Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА-V

Сборник, 2019

Альтернативная литературная премия «Новое имя в фантастике» учреждена для того, чтобы вывести на издательскую орбиту за один год не менее трех талантливых авторов, прежде всего через западного издателя. Основная цель конкурса – перевод автора на европейские языки и продвижение его на западном рынке. В сборник МТА-V, издаваемый в рамках премии, вошли оригинальные, порой фантастические произведения победителей премии.

Фаддей Альхов

Поэтическая версия восточной легенды: О Великом Властелине Шухая

Железная поступь ХХI века неумолимо меняет лик планеты, и столь же неумолимо нарастает угроза её экологии, всему сущему на земле: людям, фауне, флоре. Но как сохранить извечную гармонию в этой триаде, как уберечь от утухания саму землю с её величием и красотой? Ответить на этот вопрос вместе с учёными и мыслителями стараются и мастера слова — поэты и писатели.

В центре этой проблемы и поэтическое сказание Альфреда Хобера о мудром охотнике Тун Ли и владыке тайги — тигре Великом Ване. В основу сказания положена и поэтически осмыслена повесть «Великий Ван» Николая Байкова (1872–1958), изданная в 1936 году в китайском Харбине. И, не обратившись к творчеству певца легендарного Шухая («Лесного моря»), нельзя, пожалуй, во всём его величии увидеть, услышать и понять колдовскую прелесть таёжного мира. Ещё в школьные годы у Коли Байкова проявилась истая любовь к природе, увлечение царством животных и растений. А встреча его, пятнадцатилетнего подростка, с великим русским путешественником Н. М. Пржевальским стала судьбоносной. «Русский богатырь-землепроходец» подарил юному другу свою книгу «Путешествие в Уссурийском крае. 1867–1869» с дарственной надписью, сказав при этом: «Возьми эту книгу и постарайся её дополнить».

И сталось так, что в 1901 году недавний юнкер Н. Байков оказался в Маньчжурии, в Заамурском округе пограничной стражи Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД). А потом — после Октябрьской революции, в годы Гражданской войны, — волей судеб Н. Байков, не принявший власть большевиков, оказался в Белой армии, с остатками которой он в октябре 1922 года снова попал в Маньчжурию. Здесь-то, в Харбине, и проявился у Байкова с особой силой талант натуралиста, который счастливо сочетался с художественным даром, а трезвый рассудок учёного — с поэтическим видением мира. По словам биографа Н. Байкова Кима Рехо, «логос и поэзия, дополняя друг друга, слились в его творчестве».

Повесть «Великий Ван» принесла Н. Байкову мировое признание. А известный японский писатель Кикути Канн назвал её «первоклассным произведением мировой анималистической литературы». В книге содержится и ключ к разгадке той популярности, которой она до сих пор пользуется на Дальнем Востоке, особенно в Японии.

Для отечественного читателя байковский шедевр фактически вплоть до наших дней остается неизвестным: идеологические вериги времени крепко держали его в своих объятьях все долгие семь десятилетий. И, чтобы понять сущность и прелесть хоберовского поэтического сказания о Великом Ване, нельзя не обратиться к повести Николая Байкова.

История тигра — владыки маньчжурских лесов и гор, его жизнь от рождения до смерти — таков сюжет повести. Таёжные жители называют его Великим Ваном потому, что на широком плоском лбу тигра ясно вырисовывались очертания иероглифа Ван («царь»), а на затылке — Д («великий»). А сам замысел повести возник у Байкова, несомненно, под влиянием пленившей его восточной легенды о Великом Ване, в котором воплотился Горный Дух, царящий над природой. «Душа великого человека, — гласит эта легенда, — совершает цикл своих перевоплощений, поселяется в теле Великого Вана, а с его смертью переходит в цветок лотоса, невидимый для смертных, и пребывает в нем до полного очищения и слияния с мировой душой Вселенной».

Восточный колорит повести завораживает читателя, однако манера изображения и само её философское видение было непривычно для восточного читателя той поры. И ещё, что особенно важно, восточный художник созерцает природу в состоянии вечного покоя; он стремится передать её «настроение», его мало интересует зрительный эффект. Байков же изображает различные сферы зримого мира, передает все волшебные оттенки музыки леса. «Байков был превосходным художником-пейзажистом… Его пейзаж отличается объемностью, тогда как восточные читатели привыкли к одномерности изображения» (К. Рехо). И такое буддийское миросозерцание приводит к тому, что человек в природе обезличивается, растворяясь в ней; он часть природы, живет её настроениями, не внося в неё своих чувств. Один из знатоков буддийского миросозерцания С. Елисеев так истолковывает его: «В силу такого взгляда японец не мог обратиться к природе как к чему-то живому, себе подобному… Описывая природу, сравнивая себя с нею, он стремился войти в неё. С собою он природу не сравнивал и её не очеловечивал».

По-иному видится это Н. Байкову: он персонифицирует природу. Для него «лесное» общество — это своеобразный слепок человеческого общежития. Деревья и звери «думу думают»; их настроения изменчивы, как и человеческие чувства. Известно, что особый культ тигра на Дальнем Востоке связан с преклонением древнего человека перед грозной, сверхъестественной силой этого гигантского зверя. Тигр внушал страх и ужас, власть его была неограниченной. Байков же переосмысливает восточную легенду: если в той природа поглощает человека, властвует над ним, то Байкову дорога идея самоценности человеческой личности. Два существа в повести названы великими: это — Ван и старик Тун Ли, таёжный охотник, «читающий язык зверя, понимающий его душу». Они поставлены рядом, наравне, и на их взаимоотношениях автор стремится проверить свою сокровенную идею о мировой гармонии.

Тун Ли живёт по законам природы. С владыкой гор он дважды сталкивается на таёжной тропе: «Взгляды человека и зверя встретились. Расстояние сокращалось. Решительность и уверенность движений, несокрушимая воля, светившаяся в его взоре, импонировала царю тайги, и он пощадил старого ветерана, как и тогда, уступив дорогу… В сознание его проникло неведомое дотоле чувство уважения к человеку, проявившему сильнейшую волю и присутствие духа. Он был подавлен этой волей и побежден превосходством высшей духовной силы».

Выходит, что человек — царь природы? Нет, автор «Великого Вана» спорит с этим современным мифом: Ван уступил старику Тун Ли дорогу потому, что уважал его. Однако уважение Вана к человеку очень скоро поколебалось. Какой-то охотник, пользуясь хитроумными силками, убил его молодую подругу. Тигр мстил охотнику, когда видел его безумные, полные ужаса глаза: и владыка леса потерял уважение к царю природы. Нет, и тут Байков не согласен с таким принижением человека. И он рисует неприглядную картину надвигающейся на тайгу великой беды: «Появились новые «пришельцы», построившие «железные тропы» и пустившие по ним своих «послушных чудовищ»… Насмотревшись вдоволь на невиданное для него зрелище железнодорожной станции с её ослепительными звуками, поглощающими знакомые ему звуки тайги, Ван встал и заревел долго и протяжно, как бы жалуясь и в то же время угрожая могучему врагу». В этом реве зверя слышится и щемящая тоска автора по умирающей красоте Шухая — лесного моря — под натиском железного века. Да, нарушен веками создававшийся порядок в Шухае. Потеряно жизненное пространство звериного царства и растительного мира. Исчезает и дивная музыка звериных ночей. Безмолвствует превращенный в пустыню Шухай. Началось великое противостояние человека и зверя.

И тогда вновь возникает фигура Великого Старца Тун Ли. На совещании старейшин Шухая он говорит, что надо умилостивить Горного Духа, принести Великому Вану человеческую жертву. Он уверен, что спасение — не в противостоянии, ведущем к взаимному истреблению. Ради этого Тун Ли решил пожертвовать собою. В последний раз он встретился с Великим Ваном на месте жестокой схватки охотника и зверя. Смертельно раненный осколком разрывной пули, тигр готовился нанести страшный удар врагу. В этот роковой момент между ними встает фигура старца Тун Ли. Он пришел сюда выполнить свой обет и принести себя в жертву, как того требовал Закон тайги.

Ван был поражён и озадачен. Он помнил первую встречу с Тун Ли, когда уступил ему дорогу. И теперь, «поняв его чистые помыслы», Ван должен сойти с его пути. И он сошёл. Из уважения к Человеку. Старик долго шёл по следам уходящего Вана. Наконец зоркие глаза его увидели фигуру могучего зверя, неподвижно лежащего на вершине утеса.

Смерть Вана величественна. В самой его смерти — выражение спокойствия, красоты и силы: «Солнце багрово-красным шаром опускалось в туманную марь горных далей. Косые лучи его бросали кровавые блики на утёсы, скалы и голову хищника, неподвижную, как гранитное изваяние. Могучая фигура его возвышалась над хребтами гор».

Но, следуя легенде, Байков пишет, что Ван не умер — он заснул глубоким сном. «Настанет время, когда Великий Ван проснётся, и могучий голос его прокатится по горам и лесам, рождая многокрасочное эхо. Небо и земля содрогнутся, и пышно расцветет прекрасный цветок священного лотоса». Байковское видение сущего в отношениях человека с природой очень созвучно видению его одногодки — славного писателя В. К. Арсеньева (1872–1930) в документально-художественной повести «Дерсу Узала», написанной тринадцатью годами раньше. Тун Ли — это собрат Дерсу Узала, и оба они — дети природы, страстные защитники и хранители волшебного таёжного мира.

Проницательный читатель, безусловно, обратит внимание на два немаловажных момента байковской повести — её пролог щедро напоён жизнью: «Была ранняя весна. Тайга ожила, и буровато-серый фон её зеленел молодою листвой и изумрудом юных побегов…», но как жесток эпилог: «Пустыня безмолвствовала». И согласитесь, разве не стало сегодня еще более актуальным байковское предостережение о нарастающей угрозе всему человеческому роду?

А написана-то повесть «Великий Ван» в те годы, когда не только в нашей стране, а, скорее, во всем мире господствовала мичуринская максима: «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у неё — наша задача». А в Америке, охваченной жаждой наживы, на заводах Форда на каждом станке красовалась пластинка с издевательской надписью: «Рабочий, берегись машины! Бог создал человека, но не создал запчастей к нему».

* * *

А в поэтическом сказании Альфреда Хобера древняя восточная легенда, по-своему осмысленная Николаем Байковым, получила свое поэтическое воплощение: но это не просто ее пересказ, а сказ «о величии великих, о добре и зле в их жизни». Поэзия — это творческое упоение. Поэт верит: гены добра в схватке со злом, пронизавшие легенду, неодолимо врачуют сердца и души читателей; об этом — напутственные строки поэта:

Всем вам будет мёд целебный

В час мучительных исканий;

Станет умиротвореньем

Во чреде раздумий трудных;

И спасительной молитвой

В час свободный созерцанья…

И стал хоберовский сказ своеобразным поэтическим гимном во славу Человека, хранителя извечной гармонии мира:

Лад, гармония, согласье —

Основной Закон Шухая,

И ему все подчинялись,

Жили, как велел Закон…

Жили, жизнью наслаждались,

Много знали друг о друге

Человек и Тигр таёжный —

Ван Великий и Тун Ли.

Сказ разворачивается степенно и величаво, а слова искрятся, звенят в едином ритмо-мелодическом ладе, и сливаются органично стих рифмованный и белый стих с его волшебной бунинской строфикой.

Вот осень,

Краски пробуя, играя,

По щемящему Шухаю

Жжёт бездымные костры.

А это весна шествует по тайге:

Пихты, лиственницы, ели

Дружно лапами махали,

Сосны медные качались

Под ветвями-парусами —

Шёл тайгою шум зелёный,

Вал за валом наплывая.

В своем сказе А. Хобер удачно перемежает оба поэтических лада. Выразительно изображение поединка старого охотника и Властелина Шухая: тут рифма, как нигде, усиливает смысловую палитру текста:

Два взгляда скрестились, как тропы в распадке,

Стоят в напряжении Тигр и Тун Ли —

Огромный и скромный, — готовые к схватке,

Безмолвно глаза поединок вели…

А вот финал последней встречи Тун Ли с Властелином Шухая оправданно подан всё тем же белым стихом:

Над тайгою возвышаясь,

Засыпал Тигр — Ван Великий,

Незаметно каменея

И сливаясь с тем утёсом.

Расплывались очертанья —

Тигра грозного величье,

И цветок рождался — лотос,

Знак небесный — лотос белый…

Колокольный звон печальный

Над ночной звучал тайгою,

Рокотал: ушёл Великий!..

Вечность ход свой продолжала.

Александр Липатов,профессор Марийского государственного университета, доктор филологических наук.

Сказание о Тун Ли и Великом Ване

Пролог

Всем, кого влекут легенды,

Древне-дивные преданья, —

Восхитительная повесть

От Байкова Николая

О величии великих,

О добре и зле в их жизни,

Повесть-сказ «Великий Ван»:

Всем вам будет мёд целебный

В час мучительных исканий;

Станет умиротвореньем

Во чреде раздумий трудных;

И спасительной молитвой

В час свободный созерцанья…

Там, где реки, извиваясь,

По тайге стремятся к морю,

Брызжут пенными волнами,

Вдаль уносят гребешки,

В том лесном краю безбрежном,

Что Шухаем величают,

В фанзе скромной, мхом покрытой,

Жил Тун Ли, охотник мудрый,

А кругом — тайги разлив.

Край, волнуемый как море,

От Большого гор Хингана,

От широкого Амура

И до Жёлтой Сунгари.

Первозданный край восточный.

Там деревья-великаны —

Ильмы, ясени и ели —

Хвойный лес, широколистный;

А ещё кедровый стланик —

Как китайская стена,

Дебри, заросли густые,

Дом надежный для зверей.

Там пугливые козули,

Благородные изюбры,

Кабанов стада клыкастых,

Кошки дикие и рыси,

Барсы вольные, как ветры,

Косолапые медведи

И Властитель мест таёжных —

Тигр с вершины Пак-Ту-Сан.

Лад, гармония, согласье —

Основной Закон Шухая,

И ему все подчинялись,

Жили, как велел Закон.

Звери,

птицы,

и деревья,

Горы,

реки,

и болота,

И Тун Ли —

охотник мудрый —

Основной Закон блюли.

Справедлив Тун Ли — охотник,

Зверолов в дремучих чащах.

Знал язык зверей, их душу

Понимал мудрец Тун Ли.

Жил в тайге Правитель главный,

Всеми признанный Владыка —

Тигр, которого все знали,

Звали все Великий Ван.

Жили, жизнью наслаждались,

Много знали друг о друге

Человек и Тигр таёжный —

Ван Великий и Тун Ли.

И лишь дважды в жизни долгой

Довелось им повстречаться,

И стоять друг против друга,

И смотреть глаза в глаза.

Чем закончились те встречи

У Тун Ли с Великим Ваном,

Море видело Лесное,

Знает край тайги — Шухай.

От рожденья и до смерти

Повелителя Шухая —

Восхитительная повесть

От Байкова Николая,

Повесть-сказ «Великий Ван»…

1. Противостояние

Весна

Зубцы дальних гор

Подернулись легкой дымкой…

Весть подают:

Вот он, настал наконец

Первый весенний рассвет

Сайгё

Отгуляли вьюги злые,

И метели отплясали,

И бураны скрылись в горы —

Круговерти не слыхать.

Солнце красное с востока

Стало ярче и теплее,

И снега сошли ручьями,

Зимний холод унесли…

И тайга весенним шумом

Наполнялась, хорошела,

Расставалась, не жалея,

С хмурым сумраком лесным…

По тайге весна катилась

Нежной зелени клубами,

И колючками цеплялись

Барбарис и бересклет.

Нависали кедры кроной,

Пихты, лиственницы, ели

Дружно лапами махали,

Сосны медные качались

Под ветвями-парусами —

Шёл тайгою шум зелёный,

Вал за валом наплывая.

Пели птицы, славя солнце,

Колокольчиковый щебет

Затухал в дремучих дебрях.

По тропинкам скрытым звери

Выходили на охоту,

Норы, лежбища, берлоги

Осторожно покидая.

Звал весенний дух в дорогу,

Вёл инстинкт — обычай древний…

Поединок

…Усталый охотник домой возвращался,

К заветной шёл фанзе приметной тропой.

Тайгой обновленной Тун Ли восхищался —

Он в музыке леса купался душой.

Шуршали мохнатые пихты и ели —

Шумела тайга океанской волной,

И ветры, играя, вели Тун Ли к цели —

В родимую фанзу под старой сосной.

Тропинка змеилась, в распадок сбегала —

Туда, где прозрачный сребрился ручей.

Тайга открывалась, Тун Ли волновала

На всем протяженье и дней и ночей.

Ласкали зелёно-пологие склоны

И плоские блюдца открытых вершин

Увалов и кряжей маньчжурской короны,

Где каждая сопка — червонный алтын.

Законы Шухая — тайги повеленья —

Тун Ли исполнял, как молитву берёг.

Таёжный охотник был смелым в решеньях

В лесу — среди нор, среди гнёзд и берлог.

По тропам звериным Тун Ли шёл упорно,

Выслеживал зверя, читая следы,

Ступал осмотрительно тропкою горной

От всплеска зари и до яркой звезды.

Весеннюю свежесть всей грудью вдыхая,

Тун Ли по простору цветастому плыл:

Дышал с наслажденьем, душой отдыхая,

И принял лишь то, чем Шухай одарил.

Вот солнце затмилось — за сопкой пропало,

Сверкнуло жар-птицей над кромками гор.

И первые звёзды небес замигали.

Тун Ли покоряет таёжный простор…

Вечер

Мягко вечер приближался,

Темнота сгущалась в чащах,

И всплывали в небе звёзды,

Месяц лодочкою плыл.

Над тайгою первозданной,

Над широким чудным краем,

Вечер тихо опускался,

Тёплый воздух освежая

И неся ночной покой.

Робкий шелест, вслед — шуршанье,

Темнота гнездилась в ветках,

Птицы, звери и деревья —

Все готовились ко сну…

Тропа убегает, скалу огибая…

Вдруг в мягком сиянии вспыхнувших звёзд

Тун Ли видит Тигра. Тропу преграждая,

Тот встал, словно кряж, в исполинский свой рост.

Могучий лоб Тигра, широкий и плоский,

Иероглифом «Ван», как алмазной звездой,

Увенчан отчетливым титулом броским:

Ван — Царь! Повелитель тайги вековой!

А мощного Тигра затылок просторный

Иероглифом «Д» ярким светом горит —

Великий! Владыка долинный и горный!

Иероглиф, как факел, о том говорит.

Глядел на охотника Тигр, не мигая,

Смотрел и охотник на Тигра в упор:

Так вот ты какой, Повелитель Шухая —

Долин, и предгорий, и кряжистых гор!

Два взгляда скрестились,

как тропы в распадке,

Стоят в напряжении

Тигр и Тун Ли —

Огромный и скромный, —

готовые к схватке,

Безмолвно глаза поединок вели…

И словно на меч Тигр наткнулся,

ступая, —

Охотник в глазах его вырос до туч.

Впервые растерян Владыка Шухая:

Пронзил его свет — человеческий луч.

Решительность взгляда

и огненность духа —

Они подавили сознанье Царя,

И тот отступил,

рыкнул, словно белуха,

Глаза пламенели,

как два янтаря.

Тигр был поражён,

потрясён,

озадачен,

Охотника мысли —

что девственный лес;

Он понял

и принял их

нравом горячим —

Оскалив клыки,

Тигр с урчаньем исчез.

Кусты закачались,

и хрустнули ветки,

Владыка Шухая

сквозь чащу бежал,

С собой уносил

свет пронзительно-цепкий…

Тун Ли возбуждён,

словно месяц сиял.

Душа ликовала —

в груди было тесно —

Хотела скорей

возлететь в небеса!

Мгновенье — прекрасно!

Мгновенье — чудесно!

Мгновенье — победно!

Сияли глаза,

И сердце стучало:

«Тун Ли, ты — Великий!

Твой дух — одержимый,

он к звёздам вознёс!..»

Тайга

поглощала

закатные

блики,

И небо

роилось

мерцанием

звёзд…

2. Противоборство

Вновь деревья дерзко обнажая,

Чтоб весну из памяти изгнать,

Осень по безбрежному Шухаю

Продолжает тихо наступать…

Осень

Листья жухлые на тропах,

Травы вянули в распадках

И прозрачно-звонкий воздух,

Что над сопками висел,

Каждый миг напоминали:

Время движется.

И осень,

Краски пробуя, играя,

По щемящему Шухаю

Жжёт бездымные костры.

Пляшут пёстрые поляны,

Угасают листья, травы.

Пламя осени танцует —

Всё горит в её кострах.

Ветры резкие и ливни

Разметают лес дремучий,

И потоки, убегая,

Упадут в Сунгари шумно,

А затем Амура волны,

Колыхаясь и ныряя,

В океан умчат валы…

Последняя встреча

…Старейшин волю исполняя —

Вернуть согласье в мир лесов, —

Тун Ли, надёжный друг Шухая,

Собой пожертвовать готов.

И он предстал пред грозным зверем

В рубахе чистой, как душа;

Глаза сияли светлой верой,

Орлиной зоркостью дыша.

Глаза в глаза.

Тун Ли спокоен,

Уверен и невозмутим,

Решителен и непреклонен.

Великий Ван стоит пред ним…

Зверь раненый — страшнее вдвое,

Царь раненый — грозней в сто раз.

Великий Ван перед собою

Вновь видит блеск мудрейших глаз,

Как родники с водою чистой

Среди таёжной красоты,

Все помыслы Тун Ли — лучисты,

Все помыслы Тун Ли — чисты…

И вспомнил Ван тот поединок

Далекой раннею весной:

Щедрее солнце грело спину

И свежий воздух был хмельной.

А он готов был, как и прежде,

Убить того, кто перед ним.

Но… не сбылась в тот раз надежда —

Мудрец Тун Ли несокрушим.

Душа Тун Ли была сильнее.

А помыслы — родник лесной —

Проникновеннее, светлее,

Чем неба просинь в час ночной.

Взгляд мудреца проникновенный

Великий Ван отбить не смог…

Тун Ли, охотник вдохновенный,

Стоит блажен и одинок…

И, жертвенностью покорённый,

Великий Ван ошеломлён,

Лесной Владыка и Царь горный

Конец ознакомительного фрагмента.