Волны идут

Полина Полежаева, 2022

Глеб Марков – молодой и амбициозный скульптор. Но ему не повезло жить в мире правил, в котором искусство – ненадежная и даже опасная деталь. Королевская Академия Художеств разрушена, как и его карьера. Но долго пребывать в мире, который его отверг, ему не пришлось – в один из дней он просыпается на неизвестном острове, не понимая, как это произошло. Здесь его встречают старики – провидцы, сумасшедшие, говорящие только правду, отвергнутые миром мечтатели. А еще одичалые дети, которых взрослые боятся хуже неких Волн. Мир стремится к порядку, но Волны несут в него хаос. Они изменяют все, чего касаются, делают любое событие возможным. Глебу кажется, что на острове ему грозит опасность, тем более Волны не отпускают его просто так. Ему предстоит сделать сложный выбор между привычным адом и пугающим, неизведанным раем. Комментарий Редакции: Приключенческое фэнтези, в основе которого социальная дилемма – положительные и отрицательные стороны хаоса и порядка. Можно ли сделать между ними выбор?

Глава 4

Волны идут

Лодка мягко рассекала водную гладь, соленые брызги плясали выше бортов, а за суденышком бурлила и пенилась белая полоса кильватера.

От громады моря не хотелось отрывать глаз — оно больше не казалось злой силой, отрезавшей Глеба от собственной жизни. Сейчас море несло его вперед, туда, где он был далеко не безликим странником, неизвестным и беспомощным. Назад, домой.

Он старался не думать о том, что произошло в хижине на берегу, и не отрывать глаз от горизонта, где надеялся вскоре увидеть континент. Хотя ему очень хотелось обернуться.

Вдруг волны и лазурная гладь исчезли. Перед глазами Глеба яркой, пугающе-живой картиной предстал душный зал. Шум воды превратился в пронзительный треск, а пляшущие в воздухе капли стали пестрыми осколками. Он будто снова оказался там, под крышей Академии, снова почувствовал под ногами хруст обломков, а в воздухе и даже на языке привкус пыли. Воспоминания обрушились на него так внезапно и ярко, словно чья-то незримая рука подхватила его за шиворот, выдернула из лодки и бросила на холодный пол того страшного дня. Видение исчезло так же неожиданно, как и появилось. Глеб наклонился к борту лодки, обеими руками зачерпнул соленой морской воды и окатил иссушенное ветром лицо. Ему нужно было отдохнуть, или запредельная усталость грозила обернуться помешательством.

Он снова зачерпнул воды, и тут взгляд его все-таки упал на удаляющийся берег острова. Домик с причалом исчезли. Глеб замер. Неужели он уже сбился с курса и начал понемногу огибать остров? Быть не может. Вот и каменистое плато, и склон песчаника еще видны. А где же…

«Не мое дело», — напомнил себе Глеб и отвернулся к горизонту. Как бы то ни было, по спине его пробежали мурашки. Чтобы, наконец, позабыть об острове, Глеб принялся обдумывать дальнейший план. Куда бы он ни добрался, первым делом надо было как-то связаться с русским посольством. И тогда… Он представил, как вернется в Петербург. Его квартира на Петроградской стороне занимала мансарду старого дома и, по сути, была просто огромной студией с единственной кроватью, кое-как пристроенной в свободном уголке. Раньше там жили его работы — годами, постепенно превращаясь из груды сырого материала в почти что живое существо. А теперь его дом опустел. Куда ему возвращаться? Кто омоет его имя от позора, кто сможет пообещать, что кошмара в Академии больше не повториться? Никто. Он теперь никто.

Перед его глазами, словно мгновенно накативший сон, возникла новая картина: прямо перед Глебом над растрескавшейся землей высилась стена. Покосившаяся и пронизанная провалами пустых окон, она напоминала чучело животного. Что-то давно мертвое, выпотрошенное, но все еще стоящее на ногах и скалящее зубы. Вокруг стены, которая теперь мало чем напоминала фасад Королевской Академии, разрастался причудливый и неправильный узор руин. Похоже, в городе больше не уцелело ничего. Глеб попятился, взмахнул руками, пытаясь отогнать видение.

Он ухватился за борта лодки, согнулся, чувствуя на руках и шее уколы холодных брызг. Что с ним творилось? Похоже, собственное сознание глумилось над ним, выворачивая наизнанку мысли и воспоминания.

Глеб едва оторвал взгляд от своих новеньких сапог, уже покрытых разводами соли, и вдруг почувствовал, что воздух вокруг потяжелел и словно опустился грузом на его плечи. Когда погода успела так измениться? Небо больше не бледнело за вуалью дымки — оно, темное и глубокое, превратилось в месиво грозовых облаков. На лодку налетел и захлопал дождевиком ледяной западный ветер. В море будто просыпались и неторопливо ворочались гребни волн. Впереди, сколько бы Глеб ни вглядывался, не было ничего, кроме бурлящего неба и воды. У него перехватило дыхание, когда позади лодки, там, где он надеялся увидеть остров, оказалась та же бушующая тьма. Дребезг мотора потерялся в рокоте шторма.

— Нет, нет, нет! — неожиданно для самого себя заорал Глеб куда-то в пустоту. — Я не вернусь!

И словно в ответ на этот крик, по его лицу ударил мелкий дождь.

Растущие волны грозились перевернуть лодку, швыряли ее и били днищем о будто каменную воду. Глебу уже доводилось плавать в шторм — много лет назад, когда на катерке отца они ходили вдоль южного берега Дэвона. Это был хорошо знакомый маршрут: по водам Ла-Манша, до устья реки Дарт, а дальше — вверх по течению почти до самого Тотнеса, где отец оставлял на стоянку катер. Глеб был маленьким, но отлично помнил тот день. Шторм застал их недалеко от берега, они без приключений причалили в порту Дартмута, но мать после запретила им плавать вместе. Грозилась даже, что больше никогда не разрешит им видеться. Глеб, конечно, был уверен, что это лишь пустые угрозы, но вскоре она увезла его в Петербург.

— Нос на волну! — выкрикнул он одну из тех отцовских команд, что навсегда засели в его памяти. — Не подставляй борт!

Через некоторое время суетливый страх начал понемногу отступать. Глеб словно поймал ритм и скорость хода, лодка взбиралась на одну волну за другой и плавно скатывалась, медленно продвигаясь все дальше на запад. Он даже привязал себя веревкой к скамье, чтобы какая-нибудь крошечная ошибка тут же не стоила ему жизни. Оставалось следить, чтобы суденышко не ныряло носом, а вода не заливала двигатель. Если шторм не усилится, то, скорее всего, он справится. Только бы не возвращаться назад.

Море еще никогда не казалось Глебу таким огромным. Только потемнев и обезумев, оно выдавало свою глубину, а пенящиеся валы явно давали понять, какая ледяная пучина кроется под изношенным дном лодочки.

— Нос на волну! — снова закричал Глеб. Было в этом буйстве и рокоте нечто будоражащее. Страх мешался с восторгом, рокот валов — с раскатами грома, а пресные капли дождя неслись вихрем вместе с солеными брызгами. Тело до дрожи боялось смерти — душа ликовала и подпевала ветру.

И тут впереди показался берег. Он появился из мглы облаков и смутным узким гребнем протянулся вдоль горизонта. Едва суша исчезала из виду за новой волной, Глеб спешил и надеялся увидеть ее снова. Он почти справился, почти выбрался!

Восторг его длился недолго. Глеб почувствовал, как руки его немеют, а дышать становится все труднее — ужас вцепился в горло, покрыл испариной холодный лоб. Гребень рос слишком быстро. Становился все выше, выше… Казалось, не лодка неслась к уже широкой и отчетливой полосе на горизонте, но та сама приближалась с пугающей скоростью. Это был не берег. Глеб даже мог различить, как движется масса воды от подножия гребня к его пенящейся вершине. Это была Волна.

Не сбавляя скорости, он навалился на штурвал и на несколько мгновений подставил борт лодки под удар одного из невысоких, но опасных валов. «Нос на…», — не успела мелькнуть запоздалая мысль, как вал обрушился, перекатился через борт, лег в лодку и застелил ее застывшими потоками. Он, словно щупальце гигантской мифической твари, зацепился за лодку и тянул ее вниз, на дно, все больше и больше накреняя несчастную посудину. Не успев осознать ненормальности происходящего, Глеб всем телом навалился на застывшую тягучую массу. Она мягко спружинила под его напором, ладони погрузились в будто резиновую прозрачную толщу воды. Несколько рывков, и волна отпустила суденышко, скользнув за борт.

Глеб видел растущую стену воды, которую он принял за берег. Она вздымалась метров на пятьдесят, клубилась туманом пены где-то у вершины и шла к острову, будто подминая под себя мелкие валы, что неторопливо перекатывались перед ней.

Надежда добраться живым до берега таяла еще быстрее, чем приближалась эта чудовищная Волна. Глеб никогда бы не поверил, что в подобной ситуации он сможет сохранить хоть сколько-нибудь трезвый рассудок. Пусть инстинкты и заставляли его оборачиваться, хвататься за тросы и пожирать глазами горизонт впереди, разум уже осознал неизбежность кончины. И что с того, если он доберется до берега? Острову конец.

Эти мысли, неоспоримые и глухие к надеждам и слезам, теснило лишь одно: безумное желание жить, дышать, чувствовать под ногами твердую землю, а над головой — ясное небо. Желание любого существа, зависшего на мгновение между жизнью и смертью.

Глеб снова обернулся и попытался оценить расстояние до Волны, когда в небе полыхнула мимолетная молния. Вспышка на один миг затмила все кругом слепящей белизной и будто очертила позади лодки огромный силуэт. Глеб замер — тот был ему слишком хорошо знаком. Многие месяцы этот силуэт встречал его на входе в мастерскую, со временем приобретая все более четкий контур крыльев, волос и покрытого перьями тела. Эту фигуру он не мог спутать ни с чем, ведь каждая ее черта была доведена до совершенства им самим. Ясное, но мимолетное видение явилось в отблесках молнии и тут же исчезло.

Волна настигла Глеба в тот самый миг, когда из мглы впереди показался спасительный берег. Рев ее стал оглушающим, достиг, казалось, своего предела. И тут грянул взрыв. Вал будто разорвало — гребень осел, разбитый вдребезги о нечто огромное, на мгновенье преградившее ему путь. Когда гладкий изгиб Волны треснул, в брызгах и клочьях пены Глеб увидел тот же силуэт. Сирин.

Думать об увиденном не было времени — даже после крушения вала шторм не собирался стихать. Ветер толкал Глеба в спину, а тот вглядывался в очертания острова, подыскивая подходящее место, чтобы причалить. Хотя, куда там причаливать — ему бы просто выброситься на берег, не свернув шею… Вот теперь на Глеба накатило отчаяние. Он надеялся оставить этот остров навсегда, а теперь несся к нему в страхе.

Волны догоняли лодку, которая норовила зачерпнуть то одним, то другим бортом и круто задирала нос, когда под ней прокатывался очередной вал. Глеб каждый раз поддавал скорости, чтобы подольше оставаться на гребне: если только удержаться, волна сама выбросит лодку на берег. Так, по крайней мере, он надеялся.

— Давай, давай, давай! — крикнул он и почувствовал, что поймал волну и теперь несется к берегу на ее гнутой спине, как заядлый серфер. Почти что летит.

Но вдруг корма пошла вверх, и лодка зарылась носом в облако пены. Неистово зажужжал винт, вырванный из воды, а из-под сиденья выскользнула, прокатилась по днищу и исчезла за бортом сумка с припасами. На мгновение Глеб завис в наивысшей точке этих дьявольских качелей, вспомнил, что привязал себя веревкой, и шлюпка перевернулась. Удар, соленый и леденяще страшный вкус воды, вихрь, начисто стирающий из памяти слова «верх» и «низ». Глеба швыряло и волокло куда-то, он бился об лодку, чувствовал, как все сильнее путается вокруг него веревка, а новенькие сапоги становятся все тяжелее и тянут его ко дну. Он закричал и захлебнулся.

Глеб проваливался все глубже и глубже в темную пустоту. Не падал, как это часто бывает во снах, когда ветер свистит в ушах, а ты собственным затылком чувствуешь, что вот-вот расшибешься в лепешку. Он проваливался неспешно, плавно, словно невесомо.

— Интересно, и далеко еще до дна? — подумал Глеб и вдруг заметил обломки. Кирпичи, куски асфальта, смахивавшие на грязные серые льдины, оконные рамы, вырванные с петлями двери, каменные плиты — эта куча лома тонула вместе с ним, окружив Глеба, как косяк странных рыб.

— Со мной-то все ясно, — продолжал рассуждать Глеб. — Лодка перевернулась, и я теперь тону. Но откуда здесь эти развалины? Они-то почему проваливаются вместе со мной?

Мимо него, словно стайка мальков, пронеслась груда цветных черепков: перьев, завитков волос…

И тут он вспомнил. Он ведь сам пожелал Академии провалиться! Так и сказал, слово в слово! Вот она и рухнула, будто карточный домик — от одного неловкого случайного движения. И теперь вот они, ее обломки, медленно тонут вместе с ним.

Тут спина его коснулась дна, Глеб почувствовал под пальцами крупную гальку. Над ним, далеко-далеко, где-то за толщей воды было небо и солнце. Но он их не видел: над Глебом нависли обломки, что спешили за ним на дно и собирались через несколько мгновений завалить его с головой.

Под пальцами скользила мокрая галька. Глеб открыл глаза, закашлялся, перекатился на живот, и его довольно долго рвало жгучей соленой водой. Руки его тряслись, но он все-таки сумел отползти подальше от линии прибоя, еле волоча ноги в тяжеленных сапогах, и рухнул, не в силах поверить, что выжил.

Когда он, наконец, сумел сесть и осмотреться, выяснилось, что его по-прежнему накрепко опоясывала веревка. Второй ее конец так же надежно был привязан к сиденью, вырванному из лодки. Оказывается, Глеб старательно волок его за собой.

Где-то в бушующем прибое еще мелькали обломки суденышка, а оторванный винт то и дело выбрасывало волнами на берег и тут же тащило обратно в море вместе с гремящей галькой. Дождь закончился.

Глеб еле как стянул сапоги и вылил из них воду — потом одеревеневшие от холода ноги никак не желали залезать обратно. Тело ломило и потряхивало, на затылке ныла внушительных размеров ссадина, а в гудящей голове вертелась единственная и будто не совсем уместная мысль, которую Глеб повторял вслух снова и снова. Словно хотел получше осознать и свыкнуться с этой невероятной идеей.

— Я разрушил Королевскую Академию… Я разрушил Королевскую Академию? Да, это я разрушил…!

— Наконец-то! И хорошенько ведь должно было тебя потрепать, чтоб дошло! — проскрипел знакомый голос.

Глеб обернулся. Прямо позади него, под сухим деревцем, стояла покосившаяся скамейка. На ней сидела и морщила лицо в улыбке крошечная старушка, а прямо над ее головой, прорезаясь сквозь рокот прибоя, бренчала подвеска со стеклянными дельфинами.

— Ты, должно быть, просто сумасшедший, раз решил поплавать на этой посудине, — продолжила она, неловко поднимаясь и ковыляя к Глебу.

— Но как же так, — пробормотал тот. — Вы что, искали меня по всему берегу?

— Нет, просто решила остаться здесь после нашей встречи и подождать, когда ты вернешься. Хорошо хоть меня предупредили, что первая Волна до берега не дойдет. Но до второй мы должны успеть в город! Так что вставай поскорее, и пойдем.

— Мне казалось, мы виделись вовсе не здесь, — сказал Глеб, поднимаясь на ноги и поскрипывая мокрыми сапогами.

— Здесь, здесь, милок. Я старый человек. Я уже не могу бегать по берегу и искать красавцев, выброшенных морем.

Она, наконец, доковыляла до Глеба и коснулась морщинистой рукой его лба. Для этого ей пришлось вытянуться и, кажется, даже привстать на цыпочки.

— Да ведь у тебя жар! Немудрено, что ты бредишь! Давай-ка, — она взяла его за руку, словно внучка, не желающего возвращаться домой, — пойдем, тут нельзя оставаться. О, милок, и помоги-ка мне снять дельфинов с ветки. Не хочу, чтобы их смыло!

Глеб ничего не ответил, отвязал подвеску и побрел с пляжа вслед за старухой.

Дельфины ритмично позвякивали на каждый шаг — бабушка держала их перед собой, словно фонарь. Глеб плелся позади, предоставив ей полную свободу выбирать за него дальнейший путь. Неудачная попытка бегства теперь казалась ему совершенно необдуманной и заранее обреченной на провал. Так что, будет, что будет. Ведь сам он и понятия не имел, что делать дальше. Теперь Глеб точно ощущал жар: его трясло и знобило, а на лбу выступил пот. Море уже скрылось за деревьями, но рокот шторма все еще преследовал их, будто вода, не отставая, шла за ними по пятам.

А старуха тем временем резво шаркала по тропке, сверкая тонкими щиколотками.

— Давай, милок, побыстрее! — она то и дело дергала Глеба за руку, и тот послушно следовал за ней.

Он не узнавал ни пышной оливковой рощи, через которую лежала тропа, ни лабиринта беленых заборов, но через какое-то время незнакомый путь вывел их прямиком к обшарпанным домикам вокруг площади Святой Софии. Странно, Глебу казалось, до побережья он шел намного дольше.

К тому времени разбушевавшийся ветер беспардонно толкал их в спину, трепал старушкин пучок седых волос и хлопал Глеба по ногам полами дождевика. Шторм перерастал в настоящий ураган, в вое которого терялись и слова старухи, и звон непонятно как еще уцелевших дельфинов. Они прошли мимо дома, перед которым еще вчера белели ряды пластиковых столов и без устали кружила Лора. Теперь же он был наглухо закрыт, окна спрятаны за прочными на вид ставнями, а столы, видимо, убраны и сложены где-то в доме.

Вместе с грозовым фронтом с моря надвигалась темнота. Она настигла старушку с Глебом, когда они ступили на площадь. Тот успел разглядеть, что даже двери домиков здесь были перекрыты засовами и забиты досками. Тут странный мир вокруг помрачнел и почти что скрылся с глаз.

В темноте на площади ярко мерцал огонек. Он будто покачивался на ветру и то и дело грозился исчезнуть, потухнуть под напором шторма. К нему и направилась старуха, на удивление крепко сжав руку Глеба повыше локтя. Вскоре он, наконец, различил обычный садовый фонарь, плясавший над единственными не забитыми дверями. Глеб поднял глаза и вгляделся в темный и нечеткий силуэт церкви, на ступенях которой он оказался. Ему вдруг жутко захотелось остаться снаружи и поискать другое убежище на время шторма. Но тут старуха ухватилась двумя руками за широкую кованую ручку, распахнула дверь и чуть не силком затащила Глеба за собой внутрь.