Сломанная корона. Паганини

Полина Чех

Творчество – вопрос того, насколько ты можешь обнажить свои чувства перед многими людьми, чтобы это не переросло в «проституцию души». Любовь – это о том, как раскрыться перед одним, при этом справившись со страхом его возможной потери.В треугольнике музыканта, художницы и писательницы есть еще один угол – их созидательное начало. И порой отдаваться массам легче, чем остановиться на одном человеке.

Огонь (Москва)

Что есть любовь? Безумье от угара.Игра огнем, ведущая к пожару.Шекспир

Утро. Как же быстро оно наступает, когда спишь, и как же долго тянутся ночные часы, когда бодрствуешь. Но это была одна из тех ночей, когда даже удлиненных часов не хватало. Я была согласна уничтожить солнце, лишь бы оно сегодня не вставало над горизонтом. Не вставало никогда, напоминая о том, что кому-то было пора в универ, а кому-то на работу.

Мы бы с Лешей не замерзли, даже если отсутствовал вечный источник тепла.

Могу поклясться — это лучшая ночь из всех, что у меня были на тот момент.

Леша сейчас спит — решил, что пары часов сна ему хватит, и под страхом серьезной расправы попросил его разбудить. Я же прилечь не решилась. Конечно, в его объятиях сны были бы самые лучшие, вот только не факт, что после этого я бы действительно услышала будильник. Гораздо легче пободствовать, сгонять в универ на две пары (никак не могу их пропустить, на одной из них контрольная, а на другой сильно следят за посещением), а потом домой, катапультироваться в царство Морфея.

Поэтому я лежу с открытыми глазами и снова рассматриваю комнату. Взгляд задерживается на зеркале. Там отражаюсь я и обнимающий меня левой рукой Леша. Можно было бы сказать, что «мои медные волосы разметались по подушке», но, мягко говоря, на голове гнездо, губы опухли, на шее засос. Зато он выглядит просто сногсшибательно — взъерошенные волосы ему даже идут, а так как он лежит на животе, темная татуировка выгодно оттеняет нашу с ним бледность. Я бы даже сказала, что мы неплохо смотримся вместе.

И у меня как раз появилось время рассмотреть его спину.

Татуировка в технике дотворк: из крошечных точек собирается общая картина. На переднем плане лев, раскрывший пасть, в обрамлении кобальтовых органных труб — как если бы он сидел на троне из них. Огонь обрамляет всю картину, кончики языков расплываются по краям. Но больше всего меня привлекают ноты — они словно плывут под всей картинкой, составленные в два ряда, небольшие и аккуратные. Мне хочется обвести каждую пальцами, но ведь тогда он не выспится, а лучше бы хоть немного привести организм в порядок после такого количества алкоголя. Приходится довольствоваться эстетикой. За окном из-за тучек выглядывает утреннее солнце, и появляются тени. И я замечаю, что через всю татуировку лежит продолговатый шрам, который Леша, видимо, тщательно старался закрасить. Мне хочется спросить про него, но придется отложить на два часа.

Глаза предательски закрываются. Нет, так дело не пойдет. Медленно поднимаюсь с кровати, на ходу поднимая свое нижнее белье с пола.

Надо бы что-нибудь приготовить. И для начала — кофе.

Кухню нахожу быстро по видневшемуся из проема холодильнику с кучей магнитов. В скольких же странах он побывал?

А вот и кофемашина. Капсульная. Дома у нас стоит рожковая кофеварка — я привыкла уделять процессу приготовления этого напитка достаточное количество времени в день. То, что у Леши стоит не такая, скорее всего свидетельствует о том, что человек в вечной спешке. Хотя это и так понятно.

Капсулы нахожу в ящике стола, а дальше — дело техники. Приоткрываю окно, чтобы освежиться. На коже рук выступают маленькие бугорки от утреннего прохладного ветра, из-за чего в голове одна за другой начинают всплывать сцены сегодняшней ночи.

Я кручусь в тоненькой черной футболке, и кудри приятно бьют по телу. Леша протягивает ко мне руки и хлопает несколько раз по кровати. На звук прибегает Везувий и запрыгивает на то место, куда похлопал Паганини.

— Эй, нет, парень, я звал не тебя! — возмущается временный хозяин квартиры.

А я смеюсь и сажусь рядышком, почесывая пса за ухом. Наступает молчание. Мы оба снова «заняты» собакой.

— Хороший пес, — улыбаюсь я.

Парень никак не комментирует это. В один момент я замечаю, что он пытается максимально непринужденно придвинуться ко мне, делая вид, что ему просто неудобно. Закидываю ноги на кровать и слегка облокачиваюсь на плечо Леши, все еще поглаживая Везувия. Интересно, сколько ты протянешь?

Леша проводит пальцем по моей спине. По телу резко бежит электричество, и мне приходится приложить много усилий, чтобы не изогнуться от наслаждения.

— Думаю, пора спать, — говорю я, еще раз проверяя его выдержку.

Парень не двигается.

— Ложимся? — поднимая брови, спрашиваю его, чтобы хоть как-то растормошить.

Мелькает мысль, что, как приличной девушке, мне нужно встать и уйти на кровать в другой комнате. Интересно, она там вообще есть? Но сегодня меня не тянет быть приличной.

— Ты сводишь меня с ума, — неожиданно тихо говорит Леша.

Отклоняюсь так, чтобы видеть его зеленые глаза.

— Это взаимно, — говорю я охрипшим от возбуждения голосом.

Это становится последней каплей для него. Он берет мое лицо за подбородок и притягивает к себе. Последний взгляд на его губы… И я наконец-то ощущаю их вкус. Он целует меня невыносимо медленно, словно еще раздумывая над тем, что делать дальше. Но от этого сам процесс кажется только более интригующим.

Я провожу пальцами по его затылку, пропуская через них мягкие русые волосы. Хочется быть ближе, ближе! Леша, словно колеблясь, берет меня за локоть, останавливая мои движения. Я распахиваю глаза, смотрю на его сверкающие в полутьме зрачки, отражающие экран включенного компьютера. Он тоже подглядывает во время поцелуев!

Проходит пара мгновений, когда мы просто смотрим друг на друга, отстранивши губы на пару сантиметров. Я слышу собственное сердце.

Что же ты решишь?

Тут он просто обхватывает мое тело руками и прижимает к себе. Я неистово целую его, покусывая губы, а мои пальцы спускаются ниже шеи, поглаживая его спину под футболкой. Огрубевшие, но мягкие руки задирают одежду, и он с нажимом гладит меня по бедрам. Бедра, колени, икры! Я утопаю в наслаждении, когда его поцелуи спускаются на шею. Меня перекладывают на спину, и я слышу треск материи. Леша замирает.

— Кажется, мы порвали твою футболку, — говорю я, понимая, что швы не выдерживают на мне.

Леша без лишних слов разрывает ее окончательно и скидывает на пол. И зачем только мне была нужна эта футболка? Чтобы надеть на десять минут?..

— Без нее намного лучше, — Лешино дыхание щекочет мое тело, заставляя его дрожать в экстазе, когда он губами перемещается мне на грудь.

Я резко поднимаю его голову вверх — но не потому, что мне не нравится, а лишь оттого, что не до конца насладилась его опьяняющими губами. Боже, как он хорош! Настала его очередь раздеваться. Леша помогает мне стянуть футболку на себе, словно сам уже подписывается под происходящими действиями. Руки ласкают мое тело, а я занимаюсь тем, что пытаюсь запомнить на кончиках пальцев любой изгиб лешиных мышц.

Мы меняем положение, и я сажусь сверху.

— Где ты была все это время? — шепчет парень, на что я пробую просто отшутиться.

Мне хочется покрыть каждый сантиметр его тела поцелуями, нарисовав перед этим ажурную сетку прямо на коже, чтобы ни в коем случае ничего не пропустить — чем я и занималась, танцуя опущенными в невидимые чернила пальчиками по его груди. Нежные, мягкие губы, из которых исходит этот голос, полный невероятного волшебства — а говорят еще, что нельзя использовать магию вне Хогвартса — и которые слегка отдают привкусом пьянящей текилы. Глаза, которые он вечно закрывает на концертах, потому что стесняется людей, слушающих его, и просто чтобы сосредоточится. Глаза моего любимого цвета, стрелоподобные, прорывающиеся между третьим и четвертым ребрами. С лица на шею, ключицу, грудь — все, где содержится воздух, выдыхаемый с голосом, за который этот зеленоглазый ангел продал черту душу. Следом руки и пальцы, перебирающие струны гитары, записывающие стихи и в данный момент ласкающие мое тело…

— Я с самого начала, как увидел тебя в зале, знал, что просто двумя минутами на сцене это не кончится, — улыбается Леша, поглаживая меня по спине. — С такими как ты иначе не получается.

— Какими это «такими»?

— Есть такой особый тип людей. У тебя всегда горят глаза. Ты знала об этом? Тебе кто-нибудь говорил?

— Нет, не говорили, — признаюсь я, для которой эти слова становятся невероятной силы комплиментом.

Чувствую, как в этот момент искорки из души собираются где-то в уголках глаз. Наверное, именно об этом он и говорит. Но если мои глаза можно назвать горящими… То его радужки цвета сумеречной хвои — согревающими.

— Ты прямо излучаешь любовь, — говорит парень.

Я не могу не прикасаться к нему, словно возникла какая-то даже не психологическая, а физическая зависимость от его присутствия.

— Мне бы хотелось узнать, как горишь ты, — говорю я.

— Скоро узнаешь…

У него ниже пояса все напрягается. И потому я медленно начинаю двигать бедрами, не только мучая его, но и себя одновременно.

— А где же ты был все это время?.. — меня колотит, словно от лихорадки.

Я чувствую, как его дыхание учащается с каждым моим движением. Как же мне нравится его тело! Не перекаченное, но подтянутое, гладить такое — одно удовольствие! Хоть всю ночь бы так провела — ни разу бы не заскучала. Однако есть вещи еще интереснее.

Наигравшись с трением, я вновь увлекаюсь солоноватым вкусом его кожи.

— Сними уже с себя этот чертову одежду… — слышу я приглушенный голос, когда щекочу языком от шеи до пупка.

Он словно сам не осознает, что произносит это вслух.

— А разве так не остается полета для фантазии? — я хитро улыбаюсь и расстегиваю позади себя лифчик, но не снимаю бретелек.

— К черту фантазию, — он срывает с меня белье.

Его наслаждающийся взгляд сканирует мое тело. Я вызывающе выгибаю спину и беру Лешину руку в свою, проводя его пальцами с твердыми от гитарных струн подушечками по своей оголенной груди.

Он рычит, перекидывая меня на спину и прижимая мои руки к кровати.

— Спрашиваешь меня, где я был? — он говорит приглушенно. — Видимо, где-то в толпе, которая ограничивала видимость. И не давала мне найти тебя.

Я качаю головой.

— В толпе была я.

Как же много зависит в жизни от случайности. Леша всего лишь выцепил меня несколько часов назад из зала. А сейчас я лежу в одной постели с человеком, чей голос играет у меня в плеере на протяжении нескольких лет. Кто бы мог подумать, когда мы в лагере пели его песни, что все обернется именно так.

— А мне показалось, что помимо тебя там и нет никого…

Смех прорывается сквозь мои легкие.

— Ну не-е-ет, это уже слишком, врунишка! У тебя там таких, как я, целый легион, наверное!

Я пытаюсь шутливо вырвать свои запястья у него из рук. На что он и вовсе сводит их у меня за головой.

— Вообще-то, ты не права. Такое у меня впервые.

Я задираю бровь, а по его лицу не понятно — это он так шутит или говорит всерьез. Чтобы никак не комментировать то, чего я не поняла, нахожу самый простой ответ — занять язык кое-чем подинамичнее разговора.

— Ммм, — Леша с наслаждением втягивает воздух. — От тебя пахнет мыльными пузырями. Как будто в детство вернулся.

Я смеюсь. Это запах моего нового, купленного утром белья. Похоже, кто-то свыше подсказал мне, что оно понадобится именно сегодня.

Или кто-то «сниже»…

— Ты такая потрясающая, — говорит парень, терзая мою грудь зубами. — В тебе все, словно по моему заказу… Рыжие волосы, карие глаза, кожа, как у фарфоровой куколки, утонченная фигура…

Мне хочется сказать ему, что вообще-то, дело обстоит совсем наоборот — идеал здесь он, а вовсе не я. Но слова потерялись в разрядах низковольтного тока во всех местах, куда только добрались его руки, тело и губы.

— Господи… — только и могу стонать. — За что мне это седьмое небо?..

— Седьмое?.. Если позволишь, я доведу тебя до девятого…

— Круга?

— Только если захочу поиздеваться, — с хитрой ухмылкой он покусывает меня за внутреннюю сторону бедра.

Затем нежно целует через оставшейся на мне лоскуток ткани внизу. Я с шумом втягиваю воздух. Нет, это уже невозможно терпеть!

— Можно тебя? — словно робкий мальчик, спрашивает Леша, когда я уже совсем изнемогала от желания.

Вместо ответа издаю стон чуть ли не на всю квартиру.