Рождение света. Том первый
Первая книга открывает перед читателем завесу над мирами, где судьбы главных героев переплетаются в сложных и порой противоречивых узорах, подталкивая их к поискам любви, смысла жизни и самопознания. Их отношения — это битва внутренней гармонии, и напряжённых конфликтов, где на каждом шагу встаёт неумолимый выбор между долгом и страстными желаниями, отражая вечную борьбу свободы и искушения. Все это происходит в фэнтезийной реальности, где переплетаются реальные и вымышленные миры, подчинённые особым законам и правилам. Два временных пласта — конец XV века и начало XXI века — создают мост между прошлым и будущим, раскрывая новые горизонты для размышлений о времени, судьбе и человеческих ценностях.
Оглавление
- Пролог
- Глава 1. Исповедь
- Глава 2. Огни Чикаго
- Глава 3. Лимбус
- Глава 4. Инсертум
Купить книгу
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Рождение света. Том первый» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 3. Лимбус
Александр VI сидел в тенистом саду в плетёном кресле и наблюдал, как сверкает вода в фонтане, неспешно протекая по белому мрамору, а после резко опадает вниз, окропляя мелкой россыпью искрящихся брызг аккуратно подстриженную молодую траву. На лбу Его Святейшества образовалась глубокая морщина, и сие значило только одно: думы одолевали Родриго Борджиа — слишком много проблем свалилось на него и его папскую долю. Разногласия и козни противников не давали покоя, но сейчас необходимо было решить главную проблему — уговорить Чезаре жениться на дочери Романо. Данный союз стал бы очень важным шагом, помогающим не только объединить семьи, но и являлся шансом… Шансом показать всей разрозненной Италии, что коренные итальянцы поддерживают его, испанского понтифика.
И Розалия Романо была лучшей претенденткой на эту роль. В день торжества непорочного зачатия Родриго сразу обратил на неё своё пристальное внимание: она держалась скромно и послушно, особо ни с кем не ведя бесед, однако каждый жест её был выверен, и понаблюдав ещё немного, понтифик смекнул, что девушка обладает изысканными манерами. Ну чем не достойная будущая невестка?
Что касается окончательного решения Джорджиано Романо по вопросу будущего объединения их семей, то здесь у папы изначально не было никаких сомнений — градостроитель чтил Святую Католическую Церковь и при отказе корил бы себя, а папа бы ему обеспечил «весёленькое» существование, ведь он-то обязан Родриго всем…
— Кардинал Сфорца, будьте любезны, пригласите сюда синьора Романо. Мы хотим обговорить с ним в тихой обстановке, дабы нас никто не побеспокоил, — изрёк медленно понтифик.
— Как вам будет угодно, Ваше Святейшество, — поклонился кардинал и покинул стены своего же кабинета.
Через несколько минут в дверях показался градостроитель; Родриго подметил своим пытливым взором, что тот нервничал, даже не пытаясь скрыть этого, ибо Романо не знал, по какой причине его вызвали в Ватикан.
— Ваше Святейшество…
Джорджиано уже хотел совершить все возможные поклоны и поцеловать перстень папы римского, но тот остановил его мановением руки — слегка приподнял ладонь, а указательным и средним пальцами повелел сесть в кресло напротив рабочего стола.
— Не нужно, синьор Романо, — произнёс Александр VI, садясь за стол кардинала Сфорца. — Мы с вами давно знакомы и можем обойти все эти церемонии, отнимающие так много времени и сил.
Джорджиано поначалу опешил — находиться в такой приватной близости с понтификом ему прежде не приходилось, однако, чуть повременив, он послушно сел на указанное место.
— Мы имеем честь знать вас много лет, синьор Романо, и весьма довольны вашей службой… — начал издалека Александр VI. — С самого начала вы произвели впечатление уважаемого и богобоязненного человека, и мы без сомнений вверили вам очень важную работу по улучшению нами горячо любимого города, которого превозносим в молитвах наших…
Градостроитель смог лишь едва кивнуть в ответ на слова папы, который продолжал речь задумчиво, словно говоря сам с собой, устремив взгляд в сторону окна:
— Недавно мы справлялись о состоянии построек и остались поражены результатом. Поистине вы одарены талантом, синьор Романо!
— Ваше Святейшество слишком благосклонен… — ответил неуверенно Джорджиано охрипшим голосом, перед этим чуть прокашлявшись.
— Как вы верно знаете, кардинал Борджиа уже как с год стал мирянином, а с недавнего времени был наделён должностью иной, — продолжал свою мысль понтифик, уводя разговор в нужное ему русло. — Теперь он гонфалоньер папских войск, и мы намерены в скором времени найти ему супругу, достойную его статуса и положения.
В сей момент Родриго почувствовал на себе обескураженный взгляд, что отражал полнейшее изумление. Очевидно, глуповатый вид архитектора вызвал внутреннюю улыбку у понтифика, но он с талантом искусного оратора продолжил говорить, не изменившись в сухих чертах лица:
— Мы наслышаны о красоте и великолепии вашей дочери, а в недалёком прошлом имели честь воочию лицезреть её. И если бы сын наш…
Александр VI смолк, поджимая губы в недовольстве. Чезаре… Точнее, его упрямство. Оно как жуткая заноза впилось в палец и ушло глубоко под кожу, садня и действуя на нервы, готовясь загноиться в любой момент. Его предсказуемое сопротивление могло нарушить такой грандиозный план.
До встречи с Романо в этом самом кабинете Чезаре слишком вспыльчиво отреагировал на решение отца женить его на дочери главного архитектора. Битый час понтифик убеждал сына, приводя всевозможные доводы и аргументы за. Но в конце концов отчаявшись, ему пришлось прибегнуть к самому действенному и одновременно нежелательному способу — надавить властью, явно намекнув, что как он подарил ему все блага жизни, так может их с лёгкостью отнять. И Чезаре пришлось повиноваться, ибо тот был честолюбив, привык жить в достатке, не зная лишений и забот с самого рождения.
— Мы надеемся, что в скором времени такие достойные друг друга фамилии, как Борджиа и Романо, объединятся благодаря священному союзу наших детей, — смягчился Александр VI, опустив руки на бархатную поверхность рабочего стола.
Он был уверен, что выбор Розалии Романо в качестве невестки понесёт за собой неоспоримую выгоду. Дом Романо имел прекрасную репутацию и древнюю родословную, происходя от знатной римской фамилии: праотцы Романо в своё время стояли у самой верхушки власти Империи. В действительности Джорджиано обладал обширными связями не только по всему Риму, но и в других городах Италии: близкими по крови родственниками ему приходились сами Медичи [21], хоть он по скромности своей никогда не кичился этим, ведя жизнь тихую и уединённую.
Видя, что Романо не понимал, как ответить на такое предложение, которое в большей степени таковым и не являлось, ибо слова Его Святейшества прозвучали не как просьба, а как настойчивый указ, Александр VI перевёл взор на собеседника, глядя на того с вызовом. Тишина в кабинете сдавила своей напряжённостью; каждый из мужей думал о преимуществах и проблемах, которые могут возникнуть в случае отказа или согласия.
В конечном итоге понтифик решил прибегнуть к давлению, но аккуратно, представ перед градостроителем самим воплощением снисходительности и терпения. Он скользнул пальцами по бархату, глубоко выдохнул и доброжелательно промолвил:
— Мы не будем настаивать принимать решение прямо сейчас. Такие серьёзные вопросы требуют разумного подхода, но и откладывать с ответом не стоит, ибо при неудовлетворительном исходе каденция [22]ваша, увы, может весьма сократиться… Вскоре сын наш нанесёт визит в ваш дом, тогда вы и огласите свой ответ.
Вспомнив сей момент, папа нахмурился ещё сильнее — его уже не расслаблял весёлый плеск воды в фонтане — и облокотился подбородком на сложённые перед собой руки. Уже больше недели прошло с того разговора, а сын его никуда не торопился, тем самым принижая своё значение перед отцом невесты безответственным малодушным отношением. Неужели Чезаре полагал, что, став мирянином, он будет долго обходиться без супруги? Ему нужна была опора, и этой опорой должна была стать Розалия Романо. Эти беспричинные бунт и сопротивление воле понтифика и вводили его в состояние неподдельного расстройства. Даже злости.
«Упрямый отпрыск», — думал про себя Родриго.
Он ожидал возвращения Чезаре на вилле, где он жил до того, как Родриго был назначен папой: сын вот-вот должен был вернуться после утреннего осмотра папских войск — до того малочисленных и до слёз неопытных, что не смогли бы дать отпор ни одному из их врагов, готовящихся в любой момент низвергнуть семью Борджиа в пучину страшного позора. И проведя в размышлениях не один час, почти неподвижно сидя в кресле, понтифик всё-таки дождался: Чезаре вышел навстречу отцу и безмолвно поклонился, выражая тем самым отрешённость к предстоящей беседе.
— Не нужно вести себя так с нами, сын наш. Мы дали тебе достаточно времени осмыслить то, что предложили при нашей последней встрече.
Он перевёл взгляд на сына, который уселся напротив него в плетёное кресло, однако весь его внешний вид свидетельствовал о внутреннем напряжении: спина его вытянулась, взгляд был холоден, будто мыслями гонфалоньер был совсем не здесь, а где-то очень далеко…
— Лукреция! — крикнул Чезаре, с грохотом захлопывая входную дверь виллы Сфорца.
Он остановился посреди богато обставленной комнаты и стал ждать. Ждать, когда к нему спустится его сестра, но она так и не соизволила почтить своим присутствием. Он вновь позвал её, но ответа не последовало, и тогда, наплевав на приличия, мужчина стал подниматься по лестнице, ведущей к её покоям.
Обуреваемый каким-то необъяснимым раздражением, словно внутри горел всепоглощающий пожар, Чезаре ощущал всем телом, что если сейчас он не остудит пыл, то его просто разорвёт на мелкие кусочки.
Дойдя до спальни, он резко дёрнул ручку и ступил в освещённую утренним солнцем нежно-розовую комнату. Его лучи достигали и до дальней стены, где стояла высокая кровать с голубым балдахином и золотыми кисточками на концах, а среди горы кипенно-белых подушек во всём этом сказочном великолепии спала она…
Его единственная любовь, что для всего человеческого мира являлась неестественной и порочной, но только не для Чезаре Борджиа.
Лукреция спала тихо: её грудь, прикрытая полупрозрачной сорочкой, медленно вздымалась, а белокурые локоны спутались, прикрывая кругленькое миловидное личико. Чезаре навис над ней и одними пальцами убрал волосы, любуясь её маленьким курносым носиком. Затем внимание его перешло на губы: чёткие, пухлые, цвета нежнейшей розы — манящие и дурманящие. Всякий раз, когда он лицезрел Лукрецию, внешне столь невинную и хрупкую, внутри всё переворачивалось с ног на голову. Её запах, сравнимый лишь с благоуханием лилии, и красота притягивали настолько, что даже сейчас он чувствовал, как затряслись его руки, а в голове вмиг возникли всевозможные образы того, как он соприкоснётся с её безупречным естеством.
Отодвинувшись, попутно стягивая с себя удушающую форму, он снял ремень, отстегнул ножны и, стараясь не разбудить девушку, туго стянул им её тоненькие запястья. И хотя Чезаре знал, что она никуда не сбежит, ему приносило особое удовольствие ощущать превосходство. Знать, что Лукреция принадлежит хотя бы в такие редкие моменты только ему одному. А затем, не дожидаясь, пока сестра проснётся, впился губами в нежную кожу на шее, припадая всем телом.
После грубого третьего поцелуя Лукреция проснулась, её серо-голубые глаза встретились с тёмно-карими, почерневшими от вожделения. Улыбнувшись уголками пленительных губ, она попыталась обвить его шею, но тут же поняла, что руки прочно связаны ремнём. Принимая игру, девушка выгнула спину и запрокинула голову назад, оголяя шею, а слабый узел на сорочке сам собою развязался, открывая взор на вздымающуюся грудь.
Этот жест побудил Чезаре к действию, будто Лукреция позволила делать с ней всё, что его душе угодно. Он опустил сестру на кровать и одним движением отбросил ткань, начиная цепочку страстных поцелуев от шеи до пупка, аккуратно утопающего внутрь. Дыхание девушки стало сбиваться, становясь тяжёлым, а глаза заблестели от желания; став подначивать изнывающего страстью брата, она, согнув колено, коснулась самой высокой точки напряжения. Чезаре вмиг остановился и, шлепнув по ягодице, вырвал из Лукреции крик, преисполненный порочным сладострастием.
— Будешь знать, как меня дразнить, сестрёнка, — шёпотом произнёс Чезаре.
Он избавился от рубахи, оставшись в одних штанах, что лишь немного приспустил, и без раздумий притянул к себе Лукрецию. Он не любил церемониться и проявлять ласку; движения его были быстрыми и грубыми. Он упивался близостью, без остатка лишаясь разума от её прерывистых, но таких мелодичных звуков, порой срывающихся на рваный крик.
В покоях стало моментально душно: всё погружалось в сладкую истому, наполняясь скрипом кровати, бьющейся изголовьем о стену. Тела, мгновенно покрывшиеся испариной, издавали приглушённые шлепки.
— Чезаре…
Связанными руками Лукреция обняла его, запустив пальцы в волосы, и начала тянуть, на что он рыкнул на неё, прикусив влажный язычок. Она вводила его в звериное исступление…
— Сын наш, ты не заболел?
Родриго вывел из оцепенения Чезаре, склонив голову набок, разглядывая его с ног до головы, пытаясь разгадать причину столь загадочного состояния.
— Нет, отец, всё в порядке. Просто осмотр войск оказался… весьма изматывающим занятием, — ответил он, пытаясь отвлечься от образов сегодняшнего утра, что преследовали его беспощадно и навязчиво.
— От всякого труда есть прибыль[23], — произнёс понтифик, постепенно понимая, что его терпение на исходе. — Но о состоянии армии поговорим после. Ответь нам наконец, что ты решил касательно женитьбы?
— Я был не прав, отец, — неожиданно для папы проговорил Чезаре, — и прошу простить за слова, сказанные в гневе. Обдумав всё со спокойным сердцем, я решил, что брак этот значим и необходим нашей фамилии.
Родриго едва заметно улыбнулся, ибо сын, вечно любящий спорить, наконец-то внял его мольбам! На краткое время задумчиво обратив взор на фонтан, понтифик спросил, искоса поглядывая на Чезаре:
— Утоли наше любопытство, что сподвигло тебя согласиться?
— Чезаре, любовь моя, тебе не стоило перечить отцу, — шёпотом промолвила Лукреция, проводя своими тонкими пальчиками по груди мужчины. — Ты не должен идти против его воли…
Уставшие и удовлетворённые, они лежали на кровати, унимая учащённое дыхание: девушка запрокинула свою ножку на его бёдра, игриво мотая ею, с упоением любуясь красотой Чезаре.
— Я так не могу, Лукреция, — с раздражением ответил он, начав выпутываться из её объятий.
Поднявшись с постели, гонфалоньер стал медленно одеваться…
— Я еле пережил тот факт, что отец выдал тебя замуж за этого пустоголового старика! — чуть ли не прорычал Чезаре, сдвинув густые брови. — А теперь он хочет и меня использовать в своих жестоких играх!
— Он хочет обезопасить нас, — примирительно заявила Лукреция.
Она приподнялась над кроватью, на коленях подобралась к брату, начав неторопливо поправлять помятые рукава рубашки.
— К тому же этот пустоголовый старик оказался ни на что не годным на семейном ложе, и это оказалось весьма кстати — Альберто так боится, что я расскажу об этом на весь свет, отчего вынужден закрывать глаза на происходящее здесь, терпя нелицеприятные для него слухи. А их сейчас бродит по городу немало…
— Какие именно? — прервал её Чезаре, взяв за подбородок и приподняв его, чтобы их глаза встретились, ибо сестра говорила со сдержанным оттенком недовольства.
В моменты разногласий он всегда пытался понять смысл сказанных ею слов — девушка любила излагаться загадками, недоговаривая и вуалируя завесой многочисленных намёков. Она откуда-то знала всё, предугадывая события на несколько шагов вперёд, и родись она мужчиной, то уже владела бы целым миром. Но отец предопределил её судьбу, первой выдав замуж, и теперь Лукреция с четырнадцати лет исполняет роль заботливой жены высокородного человека, поддержкой которого заручился их отец.
— А ты не разумеешь, любовь моя? — совсем не ласково она сделала акцент на последних словах, закончив с рукавами. — Сплетни о нашей греховной связи распространяются с недюжей скоростью. Если ты был бы более… кхм… осторожен, то о нас не судачили бы вокруг. Я слышала, как служанки обсуждают каждый твой приход сюда.
— Так погони их прочь! — возмутился брат.
— На их место придут другие. Я не вижу смысла… — пожала плечами девушка, взяв с края кровати разорванную сорочку в стремлении прикрыться ею. — И поэтому, пока молва не дошла до нашего отца, я прошу тебя, Чезаре, принять предложение. Ты должен это сделать, чтобы смыть подозрения на наш счёт. И когда ты женишься, мы сможем быть вместе как раньше.
— Ты хочешь сказать, что пока я не остепенюсь, то не смогу видеться с тобой? — вспылил гонфалоньер, сжимая руки в кулаки так, что суставы неприятно захрустели.
— Ради всеобщего блага — да, нам лучше не встречаться.
В ответ она тепло, но горько улыбнулась и, приблизившись к нему вплотную, захотела коснуться его лица, но Чезаре вмиг отпрянул. Ему показалось, что единственный смысл жизни отвергла его сейчас, отвернулась из-за жалкой горсточки выскочек и их никчёмного мнения. Любые попытки раскрыть тайную и почти благоговейную любовь он бы мгновенно пресёк! Гонфалоньер был готов поступить подобным образом со всеми неугодными, кто вздумал бы пойти против него и чести семьи Борджиа.
— Пожалуйста, прислушайся к моим словам, Чезаре, — нарушила тишину Лукреция, глядя на своего возлюбленного брата глазами, полными печали. — Не заставляй меня сожалеть о том, что наша любовь испортит тебе жизнь…
— Как странно… Господь, почему сын наш сегодня витает в облаках? — бросил в воздух папа, вновь привлекая к себе внимание.
— Простите меня, отец, немного притомился, — соврал Чезаре, всё ещё обдумывая разговор с сестрой. — Я решил, что завтра же поеду к синьору Романо и обговорю детали.
Гонфалоньер уже хотел откланяться и поспешно удалиться, но понтифик остановил его небрежным движением руки.
— Постой, есть ещё одно дело, — произнёс Родриго. — Как бы ты ни «притомился» от своей нелёгкой службы, что мы так великодушно передали тебе, данный вопрос не терпит отлагательств.
Чезаре кивнул в знак согласия. Он догадывался, что отец явно собирался сказать что-то важное: разговор предстоял приватный, ведь вилла Борджиа была единственным местом, где они могли беседовать, не опасаясь слежки.
— Тебе нужно нанести визит к одному очень влиятельному человеку, Чезаре. Несколько лет назад он появился из ниоткуда… Ходили разные толки, но большинство склоняются к версии, что прибыл он из Флоренции… Выкупив землю в самом центре Рима, он небывало наскоро построил почти точную копию палаццо Питти[24], дав своему творению название — палаццо Лимбус. Не находишь это странным?
Чезаре вновь кивнул, готовый внимательно слушать дальше. Раз под прицел отца попал этот человек, упускать детали было неразумно.
— Насколько нам удалось узнать, он имеет родство с венецианскими дожами, однако определённо что-либо выяснить не представляется возможным. Хозяин Лимбуса не появляется среди знати, предпочитая общество бедняков и обычных горожан. Зеваки шепчутся, что порой у его дома собираются с десяток малоимущих и сирот, и он якобы за грош помогает им решать дела насущные… В честь перечисленных достоинств его даже прозвали соответственно — синьор Дженерозо[25].
— Я полагаю, вы хотите, чтобы я узнал об этом чудаке как можно больше? — уточнил Чезаре, дивясь подобного рода поведению незнакомца.
— Именно. Кто он на самом деле, откуда он, какие его устремления, мысли, взгляды… Быть может, мы сможем с ним найти общий язык, и он привнесёт весомую пользу Святой Церкви.
— Это всё, что о нём известно?
— К прискорбию… — произнёс понтифик, складывая руки перед собой. — Говорят, на вид ему не более двадцати. Слишком молод, дабы собственноручно обзавестись столь огромным состоянием. Подозрительно скрытен — фамилию свою не оглашает, представляясь каждому как Люцифер.
— Действительно… — задумчиво произнёс Чезаре, потирая подбородок. — Хорошо, отец, я выясню, кто этот человек.
— И как можно скорее, сын наш, — подметил Родриго. — Не ровён час, мы будем вынуждены вновь начать борьбу за земли: посланные буллы[26] лишь распалили гнев властителей Имолы, Форли и других городов…
— Займусь этим сейчас же.
На этом разговор их окончился. Попрощавшись с отцом, Чезаре прямиком направился в конюшню, где его ждал телохранитель — верный помощник Микелетто, в прошлом испанский кондотьер[27], который давно присягнул ему на службу.
Поравнявшись с ним, гонфалоньер безмолвно принял из рук его вожжи своего коня и тотчас отдал повеление:
— Планы изменилось. Едем в палаццо Лимбус.
Путь туда оказался скорый — интересующий понтифика чудак и впрямь выбрал удачное место для своей обители: вблизи набережной Тибра. Оставив коней, коих никто бы не посмел украсть — вороного турецкого жеребца Борджиа, подкованного золотом, знал весь Рим, — они подошли ко входу в палаццо.
Став у центральной арки, что служила главным входом на территорию, гонфалоньер поразился великолепием постройки — монументальное и впечатляющих размеров здание, бывшее, на удивление, совсем без охраны. Здесь не постыдились жить бы и короли, ибо построено было оно изысканно и со вкусом. Фасад палаццо, полностью лишённый всякой декоративности, имел строгие чёткие пропорции, сложенный из грубых неотёсанных камней в современном стиле рустик, резко делясь горизонтальными поясами на три высоких этажа. Окошечки-бойницы в виде голов разъярённых змей располагались между этажами, придавая дому суровый вид, а окна первого этажа, закрытые решётками, подчёркивали это ощущение. Хозяин находился дома — на первом этаже сквозь плотные шторы горели тусклым светом высокие окна, но различить в вечерних сумерках происходящее внутри не представлялось для Борджиа возможным.
Двери, словно ожидая прихода гостей, сами отворились, и перед взорами Чезаре и Микелетто предстал вид поистине роскошный: белая и золотистая лепнина обрамляла стены и потолки с поражающими фантазию фресками — сценами из Библии. По периметру гостевого холла — обилие утончённой и причудливой для Рима мебели. И повсюду свечи, свечи, свечи… Языки пламени плавно танцевали, хотя никакого сквозняка ни телохранитель, ни Чезаре не успели заприметить.
Оказалось, их впустила в дом хрупкая девушка. Её янтарные глаза необычной круглой формы пристально оглядывали новоприбывших незнакомцев, особенно остановившись на телохранителе — рыжем, как дикая лисица. Она не походила на прислугу: яркие шёлковые шаровары с затейливым рисунком, полотняная рубашка, откровенно облегающая стройное тело, а сверху длинный узорчатый полукафтан с широкими рукавами, повязанный кушаком, точно не был схож с облачением служанки. На шее, тонких запястьях и открытых лодыжках с босыми ногами бряцало огромное количество золотых украшений, а длинные серьги с розовыми рубинами озорно проглядывали из-под густой копны распущенных волос. Лицо её скрывал низ от чадры, что обычно носили девушки с востока, но и с ней по глазам было заметно, как она загадочно улыбнулась, а после почтительно поклонилась, делая это нехотя, почти с издёвкой.
— Приве-е-етствую вас, синь-о-оры. Проходите, Хозя-я-яин ждёт…
Голос девушки навёл мужчину на некие сомнения, ибо она будто не говорила, а тихо шипела, как это обычно делают змеи. Было очень странно слышать, как кого-то называют «хозяином», так ещё и с таким благоговейным трепетом.
Не дожидаясь ответа, девушка плавной походкой повела гостей внутрь. По дороге она постоянно оборачивалась на них, стреляя глазками на Микелетто, но тот оставался невозмутимым, что, судя по всему, раззадорило её ещё больше. Вскоре они подошли к высоким позолоченным дверям, покрытым россыпью драгоценных камней самых причудливых размеров и форм, искрящихся в полумраке коридора. Такого обилия цветов и оттенков Чезаре не видел даже на папских украшениях…
— Вы ещё внутри не-е-е были, — произнесла девушка, пропуская их вглубь просторной залы — огромной, величественной и мрачной.
Здесь преобладали бордовые, тёмно-фиолетовые тона и бесчисленное множество полотен — от малых до великих, обрамлённых в золочёные рамы. Борджиа на краткий миг почудилось, что изображённые на картинах люди двигаются и переводят в его сторону свои заинтересованные взгляды. На противоположной стороне от двери выстроились шесть мраморных колонн, а далее находился высокий камин. Вдоль стен расположились буфеты и комодики, привезённые из разных концов света, многие из них были выполнены из неизвестной Чезаре древесины и были заставлены до отказа статуэтками из драгоценных металлов, фигурками, посудой и другой непонятной утварью. В центре же стоял длинный стол, сервированный хрусталём и китайским фарфором, а напротив камина — несколько кресел и огромный диван. С первого взгляда могло показаться, что в зале творится полный бардак и неразбериха, но, осмотревшись повнимательнее, Борджиа понял, что каждая деталь определённо находилась на своём месте.
Подойдя ближе к дивану, к которому их сопроводила девушка, гонфалоньер увидел развалившегося на нём мужчину, неряшливо держащего между средним и безымянным пальцами кубок, наполненный вином.
— Хозя-я-я-яин, ваши гости, — прошипела девушка, почтенно кланяясь тому, кто и не помыслил самолично встретить их.
Да и что уж говорить, он даже не встал в знак приветствия, так и оставаясь лежать на месте, лишь рукою указал на кресла рядом с камином и голосом, в коем читалась непомерная скука, произнёс:
— Сагрет, дорогая, принеси нашим гостям вина и угощений. И позови своих гурий[28], пусть немного развлекут нас.
Девушка в ответ ещё раз поклонилась и почти вприпрыжку направилась к выходу — это поведение ещё больше повергло в смятение Чезаре, ибо ему был непонятен статус их провожатой и ещё больше непонятно своевольное поведение хозяина дома, что явно относился пренебрежительно ко всем существующим условностям. Это выглядело вызывающе и высокомерно, но проявлять неуважение Борджиа не мог, ведь отец дал чёткий наказ — выяснить о чужаке как можно больше. Чезаре с Микелетто так и остались стоять, что вызвало усмешку на устах лежащего мужчины.
— Дорогие гости, что же вы… — промолвил он с большей настойчивостью. — Прошу вас, присаживайтесь.
— Благодарю, — только и смог коротко ответить Чезаре, садясь в кресло, обитое плотной синей тафтой.
Однако его телохранитель не шелохнулся, и судя по тому, как Люцифер нахмурил брови, этот факт ему не совсем понравился.
— В моём доме все равны, будь то король или бездомный. Так что уважьте меня и сядьте. Не думаю, что ваш господин будет против.
Чезаре жестом указал Микелетто сесть рядом и, только сейчас привыкнув к полумраку, смог внимательнее разглядеть мужчину, который для чего-то встал с дивана. Он оказался выше Борджиа на голову и крупнее Микелетто: ранее эта разница была не ощутима. Чёрные как смоль волосы, густые и блестящие, были необычно уложены назад, открывая обзор на чёткие черты лица с идеальными пропорциями. Немного смуглая кожа, прямой нос, средней ширины лоб, но больше всего Борджиа привлекли глаза с опущенными уголками. Они отливали яркими отблесками алого, словно свежая кровь, внушая устрашение. Взгляд его был властный и уверенный, однако мужчина вёл себя весьма расслабленно, почти пренебрежительно, будто всё происходящее никак его не интересовало. Одет хозяин дома тоже был весьма причудливо: фиолетовый тонкий кафтан, расшитый атласной нитью, под ним белая рубашка, расстёгнутая у горла, открывающая взору Борджиа затейливые рисунки на груди, чёрные плотные штаны, а на ногах — туфли без задника из жёлтого сафьяна. На безымянном пальце мужчины Чезаре невольно углядел перстень с огромным рубином, переливающийся красным, — единственное драгоценное украшение, что было на нём в сей момент.
Хозяин дома подошёл к небольшому столику, привезённому, по-видимому, из далёкой арабской страны, с синими орнаментами и искусно вырезанными графическими узорами, на котором покоился графин вина. Медленно подлив себе в бокал, он повернулся лицом к гостям, задав животрепещущий вопрос:
— И с какой же целью сын папы римского самолично прибыл в моё скромное жилище?
Хотя вопрос его был справедлив, Чезаре стало не по себе. Взор вишнёвых глаз окинул его с ног до головы, и гонфалоньер вдруг почувствовал, как что-то вязкое и тёмное окутывает его, будто пытаясь проникнуть в самую душу. Мелкой дрожью покрылось тело, а сердцебиение участилось; у Борджиа промелькнула мысль тут же встать и уйти прочь из этого загадочного дома. Воздух в зале стал густым и плотным, как болотная трясина, однако Чезаре постарался списать неприятные ощущения на невыносимую духоту, что мучила Рим уже с неделю.
— Достопочтенный синьор… — начал было гонфалоньер, стараясь предстать учтивым.
— Ох! Я вроде бы ясно дал понять, что не приемлю всех этих условностей, — прервал его хозяин дома, заметно раздражаясь. — Обращайтесь ко мне проще.
Но разговор оборвался, так и не начавшись, ибо в этот же момент в комнату вернулась Сагрет в сопровождении трёх девиц: одетые чуть более скромнее, они держали в руках всякого рода яства и кувшины с молодым вином. Лёгкой походкой девушки приблизились к обеденному столу и аккуратно расставили всё на неожиданно откуда появившиеся столики у кресел. Внушив себе, что изначально их попросту не заметил, Чезаре всё же никак не мог отринуться от мысли, какой мистической ему казалась обстановка в зале. А смуглянка, бросив искрящийся любопытством взгляд на Микелетто, которому всё труднее становилось оставаться невозмутимым, хлопнула своими утончёнными ладошками, и в противоположном конце комнаты расположились несколько молодых юношей с музыкальными инструментами, что стали играть какую-то восточную мелодию. Закончив сервировать столики, девушки во главе с Сагрет встали чуть поодаль и начали танцевать, очаровывающе переплетаясь друг с другом. Чезаре, сам того не понимая, заворожённо стал следить за их движениями, погружаясь в некое замутнённое состояние.
— Мои гурии пришлись вам по вкусу, — ехидно подтвердил мужчина и уселся обратно на диван, закинув ногу на ногу. — Но перейдём же к делу, ибо я привык решать всё без промедления, а уж после мы обязательно предадимся удовольствиям, невзирая на исход беседы.
Борджиа сразу себя отдёрнул, чувствуя заранее проигравшим, полагая, что весь этот спектакль был заранее спланирован для него и Микелетто, дабы создать обманчивое впечатление. Однако он был не настолько глуп, он видел и понимал: где-то существовал подвох.
— Его Святейшество изволил поближе познакомиться с вами, Люцифер, — начал Чезаре, говоря как можно вежливее. — Как папа Католической Церкви, защитник истинной Веры и Рима, он должен знать о всех важных людях, что живут здесь.
— Раз Его Святейшество так заинтересован моей персоной, то он мог просто пригласить меня на любое из светских мероприятий, а не отправлять в мой дом своего сына, готового выполнять любое глупое поручение, — изрёк мужчина, высокомерно закатив глаза.
Голос его звучал холодно; гонфалоньер сразу напрягся от того, что хозяин дома не только назвал его фамильярно, без почтения, так ещё и насыпал соль на незаживающую рану.
— Всё совсем не так… — стушевался Борджиа, не зная, как подобрать нужные слова для более деликатного ответа.
— Прошу, только без лукавства, — прервал Люцифер, смотря на Чезаре исподлобья, отчего непонятно по какой причине это вызывало в Борджиа ещё больший страх. — Я прекрасно понимаю, зачем вы здесь — изучить меня, и если я сойду за послушного щенка, то перенять на свою сторону, заручиться моей поддержкой и влиянием.
Чезаре вмиг вжался в кресло, совершенно растерялся, не понимал, почему он — правая рука понтифика — ощущал полнейшую беспомощность, не в силах ответить Люциферу с присущей ему твёрдостью и достоинством. Но вот его приятель Микелетто среагировал немедленно — завёл руку за спину, где по обыкновению у него хранился острый кинжал. От хозяина дома этот жест не остался незамеченным.
— Зачем же прибегать к оружию? — усмехнулся он, как ни в чём не бывало оставаясь на диване, делая глоток вина. — Мы просто говорим… Синьор Борджиа, это ведь смешно — прикажите своему головорезу остановиться.
Борджиа кивнул Микелетто, давая понять, чтобы тот не усугублял ситуацию, мысленно обдумывая свои дальнейшие действия. Разговор явно ушёл не в то русло, и мужчина не понимал, как теперь продолжать сей странный диалог, что с самого начала претерпел фиаско.
— Я прошу прощения за Микелетто… — только и смог сбивчиво произнести Чезаре.
— Его рвение защитить честь своего господина мне ясно, а вот ваше желание использовать меня для своих подковёрных интриг… немного удручает. Неужели вы думаете, что мне интересно участвовать в сих недостойных меня баталиях? Немыслимо, чтобы такой, как я… — раздражённо изрёк хозяин дома, не договорив оконечную мысль.
Он посмотрел куда-то в сторону, стараясь сдержать недоумение и выглядеть совершенно отстранённым, словно только что никто не пытался напасть на него с кинжалом наперевес, а после улыбнулся сам себе и, вскинув бровь, щёлкнул пальцами.
— А впрочем, это всё пустое. Я думаю, нам всем просто необходимо перевести дух. Начало нашего знакомства несколько не задалось. Я бы хотел это исправить.
Люцифер говорил медленно, обволакивающе и так искренне, что у его гостей будто и не было никакого повода до сего момента не доверять ему.
— Выпейте вина, расслабьтесь. Моим гуриям я давно наскучил. Они совсем истосковались по мужскому вниманию…
Издав лёгкий смешок, хозяин дома махнул рукой, подзывая Сагрет. Когда она подошла к нему и наклонилась слишком вызывающе, он что-то неразборчиво шепнул ей на ушко, после чего та улыбнулась глазками в ответ — гонфалоньеру показалось, что янтарные глаза вспыхнули каким-то ярким огнем, — а затем куда-то поспешно удалилась…
Из крепкого капкана бодрящих сновидений меня вырвало шипение Сагрет; своим язычком она нежно щекотала мне за мочкой и, играючи заискивая, прошептала:
— Хозя-я-яин, вы просили разбудить вас до полудня.
Открыв глаза, я подивился собственной расторопности: оказалось, я заснул прямо в мраморной зале на кушетке у открытого окна, бережно укрытый куском дамаста[29].
— Благодарю, дорогая, — произнёс я, переведя взор на Сагрет, сидящую на полу подле меня. — Ох, прошу, прикрой лицо… Наши гости ещё не готовы к подобного рода печальным неожиданностям.
Она обидно зашипела и мгновенно отстранилась, однако понимая, что ей лучше исполнить сей вежливый приказ, стала озираться по сторонам в поисках столь необходимой части гардероба. Ибо вместо пухленьких щёчек и мягких нежных губ, что ранее были значимым элементом её несомненной прелести, теперь была зияющая дыра, обнажающая челюсти с тонкими острыми клычками и змеиным раздвоенным языком, извечно пробующим на вкус воздух.
— А ночью сме-е-ертный не испугался… Ему да-а-аже понравилось, — прикрыв лицо, изрекла она, поправляя спутавшиеся волосы.
— Он был опьянён вином и твоими ласками, — поправил я, привстав на локти. — Ему вчера даже сам Гиенум показался бы Хадая.
После моего уточнения она тихо рассмеялась, указывая пальчиком в сторону камина. Направив взгляд свой вслед за острым ноготком, я лицезрел забавный результат весёлой ночи: на диване среди других нагих шедимс спал головорез, а за ними в противоположном от меня углу в глубоком кресле бродил по долине Морфея Чезаре Борджиа.
— Каковы будут указа-а-а-а-ания? — отвлекла меня шедим. — Как поступить с ваш-ш-ш-ими «гостями»?
— Я самолично займусь ими, — кивнул я, поднимаясь на ноги. — Распорядись, чтобы здесь прибрали и накрыли стол. Я пока переоденусь.
Ночь удалась на славу. Залитая реками вина и угощений, наполненная вдохновенной музыкой и волнующими танцами, полными сладострастных откровений, она привнесла много интересного. Мраморная зала насквозь пропиталась запахами табака, вина и пота от разгорячённых тел; я до сих пор ощущал на себе дурманящую тень ласковых прикосновений одной из нешашерс… Но оставлять вот так последствия бурного веселья было бы слишком негостеприимно — это ввело бы охмелевшие умы в очевидное смятение после пробуждения. Пусть для Борджиа и его рыжеволосого приспешника эта ночь останется упоительным миражом, краткой страницей в жизни, что более они никогда не смогут прочесть.
Личность Чезаре показалась мне незаурядной; довольно редко на своём пути я встречал смертного, так отстранённо относящегося к Богу, словно он не существует как великий избавитель от всех бедствий, а необходим лишь для пользования его имени. Да, многие служители церкви придерживаются подобной тактики ради достижения целей или определённого влияния, но не так, как синьор Борджиа: он вовсе не испытывал даже обманчивых угрызений совести. Одно его отчаянное сопротивление и наглый приход сюда без предварительного оповещения было тому явным доказательством. Однако первоначальная смелость этого мужчины быстро сошла на нет, а мой подвешенный язык и чарующая магия Сагрет быстро сделали из него податливого и безвольного юнца. Отпрыск самого понтифика — прекрасный образец для изучения. Было бы прелюбопытно изведать его тайны и увлечения, особенно если учесть, сколько противоречивых ялутс шествуют по его душу.
Покинув Сагрет, успевшую разбудить своих помощниц и музыкантов, я направился прямиком в покои, где подобрал для сегодняшнего дня платье из чёрного бархата, сшитое искусными венецианскими портными, а когда вернулся, то всё было уже готово для приёма пищи. Стол ломился от еды, но не хватало одной маленькой детали.
— Ты просто умница, — похвалил я Сагрет, поправляющую подушки на кушетке. — Будь так любезна, принеси парочку графинов вина. Оно сейчас будет очень кстати.
— Будет исполнено, Хозя-я-яин, — прошипела она и упорхнула, будто ночной мотылек, своей соблазнительной походкой, пока я подходил к глубоко спящему Чезаре.
Судя по всему, он был очень измотан будничными делами, раз так и не проснулся за время моего отсутствия. Аккуратно хлопнув его по плечу, я отодвинул гардину, дабы свет полуденного солнца упал на его лицо. Резко вздрогнув, Борджиа замотал головой, удивлённо озираясь по сторонам, явно не понимая, где находится.
— Вы так крепко спали, и я был вынужден вам немного подсобить, — усмехнулся я.
В сей же миг наши взгляды встретились, и я уловил, что он почувствовал ярко выраженную неловкость.
Соскочив с кресла, словно ему срочно нужно бежать куда-то, Чезаре растерянно произнёс охрипшим голосом:
— Синьор, я прошу прощения…
— Пустое.
Я остановил его попытки быть излишне учтивым, ибо после таких увеселений каждому требуется время прийти в себя.
— За хорошее времяпровождение не извиняются, — добавил я, указывая на накрытый стол. — Завтрак на столе, и было бы славно, если вы составите компанию. О вашем помощнике позаботится Сагрет. Полагаю, вы более не допускаете, что здесь вам грозит какая-либо опасность?
Воспротивиться он не сможет: отказ прозвучал бы некорректно, выглядя неблагодарностью за оказанное радушие, посему Чезаре сам попался мне в капкан, и теперь я с лёгкостью смогу управлять всеми его побуждениями.
— Право, я боюсь, что злоупотребляю вашим гостеприимством, — произнёс Чезаре, используя единственную оставшуюся лазейку покинуть Лимбус.
Но у него ничего не выйдет — на все подобные попытки у меня заранее заготовлен устойчивый ответ.
— А вчера вам было весьма комфортно. Утро и краткий сон стёрли приятное впечатление? — искоса поглядывая на него, я сел за стол, рукой приглашая сесть напротив.
Он на мгновение опешил, судя по всему, перебирая в голове смешавшиеся в его хмельном разуме воспоминания, и в оконцовке сдался, занял отведённое для него место, перед этим поправив мятую рубашку, на которой остались следы от красного вина.
Вскоре в залу вернулась Сагрет с наполненным графином и, разлив его по кубкам, направилась будить всё ещё спавшего головореза. Он очнулся с тем же забавным выражением растерянности на лице, что и его хозяин. Чезаре одним кивком головы разрешил ему покинуть залу, когда Сагрет стала уверенно тянуть Микелетто за руку, тихо наговаривая что-то лишь ему одному.
Когда мы остались одни, я неторопливо принялся за пищу, но спустя краткое время подметил, что гость ест через силу, проявляя излишнюю нервозность.
— Вижу, что вы спешите… Дела насущные?
Борджиа молчал, что было мне некстати: его недоверие было естественно, однако являлось стойкой преградой к моим устремлениям узнать все обстоятельства.
Отложив серебряные приборы в сторону и запив вкуснейшее тушёное мясо глотком красного, я, усмирив зарождающееся раздражение, произнёс, подталкивая Чезаре подчиниться моей воле и стать менее осмотрительным в словах:
— Не будьте столь скрытны, если дело не касается вопросов государственной важности… Однако… если же ваши переживания связаны с чем-то оным, то полагаю, здесь отмалчиваться не стоит… Эта ночь сблизила нас и положила начало приятному знакомству.
— По правде говоря, никакой тайны не существует… — промолвил Борджиа. — Сегодня мне предстоит встреча с будущей невестой.
Становилось всё интересней, ведь по его опущенному взгляду и поникшим плечам было очевидно — он не горел желанием. Мне на ум приходила лишь одна догадка: должно быть, Его Святейшество настоял на браке.
— И кому же выпала честь стать вашей спутницей жизни? — с улыбкой на устах справился я.
Вероятнее всего, это какая-то жеманная дурочка с длинной родословной и солидным приданым. Сухая римлянка с крючковатым носом и тонкими бледными губами, которая рядом с горячим испанцем Чезаре будет выглядеть весьма прескверно.
— Дочери главного архитектора Рима, синьорине Розалии Романо, — промолвил Борджиа, потянувшись рукой к кубку с вином.
Имя будущей супруги гонфалоньера молниеносным рокотом грозы ударило в моём рассудке. Совпадения, как десятки горных ручейков, сливались в единое русло, но я пока не спешил с выводами.
— Что-то вы не очень воодушевлены предстоящей встречей… Вас расстраивает подобная перспектива?
Борджиа не сразу решился на ответ; делая вид, что занят пищей, он нарочно растягивал мгновение.
— Мне не доводилось прежде видеть синьорину, — вскоре промолвил он. — Но её отец — достойный и уважаемый человек.
Другого ответа я и не смел услышать: персона девушки не играла для него никакой значимости. Однако для меня данное обстоятельство стало основополагающим: со всей вероятностью девушка в исповедальне и девушка, о коей молвил Чезаре, — это один и тот же человек.
— Раз так, то я решительно настроен отправиться вместе с вами, — настойчиво промолвил я.
Он поднял взор в мою сторону, не скрывая подлинного удивления.
— Со мной? — подал голос Борджиа. — Но… Для чего вам это?
— Любопытство, — немедля ответил я. — К своему упущению, я не успел обрести знакомств среди римской знати, предпочитая много более скромное общество, но судя по тому, что сама судьба свела нас, синьор Борджиа, мне пора выйти в свет, переставая сидеть в уютной золотой скорлупке.
Встав из-за стола, я был преисполнен позвать Сагрет, дабы отдать необходимые распоряжения, но Борджиа остановил моё рвение своим беспочвенным смятением:
— Но… Синьор Романо может неправильно понять…
— Полагаю, он воспримет это весьма здраво: вы прибыли с другом, который решил оказать вам посильную поддержку, — произнёс я медленно, теряя терпение.
Но Чезаре замотал головой, словно я держал его в плену и собирался предать самым жестоким пыткам.
Упрямец. Он сам вынудил меня решить вопрос иначе.
Сцепившись с ним глазами, я заставил его застыть, почти что не позволяя сделать вдоха, и, полностью направив на него влияние, склонил голову набок, делая вид, что просто поправляю ворот платья.
— Я пойду с вами, — заверил я непоколебимо, пробуждая Борджиа дать положительный ответ. — Как порядочный человек, я просто и помыслить теперь не в силах, дабы оставить вас без своей протекции. В конечном счете, вдруг вам вздумается узнать получше свою невесту? Тогда моё присутствие окажется весьма кстати — я смогу занять её отца какой-нибудь бесполезной беседой…
Гонфалоньер молча кивнул и, испив до дна из кубка, встал из-за стола, взглядом разыскивая остальные предметы своего наряда.
После недолгих приготовлений мы оседлали коней и направились к вилле Романо в сопровождении угрюмого Микелетто. Было видно невооружённым взглядом, каким подавленным выглядел Чезаре…
Несчастный, всю жизнь ведомый волей властного родителя… Удивительное сходство? Судя по всему, он так же, как и я, пытался и пытается доказать отцу, что чего-то стоит… Но как докажешь слепцу, что ты умеешь писать шедевры? Никак. Мне понадобился не один амер для понимания сей примитивной истины, а у Чезаре на это слишком мало времени — всего лишь короткая человеческая жизнь.
Вскоре цоканье подков по неровной дороге набило мне оскомину и я решил разбавить надоедливую тишину, дружелюбно поддержав гонфалоньера:
— Вы зря придаёте этому столь большое значение, синьор Борджиа. Брак — это не приговор… Скорее небольшое обременяющее условие.
Всегда дивился, для чего смертные придумали такое понятие, как брак? Давать голословные клятвы у распятия на виду у сотен глаз и надменного священника в том, как вы благоговеете перед своей пассией, вверяя ей руку и сердце, хотя это может быть наглый низменный обман. Тратить годы и так краткой жизни не на развлечения и потакание своим желаниям, а на однообразие и скуку: чтобы каждый день засыпать и просыпаться рядом с той или тем, кого по итогу станешь презирать и ненавидеть. Фарс! Но даже если представить идиллическую картинку словно в доброй и наивной сказке, что чувство реально и взаимно, то всё равно исход один — расставание. По причине остывания порыва или смерти. По моему стойкому убеждению, брак не сможет привнести ничего, кроме разочарования.
Сейчас Чезаре походил на загнанного зверя, что сидит в своей клетке и с грустью следит за дорогой, поминая былую свободу, коей у него никогда и не было. Он недоуменно посмотрел на меня, и в потерянном взгляде читалось желание всё бросить и бежать куда глаза глядят. Будто если он сегодня доберётся до виллы невесты, то попадёт в ловушку, из которой ему уже не выбраться.
— Если бы можно было отказаться от этого, то я бы отказался, — произнёс он, полностью подтверждая мои предположения.
— Вы вольны отказаться, — изрёк я с намерением распалить в нём большие метания.
— Не могу, — на выдохе ответил он.
Бедняжка… Он даже не понимает, что сейчас полностью находится под моим влиянием, готовый вывернуть наизнанку свою душу и сознание.
— Почему?
— Понтифик…
Ну конечно же. Во всём виноват отец, а не твоя неспособность оказать жёсткое сопротивление.
— Разозлится?
— Будет огорчён, но даже не в нём я вижу первопричину, — проговорил он горько. — Моя сестра тоже считает сей брак весьма необходимым.
— Прекрасная Лукреция? — восторженно произнёс я, складывая руки на груди и делая вид, что очарован синьорой Сфорца. — Видел её однажды мимолётно. Живой ум и красота — дьявольское сочетание для женщины.
После моего ненавязчиво брошенного комплимента лицо Чезаре вспыхнуло и его сердце стало бешено биться в груди. Неужели ялутс верны и гонфалоньер действительно испытывает столь незавидный грех по отношению к собственной сестре?
Какое же это упоение — наблюдать над чаяниями смертных, что вынуждены жить, обуреваемые собственными страстями и переживаниями, ничего не подозревая о том, что грош цена их чувствам и амбициям. Их всех ждёт лишь одно — забвение.
— Да, вы правы, Люцифер, — немного остыв, промолвил Чезаре. — После смерти Джофре и свадьбы младшего Джованни она единственная, кто привносит свет в мою жизнь.
Интересно, каким же образом? Естественно, я не воспроизвёл данную порочную мысль, сочувственно кивая Борджиа.
— Скоро будет второй повод радоваться! — ответил я в момент, когда мы одновременно остановились перед высокой оградой.
— Вот мы и прибыли, синьоры, — раздался за моей спиной хриплый голос Микелетто. — Вилла Романо.
Оглавление
- Пролог
- Глава 1. Исповедь
- Глава 2. Огни Чикаго
- Глава 3. Лимбус
- Глава 4. Инсертум
Купить книгу
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Рождение света. Том первый» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
21
Олигархическое семейство, представители которого с XV по XVIII в. неоднократно становились правителями Флоренции.
