Курс на Арктур

Полина Луговцова, 2021

Полеты в космос были похожи на такую игру: смотришь в ночное небо, потом зажмуриваешься, и кажется, что ты паришь среди звёзд, в невесомости, а твое тело будто рассеялось и стало частью окружающего пространства, звездной пылинкой, летящей в потоке космического ветра к далеким бескрайним галактикам. Кто не играл в детстве в такую игру? Но стоило однажды Мише открыто заявить о своей способности путешествовать в космосе в виде облака, да еще рассказать о грозящем Земле инопланетном вторжении, и он вмиг превратился в посмешище. Перед ним встал серьезный выбор – найти для себя новый мир на далекой чужой планете или пойти на риск и спасти свой. Не отвернется ли он от тех, кто отвернулся от него? Ведь для выполнения плана спасения ему предстоит пройти страшные испытания: погрузиться в палящие лучи Арктура, пересечь границу гравитационного поля черной дыры и отправиться в особенное пространство, где до него еще никто не бывал.

Ничто и «ничтожества»

Позже мои детские воспоминания об отце стали казаться мне очень странными. Я подозревал, что моё богатое воображение добавило к картинам прошлого немало собственных штрихов, отчего реальность и вымысел слились в неделимое целое. Ведь поверить в возможность перемещения на другие планеты без специальных летательных средств мог только полный безумец.

Перед тем, как взять меня с собой в первый космический полёт, отец попросил никому об этом не рассказывать, даже маме. «Особенно маме! — уточнил он и добавил: — Если она узнает, то решит, что ты болен, и страшно расстроится. Ты ведь знаешь, что мама всегда переживает из-за каждой твоей царапины и даже из-за насморка. Думаю, нет ничего дурного в том, если ты утаишь от неё один маленький секрет. А посторонним людям и подавно незачем знать об этом».

Сгорая от любопытства, я клятвенно пообещал сохранить всё в тайне, и мы полетели. На полёт это было совсем не похоже: ни чувства ускорения, ни бьющего в лицо ветра и свиста в ушах. Наоборот, казалось, я разом утратил нюх, слух и осязание. Как будто пространство, только что окружавшее меня, исчезло вместе с шумом кленовой листвы, сыростью пруда, шорохом камышей, утиным кряканьем и прохладой весеннего вечера. Зато я обнаружил, что вижу с закрытыми глазами. Причем, не только перед собой, а вокруг: космос, кишащий звёздными россыпями, открылся мне во всем великолепии. Именно кишащий — потому что звёзды не стояли на месте, они двигались, то медленно поднимаясь вверх подобно мыльным пузырям, то плавно снижаясь, как снежинки в безветренную погоду, то раскачиваясь, как солнечные блики на волнах, то кружась дружным хороводом.

Я увидел очень много звёзд, гораздо больше, чем обычно видел с Земли. А ещё они были здесь разноцветными и огромными, этакими кляксами, слетевшими с гигантской кисти, пропитанной светящейся радужной краской. Вдруг они начали сливаться между собой и растягиваться, как резиновые, образуя пёстрые полосы. Я догадался, что мы ускоряемся: наверное, отец как-то управлял нашим полётом.

Все дальше и дальше уносились мы в космические просторы, и меня не покидало ощущение, что мы находимся внутри чуда и сами являемся его частью. То, из чего я состоял в тот момент (тогда мне не удалось понять, что это — материя, энергия или душа) целиком трепетало от восторга.

А потом я заметил в звёздном полотне круглую чёрную дыру. Звёздный свет волнообразно огибал её и подрагивал, как у старой люминесцентной лампы. Цветные полосы звёздного коридора вокруг нас пошли зигзагами и рассыпались кляксами, — я понял, что траектория нашего полета резко изменилась, а скорость снизилась. И тогда я увидел среди звёзд плывущие к дыре серые камни, длинную вереницу гигантских булыжников. Приближаясь к границам чёрного круга, камни вытягивались, превращаясь в тонкие макаронины, и исчезали в темноте, как соринки в трубе пылесоса.

Внезапно над поверхностью одной из звёзд, окружавших дыру, взвился сияющий сноп звёздной пыли и устремился вслед за потоком камней. Он становился все длиннее, а звезда вместе с тем уменьшалась, будто ее растягивали, как жвачку. В конце концов, она превратилась в тонкий луч света, который плавно погружался в чёрную бездну до тех пор, пока совсем не исчез.

Это зрелище меня здорово испугало: я решил, что чёрная дыра, глотающая камни и звёзды, может проглотить и нас тоже. И, хотя я понятия не имел, что происходило в той дыре с космическими телами, но почему-то подумал о процессе переваривания пищи в желудке.

Оказалось, я был не очень далёк от истины. Вернее, от того, что считал истиной мой отец. Когда мы вернулись на Землю, то есть, открыли глаза и вновь очутились на Космическом холме, а я, потрясённый, приготовился выпалить первый из тысяч вопросов, распиравших меня, отец прижал палец к моим губам и произнёс:

— А сейчас я открою тебе самую важную тайну.

Я замер в предвкушении, как кладоискатель над крышкой только что выкопанного древнего сундука. Отец выждал приличную паузу, то ли подбирая нужные слова, то ли желая помучить меня и разжечь во мне любопытство, и я успел придумать множество версий того, что он скажет. К моему удивлению, самая невероятная из них оказалась верной.

— Я инопланетянин. — И все равно слова, произнесенные отцом, подействовали на меня как удар тока, — я дёрнулся всем телом и внимательно посмотрел на него: не шутит ли? На его бледном лице, едва различимом в сгустившихся сумерках, не было и тени улыбки, а во взгляде сквозило волнение.

— АрктуриАнин, — добавил отец чуть погодя.

Я кивнул, делая вид, что верю.

— Посмотри-ка вон туда! — Он вытянул руку вверх, показывая на небо. — Видишь самую яркую звезду?

Её трудно было не заметить: она висела прямо над нашим Космическим холмом.

— Это АрктУр, солнце моей планеты, АрктУрия. Арктурий находится за Арктуром, и с Земли его не видно даже в телескоп. Но однажды мы с тобой слетаем туда, когда ты наберёшься немного опыта в полетах. Сначала я должен научить тебя проходить чёрную дыру. Ты ведь заметил её?

Я снова кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Поверить в услышанное было так же трудно, как допустить мысль о том, что отец мне врал. Я склонялся к тому, что моё космическое путешествие было лишь игрой воображения, но, если так, то откуда отец узнал о том, что я видел чёрную дыру? Неужели дыра была реальна, как и наш полёт? Неужели мой отец был ино… арктурианином? Ведь он ничем не отличался от обычных людей!

— Чёрная дыра — это вход в пространство, которое мы, арктуриане, называем Ничто. Всё, что попадает туда, расщепляется до тех пор, пока не исчезнет. Внутри дыры и перед ней действует непреодолимая притягивающая сила, границы действия которой незаметны. Если пересечь невидимую черту, вырваться из-под влияния дыры будет уже невозможно. Чем больше космических объектов дыра проглатывает, тем дальше распространяется радиус действия её силы, поэтому там, где сегодня было вполне безопасно, через какое-то время может появиться зона невозврата. Ты должен научиться определять эту границу, ведь может случиться так, что однажды ты отправишься в полёт без меня.

Я почувствовал, как округлились мои глаза.

— Без тебя? Разве я смогу полететь в космос один?

— Сейчас, конечно, нет. Но я научу тебя. В этом нет ничего сложного, главное — понять, как это работает. Ты, наверное, слышал о силе самовнушения? Приведу для примера один известный в науке факт: если человеку показать кружку с кипятком, а затем неожиданно выплеснуть на него холодную воду из другой точно такой же кружки, это может вызвать на его коже реакцию, сходную с ожогом. Понимаешь, о чём я?

Я отрицательно помотал головой и возразил:

— Где кипяток и где космос! Что тут может быть общего?

— Ничего, — невозмутимо ответил отец и продолжил: — Всё дело в силе воображения, то есть — мысли, только в ней. Вот человек всего лишь представил, что в него плеснули кипятком, и получил реальный ожог. Его тело подчинилось силе мысли. А ведь он точно так же может представить, что способен рассеиваться до мельчайших частиц и в таком виде перемещаться в космическом пространстве. И у него получится, если сила его мысли окажется достаточной для этого.

— Ого! Значит, кто угодно может летать в космос без всяких ракет, просто превращаясь в облако пара?

— В теории — да. Но это лишь предположение, основанное на том, что строение организма арктурианина и землянина одинаковое. Вероятно, земляне утратили эту способность и даже не помнят, что когда-то обладали ею. А может, они никогда и не подозревали об этом, потому что земная цивилизация пошла по индустриальному пути развития, и ресурсы человеческого разума остались не изучены. У нас, арктуриан, тренировки по развитию силы мысли начинаются с раннего детства, а летать самостоятельно, без наставника, мы можем примерно в тринадцать-четырнадцать лет, если судить по земным меркам. В этом возрасте ты тоже сможешь летать один. А пока твоя задача — развивать силу мысли. Для удобства арктуриане изобрели специальный тренажёр, хотя можно обойтись и без него, но с ним процесс пойдет быстрее. Вот, взгляни-ка.

В руках отца появился предмет, с виду не отличимый от обычного смартфона, только на корпусе не было никаких надписей, да и сам корпус представлял собой лишь узкую чёрную рамку, в которую было вставлено нечто вроде экрана из толстого мутного стекла.

— Что это? — Я с трепетом взял инопланетную вещицу и прикоснулся к экрану. Тот ожил, засияв серебристым светом: в моих руках будто звезда вспыхнула!

Я на миг зажмурился, а когда вновь открыл глаза, сияние экрана угасло, и в центре появилась картинка: два соприкасающихся друг с другом синих шарика.

— Это какая-то игра? — спросил я немного разочарованно. В компьютерных играх мне нравились «стрелялки» и «бродилки» с красочным дизайном, а эта была похожа на что-то совсем уж примитивное вроде «тетриса» для дошкольников.

— Так и есть, развивающая игра, — подтвердил отец, и мой интерес к этой штуковине совсем угас. Но ненадолго.

— А что надо делать? — спросил я лишь для вида, чтобы не расстраивать отца своим безразличием.

— Попробуй разъединить шары.

— Ладно. А где кнопки? Куда нажимать?

— Все кнопки в твоей голове, — ответил он с загадочной улыбкой.

— Как это? — Я в недоумении уставился в экран. Синие шарики слегка подрагивали и искрились, как наэлектризованные.

— Разъединяй их мысленно. Просто вообрази, что они покатились в разные углы, например.

— Э-э, так неинтересно. Ты шутишь! — возмутился я. — Предметы перемещаются взглядом только в кино!

— Пробуй, не бойся.

— Да пробую я! Никуда они не двигаются!

И под мой сердитый возглас шарики разлетелись в стороны и заметались по всему экрану. На миг показалось, что они вот-вот соскочат с него и покатятся по траве.

— Ух, ты, как же круто! Пацаны узнают — от зависти лопнут! — воскликнул я, окрыленный успехом, но отец тут же меня осадил:

— Ты уже забыл, что обещал хранить всё в тайне?

— Ох, точно! — спохватился я и приуныл: такую тайну держать в себе будет очень трудно. От такой тайны можно вообще лопнуть! И я спросил с надеждой переубедить отца: — Но почему нельзя рассказать об этом? Люди обрадуются, когда узнают о таких возможностях! Ты только покажи эту штуковину каким-нибудь учёным, и сразу прославишься на весь мир!

— Эта штуковина называется устройством, усиливающим мысль, коротко: УУМ, и нужна мне здесь не для славы. — Отец задумчиво сдвинул брови. — Я хотел тайно создать на Земле школу защитников. Их всегда не хватает.

— Каких защитников?

— Как бы тебе объяснить… — Отец потёр переносицу, обдумывая слова. — Пожалуй, объясню чуть позже. Вначале расскажу, почему так важно сохранять тайну. В общем, поделился я однажды с одним коллегой, таким же учителем физики, показал ему УУМ, признался в своём арктурианском происхождении. Он загорелся вначале, идею о создании школы поддержал, но попросил меня взять его с собой в космический полёт. Я ответил, что мне будет не под силу поднять его в космос. Ох, он и разозлился! А потом заявил, что я сумасшедший и разнёс мою тайну по всей школе. Дошло до родителей, те подняли шум, возмутились, пошли к директору, кричали там: мало ли, что у психа на уме, заразит ещё детей своими бредовыми идеями. Директор потребовал, чтобы я прошел психиатрическое обследование. Пришлось подчиниться. И, хотя я принёс ему справку о том, что не дурак, слух по школе до сих пор идёт, а многие ученики перешли в параллельные классы, где физику преподаёт тот коллега. Грач его фамилия.

— Ох, ну ничего себе! Вот он злодей! Но… а почему ты ему отказал? Не взял с собой в полёт, как меня?

Отец покачал головой и принялся объяснять:

— Стар он для этого. Разум человека с годами теряет гибкость, деревенеет подобно крепнущему побегу, его уже не перестроить. Даже арктуриане, не освоившие науку полетов в детстве, так и остаются нелётными на всю жизнь. Когда я летаю с тобой, твоя мысль не тормозит меня, она развивается. А с ним мы могли бы упасть и разбиться. Он слишком тяжёлый, а его мысль — непреодолимый тормоз для таких полётов.

— Ясно. Но ведь директору ты и без справки мог доказать, что не сумасшедший! Мог ведь показать ему, да и этим родителям, которые тебя психом называли, как летаешь? — не унимался я. — Все бы просто обалдели, увидев, как ты превратился в облако и исчез!

— Хм… С чего ты взял, что со стороны это так выглядит?

— Ну, а как еще… — Я растерянно пожал плечами. — Ты ведь сам сказал: «тело рассеивается…»

— Всё верно, только увидеть этого нельзя. За время нашего полета на Земле не прошло и секунды. Для случайного наблюдателя мы с тобой просто сидели на холме с закрытыми глазами. Дело в том, что сила, исходящая из чёрной дыры, создает временну́ю аномалию в космическом пространстве. Точно не знаю, как она действует, но, улетая на Арктурий, я всегда возвращался на Землю в точности в то же время, в какое стартовал с неё. И это при том, что на родной планете я находился довольно долго, иногда даже по нескольку земных лет!

— А… — вылетело у меня, и я на мгновение застыл с открытым ртом, внезапно раздумав говорить то, что собирался, но потом всё-таки выпалил: — Мама считает, что ты завел другую семью и поэтому так часто пропадаешь по ночам!

Отец невесело рассмеялся, обнял меня одной рукой и, притянув к себе, произнёс успокаивающе:

— Нашу маму я никогда ни на кого не променяю, если ты об этом. Я полюбил её с первого взгляда, да и тебя тоже, как только ты родился. Другой семьи у меня нет и не будет. А на Арктурии остались мои родители и друзья, которых я иногда навещаю. Для этого мне приходится уходить из дома по ночам, потому что для полета нужно выполнить два условия: первое — находиться на открытом месте, чтобы бетонные стены или другие конструкции не могли помешать взлёту, а второе — стартовать, глядя на Арктур, когда эта звезда появляется в вечернем небе. Ее свет служит мне путеводителем к родной планете. Поэтому я почти не вру, когда говорю маме, что по ночам ухожу смотреть на звёзды.

— А она плачет, когда ты уходишь. Лучше бы ты рассказал ей всю правду, и про полёты, и про то, что ты — арктурианин! — заявил я. Мне было жаль и отца, и маму: в последнее время они ссорились всё чаще, а может, так казалось, потому что я подрос и понял, что ссоры — это не только крики и слезы, но и колючие взгляды, упрямо сжатые губы, долгое молчание, — раньше я был ещё мелкий для подобных тонкостей.

— Насчёт правды я тебе уже объяснял. Взрослые люди её не примут, им проще поверить, что я сумасшедший. Да к тому же до мамы дошли слухи о том, что я проходил обследование в психушке… помнишь, я тебе говорил? И, хотя отклонений от нормы у меня не выявили, а клеймо психа осталось. Все решили, что я скрываю настоящий диагноз, называют «за глаза» шизофреником, и мама в том числе. Поэтому я прошу тебя, никогда и никому не выдавай мою тайну.

Отец замолчал. Я не нашёлся, что сказать на это, только прерывисто вздохнул. Какое-то время мы сидели в тишине, слушая шуршание камышей, доносящееся со стороны пруда. Арктур ярко сиял над нами, выделяясь среди звёзд крупными размерами и необычным красноватым оттенком. У меня вновь закрались сомнения в том, что можно вот так просто взять и долететь до него. И, когда отец снова заговорил, я приготовился услышать что-то вроде: «Ну, как я тебя разыграл, а? Не было никакого полёта! Тебе казалось, что ты летишь среди звёзд, потому что перед тем, как зажмуриться, ты смотрел на звёздное небо!» «А как же УУМ? Я ведь толкнул шарики взглядом! И ещё защитники. Кто они?» — не утихал мой внутренний голос, и отец, будто услышав этот немой вопрос, сказал:

— Моя миссия на Земле состоит в том, чтобы защитить людей от опасности.

— От опасности? — переспросил я встревоженно.

— Вернемся к теме чёрной дыры. Как я уже говорил, внутри неё находится так называемое Ничто, в котором заключена страшная разрушительная сила, стремящаяся уничтожить Нечто — то есть, все то, что существует. Эта сила притягивает космические тела, оказавшиеся в поле её действия. Но для Ничто этого мало. Оно хочет получить все. В том числе и Землю.

— И может это сделать? — Я вскинул на отца испуганный взгляд.

— Так далеко ему не дотянуться, но Ничто производит и распространяет хитрую заразу — паразитов, которых у нас на Арктурии называют «ничтожествами». Они разлетаются по галактикам вместе с метеоритами, падают на планеты и заражают их подобно тому, как семена злых сорняков заражают возделанные земли.

— Значит, все метеориты заразные? — поразился я.

— Не все. Только те, что были выброшены из Ничто. Их поры заполнены особенными частицами — теми самыми «ничтожествами», основная цель которых — уничтожать. Но, как и любые вредители, поначалу они слабы и поэтому не так уж и опасны — главное, вовремя заметить их и нейтрализовать. Этим занимаются специально обученные защитники, такие как я. Ничтожества хорошо маскируются, они могут принимать любую форму, размер и облик, но мы — защитники — умеем определять их по особым приметам. А однажды найти «ничтожеств» мне помог ты.

— Как это? Я даже не представляю, как они выглядят! — удивился я.

— Я тоже не представляю. Зато знаю, чем отличается то, во что они превратились, от оригинала. Помнишь, как ты испугался клёнов, которых принял за чудовищ?

— Ну, ещё бы! Мне показалось, что они шевелились, как живые!

— Тебе не показалось. — Отец перехватил мой изумлённый взгляд и кивнул. — Да, я тоже видел это. Позже я вернулся в то место, нашел паразитов и нейтрализовал их. Для этого у меня есть особое оружие, и однажды я покажу тебе его, если хочешь.

— Ещё как хочу! — воскликнул я, радуясь, что оружие против инопланетных вредителей все-таки есть, а значит, с ними можно бороться.

— Увидеть признаки присутствия «ничтожеств» можно только боковым зрением, которое у тебя, как и у любого арктурианина, хорошо развито, — продолжал отец.

— А при чем… — начал было я и получил ответ ещё до того, как понял, что именно хочу спросить.

— Ты же мой сын, наполовину арктурианин, и неудивительно, что у тебя такое же строение глаз, как у меня.

— Так это не астигматизм?

— Конечно, астигматизм. Любая форма глаза, отличающаяся от привычных норм, так и называется.

— И что? «Ничтожества» похожи на искорёженные ожившие клёны?

— Они могут быть похожи на что угодно — на клёны, на птиц, на человека. Но только внешне. Они создают что-то вроде миража, но, если сделать вид, что не смотришь на них, то боковым зрением можно заметить, как созданная ими картинка расплывается, а её контуры идут волнами, как бы струятся.

— Выходит, «ничтожества» уже на Земле! — выдохнул я, холодея от страха.

— Тех, что ты видел, уже нет, а новых я пока не обнаружил. Ещё в нескольких городах не так давно были случаи, но сейчас все под контролем.

— В нескольких городах? — потрясённо переспросил я, осознав, чтО это означает.

— Верно, я не единственный арктурианин, живущий на Земле. Есть и другие. За каждым защитником закреплена своя зона.

— Но почему арктуриане защищают Землю? Просто потому, что такие добрые? Ведь могли бы защищать только свою планету, и всё.

— Ну, а ты разве не защитил бы слабого, если бы мог? Ведь не все способны постоять за себя сами, — объяснил отец.

— Не все, — согласился я, чувствуя растущую внутри гордость от мысли, что я сын космического защитника и, возможно, тоже им стану.

***

Внезапно я вынырнул из воспоминаний и уставился на свою новую знакомую, о которой совершенно забыл. До меня вдруг дошло, что я выболтал ей все свои сокровенные тайны, которые, должно быть, показались ей глупой выдумкой, и, каменея, приготовился к насмешкам. Но у Кристи был такой вид, будто ей не терпелось что-то сказать. И точно, едва я замолчал, как она тут же затараторила:

— Я ведь знала твоего отца! Он преподавал старшеклассникам физику, а у нас вёл кружок астрономии! Все в школе до сих пор его помнят.

Я тут же обрадовался, подумав о том, что Кристя может рассказать мне о нём что-то новое.

— Ведь твоего отца зовут Игорь Петрович, верно? — запоздало уточнила она.

Я кивнул и спросил, не в силах скрыть растущее волнение:

— Ты не слышала, что с ним случилось?

Кристя погрустнела.

— Почему ты спрашиваешь? Разве не знаешь?

— Мама говорит, что он бросил нас и притворился дурачком, чтобы алименты не платить. Но я не верю.

— Странно, почему твоя мама так считает. На самом деле Игоря Петровича заперли в психушке после того, как в нашей школе погиб один мальчик, который спрыгнул с крыши, поверив, что может летать. Друзья этого мальчика рассказали, что он вроде как хвастался особыми способностями, позволяющими ему рассеиваться и перемещаться в космическом пространстве в виде облака из мельчайших частиц.

— Вот это да… Но как?! — закричал я изумлённо.

— Игорь Петрович утверждал, что поделился этой информацией только с другим учителем физики, и больше ни с кем. Он не смог объяснить, как всё это стало известно погибшему мальчику. Но никто ему не поверил, все решили, что твой отец внушал ученикам такие мысли, и поэтому тот мальчик погиб по его вине. Игоря Петровича хотели даже посадить в тюрьму, но потом признали невменяемым и перевели в психушку.

Я почувствовал боль в большом пальце правой руки и обнаружил, что стиснул его зубами. На коже отпечатались полукружия синеватых ямок.

— Ты знаешь, в какой он больнице? — спросил я, спохватываясь.

Кристя отрицательно мотнула головой. Рыжие хвостики скользнули по её веснушчатым щекам.

— Мы пытались выяснить, звонили везде, но нам отвечали, что это личная информация, которую сообщают только близким родственникам.

— Я — близкий! — Во мне вспыхнула надежда на встречу с отцом, но слова Кристи погасили ее:

— Близкие родственники должны быть ещё и совершеннолетними.

— Чёрт! — вырвалось у меня.

— Послушай! — Она вдруг вцепилась в моё плечо, приблизилась и зашептала, хотя рядом с нами никого не было: — Думаю, что мы с тобой не случайно сегодня встретились. Твой отец меня сюда направил!

— Так ты его видела всё-таки? — тоже шёпотом потрясённо выдохнул я.

— Нет… То есть, видела, но во сне. Помнишь, я говорила, что нарисовала место, которое мне приснилось? Так это Игорь Петрович привел меня сюда!

Моя спина покрылась мурашками. И, хотя речь шла не о реальной встрече, я чувствовал, что отец приснился Кристе неспроста. Тотчас же к горлу подступила горечь обиды от того, что отец не появился в моём сне. Он мне вообще ни разу не приснился с тех пор, как исчез!

— Вот так прямо взял и привёл? — уточнил я, пряча хмурый взгляд.

— Мне приснилось, как я пришла на урок физики, а там никого из класса нет, и вместо нашего учителя — Игорь Петрович, будто и не увольнялся из школы. Он улыбается и говорит мне: «Сегодня урока не будет, поэтому можешь рисовать открыто и не прятать от меня рисунки, как обычно». А я удивляюсь: надо же, знал, что я рисую на занятиях, а ни разу замечание не сделал! И отвечаю: «Тогда давайте я нарисую то, что вы захотите». Он прям обрадовался, закивал: «Да, мне хочется, чтобы ты нарисовала для меня один пейзаж. Пойдем, я покажу тебе это место». И привел меня в этот парк, прямо на этот холм. Я смотрю — а внизу, напротив кленов, лента жёлтая натянута и на озере буквы странные. Обернулась, чтобы спросить у Игоря Петровича, надо ленту и буквы рисовать или нет, а он отвечает: «Это — самое главное!» И всё, я проснулась. Потом пришла сюда, нашла место из сна, только ленты не увидела, и пришлось по памяти рисовать. А тут ты! Я, как поняла, что Игорь Петрович — твой отец, сразу догадалась: ему не рисунок мой нужен был, а просто он хотел устроить нашу встречу. Вот только зачем?