Держим удар, Дживс!

Пелам Гренвилл Вудхаус, 1963

Очередные похождения молодого аристократа Берти Вустера и его слуги, спасителя и ангела-хранителя – невозмутимого Дживса. Снова и снова Берти Вустер попадает как кур в ощип в крупные неприятности. Ему грозят ужасы разорения, позора, скандала или женитьбы. Однако в последний момент незаменимому Дживсу всегда удается найти выход из самой безнадежной ситуации…

Глава 4

Сейчас объясню, почему я был охвачен паникой. Из его разговора с Эмералд Стокер — а в выражениях по поводу Мадлен Бассет я, кажется, не стеснялся — вы, конечно, поняли, что у меня аллергия на эту особу. Она для меня такая же рвотная пилюля, как я сам для ее папаши или для Родерика Спода. Тем не менее передо мной возникла реальная угроза, что мне придется влачить с ней жизнь в радости и в горе, как говорится в Священном Писании.

Готов изложить предысторию. Гасси, влюбленный в эту самую девицу Бассет, жаждал открыть ей свои чувства, но всякий раз как он приступал к объяснению, мужество его оставляло и он ловил себя на том, что мямлит нечто невразумительное на тему о тритонах. Не зная, как приняться за дело, он додумался упросить меня похлопотать за него. И вот когда я за него хлопотал, девица Бассет, законченная кретинка — это и ежу понятно, — вообразила, будто я хлопочу о себе. «Берти, — говорит она, — мне так грустно причинять тебе страдания, но мое сердце принадлежит Гасси». По мне, так лучшего и желать нечего, но малахольная девица этим не ограничилась. Если, продолжала она, что-нибудь заставит ее пересмотреть свой взгляд на Гасси как на лучшего из мужчин и придется его выставить вон, то я — первый на очереди, и хотя она не сможет полюбить меня столь же пылко, как любит Гасси, но не пожалеет сил, чтобы сделать меня счастливым. Словом, я пребывал в позиции вице-президента Соединенных Штатов Америки, который живет себе и в ус не дует, но обязан, случись что-либо с первым лицом, немедленно заступить на его место.

Стоит ли удивляться, если заявление Гасси о том, что его тошнит от Мадлен, обрушилось на меня будто тонна кирпичей и я с воплем ринулся в дом, призывая Дживса. Я чувствовал, как уже неоднократно бывало раньше, что мне остается только одно — предать себя в руки высшей силы.

— Сэр? — сказал Дживс, материализуясь, как дух во время спиритического сеанса.

— Дживс! Я на краю гибели.

— В самом деле, сэр? Крайне огорчен, сэр.

Надо отдать Дживсу должное. Кто старое помянет, тому глаз вон — таково одно из похвальных правил, которыми он руководствуется. Разумеется, он может расходиться со своим молодым господином во взглядах на голубые тирольские шляпы, украшенные розовыми перьями. Но когда он видит, как разъяренная судьба принимается метать в его господина каменья и стрелы, то хоронит свои обиды и воскрешает доблестный дух преданного вассала. Вот и теперь вместо холодности, равнодушия и высокомерия, которые демонстрировала бы на его месте любая заурядная личность, Дживс выказал крайнюю степень волнения и озабоченности. То есть его левая бровь приподнялась ровно на одну восьмую дюйма — именно так он обычно выражает распирающие его чувства.

— Вас постигла какая-то неприятность, сэр?

Я рухнул в кресло и отер пот со лба. Давненько не попадал я в такую переделку.

— Только что виделся с Гасси Финк-Ноттлом.

— Да, сэр, мистер Финк-Ноттл заходил сюда минуту назад.

— Я встретил его у подъезда. Он сидел в такси. И представляете, что произошло?

— Нет, сэр.

— Я случайно упомянул о мисс Бассет, и он — обратите внимание, Дживс! — он мне заявляет, я цитирую: «Не говори мне о Мадлен. Меня от нее тошнит». Конец цитаты.

— В самом деле, сэр?

— По-моему, это не любовные речи.

— Да, сэр.

— По-моему, так может говорить только тот, кто невесть почему сыт по горло предметом своего обожания. Я не успел вникнуть в суть дела, ибо минуту спустя Гасси, как ошпаренный кот, умчался на Паддингтонский вокзал, но совершенно очевидно: этот предмет — как его там, еще начинается на букву «л»? — дал трещину.

— Вероятно, вы имеете в виду лютню, сэр?

— Вероятно. Не стану спорить.

— Поэт Теннисон в одном из своих стихотворений указывает, что, коли в лютне маленькая щелка, глядь — и музыка умолкла, и спустилась тишина.

— Ну тогда, значит, лютня. А нам слишком хорошо известно, что произойдет, если эта отдельно взятая лютня даст дуба.

Мы обменялись понимающими взглядами. Во всяком случае, я послал Дживсу многозначительный взгляд, а он надулся, как лягушка, что, по его обыкновению, должно было означать полную скромного достоинства осведомленность. Ему известны наши с М. Бассет отношения, но мы, естественно, этой темы не обсуждаем, разве что обмениваемся понимающими взглядами. Считается, что такие вещи обсуждению не подлежат. Не уверен, стоит ли приравнивать подобное обсуждение к празднословию по поводу женщины, но занятие это явно неподобающее, а Вустеры не допускают ничего неподобающего. И Джинсы, коли на то пошло, тоже.

— Что же мне теперь делать?

— Сэр?

— Ну что вы заладили одно и то же — «сэр» да «сэр»? Не хуже меня понимаете, что «настало время, когда каждый честный человек должен прийти на помощь нашей партии». Главное — чтобы любовная ладья Гасси не дала течь. Необходимо принять меры.

— Целесообразность таких мер представляется совершенно очевидной, сэр.

— Да, но каких мер? Разумеется, я должен поспешить на театр военных действий, и пусть в их ход вмешается голубь мира, другими словами — уравновешенный, доброжелательный, умудренный жизненным опытом друг попытается помирить эту неразумную молодежь. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю?

— Превосходно понимаю, сэр. Как мне представляется, вы отводите себе роль raisonneur’a, выражаясь по-французски.

— Вроде того. Но заметьте, это не все. Мало того что от мысли о пребывании под крышей Тотли-Тауэрса у меня стынет кровь, так еще и другая загвоздка. Как только что мне сообщил Растяпа Пинкер, Стиффи Бинг желает, чтобы я кое-что для нее сделал. Но вы же знаете, какие у Стиффи желания. Помните случай с каской констебля Оутса?

— Весьма живо, сэр.

— Оутс навлек на себя гнев Стиффи тем, что доложил ее дяде сэру Уоткину о проделках ее терьера Бартоломью, по вине которого констебль рухнул с велосипеда, угодил в канаву, получил ушибы и увечья. Тогда Стиффи подговорила Пинкера, духовное лицо, носящее воротничок рубашки задом наперед, стянуть у Оутса его каску. И это еще одна из самых безобидных Стиффиных проделок. Она такое может изобрести, если постарается! Страшно даже представить себе, что она для меня на этот раз состряпает.

— Дурные предчувствия в данном случае совершенно оправданы, сэр.

— Вот видите. Я, как говорится, стою перед… этой самой… как эта штука называется?

— Дилемма, сэр?

— Вот-вот. Я стою перед дилеммой. Следует ли, спрашиваю я себя, ехать, чтобы посмотреть, нельзя ли как-нибудь залатать лютню, или более благоразумно оставить все как есть, и пусть Время, великий целитель, вершит свою работу.

— Позволительно ли будет внести одно предложение, сэр?

— Валяйте, Дживс.

— Не сочтете ли вы возможным отправиться в Тотли-Тауэрс, но при этом уклониться от выполнения просьб мисс Бинг?

Я задумался. Вообще-то это мысль.

— Хотите сказать, объявить nolle prosequi? И послать подальше?

— Совершенно верно, сэр.

Я с благоговением на него посмотрел.

— Дживс, — сказал я, — вы, как всегда, нашли выход. Телеграфирую мисс Бассет, напрошусь к ним в гости; телеграфирую тете Далии, что не смогу угостить ее обедом, так как уезжаю из города. А Стиффи скажу, пусть на меня не рассчитывает, что бы она там ни забрала себе в голову. Да, Дживс, вы попали в точку. Поеду в Тотли, хотя такая перспектива приводит меня в содрогание. Там будет папаша Бассет. Там будет Спод. Там будет Стиффи. И скотч-терьер Бартоломью тоже. Диву даешься, отчего так много шума по поводу тех ребят, которые скакали в Долину смерти. Уж, во всяком случае, им не грозила встреча с папашей Бассетом. Да ладно, будем надеяться на лучшее.

— Надежда на лучшее — это единственная правильная стратегия, сэр.

— Прорвемся, Дживс. Что?

— Вне всяких сомнений, сэр. Осмелюсь заметить, сэр, главное — это сохранять присутствие духа.