Кто позвал меня?

Полина Минк (2024)

После аварии, унесшей жизни родителей Эммы пять лет назад, часть событий безвозвратно выпала из памяти. Теперь девушку еженочно преследуют странные, пугающие сны. Она не теряет надежды вернуться к нормальной жизни в новом городе.Но внезапно ей звонит старшая сестра, с которой Эмма давно не общалась. Наташа умоляет ее вернуться в поселок Синяя Заводь как можно скорее, ведь ей необходимо что-то передать младшей сестре. Но вместо Наташи Эмму встречают пустой дом и бордовые капли в спальне. А по ночам здесь творится нечто необъяснимое.Куда пропала сестра? И почему Эмме кажется, что все соседи здесь немного не в себе?

Глава 2

2 июня, воскресенье

Незнакомец смотрел на нее манящим взглядом, соблазнительно, почти плотоядно. Широко улыбнувшись и закусив нижнюю губу, молодой человек двинулся в ее сторону.

Эмма стала отступать, при этом не оборачиваясь и не выпуская его из виду. Она старалась удерживать зрительный контакт, как и следует действовать с хищником, но через три шага уперлась спиной в деревянную стену.

— Сама меня позвала, а теперь чего испугалась?

— Кто ты?

Ухмыльнувшись, будто не слыша вопроса, он на миг склонил голову, поймал ее руки и, переплетя пальцы, крепко прижал свои ладони к ее.

Эмма оцепенела. От самой макушки вниз электрическими разрядами побежали шок, беспокойство и страх. Незнакомец был слишком напорист и непредсказуем. Девушка не знала, чего от него ожидать и боялась сделать хуже неосторожным движением. Но по пути неприятные ощущения от бесцеремонных прикосновений теряли суровость, смягчались и вот уже сулили вызвать привыкание, оставаясь теплом в животе. Она, кажется, начала вспоминать…

Молодой человек смотрел на нее неотрывно проницательными голубыми глазами. Он выжидал. Этот взгляд завораживал, гипнотизировал, сковывал ледяной прозрачностью светлой радужки и отогревал бледно-желтыми лучами вокруг таинственных темных звезд зрачков, в которых стало страшно пропасть. Поэтому Эмма, не выдержав, спрятала глаза, а тело предательски задрожало.

Он поднял ее руки, мягко согнув в локтях, прижал кисти к стене над плечами, тем самым предлагая сдаться. Эмма приняла игру и не стала сопротивляться. Молодой человек действовал уверенно и плавно, без резких движений, словно медлил намеренно, дразнил, но явно не пытался причинить ей вреда. Интерес, азарт и странная томная нега овладели всем существом, притупляя другие эмоции.

Уняв дрожь, Эмма наконец собралась с духом, подняла ресницы и посмотрела на него с вызовом, чуть вскинув подбородок, словно спрашивая: «Ну? И что дальше?»

Молодой человек обхватил оба ее запястья одной рукой, провел большим пальцем по нижней губе и поцеловал тягуче, горячо, чувственно.

Тогда в груди что-то перевернулось. И все встало на свои места. Сознание прояснилось окончательно. Конечно! Это же он. Вот глупая! Не узнала. Все это уже было. И это вовсе не дежавю. Ощущение такое же необычное, поразительное, но совсем иное. В его объятиях она чувствует себя как дома. Несомненно, она знает его. Эмма очень хорошо его знает.

Наконец она расслабилась, полностью отпустила контроль и со всей готовностью отдалась нахлынувшим теплым чувствам.

Больше он вовсе не был похож на хищника. Эти мягкие губы, по-щенячьи округлые глаза, этот ласковый голос.

Сильные руки гладили плечи Эммы, пока ее ладони скользили по твердым мышцам спины, крепким бицепсам. Подушечками пальцев она ощупывала и узнавала каждый бугорок на его теле, тихие стоны наполняли помещение. Эмма прижимала его к себе, как самого родного человека на свете, держалась как за спасательный круг посреди уносящего ее безумного шторма. Она жаждала его тепла, она ждала его…

— Давай будем вместе всегда, — горячий шепот обжег мочку уха и растворился в воздухе, затих.

Стало темно. На коже остывали яркие следы мистических прикосновений, сменяясь мягкостью простыней, уютными и непритязательными объятиями летнего одеяла. Улетучился запах дерева и хвои, уступив место лаванде и хрусткому аромату свежепостиранных наволочек.

Эмма сладко потянулась и открыла глаза. Ее самый любимый сон. Сон, у которого нет начала и конца. Единственный, который до сих пор не превратился в кошмар. Тот, о котором она ничего не стала говорить врачу, сохранив нетронутым, недоступным для чужой оценки, как нечто сокровенное, ускользающее, хрупкое.

Кто к ней приходит? Только та Эмма из прошлого хорошо знала ответ. Это был ключ. Но только ей известно, от какой он двери. Никто другой не способен помочь. Вот бы вспомнить и ей, сегодняшней Эмме. Но как разбудить, достучаться, найти беглянку, как снова стать одним целым? Вот бы опять почувствовать себя как дома, узнать былую уверенность и спокойствие, спрятанные чувства, доступные теперь только там, во сне, за темной пеленой подсознания, и то на короткий миг. Как ей снова стать самой собой?

Она опять задумалась о том, чтобы вернуться в старый дом, в поселок Синяя Заводь, где жизнь перевернулась с ног на голову раз и навсегда. Найти ответы или тех, кто может их дать. Эмма уже почти решилась, но в ту же секунду ее настигла тревога. Кто этот человек… Настоящий ли он? Он любил ее? Если да, то почему не ищет? Может, он тоже погиб? Или просто бросил ее, отказался, забыл? А что, если его никогда не было? Если он всего лишь плод воображения, наивная женская фантазия о настоящей любви, чтобы совсем не сойти с ума.

Страх снова ворвался в сердце и наполнил его до краев, грозя устроить потоп.

Нет. Нельзя поддаваться. Дышать размеренно. Досчитать до десяти. Спокойно. Глубокий вдох. Медленный выдох. Не думать. Не пытаться вспомнить.

Кажется, полегчало.

В горле только совсем пересохло. Конечно, она ведь почти опустошила вечером бутылку игристого в одиночку.

Эмма потянула руку к тумбочке и случайно столкнула стакан с водой.

— Черт!

Все расплескалось, но хотя бы стакан не разбился. Она нехотя приподнялась, села в кровати и опустила ноги на пол, попав пятками прямо в прохладную лужу.

— Ну вот. Молодец. Освежиться не помешает. Зато теперь совсем проснулась, — сказала она вслух и оглядела комнату в поиске доказательств ее реальности.

Йоши заворочался где-то внизу под одеялом и недовольно заворчал.

Да. Она точно в своей квартире. Ночник на полу бросает некрасивые тени от изголовья кровати, стула и мягких игрушек на стены и потолок. Эмма ставит его туда, чтобы свет не бил в глаза, врач ведь вообще велела спать в полной темноте, но вряд ли врач жила одна в пустой квартире после гибели родных и всерьез понимала, о чем просит.

Пожалуй, она включит верхний свет. Совсем ненадолго. Эмма подняла с пола стакан и прошлепала босыми мокрыми стопами к выключателю у двери. Так-то лучше.

Три часа ночи. Она только сходит в туалет, попьет воды на кухне и ляжет обратно. А лужа? Плевать. Лужа сама высохнет к утру.

Эмма прошла по короткому коридору, стараясь не заглядывать в зеркало на стене. Просто на всякий случай. Ночами в зеркалах может померещиться всякое. В темноте ей часто кажется, что кто-то идет по пятам и дышит в затылок. Так что оборачиваться лучше тоже не стоит.

Выпив стакан залпом, Эмма бегом вернулась в спальню и запрыгнула в постель. Подтянув вновь потревоженного Йоши поближе к подушке, прижала к груди и стала гладить по голове, причитая:

— Тсс, все хорошо. Я больше не буду шуметь, обещаю.

Только теперь, уже лежа в постели, она осознала, что все-таки забыла выключить свет. Ну ничего, одну ночь можно поспать и так. Не вставать же теперь, когда так уютно устроилась.

Она снова погрузилась в сон на удивление скоро, Йоши удалось опередить ее всего на пару минут.

На этот раз ей приснились родители.

Одно из самых ранних и счастливых воспоминаний во всех красках и деталях. Маленькая Эмма сидела на высоком стуле и качала ножками. Облокотившись на круглую деревянную столешницу и прижавшись щекой к сложенным вместе рукам, она жмурилась от яркого света летнего солнца. То настырно глазело в незашторенные окна эркера, где располагался стол, и отказывалось покидать их уютный семейный завтрак.

Мама, круглолицая, совсем еще молодая с мягкими ореховыми кудрями, собранными заколкой на затылке, жарила любимые оладьи, стоя у плиты в салатовом фартучке поверх сиреневого легкого сарафана. Она звонко подпевала попсовым песенкам, доносящимся из динамиков телевизора, — тем, что транслировали по музыкальному каналу, — и пританцовывала.

Короткий джинсовый комбинезон старшей сестры мелькал перед глазами, хаотично передвигаясь от серванта к столу, от стола к холодильнику, потом к буфету. Эмма следила за ней одними глазами, пока не закружилась голова. Наташе сейчас было лет двенадцать, а значит, Эмме — примерно шесть.

Папа, высокий — под два метра ростом — сухощавый мужчина с бородкой и короткими русыми волосами, зашел в комнату и поставил на стол новую банку растворимого кофе. Пришлось с утра пораньше сбегать в ближайший магазинчик, потому что обнаружилось, что гранул на донышке предыдущей банки едва хватало на чайную ложку.

— Погода отличная, предлагаю после завтрака сходить на залив, — сказал он, одернув край зеленого поло, выпущенный поверх свободных бежевых шорт с накладными карманами.

Эмма расплылась в улыбке от предвкушения.

— Договорились. Сразу после того, как помоешь посуду. Не забыл, что обещал разгрузить меня в выходные и помочь с домашними делами? — Мама поцеловала его в колючую щеку.

— А? Ну да, конечно. Как забыть? — Отец рассеянно почесал в затылке.

Щелкнула кнопка электрического чайника, и папа принялся разливать дышащий паром кипяток по белым пузатым чашкам с серебристой каймой. В Эмминой и Наташиной уже красовались ароматные чайные пакетики и несколько листиков мяты и черной смородины. Кофе же Эмма еще не пробовала в силу возраста, а Наташа и вовсе не любила — он был для родителей.

— Разложишь сахар по чашкам, малыш? — попросила мама. — Ты ведь помнишь, кто как любит?

— Угу, — кивнула Эмма и положила себе и папе по два кубика, сестре один, а мама пила кофе без сахара, худела.

Аромат на кухне стоял невероятный, уже не терпелось отведать сладких, хрустящих оладьев с прохладной сметаной, и Эмма сглотнула накопившуюся во рту слюну.

Когда на столе появились соусники со сметаной, сгущенкой и вишневым вареньем, она принялась переставлять их, чтобы занять руки, менять местами, пока они не продолжили двигаться сами, все быстрее и быстрее, перед глазами поплыло, закружилось, белый смешался с вишневым и вскоре в нем потонул. А Эмма вместо мягкой сидушки стула ощутила под пятой точкой жесткий шершавый асфальт.

Разбитая коленка ныла. Уже постарше, девочка сидела посреди дороги, глядя на свежую ссадину сквозь застилающие глаза слезы.

Наташа подбежала и начала было отчитывать ее за сломанный велосипед, еще и взятый без спроса, но вдруг спохватилась, опустилась рядом на корточки и крепко прижала к груди.

— Ну же, маленькая моя. Не плачь, моя Мими. Все быстро заживет. Давай, цепляйся за шею, отнесу тебя в дом…

Дальше обрывки воспоминаний разного времени стали сменять друг друга с невообразимой скоростью.

Младшая школа, лица одноклассников, хулиган Максим рассыпает ее фломастеры, поход в цирк в выходные, мамин куриный бульон, когда Эмма снова слегла с ангиной, катание на лошадях, папа запускает воздушного змея на пляже, всей семьей они куда-то едут по дороге через поле, последние экзамены, табель, выпускной, цветы, изящное рубиновое платье… сильный удар, крики, скрежет и лязг металла.

Мир бешено замельтешил перед глазами, земля, небо, деревья слились в безумном роковом хороводе.

Стало трудно дышать. Эмма обнаружила себя зажатой вниз головой в перевернутой машине позади водительского сиденья.

Боль настигла ее не сразу. Сначала Эмма оглохла. Не слышала ничего, кроме взявшегося не пойми откуда пронзительного тонкого писка в голове. И теперь время словно замедлило ход.

Она видела, как мама, захлебываясь в собственной крови, отчаянно открывала рот, что-то пыталась сказать. Тянула к ней руку с пассажирского сиденья впереди.

— Мама, мама! — силилась выкрикнуть Эмма, но не слышала собственного голоса.

Затем что-то темное, могущественное, зловещее пронеслось перед глазами и перехватило мамину руку, отдернуло и забрало себе, разделив их навсегда.

Эмма вскинулась на кровати и распахнула глаза. Хриплое, частое дыхание свистело в легких, доводя до спазмов в груди. Паника, взявшая верх, глумилась над телом и разумом. Умываясь слезами, Эмма силилась закричать, выдохнуть, выдавить эту боль до капли, но вдохи и выдохи получались неполными, короткими, жесткими, ранящими. Мышцы сводило, дымчатая пелена перед глазами не желала расступаться. В голове все еще звенело, словно она вытащила этот звук из сна, принесла с собой сюда, в свою комнату, в свое настоящее.

Сны незаметно подкрались к ее реальности, шагнули через грань и стали оставлять здесь заметные следы — землистой краской на лице, шумом в ушах, слабостью в теле, ворохом мыслей, вечно занимавших рассудок и не дававших сосредоточиться на важных делах. Все это она безотказно забирала из них с собой, цепляясь за каждую возможность вернуть стертые из памяти два года. Только хорошее забрать не получалась, нельзя было забрать оттуда родных.

Прошло уже столько времени, но стало только хуже.

Что-то горячее коснулось щеки, еще и еще раз, в уши проникло взволнованное поскуливание, маленькие коготки зацарапали по плечу, звон затих.

Зрению стала возвращаться ясность. Пушистая рыжая морда в пяти сантиметрах от ее лица испуганно таращилась на хозяйку огромными испуганными глазами, хвост с белым кончиком несмело вильнул.

— Йоши, — выдохнула Эмма, и пушистый комок запрыгал рядом, словно пытаясь вскарабкаться ей на голову.

Мышцы вновь стали мягкими и податливыми. Эмма рухнула обратно, на подушку.

Попискивая и ворча, чихуахуа покрутился рядом с ухом и улегся клубочком в теплое гнездо из Эмминых шеи и плеча.

Утро тихо просачивалось сквозь тонкие темно-розовые шторы и заливало комнату нежными рассветными лучами.

Прозвенел будильник, стандартно запланированный на восемь, чтобы хватило времени собраться не спеша.

Эмма чувствовала вялость, разбитость, желание исчезнуть. В глубине головы привычно ныло. Вставать и тащиться на работу не было никакого желания, не хотелось никого видеть, ни с кем разговаривать, а еще меньше хотелось, чтобы кто-то видел ее. Но выйти сегодня придется.

Девушка прикрыла глаза, окончательно успокоила дыхание, поднялась с постели и направилась прямиком в коридор, к комоду, на котором вчера оставила свою маленькую кремовую сумочку — за первой таблеткой.