Кваздапил. История одной любви. Окончание

Петр Ингвин, 2017

И смех, и слезы, и любовь, и много прочего. Окончание дилогии. Дизайнер обложки: Галина Николаиди.

Глава 1

Ситуация — нарочно не придумаешь. Разыскиваемая за убийство Хадя… Я и ремень, как два сапога пара… Сестренка со следами побоев…

— За мной пришли, — выдохнула Хадя.

Ее обреченный взгляд сказал: «Кваздик, это всё?»

«Скорее всего», — честно ответили мои глаза.

Вскочившая Машка опомнилась первой.

— Для полного счастья только их не хватало. — Она подхватила халат, руки нервно искали рукава. — Наверное, бдительные соседи настучали.

Тоже вариант. Почему мы с Хадей сразу решили, что пришли именно из-за убийства? На воре, как известно, шапка горит.

Хадя с надеждой утопающего смотрела на меня. Мужчина обязан спасать и защищать женщину, а мужчина здесь один, к нему и обращалась мольба в глазах. Нам с Машкой ничего не будет, разберемся по-семейному, а Хадя в розыске. Что бы ни случилось, полиция всегда проверяет документы. Даже если Хадю не узнают сразу, отсутствие паспорта заставит проявить бдительность.

— Маша, открой, пожалуйста, — попросил я, а сам шагнул к Хаде. Потяжелевший от мыслей взгляд опустился. — Прости. Если бы можно было все переиграть…

— Это ты прости, во всем виновата я, это я подбила тебя вмешаться. Если бы не я…

Она бросилась ко мне, обвила руками шею…

Боже мой, мы обнимались!

Неужели?! Не верю!

Очевидное невероятное. Мама рассказывала, что раньше так называлась познавательная передача по телевизору. У меня она случилась без телевизора, наяву.

Машка права, я Хаде небезразличен. Насколько — покажет время, но сам факт порыва, бросившего ее ко мне…

— Тэ-экс, что тут у нас? В гроб мне гвозди, чтоб крепче спалось, это же Мария Егоровна! Как поживаете? — В квартиру змеем проскользнул знакомый сержант в сопровождении напарника, на этот раз другого, не того, с которым патрулировал улицу. — Попросили выйти в смену за приятеля, я думал ночка спокойно пройдет, а тут: «Режут! Убивают! Насилуют!» Это вас резали, убивали и насиловали, Мария Егоровна?

Ну и шуточки у наших полицейских. Господину Старомоеву не мешало бы сделать поправку на возраст кое-кого из присутствующих. С другой стороны, именно эта мелковозрастная все спровоцировала, и у меня самого на язык в отношении нее просилось тако-о-ое…

Хадя отпрянула от меня, как здоровый человек от заразного.

Едва мое дыхание вернулось в рамки приличия, я обернулся:

— Еще раз здравствуйте, сержант. Это моя девушка, а с сестренкой вы знакомы.

— Довелось, — улыбнулся он. Взгляд на секунду замер на валявшемся ремне. — В первый раз сестренке досталось из-за вашей девушки. Из-за кого теперь?

— Мало ли в Бразилии Педров, как говорила незабвенная донна Роза Дальвадорес.

Сержант вздохнул.

— Я предупреждал, чтобы вы поумерили пыл… Алексей Егорович, если не ошибаюсь. Нет, как-то интереснее, напомните, пожалуйста.

— Алексантий.

— В прошлую встречу, Алексантий Егорович, вы нанесли прекрасной родственнице заметный внешний ущерб. В тот раз ситуация с трудом, но разрешилась, сейчас мы видим рецидив в тяжкой форме с применением подручных средств. Повреждения у потерпевшей, я не сомневаюсь, серьезные. Придется вам проехать с нами. И вы, Мария Егоровна, собирайтесь. Оденьтесь потеплее, оформление займет много времени. Девушка Алексантия поедет свидетелем, ее тоже необходимо освидетельствовать на предмет побоев. Как вас зовут?

Хадя, к которой обратились, вдруг покраснела, начала что-то говорить, но Машка громко перебила:

— Никуда не поеду!

— Поедете, — равнодушно бросил сержант. — Это необходимо.

— Вы не можете меня заставить. Я не буду писать заявление на брата!

— Неважно. Преступление совершенно в отношении несовершеннолетней, и мы обязаны…

— Не было никакого преступления! Обычный бытовой шум, который дураки-соседи приняли за что-то другое. — Машку понесло. — Не знаю, что им втемяшилось. Я сама на них подам за клевету. Давайте составим заявление.

— Сначала разберемся с первым делом.

Говорил только сержант. Напарник, видимо, был новичком, он только смотрел и слушал, причем — открыв рот. В ситуации вроде нашей, сразу видно, попадать ему не приходилось. Учился на ходу.

— Кроме небольшого шума мы ни в чем не повинны! — Машка победно сложила руки на груди.

Я стоял молча, прикрывая спиной прятавшуюся в полутьме Хадю. Выгораживавшая меня сестренка выглядела круто, но куда ей бодаться с правосудием. Законы до конца не знают даже те, кто их принимал. Прав тот, у кого больше прав, остальным надо полагаться на здравый смысл и умение договариваться. С замиранием сердца я ждал подходящего момента. Что предложить — пока непонятно, я не богач, а сержант не похож на вымогателя, но он — человек, а люди между собой всегда договорятся. Мысли бились в истерике, однако главное направление держали: пусть меня арестуют за что угодно, только бы не вплели Хадю.

На заявление сестренки сержант отрицательно помотал головой:

— В отношении вас, Мария Егоровна, совершено насилие, и если я не приму мер…

— Не было насилия! — вскричала Машка.

— А я уверен, что медицинский осмотр покажет обратное. Все говорит о том, что места, по которым любит лупцевать вас любимый братец, находятся в состоянии, однозначно квалифицируемом как…

— Я никуда не поеду и ничего не буду показывать!

— Мария Егоровна, это в ваших же интересах.

— В моих интересах вместе с братом остаться дома!

— Уверены? — Сержант многозначительно уставился на валявшийся ремень.

— Не представляете, с каким удовольствием я сдала бы Саньку вам со всеми потрохами за все издевательства со времен, когда я еще говорить не умела, но он мой брат, а говорить я уже научилась. Читайте по губам: не-е-ет! Если и это непонятно, объясню на пальцах, причем на одном, среднем.

— Алексантий Егорович поедет с нами в любом случае, будете вы писать заявление или нет, поскольку имеются свидетели…

Эмоции сестры горохом отскакивали от стены уверенности в правоте дела, которое творил сержант. Дело плохо. Пора вмешаться, пока не стало хуже.

— Я так понимаю, что если Маша откажется ехать, вы все равно заберете меня? Одного? Поехали.

— Саня, ты что?! — Машка схватилась за меня как утопающий за уплывавшую лодку. — Тебя же посадят в тюрьму!

— Разберемся. Ты пока звони родителям, расскажи, что произошло, пусть вызывают лучшего адвоката, такого, чтобы объяснил ребятам в погонах, что такое хорошо и что такое плохо и чем насилие отличается от воспитания. — Войдя в роль, я указал сестренке на Хадю. — Скажи, что есть свидетель моей невиновности, он подтвердит, что представители власти принуждали несовершеннолетнюю к даче ложных показаний.

Козырь нашелся сам собой. Когда я начинал говорить, о концовке даже не думалось, за меня говорило нечто свыше.

Теперь есть, что обсудить с полицейскими для поиска взаимовыгодной развязки. Хадя, конечно, подтверждать не пойдет, и никаких «лучших адвокатов» родители не найдут, кроме самого дешевого, но оппоненты этого не знают.

Машка вдруг бросилась к сержанту, отчего он автоматически схватился за оружие.

— Господин сержант, простите Саню, он больше не будет!

— Не будет? — Сержант вздохнул. — Будет, уважаемая Мария Егоровна, поскольку без повода вы его не оставите. Зная вас и зная его…

— Ну простите же его, что вам стоит? — Машка упала перед сержантом на колени и попыталась схватить и обнять ноги в форменных штанах, отчего тот едва увернулся. — Пожалуйста! Никому не будет лучше, если вы его заберете!

Халатик на ней едва держался, вид сверху сержанту открывался замечательный.

— Маша! — Я сурово сдвинул брови.

Мне прилетел ответный взгляд, полный укоризны, затем сестренка поднялась и с недовольством затянула поясок. Черт подери, она что же, специально это устроила?!

Улыбка не сходила с лица сержанта, только из устало-добродушной она стала хитрой:

— Вы сказали «больше не будет». То есть, признаете, что брат вас бил?

— Не бил! И в городе вам только показалось! Да пусть бы он только попробовал ударить!

— Если вы, Мария Егоровна, фактами докажете мне, что на вас нет следов побоев, мы извинимся и немедленно уйдем.

Установилась тишина. Напарник смотрел на сержанта как на бога. Машка застыла в ступоре.

— Товарищ сержант, вы много на себя берете. — Я понял, что терять нечего. — Ваше требование можно понять как приказ несовершеннолетней раздеться.

— Не согласен, о подобном речи не идет. — Улыбка Старомоева переросла в торжествующую усмешку. — Я прошу предоставить доказательства, а если их нет, то проследовать с нами. Ничего более.

На заднем плане тихо сходила с ума Хадя. Машка бурлила, но без толку — все, что ни придумается, будет не в нашу пользу. Вдруг ее лицо просветлело.

— А если мне нравится, когда меня бьют? — выпалила она. — Если я мазохистка, и сама прошу, чтобы меня били?

Хадя охнула, у новичка-полицейского заблестели глаза, сержант потер руки.

— Это меняет дело, — сообщил он. — Предлагаю провести следственный эксперимент. Если потерпевшая докажет, что действия, аналогичные тем, которые совершил ее брат, являются для нее приятными и желанными, обвинениям не останется места. Кто бы устоял перед соблазном и смог отказать такой красавице, если она попросит, правда же? Вы готовы доказать свои слова, Мария Егоровна? — Сержант потянулся за лежавшим на полу ремнем.

Ну и пройдоха. Будь я адвокатом, он бы у меня на годы загремел лес валить. Сержант видел нашу неподкованность в юридических вопросах, и его игра велась в одни ворота. По горло сытый угрозами от людей намного серьезнее нас, он ничего не боялся и, по-моему, искренне развлекался.

Ситуация патовая. Допустить такое с сестрой нельзя, но она сама себе хозяйка, и если решила отстаивать меня до последнего, остановит ее лишь конец света. И то ненадолго.

Если после всего, что с Машкой сотворил я, ее коснется хоть один удар, она заорет на весь город. Ей не сохранить улыбки, не построить на лице что-то вроде спокойствия или блаженства, в общем, не сыграть роль, за которую берется. Для успеха нужно много больше, чем просто желание. И главное: я не хочу, чтобы сестра открылась перед посторонним мужиком. Масляный взгляд, который видел уже достаточно, просто раздевал ее. Как же теперь понимаю Гаруна и его чувства к сестрам и тем, кто к ним пристает.

— Эксперимента не будет, — сказал я.

— Саня!

— Маша!

— Саня, плохая девочка совершила нехорошие поступки, за это ее нужно наказать.

Она яростно пыталась меня спасти. Побитая мной. Опозоренная. Конечно, побита Машка за то, что опозорила себя сама, но ситуация выглядела такой лишь для меня. С точки зрения Машки все обстояло с точностью до наоборот: ведущий развеселую жизнь лицемерный брат-ханжа применил силу, чтобы наказать более слабое существо за гораздо меньшие грешки. А кто из нас без греха? То есть, судьи — кто?!

Бросьте в меня камень, у кого в голове не водилось тараканов, которые периодически не выбегали бы за отвесную стенку морали. А ведь мораль, которой мы придерживаемся на словах, говорит: «Если твое око соблазняет тебя, то вынь его и отбрось» и «Кто смотрел на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем». Вот и спрашиваю: а судьи-то — кто? Чем я, взявшийся судить, лучше других? Возможно, я даже хуже. Я учу жизни других, а сам делаю по-другому.

Как же мне повезло с сестренкой. И как же ей не повезло с братом. Если отбросить частности, то Машка — просто ангел. А смотреть всегда нужно в суть. «Друг познается в беде» — так утверждает народная мудрость. Это истинная правда, проверенная мною не раз. Добавлю: родственная любовь тоже проявляется лишь в чрезвычайных обстоятельствах. Хочешь узнать, как к тебе относится человек — дождись смертельной угрозы (внимание, необходимая ремарка: опасно для жизни, самостоятельно не повторять, трюк исполняли профессиональные каскадеры).

Впрочем, иногда за любовь принимают корыстный интерес. Хорошо иметь такую сестру, которая любит меня просто за то, что я — вот такой, несносный, несправедливый, со всей кучей недостатками — есть на белом свете.

Я ради нее тоже готов на все. Если нужно — брошусь в драку с полицейскими, если они позволят себе нечто большее, чем слова. А могу и за слова. Когда терпение кончится.

Но терпение мое будет долгим. За спиной — Хадя.

Сердце разрывалось.

А Машка продолжала меня спасать. Но как бы ни хорохорилась, ей не выдержать настоящей порки. У меня, как брата, был сдерживающий фактор, поэтому организм перестраховывался с регулировкой мощности и бил в неполную силу, От сержанта, судя по предвкушающей физиономии, такого не дождешься. Просить — унизительно. К тому же Машка заявила, что ей нравится боль. Сержант непременно захочет сделать девушке приятно.

— Саня, это шанс, мы не можем его упустить. Правда, товарищ сержант? Или правильнее все же «господин сержант»?

Старомоев кивнул:

— В любом случае это сыграет в вашу пользу. Мы же люди, все понимаем. Если идут навстречу нам, то и мы. А обращаться можете, как сочтете нужным, хоть по имени. Если что, меня зовут Прохор, напарника — Антон. А поскольку мы сейчас вместе с вами ищем способ максимально законно обойти закон, то я и напарник как бы не при исполнении, прошу это учесть.

— Господин сержант. Прохор. — Соблазнительной походкой Машка прошествовала к полицейскому и остановилась впритык, едва не касаясь. — Пусть меня снова накажет брат.

Устремленные книзу глазки мило моргнули, умоляющее выражение одновременно вышло завлекающим и немного заискивающим. Любой мужик на месте сержанта растаял бы и поплыл. Прохор Старомоев оказался не любым.

— Это сведет на нет чистоту эксперимента. — Его губы растянулась в ласковой улыбке нациста, приглашавшего деток в газовую камеру. — Если вам, Мария Егоровна, нравится именно брат и радость приносят издевательства исключительно в его исполнении, то для Алексантия Егоровича и участвовавшей в качестве пособника подружки в уголовном кодексе имеется другая статья…

Что сделал бы Гарун, если бы так разводили его сестру?

О, как же все просто. Не нужно разговоров. Нужны действия. Поведение Гаруна — лакмусовая бумажка того, что должен сделать в таких случаях настоящий мужчина и каких поступков подсознательно ждет от меня Хадя. В результате она пострадает. Но иначе она потеряет ко мне уважение, я перестану быть в ее глазах мужчиной. Мужчина — тот, кто отвечает за своих женщин. Мадина должна была стать второй женой, но даже становясь второй, она знала, что муж не предаст ее, не отдаст на поругание.

На душе посветлело. Когда Машка, решившая любой ценой спасать меня от тюрьмы, возьмется за пояс халата, я прыгну на сержанта. Пусть забирают за нападение. Я поступлю как мужчина.

Игравший в соблазнение и, в то же время, испуганный взгляд сестренки вдруг обрел осмысленность:

— Прохор… Господин полицейский, вы же разрешили к себе так обращаться?

— И, кстати, можно на ты.

Я напрягся. На сжатых кулаках проступили готовые к удару побелевшие косточки. Чего еще удумала, негодница? Несомненно, снова какую-то пакость.

Нет, халат остался на месте. Все ошалело пронаблюдали, как сестренка взяла телефон, экран вспыхнул, пальцы полезли в меню.

— Прохор, пару минут назад ты сказал: если Мария Егоровна докажет, что на ней нет следов побоев, вы извинитесь и уйдете. — Машка, по-детски упомянувшая о себе в третьем лице, сунула экран под нос сержанта. — У Марии Егоровны есть доказательства. Фотографии сделаны сегодня, внизу автоматически проставлялись дата и время, а в электронном виде можно увидеть остальные данные и подтвердить, что фотошопом не пользовались. Смотрите, это — утро, мы мило беседуем с братом, на которого вы так ополчились. Я счастлива. Как думаете, была бы я такой, если бы он издевался надо мной и бил меня? — Вопрос был риторический, Машка продолжила листать и комментировать. — Это мы с братом в городе. А это вы с другим напарником.

Бровь сержанта поползла вверх:

— Когда успела?

— Вы с Санькой беседовали, я разговаривала по телефону и заодно щелкнула вас и все, что вокруг. Смотрим дальше. Это мы с Санькой ходим по магазинам. Дальше Саньки нет, потому что ко мне приехал парень. Это он. А это мы с ним.

Лицо сестренки залилось краской, но она не сводила глаз с полицейского, пока тот рассматривал подробности.

— Место знакомое, — хмыкнул сержант. — Там же, да?

— Ничего другого мы не нашли, везде полно любопытных. Не город, а проходной двор. Удобный закуток за свалкой деревянных поддонов я присмотрела, пока вы говорили с братом, выше была фотография этого прохода между штабелей. Если бы Санька не спешил с моим воспитанием, а сначала осмотрелся и выбрал местечко поуединеннее, фиг бы вас кто вызвал.

Сержант вгляделся в последний снимок.

— Приблизь. Я про лицо. Твой парень, говоришь? А это, случайно, не он сломя голову несся со двора, когда мы подъезжали?

— Он. Так получилось, что брат нас застукал. Господин сержант… Прохор… Только я одна во всем виновата. Если нужно кого-то арестовать, то арестуй меня.

— Я бы с удовольствием, но тебя не за что. Ты потерпевшая.

— Нет! — Машка замотала головой. — Я подставила брата своим поведением, значит для закона потерпевший — он! Но это неважно, ведь нужно предъявить вам отсутствие следов? — Она пролистала в конец папки. — Последним кадрам меньше получаса, и вот, пожалуйста, никаких следов. Правда ведь, очень хорошо видно: ни-ка-ких!

На ее щеках можно было кипятить чай, однако дерзкий взгляд продолжал жечь полицейского.

Сержант задумчиво покусал губы.

— Значит, вот за что братец решил ремнем воспитать. Маша, я понимаю тебя, но теперь еще больше понимаю его. У меня тоже есть сестра. И у Антона есть. И не одна.

Напарник сержанта, молча заглядывавший тому через плечо, кивнул.

Дело, казавшееся проигранным, покачалось на краю пропасти и медленно поползло обратно. Я затаил дыхание. Готовые к последнему броску мышцы расслабились, в мысли вернулось выброшенное за ненадобностью понятие будущего.

— Всего этого, — Прохор отобрал телефон и принялся листать сам, — могло не быть, если бы ты вела себя скромнее или хотя бы умнее. Брат — мужчина, он обязан тебя защищать, а это, — палец сержанта ткнул в один снимков, — прямая угроза семье, ее безопасности и репутации. Поставь себя на место брата и подумай.

— Подумала, потому и защищаю. Я прекрасно понимаю его, несмотря на то, что он не понимает меня. — Машка попыталась вернуть телефон, но сержант отвел ее руку и вновь уставился в экран.

— И сильно он тебя за это? — Лицо полицейского покосилось на Машку в район ее спины.

Вопрос — провокация! Если Машка подтвердит, что да, добрый полицейский снова превратится в злого, и событийная спираль пойдет на второй круг.

А если он попросит показать…

Я ощутил, как ногти вновь прикончили линию жизни в сжавшихся кулаках.

Машенька, умница, бросила:

— Как заслужила.

— Если несильно, то однозначно заслужила. — Антон что-то шепнул Прохору, тот кивнул и продолжил. — Если же последствия потребуют медицинского вмешательства, то брату грозит статья вне зависимости, прав он или виноват. Для закона любой преступник — преступник, а преступник должен сидеть, мы ничего поделать не сможем, даже если душой будем на его стороне. Все же, придется вам всем проехать с нами. Я уверен, что все образуется, но закон есть закон. Обнаружатся тяжкие последствия — тогда Алексантий уедет далеко и надолго, нет — мы принесем извинения, и можете возвращаться к прежнему веселью, в связи с которым нас то и дело вызывают. Собирайтесь, Мария Егоровна и вы, девушка, а Алексантию Егоровичу, извините, придется…

Сержант потянулся к поясу за наручниками, губы его изображали загадочную улыбку Джоконды, а глаза выразительно глядели на женственные обводы под халатиком, где, как полицейские уже знали, другой одежды нет.

Конец ознакомительного фрагмента.