Поэтический калейдоскоп XIX в.

Коллектив авторов, 2007

В сборник вошли стихи наиболее популярных дагестанских поэтов XIX века, которых объединяет тема свободолюбия.

Эльдарилав из Ругуджа

^{(1847–1884)}

Элъдарилав родился в с. Ругуджа (ныне Гунибский район) в семье бедняка.

Элъдарилав — певец любви и женской красоты. В его стихах звучат мотивы социального неравенства.

Сон

Аллах милосердный, всевышний владыка,

Что нынче за чудо привиделось мне.

Не каждому диво такое, поди-ка,

Дается, о боже, увидеть во сне.

Привычно сложив перед грудью ладони,

В молитве тебя я восславил, Аллах,

И вскоре заснул на просторном балконе,

И сон перенес меня прямо в Хунзах.

В чью саклю попал? О, луны озаренье!

Согласно закону, в положенный час,

Хунзахской водой совершив омовенье,

Я, стоя на бурке, читаю намаз.

Вдруг в комнату входит почтеннейший старец

Его борода, словно иней, бела.

А следом — таких я не видел красавиц —

Нарядная девушка в саклю вошла.

«Откуда ты родом?» — спросил старика я.

— «Весь век я в хунзахской живу стороне».

— «А девушка эта кто ж будет такая?»

— «Приходится девушка дочерью мне».

И вышел старик, сединой убеленный,

Оставив нас с девушкой наедине.

И девушку обнял я, страстно влюбленный,

Она отвечала взаимностью мне.

Я чуда такого не видывал, право,

Всех девушек краше она и милей,

Идет, как плывет, — настоящая пава,

А ликом — серебряных денег белей.

Поет ненаглядная, словно касатка,

А пляска ее — что хмельное питье.

И сердце мое замирает так сладко

От смеха, и танцев, и песен ее.

Душою и телом я весь в ее власти,

Пленительны чары ее волшебства.

Мы с нею, пылая, сгораем от страсти,

И кажутся музыкой наши слова…

Проснувшись, глаза протираю невольно,

С тревогой ищу продолжение сна.

Аллах милосердный, мне грустно и больно,

Не вижу я девушки. Где же она?

Горька для обманутых горечь обмана.

Я самый несчастный теперь человек.

Ужели все было проделкой шайтана?

Ах, если бы мог я проспать целый век!

Прости меня, господи, разве я волен

Забыть мной целованную во сне?

Как будто я ранен, как будто я болен,

Кто сварит лекарство целебное мне?

Прошу тебя, память, ты сердце не мучай,

От горя и так я почти не живу.

Какой удивительный, сказочный случай:

Влюбился во сне, не забыл наяву.

Зовут на обед, подают ли мне ужин,

Съезжаются ль гости из разных сторон —

Я к пище теперь, как больной, равнодушен,

И долго ко мне не является сон.

Но вот, запоздав, подойдет сновиденье,

И девичьи руки меня обовьют,

Земные достанутся мне наслажденья,

И станут часы быстротечней минут.

А днем я печален, как смертник на плахе,

И девушки не посещают мой дом…

О, если вам быть доведется в Хунзахе,

Запискою ей сообщите о том.

Смерть поэта

Своим соперникам на зависть,

Обрел известность я кругом —

Не потому, что я красавец

Или слыву весельчаком.

А потому, что пел сердечно

Я о любви в своих стихах.

И больше всех меня, конечно,

Ценили девушки в горах.

Я был в аулах наивысших

И в Темир-Хан-Шуре бывал,

Красавиц сказочных на крышах

В нарядах ярких я видал.

Ох, остроклювые чувяки

И дорогие хабало,

Владелиц ваших помнит всякий,

Как вспомнишь — на душе тепло.

Но в Чохе больше, чем где-нибудь,

Красивых видел я невест,

Влюбился там я в дочь наиба

Еще в минувший свой приезд.

И вот, должно же так случиться,

Письмо Мирзоев мне вручил.

Повелевает в Чох явиться

Наиб Инкава Исмаил.

А с ним я был не просто дружен,

Но дружен близко, видит бог,

И, как наиба, я к тому же

Его ослушаться не мог.

К Али Амирову я сразу

Пошел, чтоб дал он мне совет,

Мол, должен этому приказу

Я подчиняться или нет?

Почтеннейший из ругуджинцев,

Он был в делах знаток большой,

На чей совет я положиться

Мог со спокойною душой.

Меня он мирно от поездки

Хотел отговорить сперва,

Потом вспылил, и стали резки

На этот счет его слова.

Прислушаться бы мне, но где там!

Все доводы отбросив прочь,

Я пренебрег его советом:

Наиба виделась мне дочь.

Я не испытывал тревоги,

Вооружился и верхом

Пустился в путь, но по дороге

К Хуршилову заехал в дом.

Три дня гуляли мы сначала,

Затем письмо мне дал кунак,

И на углах письма стояла

Печать наиба — важный знак.

Приехал в Чох — и прямо к другу,

Но только сел я на топчан,

Как слышу вдруг: на всю округу

Вблизи ударил барабан.

Зурна откликнулась, и в паре

Пошли вовсю они играть.

Явился тут знакомый парень

И стал на свадьбу приглашать.

«Я не пойду, не жди, мой милый», —

Сказал я, выйдя на балкон,

Но затащить почти что силой

Сумел меня на свадьбу он.

А там уже царит веселье,

На каждом праздничный наряд.

Мужчины пьют хмельное зелье,

И сласти девушки едят.

Гуляют шумно офицеры,

Пируют чохцы-молодцы,

И гордость их не знает меры.

Иль впрямь бессмертны гордецы.

Я встречен ими честь по чести

И обижаться не могу.

Сижу не на последнем месте

Я в их пирующем кругу.

И ту, в ком я души не чаю,

Немало удивившись, вдруг

На плоской крыше замечаю

В кругу судачащих подруг.

Она казалась куропаткой

Среди ворон. И вижу я,

Что знаки подает украдкой

Мне ненаглядная моя.

Но горцы устремили лица

Вдруг на меня. И отчего

Вино так часто стало литься

На дно стакана моего?

Раздались крики: «Спой что-либо…»

Мне песня принесла успех.

Что я воспел в ней дочь наиба,

Все догадались, как на грех!

Одни ушли, покинув праздник,

Другие пить могли три дня.

И офицеры с неприязнью

Теперь смотрели на меня.

Известно: гордецам из Чоха

Я ненавистен был всегда,

А тут и вовсе дело плохо —

Со всех сторон глядит вражда.

На сердце у меня тревожно —

Вокруг соперники одни.

И пить, и есть я осторожно

Стараюсь то же, что они.

Был самовар — урод проклятый —

На край стола поставлен тут.

Гляжу, тревогою объятый,

Мне чашку чая подают.

«Чтоб зазвенел твой голос чудно,

Мол, чашку чая выпей, друг».

Я выпил. Петь мне стало трудно,

И бубен вылетел из рук.

Но подхватил его я снова,

Запел, не свесив головы.

Мол, нарвались не на такого,

Пал духом, думали? Увы!

И, выразив им уваженье,

Папаху сняв, я вышел прочь.

Мне вскоре на краю селенья

Наиба повстречалась дочь.

Она стоит и плачет горько.

И я, не чая в ней души,

Спросил: «О ясная, как зорька.

Кто умер у тебя, скажи?

Зачем, когда пируют люди,

Покинула, в слезах, гнездо?»

— «Печальней дня уже не будет,

Мне отвечала Меседо. —

В питье твоем была отрава,

Не понял знаков ты моих.

Без жениха осталась пава,

Покинул милую жених.

Испил ты черный яд коварства.

Аллаха я молю сейчас,

Чтоб он послал тебе лекарство,

От неминучей смерти спас.

Всем сердцем я к тебе стремилась,

Теперь печали предаюсь».

— «О, если бог пошлет мне милость,

Я счастья нашего добьюсь.

А коль не избегу могилы,

Свиданье ждет на небе нас.

Прости, мой дух теряет силы,

Язык немеет первый раз». —

Так отвечал я ненаглядной,

Той, без которой свет не мил,

И, в путь отправившись обратный,

Я в Чохе сердце позабыл.

Я, умирая, молодежи

В свой смертный завещаю час:

Носите траур вы, но все же

Пусть радость не покинет нас.

Душою сокрушаться долго

По всем умершим вам нельзя,

Иначе жизнь пройдет без толка,

Пройдет без радости, друзья.

Нагрянет старость к вам, и будет

Не до веселия тогда.

Цените, молодые люди,

Веселье в юные года.

Все в мире смертны, и, поверьте,

Я мысль о чохцах прочь гоню,

Но знаю, не уйти от смерти

Поставившим мне западню.