значит, я вхожу в ворота, как привратник, думая, что я ведьма, хотел меня связать, но я достала ваше, барин, письмо, и он понес его. Через самое короткое время мне крикнули войти. Госпожа тоже, знаете, все вздыхает, а сама говорит, что не может снова с вами свидеться; впрочем, она готова была написать вам ответ, да я сказала, что барин наш так извелся и исхудал, что одним словечком его вряд ли излечишь. Госпожа слегка задумалась, потом бросила кисть и сказала мне: «Вот что — будь добра сначала передать господину Лю, что я сейчас же пришлю ему красивую жену». Перед тем как мне уйти, она еще наказала мне, что все то, о чем сейчас была речь, — думы сотен лет и что только тогда эти расчеты могут длиться вечно, если мы не посмеем легкомысленно о них болтать.

Лю был очень рад этому и стал поджидать. На следующий день действительно появилась какая-то старая нянька, а с ней за руку девушка. Обе прошли к матери Лю. Девушка была с лица такой красоты, что после нее выбрось весь мир. Старуха назвалась фамилией Чэнь, а девушка оказалась ее родной дочерью по имени Сы-сян. Чэнь выразила желание посватать дочь в жены. Матери Лю девушка понравилась, и она начала переговоры о браке. При этом старуха не требовала никаких денег, а спокойно себе сидела и ждала, пока не окончатся все церемонии, а затем удалилась. Один только Лю, зная в глубине души, что тут есть что-то необыкновенное, как-то потихоньку спросил у жены, как она приходится той самой госпоже.

— Я, — ответила жена, — бывшая певица из Медного Феникса^[144].

Лю выразил подозрение, что она бес.

— Нет, — отвечала она на это. — Я вместе с госпожой включена была уже в списки бессмертных, но, по случайному проступку, мы были свергнуты и упали среди людей. Госпожа теперь уже снова на прежнем месте, а мой срок изгнания еще не истек. Госпожа упросила небесных распорядителей дать ей временно меня в услужение, с тем чтобы в ее воле было оставить меня или отпустить. Поэтому-то мне и удалось постоянно служить у ее постели и у стола.

Однажды явилась какая-то слепая старуха, которая вела на веревке желтую собаку и просила милостыню в доме Лю, причем пела простые песни под аккомпанемент кастаньет. Жена Лю вышла поглядеть. Не успела она еще как следует стать, как собака сорвалась с веревки и стала ее кусать. В испуге молодая женщина бросилась бежать. Смотрят — ее шелковое платье все оборвано. Лю погнался за собакой с палкой и стал ее бить. Та рассвирепела еще больше и бросилась рвать висевшие куски ткани, так что платье в мгновение ока было искромсано и изжевано, словно пенька. Слепая старуха ухватила собаку за шерсть на шее, привязала ее и увела.

Лю прошел к жене поглядеть, как она себя чувствует. Лицо ее от испуга еще не оправилось.

— Милая, — сказал муж, — ты ведь бессмертная фея, как же ты вдруг боишься пса?

— Ты, конечно, не знаешь, — отвечала она, — что этот пес — оборотень старого Маня^[145]. Он, видишь ли ты, злится на меня за то, что я не исполнила его приказания о так называемом разделении духов^[146].

Лю, услыша такие слова, выразил готовность купить пса и забить его палкой.

— Нельзя, — сказала жена. — То, что послал в наказание Верховный Владыка, как можно самовольно избивать?

Так она прожила два года. Все, кто ее видел, изумлялись ее красоте. Однако, как ни расспрашивали о ее происхождении, оно оказывалось весьма сильно облеченным в какую-то туманную неопределенность. И все подозревали в ней нечистую силу.

Мать обратилась с расспросами к Лю. Тот рассказал кое-что о ее необыкновенных историях. Мать сильно испугалась и велела ему отпустить ее. Лю не согласился. Тогда мать потихоньку от него разыскала колдуна. Тот пришел и стал ворожить во дворе. Только что он очертил на земле квадрат для алтаря, как женщина сказала с досадой:

— Я, собственно говоря, хотела, чтоб нам быть вместе до белеющих голов. А теперь, смотри, наша мать относится ко мне с подозрением, и, конечно, нам полагается расстаться. Если хотите, чтобы я ушла, то ведь это ж нетрудно, — неужели же меня могут выгнать все эти заклинания и ворожбы?

Она тут же навязала прутьев, развела огонь и бросила под крыльцо. В один миг дым застлал весь дом, так что даже сидевшие друг против друга потеряли один другого из вида. Слышен был только грохот, раскатывающийся, словно гром.

Затем дым исчез. Смотрят, а у колдуна из всех семи отверстий тела течет кровь и он мертв. Вошли в комнату, но молодой жены уже не было. Позвали было старуху-прислугу, чтобы ее расспросить. Та тоже девалась неизвестно куда. Лю тогда объявил матери, что старуха-то была лиса.

Примечания

134

…съездить к Яшмовому озеру… — Местопребывание царицы фей Си-ванму в горах Куньлунь, на далеком, по китайским представлениям былого времени, западе. Слева от ее дворца — Яшмовое озеро, справа — Изумрудная река.

135

Царица Чжэнь. — В основе рассказа лежит следующий исторический анекдот. Лю Чжэн, по прозванию Гун-гань, знаменитый поэт и генерал III в., отличался способностью спорить и возражать, отвечая без малейшего промежутка. Дело вышло так, что наследник престола выбрал его вместе с другими в компанию литературных талантов. И вот, сидя со своими учеными друзьями за вином и придя в особое умиление, царевич велел своей супруге, великой княгине, по девичьей фамилии Чжэнь, выйти и поклониться гостям. Большинство гостей пали наземь, и только один Лю посмотрел на нее как на обыкновенную женщину. Его схватили, хотели казнить, но заменили смерть ссылкой на принудительные работы — в качестве гранильщика камней. На двор гранильщиков зашел как-то сам император, увидел, что Лю сидит с важным видом за своей работой. «Что скажешь о камне?» — спросил государь. Лю, желая воспользоваться случаем, чтобы сказать о себе и оправдаться, стал на колени и отвечал: «Камень идет с утесов Цзинских гор. Он снаружи отливает всеми пятью цветами, а внутри таит самые знаменитые сокровища. Гранить его — ему сиянья не прибавить, резать его — ему линий вен не причтешь. Он держит в себе прямой и крепкий дух, который он воспринял от самой природы вещей. Однако его вены кривы и извилисты: они вьются и кружат, и им выпрямиться не удается!» Государь расхохотался и в тот же день простил Лю. («Прямой» чжэн — намек на имя Лю: Чжэн. «Вены» ли — то же слово, что ли «правда». «Извилистый» цюй — то же слово, что цюй «обида, кривда». То есть, переводя эту фразу на явную двусмыслицу, надо передать ее так: «Я, Чжэн, прям и тверд: такова моя природа. Однако моя правда вьется причудливой кривизной и все не может дождаться своего выпрямления».)

136

Вэйский Вэнь — государь (ди), называемый посмертным титулом Вэнь («Просвещенный») и начавший собою династию Вэй (220–265).

137

Пэй — Цао Пэй (Цао Пи) — так звали Вэнь-ди до его возвеличения.

138

…сынок своего разбойника-отца. — Цао Цао, отец Вэнь-ди, временщик и удачный воевода, употребил все свое умение и дарование исключительно на приобретение для себя и своего рода царского престола. Китайская литература и история считают его разбойником.

139

А-мань — его отец, Цао Цао, о котором только что шла речь.

140

…в темном царстве. — То есть в аду, где Цао Пэя держали как сына насильника и узурпатора Цао Цао.

141

Чэньский Сы — третий сын основателя династии Вэй Цао Цао по имени Цао Чжи (192–232). Его пожаловали титулом Чэньского великого князя, а после смерти присвоили титул Сы («Мыслитель»). Он является блестящим, может быть даже самым блестящим, представителем китайской музы и литературы для III в., в каковой области он достиг изумительного совершенства.

142

…книжником у Владыки. — Личным секретарем и хранителем печати у высшего божества, понимаемого, впрочем, скорее всего, схоластически как отражение земного порядка на небесах.

143

…футовое письмецо… — Китайцы писали сверху вниз, и письмо имело вид продолговатого узкого четырехугольника. Поэтическое выражение описывает письмо как «известие в фут длиной».

144

Башня Медного Феникса — одна из трех башен, построенных упомянутым выше не раз Цао Цао, который перед смертью своей отдал сыновьям распоряжение заточить в нее всех своих наложниц и гетер-певиц, поставив каждой по кровати в шесть футов длиной со спущенным зашитым пологом. Им должны были к обеду подавать мясо и вино. Каждое пятнадцатое число месяца они должны были перед пологом проявлять свое искусство. Это варварское завещание послужило темой для драматической и лирической поэзии Китая. // Таким образом, женщина хочет сказать, что она, в общем, принадлежит к одному и тому же гарему, что и царица Чжэнь, хотя находилась во владении не сына, а отца. Впрочем, она сейчас пояснит это в рассказе сама.

145

…оборотень старого Маня. — То есть А-маня, иначе говоря, все того же тирана Цао Цао.

146

…о так называемом разделении духов. — В числе своих предсмертных распоряжений Цао Цао отдал еще нижеследующее. Он велел все духи и вообще туалетные аксессуары разделить между его многочисленными женами. Тем же гаремным затворницам, которым нечего было делать, он велел учиться… башмачному ремеслу и кормиться на деньги, вырученные от продажи своих изделий.