Ну как же себя не обожать?!

Петр Мельников, 2020

В этой книге собраны эссе и новеллы разного размера, от журналистского расследования и литературоведческого анализа до наиболее примечательных жизненных эпизодов, без ограничений по промежутку времени и месту действия, от Читы в Сибири до Кампо Гранде в Бразилии Их объединяет сопричастность автора происходящему, непременно удачное завершение коллизий и разрешение конфликтов либо в его пользу, либо в пользу лирического героя. В любом случае, счастливый конец обеспечен. Отсюда откровенная нота нарциссизма в названии книги. Эссе практически не связаны между собой и чтение можно начинать с любого из них.

2. Практика

В клинической работе всё бывало. Стоит рассказать только о двух случаях. Первый относится к поликлинике. Пациентка в возрасте 39 лет, рыжая, с неряшливо прокрашенными волосами на прямой пробор, медсестра по профессии пришла с жалобами на припухлости в околоушной и подчелюстной областях с обеих сторон. Больной себя считает в течение пяти дней. Первым моим впечатлением, ещё от порога, было воспаление околоушных желёз или попросту свинка, когда отекают, как бы растягиваются обе щеки. Но свинка или инфекционный паротит у взрослого, да ещё привитого — редкое явление. Кроме того, температура не повышена, никаких типичных симптомов нет. При пальпации определяются безболезненные, не спаянные с окружающими тканями лимфатические узлы.

Других жалоб нет. По органам и системам без видимой патологии. Ничего хорошего эта отёчность не сулит. Особенно неприятен двухсторонний характер увеличения желёз, так что нельзя всё это объяснить заболеваниями ушей, зубов или камнями в закупоренных слюнных протоках с какой-то одной стороны. В последнем случае была бы ещё и резкая боль. Прежде всего приходят в голову онкологические заболевания крови — лимфома или лимфогранулёматоз. И понятно, что больная, будучи медицинским работником, особенно обеспокоена тем, что с ней происходит. На всякий случай я направляю её на консультацию невропатолога, стоматолога, оториноларинголога, исследование крови. Четыре консультации за день. Сам её сопровождаю, чтобы послушать что скажут коллеги, но ни один из них ничего не обнаружил.

Разумеется, всё должен решить анализ крови. На другой день сестра приносит результат: небольшой лейкоцитоз и повышение СОЭ, то есть присутствует воспалительная реакция. Но где? Больше никаких изменений. Звоню заведующей лабораторией. Ответ:

— Доктор, я видела вашу приписку на направлении и сама только что посмотрела препарат, Ничего похожего на злокачественные клетки. Пусть больная спустится в лабораторию, заново сделаем анализ. Если что, направим к гематологу.

— Да, но сегодня пятница. Направим только в понедельник.

Ещё раз смотрю больную. Печень, селезёнка нормального размера. Но лимфоузлы увеличены даже по сравнению со вчерашним утром. Пациентка на грани нервного срыва. Говорю ей:

— Буду думать, и если надо, посоветуюсь со специалистами. Обязательно сделаем дополнительные обследования.

Пациентка мрачна. Говорит мне укоризненно:

— У меня есть знакомая врач. Она говорит, что это болезнь крови. И, извините за откровенность, считает вас неопытным терапевтом.

— Если у неё достаточно опыта, пусть обоснует диагноз, а не обсуждает мою квалификацию. Готов прислушаться.

И не утерпел:

— А если у меня за это время прибавится опыта, я вам дам знать. Дайте мне ваш номер телефона.

Всю субботу я просидел в Центральной научной медицинской библиотеке в Черёмушках. Прочёл ещё по разу то, что уже знал, и ещё столько же, чего не знал. Решительно всё про лимфатическую систему, про заболевания крови, про методы диагностики.

Пожилая библиотекарша сказала:

— Доктор, поезжайте домой. На вас лица нет.

Отправился домой, сознавая, что знаний прибавилось, но что с ними делать практически не было ясно. Понятно было только одно: надо консультироваться с гематологом и делать пункцию костного мозга.

Где-то в затылочной области мелькала нестыковка. То есть что-то меня всё время раздражало, но с другой стороны, присутствие этого раздражения внушало надежду разобраться. Я понял, что источником неприятия ситуации было слишком уж быстрое увеличение лимфоузлов. Болезни крови могут развиваться быстро, но уж не так стремительно. Оставалось целое воскресенье для прокручивания симптоматики в затылке и других областях моей головы. А если начинать прокручивать, то лучше всего было вернуться к самому началу, как это рекомендуют делать в классических детективных историях. Процессы диагностики и раскрытия преступлений имеют много общего и результат двоякий: либо это логический обосновнный вывод (диагноз, обвинение) на основании добытой информации, либо иррациональное «озарение» типа «знаю, что за болезнь» и «знаю, кто убил», но не могу обосновать. Знаю и всё. То есть основание для этого знания, конечно, есть, но оно глубоко запрятано в подсознании, в системе расссредоточенных ассоциативных связей, там, где обитает трансцедентное. Спасает то, что обе методики могут сочетаться: данные накапливаются и вдруг какой-то стимул их как бы высвечивает острым лучом. Или наоборот — «озарение» подтверждают объективными исследованиями, и путь к истине в обоих случаях гораздо короче. В любом случае без накопленного опыта не обойтись. В древности врачам было достаточно исследования пульса. Сейчас это знание утрачено и об этом не принято говорить.

Что же было в начале? Я внушил себе, что нужно непременно вернуться к первому впечатлению и подождать, когда откликнется иррациональное. Если откликнется. В самом начале было появление в дверях кабинета небрежно прокрашенной пациентки. Она так и встала перед глазами. Рыжая краска лежала на голове какими-то размытыми пятнами. Почему же это обстоятельство так мне врезалось в память ещё до того, как женщина изложила свои жалобы?

Не успел я об этом как следует подумать, как наступило просветленье. Всё оказалось проще простого, встало на своё место: нет никакого общего заболевания несмотря на симметричную реакцию лимфоузлов и воспалительные показатели крови. Причина совсем в другом. У меня даже руки похолодели от возбуждения. Наконец нашёл номер телефона больной, стал названивать и сразу услышал знакомый голос. Быстро спросил:

— Скажите, есть ли дома кто-нибудь кроме вас?

— Это вы, доктор? Да, дома мой муж, а в чём дело?

— Позовите его, пожалуйста, к телефону.

Последовала долгая пауза. Затем дрожащим голосом больная спросила:

— Что-нибудь ужасное? Лучше сразу скажите мне.

Тут я сообразил, какой сделал ляп.

— Простите, всё как раз наоборот. Мне нужно знать, когда вы покрасили волосы.

— В последний раз во вторник. При чём здесь волосы?

— Какой расчёской вы пользовались?

— Металлической. Муж расчёсывал.

— Попросите его посмотреть нет ли ранки на голове.

— Я и без него знаю. Он поранил кожу, когда расчёсывал на пробор. Я дальше не дала красить. До сих пор мокнет, а голова как географическая карта.

— В каком месте ранка?

— На макушке. Точнёхонько посредине.

Тут я с облегчением выдохнул: это-то и было причиной необъяснимой двухсторонней симптоматики. Процесс симметрично распространялся в обе стороны. Сказал:

— Хочу порадовать вас диагнозом. Гнойное воспаление волосистой части головы, реактивное увеличение лимфатических узлов.

— Какая радость! Что нужно делать?

— Сегодня же купите в аптеке мазь с левомицетином. Левомеколь называется. Промойте ранку, нанесите мазь. Внутрь таблетки левомицетина по 250 миллиграммов 2 раза в день. Начинайте сейчас же. Всякая ранка выше носа опасна для мозга. Приходите во вторник. Да, ещё посоветуйте вашей знакомой, чтобы не раздавала ярлыки.

— Извините за неё и за меня.

Пришла с улучшением, а в четверг никаких лимфоузлов уже не пальпировалось. Для меня это был хороший диагностический урок. Набрался опыта? Нет. Мистически переосмыслил опыт, да.

Поскольку в этом сочинении практически всё идёт по ассоциациям, вот, напоследок, ещё один случай. На этот раз в связи с патологией тех же слюнных желёз. В субботу у меня было дежурство в поликлинике, неподалёку от дома. Заканчивалось оно в десять вечера и прошло спокойно. Заканчивалось, но не закончилось: без трёх минут десять влетела группа студентов из общежития то ли экономического, то ли финансовго института. Перебивая друг друга, что-то выкрикивали. Наконец удалось понять, что на дискотеке девушку перерезало стеклом. Как перерезало? Понять было невозможно. Я крикнул сестре, чтобы вызвала хирургическую Скорую в дискотеку и побежал в общагу. Как мне кратко выложили, произошло следующее. Холл общежития разделён на две половины высокой стеклянной перегородкой. В одной половине просто тусовались, а в другой танцевали. К моему приходу танцы уже прекратились. Массивное стекло уже несколько дней как было разбито в нижней его части. Осколки убрали, и вместо того, чтобы обходить и пользоваться дверью, некоторые присутствующие свободно, чуть пригнувшись, перемещались через обширный проём.

От оглушительной музыки, способной травмировать барабанные перепонки, и от вибрации пола верхняя стеклина должна была неминуемо сместиться вниз. Медленно или внезапно, никто знать не мог. Оказалось, что внезапно и именно тогда, когда одна из студенток решила пролезть под ней. В какой-то момент услышала непонятный звук, подняла голову и увидела, как, ускоряясь, на неё сверху летит стеклянная гильотина. Успела рывком проскочить в безопасное пространство. При этом часть головы и левая нога запоздали. В результате лезвие стеклины отсекло щёчные мышцы и слёзную железу слева. Чудом оказался не перерезанным ствол наружной сонной артерии, на которой и болтался весь этот страшный по виду блок.

То, что я рассмотрел, походило на анатомический препарат по оперативной хирургии. Мало того, пострадала и нога. Острый удар пришелся по стопе. Туфля чуть его смягчила, но тыльная артерия стопы — крупный сосуд — была как бритвой перерезана и обильно кровоточила. В этом-то и была опасность массивной кровопотери. Успеет ли приехать Скорая? Не дай бог, не успеет? Пока же я не думал, что и как я должен делать. Всё шло на автопилоте. Было не до стерильности. В куртке, немытыми руками прижал мышцы щеки вместе со слёзной железой к лицу и совсем уже грязной ногой прижал к кости кровоточащую артерию. Заметил время. Скорая подъехала через восемь минут и хирург сразу же начал работать.

Только тут я осмотрел на себя. Куртка, халат, брюки, ботинки — батюшки-светы — всё было в крови.

На другой день понёс вещи в химчистку. Подошёл к окошку грязного белья и выложил вещи.

— Вы что? Резали свинью? — грубо спросила приёмщица.

— Не совсем. Останавливал кровотечение.

Подозрительно:

— А, это вы врач из дискотеки?

— Не из дискотеки, а из поликлиники. Но это я.

Раздражённо:

— Делать нечего. Все уже об этом раззвонили. Только и разговоров.

— Тогда примите вещи.

— Не приму.

— Почему?

— Кровяные пятна удаляем только со справкой из милиции. Туда и отправляйтесь.

— Но вы же знаете, что произошло на дискотеке.

— Официально я ничего не знаю.

— А если бы это была ваша дочь? Тогда бы знали?

Тётка взвилась:

— Ты мне не каркай! Моя дочь не из этих шалав, что по дискотекам шляются. Потом в комнате продолжают знаю чем заниматься. Так той и надо! Я сейчас милицию вызову.

Надо же, оказывается, так той несчастной студентке и надо. Сволочная баба ещё грозится вызвать милицию, чтобы задержать то ли жертву, то ли меня неизвестно по какому поводу.

Неожиданно ситуация отклонилась в другое русло:

— Можете не вызывать, — послышался голос от «чистого» окошка. — Я как раз сотрудник МУРа. Вот документ. — и показал корочку. — В чём дело?

Обернувшись к нему, я пояснил:

— Я врач. Купировал острое кровотечение. Какой интенсивности — вот, можете оценить. А эта служащая считает, что я резал свинью, отказывается принимать запачканную одежду и грубит.

— Какой документ у вас при себе?

— Удостоверение дежурного врача. Вот, пожалуйста.

Сотрудник взглянул на документ и обернулся к приёмщице:

— Никаких справок на этот случай не предусмотрено. Откуда вы взяли? Это официальное удостоверение. Его вполне достаточно.

— А коли он кого убил?

— А, допустим, вы кого-то убили. Принесли бы окровавленную юбку сюда, в химчистку?

— Я‑то никого не убивала!

— Да? МУР рад слышать. Но поначалу все говорят, что не убивали. Принимайте одежду. Без разговоров.

Бабища зашипела гадюкой, но приняла.

Через месяц ватага студентов явилась ко мне на дежурство поблагодарить и поговорить за жизнь. Уверяли, что навсегда меня запомнят в той дискотеке. Вряд ли. Ведь и я сам едва смог узнать пациентку, когда позже она зашла ко мне показаться. Лица её я не был в состоянии вспомнить, да у меня и не было времени его рассмотреть. В голове будто всё стёрлось, кроме распластанной щеки и измазанного глиной окровавленного ботинка. Того, которым я прижимал злополучную артерию. Пластическую операцию сделали в первые сутки, прошла великолепно, для швов применили тончайшую саморассасыващуюся синтетическую нитку, так что и шрама не осталось. Кость быстро срослась, несмотря на всю грязь. Так тоже бывает. Весь этот эпизод и есть врачебное удовлетворение.

Студенты, да и коллеги меня часто спрашивают, зачем после химического мне потребовалось ещё и медицинское образование. Ведь я поступил в мединститут через три дня после защиты кандидатской диссертации. Что это была за блажь? Я каждый раз пытаюсь объяснить это тем, что наука даёт большое удовлетворение, но не разом, а в долгосрочном плане. Медицина же в большинстве случаев даёт результат яркий, немедленный, если ты за пять минут выведешь больного из клинической смерти или за пятнадцать секунд вправишь вывих плечевого сустава. Это удовлетворённость момента, краткого мига, и таких моментов очень много. Из них складывается завороженность делом.