Приглашение на выставку

Петр Немировский

Глеб Чернов – некогда подававший надежды художник, уехал из России в Америку в поисках удачи и славы. Знаменитым художником он не стал, про живопись забыл, зато устроил свою жизнь по высоким стандартам комфорта. В Москве осталась женщина, которую он когда-то любил. И вот, неожиданно, к нему в гости в Нью-Йорк приезжает двадцатилетняя дочь этой женщины. И в жизни Глеба происходит трагический перелом. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 3

— По-честному, я пока окончательно не решила, чем буду заниматься и на сколько приехала в Штаты. У меня студенческая виза, она кончается в сентябре. Но мне в лом возвращаться в свой педагогический. Посмотрим, может, удастся зажечь что-нибудь в Нью-Йорке.

— Что сделать?

— Зажечь. В смысле устроить что-то такое, необычное. Так сегодня в Москве молодежь выражается. Вы здесь, в Америке, совсем отстали от жизни, законсервировались, — сказала Неля, входя в квартиру.

— Вот стеной шкаф, там вешалки для одежды, — он опустил на пол ее сумку с вещами.

— А как вас правильно называть — Глеб или Глен? Мама говорила, что в оригинале вы Глеб, но когда мы вас разыскивали, потратили кучу времени: в «Гугле» вы пишетесь как Глен. Какой вы конспиратор, однако.

— Называй как тебе удобно. Что Глеб, что Глен — один хрен, — усмехнувшись, ответил Чернов и поймал себя на мысли, что с этой девочкой почему-то чувствует себя крайне неловко, не в своей тарелке. Впрочем, виду не подал. — Проходи в комнату. Здесь я живу.

Неля ходила по двум просторным комнатам:

— Вот это я понимаю: модерново и без претензий. Мне тоже нравится, когда в квартире мало мебели и нет ничего лишнего. Это кто?

— Мои родители, — Глен остановился возле книжной полки, где в рамочках стояли две фотографии мужчины и женщины. — Они умерли.

— А вы немножко похожи на свою маму… У-ух, какая клевая панорама, — подойдя к окну, Неля отвела прозрачную занавеску.

Если бы не угол соседнего дома с глухой стеной, то вид на Манхэттен отсюда был бы действительно великолепным.

Прибитый к оконной раме виселo, мордой вниз, чучело декоративного крокодила. — Привез его из Флориды, там крокодилий террариум, целое крокодилье царство.

— Вы, наверное, объездили полмира. А в России за все эти годы так никогда и не были?

— Был дважды. Когда хоронил родителей.

— Почему же вы к нам не заехали? Мама была бы вам очень рада. Она, когда о вас вспоминает, говорит, что знакомство с вами было настоящим чудом в ее жизни. Вы и в самом деле гений?

Вопрос был задан с такой непосредственностью, что Чернов даже растерялся:

— Да какой к черту гений. По молодости, знаешь, все мы гении, Рафаэли. Но потом, как говорится, жизнь берет свое: амбиции потихоньку уходят, бытовуха заедает. И все Рафаэли разбегаются кто куда, как мокрые петухи, — он хмыкнул. — Впрочем, тебе это знать пока не обязательно, всему свое время. Давай лучше обсудим правила общежития, — тон Глена стал подчеркнуто деловым.

— Давайте. Вы только сильно не переживайте, я послушная и аккуратная. Вы моего присутствия даже не заметите, гарантирую. Ой, какой любопытный портрет. Это вы? — она остановилась у висевшей на стене картины, выполненной в духе стрит-арт. — Вы тут на себя не очень похожи. Или нет… — наклонила голову набок. — В общем-то, похожи, но… какой-то страшный, какой-то дикарь.

— Да, интересный портрет.

— Кто же его написал? Вы сами?

— Нет. Был у меня когда-то приятель — Давид, талантливый художник. Умел видеть суть вещей, а не просто ямочки на щеках. Где он сейчас, что с ним, даже не знаю… Ну, да ладно, поболтать об искусстве у нас еще будет предостаточно времени, — Глен замолчал: разговаривать о живописи ему явно не хотелось. Напустив на лицо холодно-приветливую улыбку, прошел в другую комнату:

— Это твоя норка. Ящики комода я освободил, пользуйся. Постельное белье, полотенца. Кондиционер, — он нажал кнопку, и комната наполнилась мерным жужжанием. — Компьютер в твоем распоряжении, Интернет подключен, только загружай поменьше мусора. Договорились? Кровать, — произнес совершенно безразличным тоном.

— Все поняла, олл райт! Да вы не волнуйтесь, я вас не обременю. Буду супы варить и жарить картошку, если, конечно, время позволит. Я ведь намерена здесь заработать кучу денег. Мне нужно вернуть долг за билеты и привезти в Москву еще тысяч пять-семь. Вы считаете, это реально?

— М-м. В Америке устроиться на любую работу очень трудно. Но нужно пробовать.

— И почему мама говорила, что вы сложный человек? Мама любит все усложнять. По-моему, с вами очень легко.

— Иди, прими ванну с дороги. А я состряпаю что-нибудь на кухне. Окей?

— Йес, сэр!

ххх

… — А вскоре открылось, что у него есть другая семья, двое детей, представляете? Целых десять лет он не хотел меня видеть, хотя с мамой они иногда встречались. Мама замуж так никогда и не вышла. Зато меня очень любила бабушка, папина мама. Они из потомственных дворян, из Трубецких, просто эту фамилию во время исторических катаклизмов они потеряли.

— А что случилось с твоим отцом? Где он сейчас? — спросил Глен, сидевший напротив Нели.

Кухонный стол был уставлен банками немецкого пива, тарелками с нарезанным сыром бри, копченой колбасой и салатами.

— Папа умер от рака, когда мне исполнилось тринадцать лет. В последние годы он почему-то изменился по отношению ко мне, даже приглашал к себе домой, где я познакомилась со своими сводными сестрами.

— Понятно. Вина хочешь? — спросил Глен и невольно подумал, что не расстанься он когда-то с Кирой, у него бы сейчас могла быть дочка приблизительно такого же возраста, как Неля…

— Нет, я вина не пью. Лучше пиво, — она потянула скобку, и после легкого щелчка из отверстия банки с шипением выползла белая пена. — За встречу!

— За встречу! — поддержал Глен.

Сам того не замечая, весь вечер с пристальным вниманием он изучал этот живой экспонат — Нелю.

Большие темно-карие глаза, чуть припухлые, но красивой формы губы, мягкий подбородок — нет, все это Кирино. Какая поразительная схожесть матери и дочки, трудно поверить! Кира, перед ним сидела Кира, двадцати лет, с ее характерным поворотом головы, непринужденностью движений, наивностью, доверчивостью, сумасбродством… «Кира, неужели столько лет пронеслось с тех пор, как мы, вернувшись из театра, сидели в кухне, в твоей московской квартире, где над головой тикали часы и молчала до срока злая кукушка?»

…В тот вечер на Кире было шерстяное лиловое платье. Черные крупные бусы на шее подчеркивали красоту ее огромных глаз. Глеб что-то рассказывал, а Кира слушала, изредка вставляя комментарии. Глаза ее блестели все сильнее, все жарче. А на улице было холодно, так холодно и снежно, как никогда, и Глеб молился в душе всем богам, чтобы они подбросили еще снежку, самую малость, и тогда ее мама, эта ведьма, может, останется на ночь у своей сестры.

Потом Кира нежным котенком куталась в одеяло, наблюдая, как Глеб колдует у заиндевевшего, заросшего белым дремучим лесом окна. Он дышал на стекло в разных местах и выводил на нем причудливые вензеля, часто наклоняясь, чтобы в слабом свете ночника увидеть, соблюдена ли симметрия в узоре…

— Почему вы ничего не спрашиваете про маму? — возмутилась Неля и, не дожидаясь, сама начала рассказывать.

Конец ознакомительного фрагмента.