Пасьянс Даймонда

Питер Лавси, 1992

Японская девочка потерялась в знаменитом лондонском универмаге «Харродс» и была обнаружена охранниками только после закрытия – казалось бы, что в этом криминального? Однако Питер Даймонд уверен: это не банальная случайность! Где родители малышки? Почему ее никто не ищет? И, что самое главное, почему она упорно молчит и не идет на контакт со взрослыми? Прежде чем он успевает получить ответы на эти вопросы, девочка бесследно исчезает из приюта, и Даймонд пускается на поиски, в которых промедление может стоить ребенку жизни…

Глава третья

Священник посмотрел в доверчивые глаза вдовы и поспешно произнес:

— Это еще не конец света.

Слова утешения были сказаны приятным летним вечером в гостиной загородного дома в Ломбардии где-то между Миланом и Кремоной. Пастырское попечение, как называл его отец Фаустини. Помощь потерявшим близких — священная обязанность служителя церкви. Слов нет, на сей раз пастырское попечение изрядно затянулось — перевалило на второй год. Но овдовевшая в двадцать восемь лет Клаудиа Коппи — особый случай.

Ее муж Джованни погиб совершенно нелепо — его ударило молнией на футбольном поле. «Почему она попала именно в него? — спрашивала Клаудиа. — Ведь кроме него там были еще двадцать один игрок, судья и два боковых. Неужели такова Божья воля? Убить из всех его одного?»

Отец Джованни каждый раз отвечал, что пути Господни неисповедимы. Клаудиа смотрела на него большими, темными, доверчивыми глазами — она работала моделью, — и он неизменно добавлял, что неправильно оставаться жить в прошлом.

Священник и молодая вдова сидели на возвышавшихся по периметру пола подушках. Клаудиа, как обычно, радушно откупорила бутылку «Бароло», вина с насыщенным вкусом из виноградников Маскарелло, и предложила сырные крекеры. Солнце только что закатилось, но включать электричество в такой великолепный вечер было бы святотатством. Сквозь открытые во внутренний дворик двери доносился крепчающий в остывающем воздухе запах стада. К вилле примыкал великолепный сад, орошаемый дождевальной установкой. Джованни не нуждался в деньгах — он хорошо зарабатывал в качестве фотографа журналов мод — и, когда обустраивал виллу, пригласил ландшафтного архитектора. Отдаленное расположение дома означало для отца Фаустини трехмильную поездку на мопеде, но он не жаловался. В свои сорок лет он обладал завидным здоровьем. Крепкий мужчина с жесткими, черными кудрями и густыми усами.

— Вам стало много лучше, — заметил он.

— Это показное, — произнесла вдова Коппи. — А внутри я очень напряжена.

— Правда? — Священник нахмурился, но лишь отчасти из-за беспокойства о ее внутреннем состоянии. Он порадовался, что в комнате стемнело и она не замечает его тревоги.

— Моя постоянная проблема — стресс, — объяснила она. — Проявляется в мышцах. Я ощущаю его в плечах, в верхней части тела.

— Как прежде?

Клаудиа промолчала. И отец Фаустини тоже напрягся.

— На прошлой неделе вам удалось добиться того, что я ощутила релаксацию, — сказала Клаудиа.

— Вот как?

— Это было настоящее чудо.

Он кашлянул в смущении от подобного определения.

— Изумительно, — добавила она. — Не могу передать, насколько лучше я себя ощущала.

— Это долго длилось?

— Четыре дня, святой отец. Мне больше некого молить.

Это прозвучало так, словно Клаудиа просила милостыню. Иногда отец Фаустини приносил покупки для престарелых членов своей паствы, часто собирал лекарства. Рассказывали, что он колол дрова и варил суп для попавших в трудное положение душ. Так что плохого в том, что он массирует больные плечи Клаудии Коппи? Лишь то, что это вызывает диссонанс в нем самом. Разве справедливо отказывать ей в христианской помощи только потому, что он сам морально и духовно слаб?

В последние две пятницы он оказывал ей подобную услугу. С готовностью поколол бы дрова, но центральное отопление дома вдовы работало на мазуте. Съездил бы за покупками, но все необходимое ей дважды в неделю доставляли из лучшего супермаркета Кремоны. У нее были садовник, повар и уборщица. И единственное, чем он мог ей помочь, — выполнить то, о чем она его просила. Несчастная молодая женщина не могла массировать свои плечи. Во всяком случае, не настолько эффективно, чтобы снять мышечное напряжение.

Был еще один фактор, который заставлял отца Фаустини колебаться. Раз в неделю в храме он выслушивал исповедь Клаудии Коппи. В последнее время она часто признавалась в том, что ее одолевают неблагочестивые мысли и плотские желания. Не в его правилах было интересоваться на исповеди деталями, если установлен факт греха. И он точно не знал, было ли это связано с его посещениями виллы.

— Я нашла нечто такое, что можно втирать, если вы не возражаете.

Священник нервно кашлянул и положил ногу на ногу. Это было нечто новое в их общении.

— Обезболивающий крем? — Он постарался сосредоточиться на процедуре мышечного массажа и вспомнил излюбленные футболистами составы. Некоторые так сильно воняли, что выжимали из глаз слезы.

— Скорее увлажняющий. Лучше для моей кожи. Хорошо разглаживает. Попробуйте. — Клаудиа капнула ему на руку какой-то состав.

Он тут же его стер.

— Пахучий.

— Отдает мускусом. Подержите баночку, а я пока сниму блузку.

— В этом нет необходимости, — быстро проговорил священник.

— Святой отец, она же шелковая, я не хочу испортить ее.

— Нет, нет, синьора, прикройтесь.

— Я еще даже не расстегнула пуговицы, — рассмеялась Клаудиа и добавила: — Неужели здесь так темно?

— Я не смотрел.

— Вот и хорошо. Тогда я подставлю вам спину.

Отец Фаустини услышал шорох материи, когда блузка соскользнула с ее плеч. Вот теперь перед ним возникла настоящая дилемма. Голос Клаудии звучал естественно и бесстрастно. Но сто́ит ему начать возражать, как ситуация перерастет в моральный кризис. Может показаться, будто он позволяет влиять на себя тому, что услышал от нее на исповеди.

— Только немного, — попросила Клаудиа. — Втирайте постепенно.

Прогнав тревоги, он зачерпнул пальцем состав и размазал по ладони. Клаудиа, как и обещала, уже подставила ему спину. Отец Фаустини нанес ей увлажнитель на шею.

— Ох, вы же сдернули бретельки!

— Ничего подобного, — возразил он. Но бретельки бюстгальтера как-то сами спали с ее плеч.

В прошлый визит его уговорили массировать сквозь футболку без втираний. Сегодняшний опыт был в новинку. Прикосновение к коже Клаудии волновало больше, чем Фаустини осмеливался признать. Он провел рукой по изгибу ее плеч и ощутил под пальцами теплоту. Плавность линий стала для него откровением. Добравшись до округлых оконечностей, замер.

— Блаженство, — выдохнула Клаудиа.

Через мгновение отец Фаустини опомнился и стал наносить увлажнитель на лопатки и позвоночник вплоть до самой шеи. Клаудиа наклонила голову вперед, и ее длинные темно-каштановые волосы упали ей на лицо. Отец Фаустини ощупал ее дельтовидные мышцы, размял, проверил границы. Несмотря на жалобы Клаудии на мучившее ее напряжение, все было достаточно подвижно, но он и не утверждал, будто обладает опытом массажиста.

— Дайте знать, если причиню неудобство.

— Помилосердствуйте, — пробормотала Клаудиа. — У вас потрясающие руки.

Он продолжал слегка нажимать у основания шеи, как вдруг вдова подняла голову и закинула волосы назад.

— Достаточно? — спросил отец Фаустини.

Он надеялся, что сеанс завершен. Прикосновение ее волос к тыльной стороне ладони вызвало ощущения, недостойные его сана. Но Клаудии Коппи достаточно не было. Она сказала, что все еще испытывает напряжение в руках ближе к плечам.

— Здесь? — уточнил отец Фаустини.

— Да, именно здесь. Не возражаете, святой отец, если я обопрусь о вас спиной? Так будет удобнее. — Клаудиа не стала ждать его согласия.

Уперлась затылком в грудь, волосы коснулись его щеки. В ту же секунду она схватила его руки, крепко сжала и потянула вниз.

Только теперь отец Фаустини заметил, что ее груди ничем не прикрыты. Она влекла его руки к ним. Священник сдался и, ощупывая запретные плоды сверху и снизу, восхищался их волнующей полнотой и безошибочно ощущал возбуждение женщины. Демон соблазна. Невероятным усилием прогнав плотские помыслы, он пробормотал:

— Не введи нас во искушение. — И отдернул руки так, словно обжегся.

Смущаясь, распрямился, вышел из патио и, не оглядываясь, двинулся вдоль стены дома, не ответив на вопрос Клаудии: «Вы придете в следующую субботу?» Он понимал: отныне от этого места следует держаться подальше. Ему показалось, будто за спиной раздались шаги. Неужели она его догоняла, по-прежнему с обнаженной грудью? Быстро, как только мог, отец Фаустини вывел мопед на дорогу и укатил прочь.

— Прелюбодей, — ругал он себя, перекрывая тарахтение мотора. — Слабовольный дегенерат, извращенец, мерзкий сексуальный маньяк. Жалкий грешник.

Свет фары метался по дороге, но священник едва соображал, куда едет. Все мысли были о собственном распутстве. Служитель Божий вел себя как скотина. Только намного хуже, поскольку был наделен разумом, способным подавлять первобытные инстинкты.

— Какая расплата ждет меня за это в Судный день? — спрашивал он себя. — Господи, помилуй меня, грешника!

Трудно сказать, в какой момент поездки отец Фаустини осознал, что перед ним возникло нечто. Ясно одно: он уже одолел какое-то расстояние, прежде чем обрел способность воспринимать что-либо еще, кроме угрызений совести. Вне всяких сомнений, возникшее было зрелищно: отец Фаустини смотрел вперед и видел огненный столб.

Ночное небо осветилось над Ломбардийской равниной, рассыпаясь сотнями светящихся огненных точек. Их извергала возвышающаяся над землей пламенная колонна метрах в трехстах впереди. Огонь был неестественным, поскольку имел цвет скорее зеленый, чем оранжевый — изумрудно-зеленый с вырывающимися наружу проблесками фиолетового, синего и желтого. Отец Фаустини не сомневался, что наступил Судный день. Иначе мог бы заподозрить: что-то добавили в «Бароло», которое он пил, поскольку невероятное сочетание цветов свидетельствовало о галлюцинации. Ему и раньше приходилось видеть большие пожары и грандиозные фейерверки, но ничего похожего.

Как еще мог поступить великий грешник в час расплаты, если не затормозить, упасть на колени и молить о прощении? Одновременно святой отец ощутил приступ паники и сожаление, что это случилось именно в тот вечер, когда он согрешил после целой жизни безупречного служения Церкви. Отец Фаустини упал на колени на грязной обочине, сцепил руки перед искаженным мукой лицом и воскликнул:

— Помилуй меня, Отче, я согрешил!

Он не мог допустить, что его моральное падение с Клаудией Коппи приблизило конец света. Решить, что тому виной несколько мгновений поглаживания женских грудей было бы самонадеянным, но он чувствовал грозный смысл причинно-следственной связи.

Отец Фаустини еще раз оглянулся и крепче сцепил руки. Пугающее состояние неба не менялось: всполохи огня чертили небосвод, как ракеты, оставляя хвосты из россыпи искр. Но пока не было видно ангелов мщения и других примет апокалипсиса. Он не слышал трубного гласа, но его уже ничто не удивляло.

Вместо этого появились две яркие точки света — настолько ослепительные, что заболели глаза. Гудение становилось все громче. Его источник оказался земным: в сторону священника со стороны огненного столба по дороге неслась машина с включенным дальним светом фар. Отец Фаустини знал, что люди в страхе бегут от гнева Господнего, но не сомневался, что они заблуждаются — спасения нет.

Так и оказалось.

Гул мотора нарастал, фары светили все ярче. В обычном состоянии отец Фаустини махнул бы водителю рукой, давая понять, что он ослеплен. Но теперь он был не на мопеде, а стоял на коленях на обочине. Слез с него, как только увидел огненный столб. А мопед остался там, где он его бросил, — стоял посреди узкого шоссе.

Машина неслась к нему. Отец Фаустини стиснул голову руками. Не было времени оттащить мопед с пути автомобиля. Оставалось надеяться, что водитель вовремя заметит препятствие и вильнет в сторону. За несколько мгновений до конца света вопрос, случится авария или нет — пусть даже со смертельным исходом, — представлял чисто теоретический интерес. Но отец Фаустини сознательно относился к безопасности и не перенес бы мысли, что по его вине погибли люди.

По правде говоря, водитель разделил бы с ним вину, поскольку ехал явно с превышением скорости.

Дальнейшее было скоротечным и разрушительным, хотя отец Фаустини воспринимал происходящее странным замедленным образом — так мозг приспосабливается к быстро надвигающейся опасности. Машина, не снижая скорости, летела на мопед, и только в последнее мгновение водитель заметил препятствие. Сработали тормоза, и скрип покрышек по асфальту напомнил рев сирены. Чтобы избежать столкновения, машина вильнула влево, и маневр удался. Но колесо задело отбойный камень, автомобиль потерял управление и отлетел к противоположной стороне. Отец Фаустини отметил, что это был большой, мощный седан. В глаза ударил белый свет фар и сразу сменился на красный — стоп-сигналы продолжали сзади гореть. Машина выскочила на полосу дерна, которая отделяла дорогу от поля, и задние фонари описали дугу. Несколько раз перевернулась — тонны металла подпрыгивали, словно игрушка, — пробила ограждение и скользнула на крыше на пахоту.

Один из задних фонарей все еще горел. Затем погас, выбросив сноп искр. От того, что только что было автомобилем, поднимался дым.

Ноги священника держали его не крепче только что сваренных макарон, но он поковылял к машине проверить, не сможет ли кого-нибудь вытащить, пока весь кузов не охватило пламя.

Вес шасси расплющил кабину. Священник встал на колени перед сдавленной щелью, которая раньше была водительским окном. Внутри маячила фигура с неестественно свернутой на сторону головой. Слишком поздно для обряда соборования. Рядом сидел пассажир — тоже мужчина — теперь наполовину вывалившийся из кабины. В буквальном смысле наполовину, поскольку нижняя часть туловища оставалась зажатой внутри, тело было разорвано пополам.

Священник перекрестился. Подкатила дурнота, но он понимал, что надо держать себя в руках. В воздухе несло бензином, и машина каждую секунду грозила превратиться в огненный шар. Отец Фаустини, стараясь разглядеть, нет ли в салоне живых, лег на живот. Его усилия оказались излишними: между разорванной обивкой сидений и смятой крышей не осталось ни сантиметра пространства. Когда он пытался подняться, справа раздался звук, подобный дыханию Господа. Это загорелся бензин.

Отец Фаустини рывком вскочил и бросился прочь. За спиной раздалось несколько хлопков, затем громоподобный удар — вероятно, взорвался бензобак. К этому времени он лежал в двадцати метрах ничком на земле. Некоторое время оставался неподвижным. Нервы на пределе. Говоря по правде, он даже всхлипывал. И не сразу вспомнил, что следует прочитать молитву. Для него авария превратилась в предвестье Судного дня.

Наконец отец Фаустини сел. Обломки машины еще горели, но не так сильно, как раньше. Пополз жирный, черный дым. Ноздри и горло забил едкий запах жженой резины. Он смотрел на пожар. На обгоревший, искореженный металл, почти ничем не напоминавший автомобиль.

Каждый его мускул дрожал. Он с трудом поднялся и, обойдя пожарище, направился к своему мопеду. Тот так и стоял невредимый посреди дороги свидетельством его глупости и вины в трагической аварии.

Ночное небо все так же расщеплял огромный огненный столб, который так приковал его внимание. Цвета своим блеском и разнообразием оставались неземными. Но отец Фаустини засомневался, было ли это предвестием Судного дня. Он не мог объяснить явление. Однако какая-то причина быть должна, но у него не осталось сил, чтобы ее искать.

Отец Фаустини оседлал мопед, завел мотор и поехал сообщать о случившемся.