Иван-чай

Полина Кипрей, 2020

Что будет если попасть в прошлое и немного его изменить. А если изменить многое, что тогда? И может ли это сделать один человек? Случайно ли это или нет? Перед главной героиней Сашей стоит много вопросов, на которые она ищет ответы.

Книга 1

Июль 2019 года

Я падаю, ноги меня не слушаются. Кругом пусто и темно, кажется, это длится, целую вечность. Это сон не сон, не понимаю. Ничего не чувствую, не слышу, не могу сказать. Хорошо бы это когда-то прекратилось и чем-то закончилось. Открываю глаза. Я дома в своей кровати.

Опять этот сон, который преследует меня чуть ли не с самого детства. И повторяется раз в год, бывает, реже. Иногда пустота чем-нибудь заканчивается, и я ощущаю себя в одном из городов, в котором жила. Картинка чёрно-белая, кругом могилы на тех местах, где были дома. Когда картинка цветная, я чувствую, что я от кого-то прячусь. Пытаюсь кого-то спасти. Обычно всё прерывается на самом пике действий.

Просыпаешься после таких снов весь разбитый, как будто не спал сутки. И потом целый день ходишь как зомби.

Проснулась я, как всегда, рано. Как обычно, иду гулять с собакой.

У меня престарелая дворняжка, зовут Рикки. Хитрый и иногда преданный.

Солнце светит, птицы поют.

Прекрасное петербургское летнее утро.

Мы погуляем долго, настроение хорошее, и хочется побыть наедине с этим утром. Как было бы здорово расстелить вот здесь коврик и позаниматься йогой, помедитировать, а не в душной квартире. Птицы щебечут, жары ещё нет, да и какая жара в Питере. Дышится свободно и легко. Я снимаю обувь и иду по дорожке, протоптанной людьми. По этой дорожке ходят только собачники, так что на ней нет осколков от бутылок или чего-нибудь такого, обо что можно пораниться. Я так делаю каждое утро и зимой и летом, это хорошо успокаивает и заземляет.

Кто я? Брюнетка, и этим всё сказано. Хотя несколько раз пыталась перекраситься в блондинку, но это не моё. В конечном итоге я перестала экспериментировать и полюбила свои волосы. Как только человек находит гармонию в себе и у него есть связь между телом и разумом, он перестаёт нуждаться в изменении себя. Принимаешь себя и любишь. Мы все уникальны, и это прекрасно. Хотя у меня есть парочка татуировок, я никогда не пожалела, что их сделала. Они часть меня и отражают определённый период в моей жизни. Я сделала их уже в зрелом возрасте. Сейчас мне 32, и мне нравится то, что со мной происходит день ото дня.

Иногда я крашусь, но это для вдохновения и принятия того образа, с которым я сегодня встала. Мне нравится получать удовольствие от всего, что я делаю. Даже если это банальный вынос мусора или гуляние с собакой. Находить во всём хорошее, это сложно и интересно, это привносит в жизнь много красок.

Стоит мне только обнять человека, и ему становится лучше. Единственное, что у меня после этого начинает болеть голова, но боль проходит очень быстро. Это ничего, мне нравится приносить другим умиротворение, счастье и радость. Просто у меня это есть. На моём здоровье это никак не сказывается, себе помочь я не могу. Но без моего так называемого дара я помогаю себе по-другому. Так как любовью к врачам я не отличаюсь, для меня лучше йога, медитация, голод и ледяной душ. После таких манипуляций можно горы свернуть в прямом смысле.

Чем больше я двигаюсь и работаю, тем сильнее моя энергия увеличивается. Не как у батарейки, а всё наоборот. Да, вот такой вот мой ответ физике.

Вернувшись домой, иду к своему коврику. Йога, медитация, завтрак — всё как обычно.

Смотрю на свою новую татуировку, классная получилась и необычная, на мой взгляд. Это кустик кипрея цветущего. Иван-чай то бишь. Есть легенда, что его родина как раз под Петербургом, в селе Копорье.

Сегодня мой первый день после отпуска. Не могу сказать, чтобы сильно хотелось на работу. Всё стало каким-то привычным и безвкусным. Я программист, и мне это нравится, но хочется постоянно чего-то нового, а не копаться в одном и том же каждый день. Хочется, чтобы это было нужным другим и миру в целом.

Обещают хорошую погоду, надеваю платье, но всё же набрасываю ветровку.

В лифте размышляю, на чём мне добраться до работы или, может, пойти пешком.

Идти недалеко, около двух километров.

Но в голове всё время крутится страх панических атак, которые продолжаются около трёх лет. Сейчас уже проще с ними справляться, после того как я прочитала море всевозможной литературы и просмотрела множество видео на эту тему.

Когда это случилось первый раз, какое-то время тяжело вообще было выйти из дома, даже с кем-то. Мозг всё время вспоминал те случаи, когда я падала в обморок, хотя это было очень-очень давно. Мозг меня пытается в этих случаях всё время убедить, что вот сейчас как раз такая ситуация, надо что-то делать. Сердце начинает биться, воздуха не хватает, ноги становятся ватными, могут начать неметь пальцы рук, и закладывает уши. Появляется желание кому-нибудь позвонить и кричать о помощи.

Я научилась с этим справляться.

Да, и я благодарна этим атакам, я пришла к хождению босиком, йоге и медитации.

Иду на работу всё же пешком, кругом ни души. Хотя, может быть, чьи-то души и есть, летают себе вокруг. Иду своей привычной дорогой. Сначала по Поэтическому бульвару, интересно, почему его назвали бульваром. Улица небольшая, одни жилые дома. Может, чтоб звучало живописнее. В этом районе все улицы связаны с художниками, поэтами, писателями. Сама я живу на проспекте Художников.

А сейчас мне надо сворачивать на улицу Есенина.

На асфальте что-то блеснуло. Останавливаюсь, чтобы посмотреть. Это кольцо с небольшим красным камнем. Как же и кто его потерял? Наверное, расстроился сильно: даже если оно и не ценное, но красивое. Может, взять и поискать хозяина. С одной стороны, да, а с другой стороны, вдруг хозяин начнёт искать, возвратится на это место и не найдёт. Но после меня его может кто-нибудь взять в корыстных целях для себя или продать. Возьму всё же. На обратной стороне кольца какая-то надпись, напоминает арабский язык, прочесть не могу. Зато это опознавательный знак, по которому можно вычислить владельца, когда он объявится.

Дальше ничего не помню. Может, лёгкое головокружение, хотя нет, его тоже не было.

Я открываю глаза, лежу на земле, ничего не видно, туман. Ни тротуара, ни дороги нет.

Встаю. Куда идти, не знаю, но иду. Кругом земля, и больше ничего.

Не знаю, сколько уже прошла. Хотя бы одно дерево показалось, так нет же, иду и иду. Сейчас лягу и буду просто лежать. Должен же когда-нибудь рассеяться этот туман.

Кольцо по-прежнему у меня. Как теперь хозяина найти? А он, наверное, расстроился сильно. Надену пока его, чтоб не потерять. Знаю, что надевать чужие кольца плохая примета, да кто верит в приметы. Суеверие это всё. Кольцо было мне в самый раз и очень хорошо смотрелось на моей руке. Первый раз мне понравилось украшение.

Что вообще происходит?

Мне кажется, уже прошло очень много времени. Достаю телефон. Нет, всего лишь полчаса. Как такое может быть? Ноги уже все в грязи, тяжело ими передвигать. Ни одной птицы не летает вокруг. Начинает находить паника. Что там скрывается за этим туманом и куда я вообще иду? Мне как бы на работу надо. Ощущение, как будто провалилась в сон. Но нет — вот, всё реально. Запахи, ощущение, даже боль.

Кажется, там вдалеке что-то виднеется, дом какой-то. Сейчас отдохну, силы соберу и дойду. Не важно, что меня там ждёт, и даже если не ждёт.

Как мне вернуться обратно и где моя улица вообще? Где машины, дома, люди?

Даже если этот туман наплыл внезапно, он же не мог поглотить и всё вокруг. Дом вон вполне реальный впереди, только не должно его тут быть. Он с виду деревянным кажется, но в этой части Петербурга нет деревянных домов. Здесь спальный район. Хотя нет, есть дача Калинина и библиотека на Елизаветинской. В начале XX века здесь много было дач. Но сейчас они снесены. Я всё-таки как-никак в XXI веке. Ау, люди!

Мне кажется или этот дом всё дальше и дальше? Я к нему, а он от меня.

Дохожу до него, стучусь.

— Ау, есть кто?

Дверь не заперта. Вхожу.

Тишина. Не могу понять, давно здесь кто-то жил или нет. Тишину нарушает муха. Её жужжание меня взбадривает.

— Привет, дорогая! Я так рада тебя видеть! Ты не можешь даже себе представить.

И я тоже не могла себе представить, что буду радоваться мухе. Было такое счастье увидеть живое существо.

Захожу на кухню. Кругом чисто, холодильника нет, мусора тоже. То ли хозяева такие чистюли и выбрасывают мусор часто, то ли здесь давно никто не жил. Но пыли не видно и паутины тоже.

В чулане нахожу мешок муки и картофеля.

На стене висит календарь. Дата сегодняшняя, 21 июля, но год… Этого не может быть! Где они, хозяева, нашли такой календарь? Год стоит 1952-й.

Может, это музей какой-нибудь?

Продолжаю обследовать дом.

Нет, это точно какой-то музей.

Вдруг резко открывается входная дверь. И на пороге возникает мужчина. Я от неожиданности даже присела.

Высокий, непомерно высокий. Мне пришлось задрать голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Несмотря на свой внушительный рост, он не сутулился и стоял прямо. Голубые глаза, тёмные и мутные, смотрят на меня напряжённо. Но в них хочется смотреть и смотреть. Тёмно-русые волосы подстрижены странно — это мода сейчас, что ли, такая, ретростиль? И кто его так стрижёт? В волосы так и тянет запустить руку и почувствовать их. Через них очень хорошо ощущать другого человека. Нет, ты не читаешь его мысли. Это на другом уровне: не надо знать слов, достаточно почувствовать, и ты знаешь многое о человеке. Волосы, они как множество антенн, которые транслируют и передают. Чем длиннее волосы, тем их лучше ощутить и тем лучше они передают внутренний мир.

Каждый мускул на его теле накачан, и это было заметно через рубашку.

Кажется, в нём всё так правильно сочетается. Всё на своём месте. И так ему подходит.

— Вы кто такая и что здесь делаете?

Пытаюсь сказать и не могу открыть рот.

— Эй, чего молчите, гражданочка?

— Я Александра, и я пытаюсь понять, где я нахожусь. Понимаете, я шла на работу. А потом раз, и ничего нет вокруг: ни улиц, ни домов. Я шла, шла и дошла до этого дома. Это музей, да?

— Разберёмся, гражданочка, пройдёмте. Кто вам дал право входить в чужие дома?

Его взгляд падает на мою татуировку, всё, сейчас подумает, что я вообще зэчка какая-нибудь. Всё это время татуировка сильно чесалась. Но он промолчал.

— Я просто, извините, это единственный дом, который попался мне на пути, было не заперто, я и вошла, — пытаюсь объяснить я. — Уберите свои руки, что вы себе позволяете!

Вырываюсь и пытаюсь убежать. Где же тут выход? Странный дом. Я на улице, куда бежать? Туман стал рассеиваться. Перед домом стоял «москвич»-кабриолет. Старый, но новый, то есть таких уже не производят больше 50 лет, но выглядел он как новенький. Мне даже стало любопытно: как можно было сохранить автомобиль в таком состоянии? Или это его так от реконструировали. Тут из дома выходит этот тип.

— Гражданочка, вам некуда бежать. В округе здесь только мой дом. Не знаю, как вы вообще сюда дошли и с какими целями. Красть у меня особенно нечего. И одежда у вас странная. Откуда у вас это кольцо?

— Шла на работу и увидела на асфальте, решила найти хозяина. А тут так — раз! — и никого вокруг, только туман. Я надела, чтоб не потерять. Что у вас за одежда странная? Вы вырядились как на ретропарад и даже дом обставили винтажненько. У вас что, бзик на это? Машина прикольная, и что ездит даже?

— Я вас не могу понять: вроде бы по-русски говорите, а слова непонятные. Вы что, шпионка? Из какой страны? Я уже давно не работаю в правительстве. Нечего с меня взять и рассказать тоже. Чем вам моя машина не понравилась? Ездит, конечно. Она новая, купил полтора года назад.

— Ретромобиль ничего такой, у всех свои тараканы.

— Что такое «ретро»? Мой автомобиль совсем не ретро.

— Ну как сказать… Ретро — значит старинный.

— Он совсем не старый, его недавно изобрели.

До чего же странный тип!

— Странный вы какой-то.

— Да и вы странная, гражданочка.

— Перестаньте меня так называть, у меня имя есть. Что вы как будто в Советском Союзе остались? Вы вроде бы молодой ещё.

— А мы где, по-вашему, находимся?

— В России, вообще-то. Вы должны знать, что СССР распался уже давным-давно.

— Вы бредите, вам к врачу надо, наверное, у вас температура.

— Да ничего я не брежу, всё у меня нормально.

— Вы знаете, какой сейчас год?

— 2019-й.

— Шутить изволите, фантастики перечитали? Вообще-то, сейчас 1952 год.

— Это вы издеваетесь! Думаете, я в это поверю? Чушь какая. Вы что, сумасшедший? Это какой-то розыгрыш? Историческая реконструкция? Здесь кино снимают?

Он открыл дверь машины и достал газету. С виду газета новая, датированная 21 июля 1952 года. Ну это же тоже можно подделать, мало ли кому захотелось разыграть. Выпустить газету с любой датой и новостями того года не проблема, сейчас даже подарки такие делают имениннику — дарят газету с его фотографией и статьей о нём, датированную датой его рождения.

Видя моё недоверие, мужчина повёл меня в дом и включил радио.

— Нет, ну этого не может быть, так не бывает.

Зазвонил телефон, не мой, не мобильный телефон, а такой массивный, с барабаном.

Мужчина взял трубку.

— Да, здравствуйте! Да, буду, — положил трубку. — Так что же мне с вами делать? Больная вы или нет, я не могу решить. Поедете со мной, после разберёмся, кто вы и что происходит. А кольцо мне отдайте, оно принадлежит нашей семье.

— А чем докажете?

— На обратной стороне есть надпись на санскрите «Измени мир जगत्परिवर्तस्व».

— Так это санскрит, а я подумала арабский.

— Много будете думать, скоро состаритесь.

Я находилась в ступоре, во что-то такое сложно поверить, и поэтому согласилась. Другого ничего не оставалось. Села в машину.

Сказать, что поездка была комфортной, не могу: это было ужасно, на «жигулях» мягче ездить. Мы всё время подпрыгивали на кочках и выбоинах.

После того как мы проехали несколько километров, начали появляться дома. А потом и городские постройки, на вид я всё же могла определить, что это Петербург. Наверное, для этого мужчины это Ленинград.

Всё как на фотографиях, только цветное. Машин мало. Зелено везде, людей много.

Неужели всё правда и я как-то очутилась в прошлом? Вот так, без всяких машин времени, загадывания желаний? И что мне здесь делать, как вернуться домой? Была бы машина времени, было бы понятно как, а тут… Я не хочу здесь оставаться. Никогда не любила историю и прошлое. И тем более такое прошлое — Сталин вроде бы ещё не умер. Да меня вообще могут куда-нибудь сослать, в концлагерь или что там у них. А ещё хуже в психушке запрут и делать трепанацию черепа будут, что там ещё делали в те времена.

Мама ещё не родилась.

Вот куда этот мужик меня везёт? Вдруг он мне всё наврал, чтоб я в машину села, а сам везёт меня в полицию или милицию, что там у них тогда было. Или вообще в КГБ. Тогда уже — или «сейчас» в данной ситуации надо говорить — был или не был КГБ? А вообще, почему он живёт так далеко от людей, как отшельник какой-то? Н-да, влипла. Ладно, будем действовать по ходу событий, всё равно выбора нет. Бежать — так куда?

Мы ехали по Невскому проспекту, повернули на Литейный проспект.

Ага, точно везёт, наверное, меня в КГБ. Или его всё-таки тогда ещё не было?

Останавливаемся около Мариинской больницы.

— Сиди здесь, никуда не выходи! Уж очень ты необычно выглядишь, ярко слишком, у нас так не одеваются, забрать могут куда-нибудь.

Эта фраза меня, конечно, обнадёжила, но что он себе позволяет?! Выгляжу я ему плохо, умник!

Его довольно долго не было. Мне хотелось всё вокруг рассмотреть, но между тем не привлечь к себе внимания. Всё вокруг не чёрно-белое, как воспринимается прошлое по фотографиям. Больница, судя по вывеске, тогда называлась не Мариинской, а имени Валериана Куйбышева, был такой революционер и политический деятель.

По Литейному прошёл трамвай, было бы неплохо на таком прокатиться. Да, бесплатная экскурсия в прошлое, была бы она ещё и безопасная с гарантией возврата обратно. Но меня никто не спрашивал.

— Как дела? Я не очень долго?

Я подпрыгнула и ударилась головой, так засмотрелась на всё вокруг, что не заметила возвращения моего гида по этому миру. Как его зовут хотя бы?

— Всё хорошо, засмотрелась на всё вокруг, я привыкла это видеть на чёрно-белых фотографиях, а тут всё цветное. Как вас зовут? Вы забыли представиться.

— Николай. Как вас зовут, я помню — Саша. Да, неудобно как-то получилось, вы мне сразу представились, а я нет.

— Очень приятно.

— А можно увидеть ваш паспорт? Или в вашем 2019-м их уже нет?

Достаю свой паспорт, благо он у меня всегда с собой. Он его рассматривает, ухмыляется.

— А Нижегородская область этого где?

— Здесь она Горьковская.

— Вот как? Любопытно! Ты есть хочешь? Давай на ты, так проще. Я умираю с голоду, сейчас заедем в продуктовый магазин и поедем обратно.

— Окей.

— Что?

— Да, хорошо, я тоже есть хочу.

— Что тебе купить? Может, чебуреков или пышек?

— Пышек, я не ем мясо.

— О, как. Что так?

— Не хочу никого убивать.

— Ты же не собственноручно убиваешь, а перед тобой всего лишь жареное, вареное или запечённое мясо.

— Это как заказное убийство получается, я так не хочу.

— Понятно. Я себе чебуреков куплю, а тебе пышек. Сиди в машине, я быстро.

Я осталась в машине, разглядывая местность, куда мы подъехали. Город, похоже, только начал восстанавливаться после войны. Всё выглядело серым, людей было мало, как, впрочем, и магазинов. Интересно, что есть в магазинах? Как принято одеваться? Да, я слишком ярко выгляжу в своём платье с кошечками. И ткань, наверное, тогда ещё такую не делали. Да и мои кроссовки вообще никуда не годятся. Ну ладно, пускай привыкают.

Как назло, день выдался прохладным.

Вернулся Николай, принеся два завёрнутых в бумагу свёртка и ещё кучу баранок, сцепленных верёвкой. Моему восхищению не было предела. Он сел в машину и протянул мне один свёрток. Я развернула, а там пять горячих, жирных, ароматных пончиков, хорошо присыпанных сахарной пудрой.

Я родилась не в Петербурге, поэтому жареные колечки из дрожжевого теста я называю не пышками, а пончиками. А ещё поребрик бордюром, батон вместо булки.

Оказывается, я так проголодалась! Кусаю пончик, какой он вкусный, в меру жирный, вовсе не противный, как иногда бывает, когда он слишком пропитается жиром. И много сахарной пудры, пончик без пудры — это не то, а вот когда на нём её много, вот это вещь.

В этот год, кажется, были первые Олимпийские игры, в которых участвовали советские граждане, если я не ошибаюсь, в Хельсинки, и они как раз сейчас должны проходить.

— А сейчас в Хельсинки проходят Олимпийские игры, да? Где мы участвуем первый раз.

— Да. Наши футболисты сыграли вничью с югославами, завтра переигровка.

Мы вернулись в его дом. Он включил радио, там как раз вещали об Играх. Сели ужинать.

— Тебе чай с сахаром или без?

— Без сахара.

Раз здесь ничего кроме чая нет, придётся пить его. Николай поставил перед мной огромную кружку. Беру пончик и запиваю его чаем. Не люблю чёрный чай, тем более без добавок, но здесь он был какой-то особенный, может быть, обстановка была другой. Чай показался таким вкусным и ароматным, что хотелось выпить его до конца, с пончиками это было самое то.

— Расскажи о будущем. В каком году ты живёшь?

— 2019-й. Год Свиньи.

— Что? Какой свиньи?

— По китайскому календарю.

— Вы живёте по китайскому календарю?

— Нет, просто в Китае каждый год какого-нибудь животного, всего их 12, и каждые 12 лет они повторяются. Там ещё определённого цвета. Например, 2019 год — это год Жёлтой Земляной Свиньи.

— А такие бывают?

— Думаю, что нет, но так просто совпало. И оттого, чей год, определяется, что он несёт с собой. Что может произойти или случиться. Это, конечно, сейчас воспринимается как развлечение, в древности к этому относились очень серьёзно.

Весь вечер, до поздней ночи, я рассказывала про свой мир, свою страну, чуждую для него. Наверное, очень сложно понять и принять всё, что я рассказала, при его советском воспитании, пропитанном идеологией. Даже многие живущие в моё время люди не смогли до конца принять и понять те изменения, которые происходили в стране за последние 30 лет. А здесь за несколько часов я человеку весь мир меняю.

Я заснула, а он, наверное, ещё долго сидел в своей комнате.

Утро было солнечным и, как всегда, по-петербургски ранним. Даже здесь я проснулась, как обычно, в 4.45, хотя мне не надо было гулять с собакой. Многолетняя привычка выработалась у меня просыпаться в это время, даже когда рядом не было собаки.

Я посмотрела на телефон: зарядка в нём ещё была, и время он показывал. Как это приятно ощущать частичку своего прошлого, такого далёкого здесь. Выхожу на крыльцо, опять туман, ничего не видно, машина с трудом просматривается. Как видно, Николай ещё крепко спит.

У меня было время на то, что я привыкла делать по утрам. Немного размявшись, села на крыльцо и закрыла глаза, попыталась войти в то состояние, когда чувствуешь каждой клеточкой всё, что происходит вокруг, и то, что происходит внутри. Кровь бежит по венам, не останавливаясь, сердце стучит, всё работает чётко и слаженно, мысли улетают, как будто утекают вниз по телу, в голове лёгкость от этого. Чувствуешь, как ветер обдувает голову, и ты здесь и сейчас, не в прошлом, не в будущем — в настоящем.

До конца июля мы рассказывали друг другу про наши миры, много ездили. Он показывал, как было, я рассказывала, как изменилось это в моё время. Для меня это было как поход в музей, правда, слегка затянувшийся. Иногда мы общались как будто на разных языках. Мне приходилось объяснять смысл моих слов, мысли тянулись к компьютеру узнать значение слова.

Я много рассказывала про компьютеры, роботов, сотовые телефоны.

Скоро зарядка на моём телефоне закончилась, и мне было его никак не зарядить, но я успела кое-что показать, что было доступно офлайн: что можно читать книги прямо в этом маленьком прямоугольнике, ещё и пальцем переворачивать воображаемые страницы, слушать музыку. Банальные для нас вещи, как таймер и калькулятор, Николая приводили в восторг.

Август 1952 года

Было пять утра.

Не хотелось ещё вставать, поэтому просто лежала с закрытыми глазами.

Я здесь уже десять дней. Всё хорошо, но как отсюда выбраться? Я же не могу так и прожить всю жизнь здесь. Да, мне хорошо с Николаем, но там дом. И порядком это всё мне уже начинает надоедать. Хочется красок, музыки, кино, компьютера, благ моей современной цивилизации. Да и Николай не может же со мной нянчиться всё время. Мы постоянно вместе, но такое ощущение, что он что-то скрывает. И я хочу это узнать, если он не говорит, то я узнаю сама. Он много рассказывает о стране, но о нём я знаю мало, и от таких вопросов он грамотно уходит. Откуда у него вообще деньги? Да, это банально, но мне хочется знать.

Моя татуировка в виде кустика кипрея зачесалась и покраснела.

Вдруг меня подбросило на кровати, и я услышала взрыв, быстро вскочила и выбежала из комнаты. Взрывы начали повторяться, дом трясло. Вбежал Николай, схватил меня за руку и выволок во двор. Бежим в сторону машины, как только мы в неё сели, дом разнесло в разные стороны. Николай быстро завёл машину, и мы помчались в неизвестном направлении. Чудом машину не задело во время взрыва, она летела куда-то вдаль, из-за тумана дороги было не разобрать.

И что теперь, кто-нибудь может это объяснить? Там остались последние вещи, которые связывали меня с моим миром. Смотрю на Николая, молчит и сосредоточенно ведёт машину. Он куда-то определённо едет или просто?

— Что это было? Куда мы едем? Мне страшно, там осталось всё, что у меня было, — выпалила я всё, о чём думала. Молчит. — Николай, ну, скажи же что-нибудь.

Резко поворачивает вправо. Мы мчим по какой-то узенькой улочке, никогда её раньше не видела.

Потом мы как-то выехали на Большой Сампсониевский проспект, или, как он тогда назывался, Карла Маркса.

Подъезжаем к неказистому двухэтажному зданию рядом с Сампсониевским собором.

Входим в здание и идём по коридору, доходим до лестницы и спускаемся вниз в подвал.

Идём по длинному коридору, поворачиваем налево, опять идём. Вокруг много всевозможных поворотов и коридоров, как он понимает, куда идти?

Наверное, уже минут семь — десять идём по коридорам и куда-то поворачиваем. Идём молча, надеюсь, он мне объяснит, что происходит. Доходим до большого белого зала, зал круглый, и от него идёт несколько выходов, а в центре — дыра, в ней что-то плещется, как желе, и идёт пар.

Я посмотрела на свою татуировку, она опять начала зудеть и как-то переливаться. И что мне мастер туда вколол, блин?

Мы подходим к центру, желеобразная масса красная и, похоже, горячая.

— Вот здесь всё началось, — сказал Николай. — Не знаю когда, может, миллионы лет назад, а может, нет. Но они отсюда выходят, как бы рождаются. Мы представляли их сверху, а они вот из недр земли. Я предполагаю, таких точек на планете несколько. Иногда они сами становятся правителями, царями, лидерами, а иногда просто управляют ими. Они могут вселяться в тела и переходить из тела в тело. Хочешь спросить, откуда я такой бред знаю? Я работал военным в охране. Им раз в год надо сюда возвращаться. Людям вокруг себя они прочищают мозги, и те потом ничего не помнят. В последний раз почему-то со мной это не удалось. Они про это не знают. Я рассказал об этом только самым близким людям, в которых уверен. Не знал, говорить ли тебе об этом, потому что, признаюсь, до сих пор не уверен был в тебе. Уж очень странно ты здесь появилась. То, что сейчас произошло, я думаю, что они узнали про меня. Мы сейчас рискуем, находясь здесь, но я должен был тебе показать. А сейчас идём, мы выйдем в другом месте, там нас ждёт машина.

Пытаюсь переварить всё сейчас сказанное и иду за ним по бесконечным коридорам. Этими коридорами мы, наверное, прошли минут 20 и вышли где-то в лесу. Дошли до дороги, где стоял чёрный автомобиль. За рулём сидела пожилая женщина.

— А вы кто такая? — спросила меня женщина. — Николай, объясни.

— Мама, не начинай. Я думаю, ей можно доверять, несмотря на обстоятельства, из-за которых она появилась в моей жизни.

— Что ещё за обстоятельства? Ты же прекрасно понимаешь, что доверять нельзя никому. Даже, если на то пошло, друг другу.

— Мам, она из будущего, и, я надеюсь, она нам как-нибудь поможет.

— Что? Какое будущее? Тебе, наверное, уже промыли мозги, если ты в такое можешь поверить. Сынок, так не бывает, люди не путешествуют во времени.

— Если на то пошло, то точно происходит сейчас, тоже не бывает и быть не должно. И мы даже не можем это объяснить.

— Здравствуйте! — отозвалась я. — Меня зовут Александра, и верите вы мне или нет, но я родилась в 1987 году и сейчас в моё время 2019 год. Я тоже не верю в перемещение во времени, точнее, не верила до того момента, когда я просто шла на работу, а потом бац, и я в непонятном месте и как попасть обратно не знаю. Если хотите знать, машин времени у нас ещё не изобрели. А взорвавшийся дом сегодня унёс все связи с моим миром: документы, телефон, наушники.

— Что такое наушники? И ты таскала с собой телефон?

— Мам, мы тебе всё объясним чуть позже. Об этом долго рассказывать.

— Что значит «мы»?

— Я просто так сказал. Я и Александра.

— Ехать нам ещё долго, я могу и послушать про это якобы будущее.

— А я хотела бы услышать больше про то, что здесь происходит. Кто или что управляет нашей страной и как это исправить?

— Что значит «исправить»? Ты вообще понимаешь, что творится? И это продолжается несколько веков, а может, и больше.

— Получается, что люди всё это время были марионетками каких-то других существ? Не знаю, как это назвать: инопланетяне, какие-то совершенно иные цивилизации.

— Мы как подопытные крысы у них, — сказала мать Николая.

— Мама, ну это уж слишком.

— А что такого я сказала? Мы не знаем, сколько их, но, как мы предполагаем, руководят странами во всём мире именно они. Они вселяются в тела, только Николай видел их такими, какие они есть. Из того, что мы знаем: каждый год им на какое-то время необходимо возвращаться к себе. Вычислить, в какого человека переселился другой, нам не удавалось, мы знаем только тех, которых видел Коля вживую. Мы нашли ещё несколько таких подземных ходов в других странах.

— А много вас, которые знают?

— Только наша семья: я, мой муж и моя дочь, и ещё один друг Николая, которого он знает с детства.

— А вы пробовали туда спускаться?

— Нет, конечно.

— Почему?

Повисла тишина.

— Мы не знаем, что там, а вдруг мы там умрём. Как можно так рисковать? Это неоправданный риск. Тем более что нас мало. И меня окружают самые близкие мне люди: потерять одного из них, как потерять часть себя.

— Я могу попробовать, мне терять уже нечего, но, может, и всё моё предназначение состоит в том, чтоб это сделать.

— Я против, — отозвался Николай, — просто я против.

— Ты не можешь решать за меня.

— Тебе всё равно нужна будет помощь, чтобы туда пройти целой и невредимой. А если я против, значит, проводить туда тебя некому.

— А что вы собираетесь делать? Вот так бегать всю жизнь? Вы даже боитесь рассказать об этом кому-либо. Я понимаю, это риск, но чем больше нас таких, кто знает, тем больше сила.

Мы ехали вдоль леса. Дорога была ужасная, и всё время трясло так, что казалось, сейчас позвоночник выпрыгнет. Оставшуюся часть дороги все молчали. Мы свернули совсем в лес, остановились, и Николай с матерью мастерски замаскировали машину. Дальше путь проходил по узкой лесной тропинке. Шли долго. Наконец, пришли к двухэтажному деревянному дому. Вокруг не было ничего, и дверь была не заперта.

— Здесь мама живёт, иногда сюда сестра приезжает.

Мы вошли внутрь дома. Везде царили чистота и порядок. Электричества, конечно же, не было. Повсюду стояли керосиновые лампы.

Ко мне подошла мать Николая.

— Извини, не представилась. Антонина Петровна. Я военный человек, поэтому привыкла жёстко разговаривать. Всю войну прошла, жива осталась.

— Понятно, спасибо.

— За что спасибо?! Нечего мне тут спасиботь. А о твоём желании спуститься туда ещё поговорим, когда Николая не будет. Понятно?

Понятно-то понятно: я ей никто и она мне не доверяет, мной рисковать можно.

Я решила не оставаться наедине с Антониной и больше узнать про всё, что здесь происходит. Если я в своё время ничего не слышала про это, значит… Это много чего может значить. Дело просто не придали огласки, а с пришельцами покончено. Или с ними не покончено, а семью Николая просто убрали. Но если бы всё закончилось хорошо, наверное, страна не жила бы ещё столько лет закрыто от другого мира. Я должна во всём разобраться, даже если это поменяет ход истории. И к тому же мне больше ничего не остаётся. У меня нет возможности вернуться к своей прежней жизни. Я могу рисковать, терять мне нечего.

Через пару дней приехала сестра Николая Лиза.

Её привез Николай, и она сразу убежала в свою комнату.

— Расстроилась очень, что пришлось бросить всё и уехать неизвестно на сколько. В институте я сделал для неё академический отпуск. Она у нас художница.

Вечером к ужину Лиза всё же спустилась. Села и долго ковырялась в еде, ни на кого не глядя.

Антонина быстро поела и ушла во двор.

— А кто ты? — спросила меня Лиза.

— Я Александра, можно просто Саша, — и я рассказала ей всё, что со мной произошло.

Лиза перестала есть и внимательно слушала.

После небольшой паузы она нарушила тишину.

— Прости, сложно это сразу переварить.

— Да, я понимаю, сама ещё утром, просыпаясь, надеюсь, что всё это сон.

— А я Лиза, тебе, наверное, уже сказали. Мне 18 лет, и я учусь в Академии художеств СССР. Училась, теперь, наверное, правильнее сказать. Что-то мне подсказывает, что учёба моя закончилась навсегда.

— Да ладно, не падай духом. Всё вернётся. Тебе всего лишь 18, ещё 100 раз закончить можно.

— Все так говорят, только от этого лучше не становится.

— Да, ты права, но всё же.

— Давай не будем об этом.

— Окей.

— Что?

— О, прости, вырвалось слово. Оно нормальное. Означает «хорошо, я согласна». Это из английского языка к нам пришло.

— А ты знаешь английский?

— Да, более или менее.

— Научишь меня?

— Э, ну хорошо.

— Окей, — повторила она. — Надо запомнить. А то везде этот немецкий учат, как он надоел. И, главное, зачем? Как будто мы в Германию каждый день ездим.

Лиза доела ужин и отодвинула тарелку. Она улыбалась и позвала меня пойти прогуляться в лес. Я, вообще-то, не любитель лесов. Но что ещё остаётся, здесь было скучновато. Николай куда-то уехал. А общаться с Антониной не хотелось. Она очень любила нагрузить какой-нибудь работой.

Вокруг росла преимущественно ольха. Воздух был невероятно чистым, поначалу у меня даже кружилась голова. Солнце уже начинало заходить, но ещё играло между деревьями. Не знаю, сколько мы прошли, счёт времени просто потерялся. Мы шли молча и наполнялись спокойствием леса. Пройдя значительное расстояние, как мне показалось, мы вышли к огромному озеру. Казалось, вода в нём кристально прозрачная с лазурным оттенком.

Лиза, недолго думая, сняла платье и побежала в воду.

— Лиза, вода же холодная, август-месяц, мы не на курортах Краснодарского края.

— Да ладно! Ты что, трусиха? Давай попробуй.

Да ладно, попробую. Что, я зря принимаю холодный душ по утрам? Я сняла одежду и окунулась в воду. Вода казалась холодной только первые десять секунд, я постаралась расслабиться и почувствовать, как она нежно ласкает кожу. При этом я почувствовала, как вода теплеет. Это гораздо лучше холодного душа. Чем больше я расслаблялась, тем приятнее было купание. Плаваю я не очень, поэтому далеко, как Лиза, в воду не стала заходить.

Первой из воды вышла Лиза, а мне не хотелось уходить, но всё же время было позднее и уже темнело.

Мы надели одежду на мокрое тело и пошли домой.

— Ну как водичка?

— Просто супер, прям омолаживает. Никогда не была на этом озере.

— Кажется, оно называется Донцо. Недалеко и деревня есть с таким названием.

Мы пришли домой, когда уже совсем стемнело. Свет горел только в окне Николая. Лиза пошла в свою комнату, а я на ощупь в свою. Зажгла керосиновую лампу, повесила сушить одежду, умылась и легла.

Утро выдалось солнечным и тёплым. Моя одежда за ночь успела высохнуть. К сожалению, кроме того, что было на мне в тот день, больше у меня ничего не было.

В магазин я здесь ни разу не ходила, а хотелось очень. Уж очень это интересно посмотреть, что продаётся в магазинах и что носят модницы Советского Союза.

Полежав ещё немного в кровати, я спустилась вниз, там уже все проснулись. Антонина Петровна готовила завтрак. В кухне стоял аромат блинов и сливочного масла.

— Всем доброе утро!

— Доброе, а может, и недоброе оно, это утро, — отозвалась Антонина.

— Что-то случилось?

— Мама у нас не любит здороваться утром и добрым его не считает.

— Понятно, бывает, у меня бабушка тоже не любит.

— Хватит тебе уже ходить в одном и том же платье, да ещё стыд в каком. Николай съездили бы вы в ближайший магазин да купили бы чего получше.

Мне захотелось на улицу и немного подышать свежим воздухом, и я вышла во двор.

Здесь гораздо легче дышалось. За мной вышел Николай.

— Ты уж извини за мать. Ну она такая, уже не исправишь. Потерпи, ладно. Если не хочешь ехать, тебе решать. Может, у Лизы что найдётся для тебя.

— Да всё нормально, ничего страшного. Отчасти она права. Сама сегодня думала об этом, проверяя, высохло ли платье.

— Да я не только про это. Я знаю, мать бывает иногда слишком прямолинейна и груба.

— Матерей не выбирают. Всё нормально, я справлюсь.

Николай обнял меня, мы были первый раз так близко. Чувствую его дыхание на своей шее, и по телу бежит теплота. Она распространяется по всему телу, она убаюкивает и приносит расслабление. В этот миг мне кажется, что времени нет и вокруг ничего нет, есть только мы, стоящие вот так. Ещё секунда, и он отстраняется от меня.

— Извини, хотелось тебя обнять. Я иногда забываю, как, должно быть, тяжело оказаться вот так одному среди всего чужого. Но ты помни: я всегда рядом.

— Да, буду знать — ты рядом. Так когда мы едем в город?

— Всё нормально? Ты не в обиде? Правда?

— Да, правда. Можно Лизу взять с собой, она мне поможет разобраться, что и как сейчас носят. Может, через полчаса и поедем? Или у тебя какие-то планы есть?

— Планов вроде бы нет, пойду спрошу у Лизы согласие.

— Давай, а я погуляю.

И Николай ушёл в дом. Но, судя по голосам, пройти далеко ему не дали. Наверное, Антонина Петровна дежурила под дверью и всё слышала.

И я волей-неволей стала слушателем их разговора. Почему сразу не ушла, не знаю.

— И чего ты перед этой девкой стелешься? Странная она. Не верю я ей. Вот погубит она тебя. Я знаю. Нечего с ней обниматься. Да и много на неё не трать. Даром тебе, что ли, деньги достаются?

— Мать, давай без этого. Ты сама сказала, что надо одеться. А теперь начинаешь. Я ей полностью доверяю.

— Лопух ты, напридумывала она своих сказочек, а ты и уши развесил.

— Мама, всё, давай не будем на эту тему. Я сам знаю, кто и что придумывает. И Сашу больше не задевай. Ей и так тяжело.

Дальше слушать мне не хотелось, и я направилась в лес. Пятнадцать минут наедине с самой собой, и становится так же хорошо, как когда меня обнял Николай. Медитация и сосредоточение делают своё дело, а ещё воздух и дыхание.

Надо про это не забывать.

Через полчаса мы сели в машину и поехали. Доехали до Гатчины и остановились у магазина. Выбор в магазине был небольшой, и, судя по выражению лица Лизы, ассортимент был так себе.

— Что, всё так плохо? — спросила я у неё.

— А мы не можем в Ленинград поехать?

— Не можем, Лиза.

— Саша, видно, придётся выбрать из того, что есть.

— Да ничего, нормально. Кажется, я уже кое-что себе присмотрела.

И я подошла к манекенам.

— Думаю, вот это платье в горошек самое то. Рукав у него три четверти, и оно универсально. Можно ещё вот этот миленький цветочек. Лиза, это нормально?

— Ну да, вполне.

— Скоро похолодает, думаю, тебе нужен плащ и пальто.

— А вот там, смотрите, как раз есть то, что мне нужно.

По пути я ещё прихватила туфли. Как жаль, что нет кроссовок. Но те, что на мне, тоже ещё ничего. Примерять я отказалась, так как понимала, что на меня это всё прекрасно сядет. Не люблю менять, уж если выбрала, то беру сразу.

Также я купила себе пару лифчиков и трусиков. Звучит странно, что я купила. Расплачивался за всё Николай. И я как могла старалась, чтобы вышло всё недорого. Хотя в ценах я не разбиралась.

После мы зашли в кафетерий и наелись пышек. Они были до того вкусными и совсем не жирными. А ячменный кофе вернул меня в детство, когда мы с мамой ходили в кафетерий и покупали бутерброд с докторской колбасой и ячменный кофе с молоком. Тогда они казались самым вкусным лакомством на свете.

— Мы ещё здесь немного посидим. Сегодня приезжает мой близкий друг Андрей. Будет жить у нас. Я его знаю с детства, и мама с Лизой тоже. Поэтому ему можно доверять. И он в курсе всего.

А через минуту в кафе вошёл молодой человек. В отглаженных и накрахмаленных брюках и белой рубашке. Мне он напомнил какого-то денди, настолько он был гладко выбрит и идеально причёсан. Сколько же времени он уделяет себе, чтобы так выглядеть?

— Приветствую всех. А вы, должно быть, Александра? Рад знакомству.

Что-то я не очень была рада знакомству.

— Здравствуйте, да, я Александра, можно просто Саша. А вы?

— Андрей, можно просто Андрей, — и он улыбнулся, а мне захотелось встать и уйти. Но я этого не сделала.

Сентябрь 1952 года

До сентября тянулись бесконечные дни. Были выезды в ближайшие города за едой. Походы в лес. Ничего не происходило, как и не удалось ничего толком узнать.

В один из сентябрьских дней утром просыпаюсь от того, что мой кипрей опять чешется. Да, неудачно я сделала татуировку и не вовремя. Слышу самолёт и выбегаю во двор, чтобы посмотреть. В тот момент, когда я добежала до леса, чтобы лучше посмотреть, что там в небе, начался обстрел дома.

Казалось, этих самолётов тысячи вокруг, хотя был всего один. Я стояла под деревом и меня, по-видимому, не было видно. Что делать, я не могла сообразить. Бежать в дом было невозможно, а убежать в лес и оставить других — тоже не могла. Из дома выбежала Антонина Петровна, волоча за собой Лизу, за ними Николай с Андреем. Все побежали к машине, в том числе и я, сели и поехали так быстро, насколько было возможно. Ехали долго: часа четыре, сложно было определить время. В каком-то месте дорога закончилась, и ехали по земле. Все молчали. Антонина Петровна периодически поглядывала на меня.

Я не знала, как прервать эту невыносимую тишину.

Было ощущение, что мы пересекли границу, но как такое возможно.

Как оказалось, это действительно так. Лаппеэнранта.

Подъехали к озеру Сайма, на берегу которого располагался небольшой домик.

Располагался он так, что его было незаметно, а подъезд к нему был хорошо виден из дома.

Мы столпились в холле, и даже у Антонины Петровны было поникшее лицо. Тишину прервал Николай.

— Ну что, давайте отдохнём от сегодняшних потрясений и соберёмся за ужином в семь часов. Там всё и обсудим. Комнаты выбираем сами, они все одинаковые. Расходимся.

Я шла первая, поэтому выбрала комнату самую близкую. Остальные разбрелись кто куда успел. Ник в самой последней комнате и самой дальней от меня. Отсиживаться в своей комнате мне не хотелось. И я побрела по дому. В нём было пять комнат, кухня, кладовая и подвал. Кухня была пустая касаемо продуктов, а вот кладовая забита всевозможными соленьями и вареньями. Интересно, кто тут живёт или жил и сколько лет этим баночкам. На вид они чистые, и нет ни следа от пыли.

— Привет, — это был Николай. — Как ты? Я думал, ты отдохнёшь.

— Привет. Что-то не хочется. А что это за дом? Здесь кто-нибудь живёт.

— Голодна? Я сейчас еду за продуктами. Здесь неподалёку рынок, надеюсь, он ещё работает. Поедем со мной?

— Поедем. Позавтракать и пообедать мы все не успели. Но вот голода я не чувствую.

Мы вышли к машине.

— Туда очень далеко ехать или можно дойти пешком? Мы сегодня столько ехали, что хочется прогуляться.

— Километра два-три. Может, даже меньше, если пойти напрямки. Выдержишь?

— Спрашивает, а то. Идём.

Дошли мы довольно быстро, и нам повезло: рынок ещё работал. И тут я пожалела, что мы пошли пешком. Тащить всё, что мы купили, пришлось в руках. А купили мы много, накормить надо было пятерых взрослых человек.

Пришли мы в наш новый дом как раз к семи часам вечера. Все уже собрались на кухне и ждали нас, судя по тому изобилию, что было на столе. Они добрались до банок с соленьями и вареньями и почти всё выставили на стол и пили чай.

— Извините, мы вас не дождались и напились чаю. Варенье здесь очень вкусное. — И Лиза покосилась на мать, та никак не отреагировала. — А вы где были?

— Как раз ходили за продуктами на местный рынок, — и мы поставили две большие и одну маленькую плетёные корзинки перед собой.

Лиза с Андреем подбежали и начали выкладывать всё на стол.

— Ого, сколько всего вкусного вы набрали! Но я так объелась варенья, что, боюсь, больше в меня не влезет.

— И прекрасно, — о себе дала знать Антонина Петровна. — Не известно, на сколько мы тут застряли, экономить еду надо.

— Мам, перестань.

— Не мамкай мне, мала ещё, чтоб матери указывать, что делать.

Лиза выбежала из кухни.

— Воспитала размазню.

Я пошла за Лизой, хотелось её приободрить. Тяжело жить с такой матерью, наверное. Моя-то лучше всех. Всегда придёт на помощь, ободрит и поможет. Она мне как верный друг. Но успокоить Лизу мне не удалось, она заперлась в комнате и не отвечала. Ладно, пусть успокоится, может, ей так лучше.

Спустившись вниз, я встретилась с Антониной Петровной. Она посмотрела на меня таким взглядом, что мне самой захотелось расплакаться и убежать, даже не в свою комнату, а куда-нибудь в лес очень-очень далеко. Но я этого не сделала. Немного поморгав, чтоб прийти в себя, сама посмотрела в глаза Антонине.

— Ты, ты во всём виновата. Ты шпионка и предательница. Ты навела на нас этот самолёт, а сама стояла и смотрела, как нас обстреливают. Ты запудрила мозги моему сыну, но меня не проймёшь. Я вижу тебя насквозь.

Я стояла и просто на неё смотрела, не хотелось оправдываться. Зачем? Она для себя всё решила.

— Что молчишь? И сказать нечего? Да потому что я права. Права, и тебе нечего возразить.

— Я понимаю вас, Антонина Петровна. Возможно, на вашем месте вела бы себя так же. Я могу, конечно, стоять и убеждать вас, что вы не правы. И что я вышла из дома за минуту до выстрелов, а потом не знала, куда бежать: в дом спасать вас и попасть под обстрел или в лес и бросить вас. Это всё в прошлом. Которое я хочу забыть. Если все захотят, я могу уйти. Мне некуда идти, но я уйду.

— На жалость давишь, не выйдет.

Тут в кухню вошёл Николай.

— Мама, ты опять? Мы с тобой уже всё обсудили на эту тему.

— Да что ж с тобой такое?! Явно она тебя околдовала. И ты не видишь её лживой натуры. Хотела уходить — пусть уходит. Мы все согласны.

Мне хотелось посмотреть на Николая и почувствовать его поддержку, но я этого не сделала, а продолжила смотреть на Антонину. Вдох-выдох, разворачиваюсь и иду к выходу.

— Мама, как ты можешь! — слышу я за своей спиной. Сейчас мне хочется выбежать из этого дома быстрее, но я иду. Слышу, как за мной быстрым шагом идёт Николай. Я быстрее: нет, он не должен меня остановить. Я выхожу во двор и закрываю за собой дверь. Пару шагов, дверь за моей спиной открывается, и выбегает Ник.

— Саша, нет, постой. Так нельзя. Не хочу просить прощения за свою мать, это её слова и её вина. Но я не хочу, чтобы ты уходила. Я верю тебе и за эти пару месяцев могу с уверенностью сказать, что знаю тебя. Тебе некуда идти. Я поговорю с матерью, она одумается. Прошу тебя, не делай опрометчивых поступков.

— Ник, я здесь лишняя.

— Ты не можешь быть лишней. Не просто так ты сюда попала. Поверь, я знаю.

— Откуда тебе знать? Звёзды не так сошлись, вот и всё.

— Нет. Уверяю тебя: ты нужна здесь и сейчас. Останься, тебе некуда идти.

— Может, и найдётся куда.

— Саша, нет.

— Ну что ты всё заладил «нет-нет». Откуда тебе знать?

— Просто поверь мне.

— Я пойду прогуляюсь.

— Уже очень поздно и темно. Ты можешь заблудиться.

— А мне плевать. Я не хочу оставаться в этом доме.

— Верни, пожалуйста, своё благоразумие. Это сейчас не ты. Ты уверенная и сильная.

— Ты меня плохо знаешь.

— Я знаю тебя достаточно.

— Окей, уговорил, я иду в свою комнату спать. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи. Надеюсь, «окей» — это хорошее слово. Ты его очень часто говоришь.

— Это обычное слово. Английский надо было учить.

И я открываю входную дверь, за которой стоит Антонина. Конечно, куда же без неё. Ишь, как глазёнки выпучила. Оттого что услышать пыталась всё, наверное. Я задрала голову, чтобы не смотреть на неё, прошла до лестницы и поднялась в свою комнату.

И здесь я просто рухнула на кровать и почувствовала всю усталость, накопившуюся за весь день. Я не хочу раздеваться, но всё же стаскиваю с себя одежду и кидаю на пол. Сейчас бы в душ, но это надо выходить из комнаты, чего никак не хотелось. Я забираюсь под одеяло, сворачиваюсь в клубочек и засыпаю.

Здесь мы прожили весь сентябрь. Я, Николай, его мать, сестра и друг Андрей.

Мы никуда не прятались, свободно гуляли по городу, семья Николая неплохо знала финский язык, поэтому мы спокойно слились с местными жителями. Узнать, чей это дом, мне так и не удалось. Лиза не знала и сама была удивлена. С Антониной Петровной мне было боязно заводить этот разговор. А Николай всячески уходил от ответа. Он рассказывал, что где-то рядом есть один туннель и наша главная задача туда попасть.

Мать Николая была против этого и всячески это высказывала. Она хотела, чтобы её семья уехала как можно дальше в Европу и забыла всё это. А если и спускаться в туннель, то только мне, пришелице из будущего. Мы с ней практически не встречались. Она вставала раньше меня и готовила завтрак, всячески игнорируя мою персону. Её завтрака мне не хватало.

Я, проснувшись, ускользала в лес, пока она суетилась на кухне. В лесу я медитировала, занималась йогой. В общем, почти как у себя дома. Но когда я выходила из леса, я возвращалась опять в то прошлое, в которое прибыла.

И почему это досталось мне? Я никогда не любила историю. И не учила её практически. А судьба или что там закинули меня сюда. Я, вообще-то, по будущему специалист. Компьютеры там, роботы, нанотехнологии и всякая электроника. А тут. Даже посудомойки нет. И почему я вспомнила именно про неё? Да тут ничего нет. А в машине едешь и отбиваешь себе всю пятую точку.

По вечерам, когда Антонина Петровна крепко спала, мы собирались внизу и обсуждали, как нам добраться до туннеля и спуститься туда. Для Николая и его друга это было смыслом жизни, они хотели всячески оградить нас с Лизой от этого дела. Но я не хотела оставаться в стороне, возможно, это то, ради чего я сюда попала. Лиза тоже от меня не отставала и вызывалась везде первой, так как она была маленькой и худенькой и могла везде пролезть. Это были её главные аргументы. Подозреваю, что Ник с Андреем всё же обсуждали некоторые детали без нас.

Решено было назначить дату спуска на раннее утро 2 октября, пока спит Антонина.

Как-то утром я проснулась, как обычно, очень рано. В это время было ещё очень темно, но я встаю и иду во двор прогуляться. Режим есть режим, не хочу его нарушать.

Через какое-то время вижу, как открывается входная дверь и выходит во двор Антонина Петровна.

— Доброе утро! — говорю я ей.

— Доброе, доброе, — слышу в ответ. — Хотела с тобой поговорить, чтоб не при всех. Не такая я глупая, как вам кажется, вижу, как вы перешёптываетесь за моей спиной и собираетесь, когда думаете, что я сплю. Собрались лезть туда, не смогу я вас отговорить, но для меня главное — мои дети. Пообещай, что вернёшь мне их целыми и здоровыми. Не знаю, кто ты и что тебе нужно. Но я думаю, если ты пообещаешь, то слово сдержишь, даже ценой своей жизни.

— Почему вы думаете, что я буду вам что-либо обещать? Что мне от этого? Я иду туда, потому что надеюсь получить ответы на вопросы. Что там и как всё сложится, я не знаю. Я дорожу Николаем и вашей семьей. Они мне стали родными. Я не буду давать лично вам никаких обещаний. Но я надеюсь, мы все будем живы и узнаем, что там.

— Чёрт с тобой, — старуха сплюнула и пошла обратно в дом.

Не знаю, она осталась удовлетворена моим ответом или нет. Мне это неважно. Понятно, что она мать. Каким бы взрослым ни был её ребёнок, он всегда будет для неё ребёнком. А тут целых два.

Я не стала никому рассказывать о нашем разговоре. Больше Антонина разговоров со мной не заводила, и я старалась держаться от неё подальше.

Так незаметно прошли дни до октября.

Октябрь 1952 года

2 октября

Утро, довольно тёплое и безветренное. Я просыпаюсь самая первая. Что нас сегодня ждёт, доживём ли мы до вечера — в голове крутятся эти мысли.

Хорошо, что есть время побыть одной. Начинает накрапывать дождь, но он мне совершенно не мешает. Мои мысли где-то далеко. Там, где дом.

Надо собираться в путь, все проснулись и собрались во дворе. Андрей оставался в доме, чтобы отвлекать Антонину Петровну.

Я знаю, что Антонина не спит, занавеска в её комнате чуть подрагивает. Но все остальные думают, что она спит.

Садимся в машину и отъезжаем очень тихо. Как Николаю удаётся ехать незаметно для всех, меня до сих пор удивляет.

Подъехали к горам, где расположена пещера. Заходим внутрь, всё так же, как и в прошлый раз в Петербурге.

Белый круглый зал, а посередине — дыра с желеобразной лавой.

Тут же моя татуировка начинает чесаться, наверное, ещё и цвет меняет, но я не стала смотреть и рассказывать об этом.

Мы начали спускаться. Первой полезла я. Лава, что покрывала дыру, на самом деле была не горячей, как казалось, и она как бы парила в воздухе. Под ней ничего не было. То есть, конечно, было, но там можно было свободно дышать. И лава не оставляла никакого следа на одежде. Как такое могло быть? Если бы сюда современные лаборатории.

В дыре под лавой было просторное помещение, от которого шло несколько разветвлений. На вид помещение было обычной пещерой, но земли там не было, стены были сделаны из чего-то каменного, я думаю, из мрамора. Но так как я ничего не понимаю в горных породах, хотя в школе с географией всё было в порядке, то точно сказать, из чего сделаны стены, не могу. От чего-то в помещении было очень светло, но никаких источников света я не видела.

За мной спустился Николай и его сестра. Минут пять мы просто стояли и озирались вокруг, решая, куда же двигаться. Разделяться не хотелось, притом что как раз было три направления, куда можно было двигаться.

Решили двигаться прямо, туннели были достаточно широкими, и источником света были как раз стены: они излучали свет, очень комфортный для глаз. Как такое было возможным — не понятно. После такого задумываешься о реальных пришельцах или другом разуме.

Шли мы очень долго, пока не наткнулись на развилку. Сделать выбор в такой ситуации очень тяжело. Мы пошли налево. Туннель казался бесконечным, и страх внутри нарастал, как в случае опасности действовать. Прошли уже больше двух часов и вышли к огромному кратеру, в центре которого была машина в виде пирамиды. Она издавала разные звуки — то пищала, то чвакала, то гудела с определённым интервалом. Невозможно было разглядеть, что было внутри.

На потолке над нами возвышался огромный вентилятор. Он быстро крутился и втягивал в себя мелкие частички пыли. К вентилятору было направлено несколько лестниц, также и к пирамидальной машине тянулись лестницы из различных направлений. Всё это напоминало большой лабиринт — найди правильный путь. Нам ничего не оставалось, как идти наобум.

Как же я не люблю лестницы. На них меня сковывает такой страх, который мне сложно контролировать. Хотя я, наверное, боюсь больше самого страха — когда тебя сковывает и ты психологически не можешь пошевелиться. И назад идти страшно, и вперёд.

На удивление здесь мой страх ушёл, испарился, я не могла никого подвести. У меня было чувство, что за мной вся наша планета, все эти миллионы людей, зверей, птиц, за которых я в ответе.

По пути мы несколько раз натыкались на тупики, и приходилось возвращаться обратно. Наконец мы дошли до этой огромной машины. В ней находилась мутная жидкость, сквозь которую трудно было что-либо разобрать.

Настораживало, что здесь никого не было, кто-то же должен всё это стеречь.

У машины было несколько дверных отсеков.

Казалось, что ты попал в фантастический фильм, а не находишься в 1952 году.

— Надо попробовать открыть и посмотреть, что там, — предложила я.

— Давай ты те попробуешь, а я эти, — сказал Николай.

Пробую все двери, они не поддаются, какой-то непростой механизм.

Я пытаюсь понять, как открыть, и мне удаётся открыть одну из дверей, просмотры фильмов не прошли даром. Не надо было прилагать силу, а всё всего лишь правильно нажать и потянуть. Почти как баночку витаминов в безопасной для детей упаковке.

Когда дверь открылась, меня обдало волной непонятной жидкости и отнесло к стене. Быстро прихожу в себя, по всему телу неприятное ощущение от той слизи, что меня облило. Но это ничего, всё можно смыть, вроде бы ничего не болит и не жжёт.

— Я в порядке, что там внутри? — Подхожу первой и заглядываю.

О боже, на крюках висит тело человека. Глаза закрыты, не понятно, дышит он или нет. Это мужчина средних лет. На теле никаких повреждений, даже родинок нет, на левой руке знак-татуировка, она мигает синим цветом. Она действительно мигает, как электронная. Пытаемся открыть другие двери, какие-то поддаются, какие-то нет. Везде тела — мужчины, женщины, дети. Замечаю, что тело мужчины из первой двери дрогнуло, и открылись глаза. Все остальные тоже заметили, что тела начали подавать признаки жизни. Первый начал активно барахтаться, глаза выражали ужас и страх. Мы хотели помочь, но он нас не подпускал. Наконец нам удалось его снять, в ту же секунду его глаза стали стеклянными, и он накинулся на меня и начал душить. Он знает, на что нажать, и я моментально теряю сознание.

Конец ознакомительного фрагмента.