Те, кто уходят

Патриция Хайсмит, 1993

Трагическая и необъяснимая гибель жены раскалывает надвое жизнь Рея Гаррета. Казалось бы, молодых супругов, увлеченных карьерой в мире искусства, ждало безоблачное будущее, однако вскоре после свадьбы юную жену находят в ванне со вскрытыми венами. Версия самоубийства не устраивает отца девушки, и, встретившись в Венеции с бывшим зятем, он открывает на него настоящую охоту. На пустынных ноябрьских набережных, где слышен только плеск свинцовых волн, одержимый ненавистью преследователь подстерегает свою жертву. Однако после двух неудачных покушений они странным образом меняются ролями…

4

Утро сияло солнцем. Под окном Рея в пансионе пели рабочие, словно сейчас была весна или лето, в коридоре за дверью напевала молоденькая уборщица, орудуя шваброй, а по другую сторону канала, в окне посольства Монако, чирикала птичка в клетке.

Когда Рей в половине одиннадцатого вышел из пансиона и направился на встречу с Инес, в кармане у него лежали два письма — одно родителям, а другое их садовнику Бенсону, который прислал ему сочувственное послание на Мальорку. Родителей Рей благодарил за предложение вернуться на некоторое время домой, но писал, у него, мол, пока дела в Европе и он считает, что лучше ему сейчас обосноваться в Нью-Йорке и начать работу с Брюсом Мейном в галерее. Его письмо было ответом на второе родительское, после того как он отправил им телеграмму и написал про Пегги. Рей заглянул в табачную лавку в аркаде на площади, купил марки и опустил письмо в почтовый ящик снаружи. Он пришел раньше на десять минут, медленно прогулялся по площади и наконец увидел Инес, которая резво шла на высоких каблуках — миниатюрная, складная фигурка, появившаяся из-за церкви Сан-Моизе.

— Доброе утро, — сказал он, прежде чем она увидела его.

— Ой! — Она остановилась. — Привет. Я опоздала?

— Нет. Наоборот, вы пришли раньше времени, — сказал, улыбаясь, Рей.

Низко над ее головой пролетел голубь, хлопая крыльями. На Инес была небольшая желтая шляпка с павлиньими перьями с одной стороны. При солнечном свете Рей увидел морщинки у нее под глазами и более глубокие — у рта. По мнению Рея, они ни в коей мере не уменьшали ее привлекательности. Ему стало любопытно, может ли такая женщина заинтересоваться им в роли любовника, при этом он испытал чувство собственной неполноценности, от которого не мог отделаться, даже убеждая себя в его иррациональности. Женщина вроде Инес вполне могла счесть его привлекательным, потому что он моложе и она чувствовала бы себя польщенной.

Возле «Флориана» на улице стояло всего несколько столиков, и за ними сидели люди, закутавшись в пальто и шарфы.

Рей отодвинул стул для Инес.

Она попросила только кофе.

— Итак, — сказала она, когда официант принял заказ. Она положила обе ладони на стол, раздвинула локти, сомкнула пальцы в желтоватых замшевых перчатках. — Повторяю: я бы хотела, чтобы вы уехали из Венеции. Сегодня, если можете.

В холодном прозрачном воздухе ее слова хрустели. Они оба улыбались. В такое утро и в таком месте невозможно было не улыбаться.

— Что ж, пожалуй, я могу уехать завтра. Я вполне готов.

— Вы хотите объясниться с Эдвардом, но я вам говорю: от этого не будет никакого прока. Если бы даже вы предъявили ему дневник Пегги, где была бы написана вся правда, то Эдвард все равно бы продолжал верить в то, во что он хочет верить.

Она сняла одну перчатку и страстно жестикулировала, подкрепляя свои слова.

— Я прекрасно вас понимаю. Мне все ясно, но… — Рей поправил под собой пальто и подался вперед. — Возможно, мне придется повторить Эду все с самого начала, но я смогу сделать это за пять минут, если мне удастся все организовать правильно.

— И что вы ему скажете?

— Я расскажу ему о Пегги. И обо мне. Об атмосфере в доме. О чем мы с ней разговаривали. Мне кажется, именно это Эда и интересует.

Инес безнадежно покачала головой:

— Пегги баловалась наркотиками? Принимала ЛСД?

— Нет. Господи боже, только не Пегги. У нее это даже любопытства не вызывало. Я знаю об этом, потому что мы ходили на вечеринки, где все это было. И многие люди принимали.

— Понимаете, Эдвард считает, что она принимала наркотики.

— Ну вот, это один из тех вопросов, которые я бы хотел для него прояснить.

Принесли кофе, официант чек подсунул под пепельницу.

— Тогда он придумает что-нибудь еще. Скажет, у вас были другие женщины. В таком роде.

— Он спрашивал меня об этом на Мальорке. Встречался с несколькими из наших друзей. Боюсь, никто ему этого не подтвердил.

Они помолчали несколько секунд. Рей чувствовал бесполезность его встречи с Инес.

— Я понимаю, вы действуете из лучших побуждений, — вздохнул Рей, — но вы же знаете, что Эд многое видит в неверном свете. Я не могу это так оставить.

— Но по-моему, будет лучше, если вы все-таки оставите это и не станете писать ему ни о чем таком. — Она посмотрела на голубей, расхаживающих по мостовой. — Я старше вас. И знаю кое-что об Эдварде. Я даю вам наилучший совет, какой могу дать.

— Очень вам благодарен, — сказал Рей, но по его тону можно было понять, что он не собирается воспользоваться ее советом.

— Эдвард хочет во всем обвинить вас. Я даже думала, он может попытаться вас убить, — произнесла Инес, понизив голос.

Рей откинулся на спинку и хохотнул. Сердце его забилось чаще.

— А что, он носит при себе пистолет?

— Нет-нет. Но он может заказать кому-нибудь убить вас.

— Знаете, я хотел спросить про Антонио. Как вы считаете, Коулман мог бы нанять его?

— Ни в коем случае, тут вы можете быть спокойны. Только не Антонио. Антонио ненавидит всякие ссоры. Ему становится плохо от ссор. Он хороший мальчик, но не из лучших итальянских семей. Ну вы понимаете. Прошлым вечером ему едва не стало дурно. Он слушает, слушает, а потом просто бежит прочь. Он позвонил мне сегодня утром, извинился за ранний уход.

Правда ли, что Антонио чуть не заболел? Инес явно в это верила.

— Как вы думаете, мне удастся увидеть Эда сегодня? Вы не поможете мне договориться с ним о встрече? Тогда я бы смог уехать завтра.

— Я знаю, что он будет переносить встречу на все более поздние сроки. Заставит вас ждать два или три дня, только чтобы досадить вам. Он знает, вы хотите с ним поговорить.

— Но в этом нет ничего невозможного. Я встречался с ним с глазу на глаз в Риме, — сказал Рей неожиданно громко. Он даже скосил глаза направо — не обратил ли кто на него внимание. — Но тем вечером он хотел только вспоминать о прошлом. — Рей говорил правду, но чувствовал, что хитрит, поскольку собирался умолчать о выстреле. — Он был в хорошем настроении, рассказывал об учебе Пегги в школе в Швейцарии. Оказывается, ему не хватало денег, а он экономил, чтобы жить рядом с ней в таких местах, как Венеция и Париж, ведь у нее были собственные деньги. Много денег.

— О, могу себе представить, — кивнула Инес.

— Когда я попытался заговорить о том, что случилось, он не захотел слушать. Но теперь, вы же видите, теперь он не против. Это очевидно.

— Он просто хочет дать волю своей ярости. Как вчера вечером. Вот это очевидно. Вам сколько лет, Рей?

— Двадцать семь, — ответил Рей.

— Когда вы родились, мне был двадцать один. Понимаете, уже из-за одной только этой разницы в возрасте я знаю о жизни больше. Во-первых, я два раза побывала замужем. — Она подавила неожиданный смешок. — Мой последний муж ушел от меня к другой женщине больше года назад. Но они теперь не живут вместе. Я была уверена: так оно и случится. Знаю, например, что вы бы не стали пугать такую девушку, как Пегги, постелью… сексом.

— Я говорил вам об этом вчера.

— Нет, вы ответили на мой вопрос, боялась ли Пегги секса. Это другое.

Рей помедлил, подбирая слова:

— Нет, я бы не стал называть это испугом. Секс ей очень нравился. На свой манер. Но это было не совсем обычно. Я хочу сказать… мне кажется, она ожидала от секса чего-то сказочного, чего-то мистического. И в нем, конечно, есть что-то мистическое, но ей хотелось чего-то большего. И еще, и еще.

Красноречие оставило его на несколько секунд. Более простые слова, которые он мог бы произнести, перемешались в голове, и он уже не мог их разобрать. Попытка облечь мысль в слова выявила курьезную сторону их отношений: Пегги считала, что будет «лучше», если они немного изменят позицию в постели, тогда как все и без того было идеально, а попытка внести улучшение разрушила все. Рей прикусил губу, нервничая и пытаясь скрыть улыбку.

— Это я тоже могу себе представить, — сказала Инес. — Секс ей очень нравился.

— Да, — с благодарностью подтвердил Рей. — Но не в его обычном понимании. Я никогда не говорил об этом Эду. Трудно обсуждать такие вещи. И с Пегги я никогда об этом не заговаривал. Точнее, как-то раз попытался, но она даже не поняла, о чем я веду речь. А может, мне не хватило настойчивости. Понимаете, я виню себя в том, что не поговорил с ней, ведь я гораздо старше и лучше знаю мир.

— А Пегги, похоже, ничего о мире не знала, — сказала Инес, стряхивая пепел в пепельницу, из которой его тут же унес ветер.

После смерти Пегги у Рея не было ничего более утешительного, чем слова Инес и прямота, с которой она их произнесла. Потом перед его мысленным взором возникла ванна с кровавой водой — видение, посещавшее его десятки раз в день. На желто-коричневую одежду Инес наложилось жуткое красно-белое видение ванной на Мальорке, длинные черные волосы Пегги, плавающие под поверхностью воды. Она не захлебнулась, потому что воды в ее легких обнаружилось совсем немного, так сказала полиция. И ванна, конечно, была наполнена не одной только кровью, потому что столько крови не может быть в человеке. Но красного цвета было слишком много. Рей решил, будто из Пегги под воздействием ее силы воли вытекли целые галлоны крови и в конечном счете жизнь покинула ее.

— Вы ее любили, — сказала Инес.

— Да, конечно любил. Жаль, что вы с ней так и не познакомились. — Рей помедлил, потом вытащил из кармана пальто сложенный шарф. — Это… это не ее шарф. Я купил его здесь вчера. Но он чем-то напоминает о ней. Вещь в ее стиле. Поэтому я его и купил.

Инес улыбнулась, потрогала шарф кончиками пальцев:

— Красивый и романтичный.

— В некотором роде это ее портрет, — сказал Рей, неожиданно смутившись, и запихал шарф обратно в карман. — Но вы, наверное, видели ее фотографии.

— Вы сохранили какие-то ее вещи?

— Нет. Одежду раздарил беднякам в деревне. Драгоценности отдал Эду. Большинство ее вещей остались в квартире Эда в Риме.

Наступило молчание. Струнный оркестр начал играть что-то из мюзикла «Юг Тихого океана».

— Почему вы чувствуете себя виноватым? — спросила Инес.

— Не знаю. Я думаю, когда кто-то совершает самоубийство, самый близкий человек или несколько самых близких людей всегда чувствуют себя виноватыми, правда?

— Да, обычно так и бывает.

— Если я виноват, — сказал Рей, — а это, конечно, возможно, то в чем-то, чего я пока не понял.

— Тогда вы пока и не должны выглядеть виноватым.

— А я так выгляжу?

— Да. Такое у вас поведение. Если вы не виноваты, то и не должны выглядеть виноватым, — заявила Инес, словно это было так просто.

Рей слегка улыбнулся:

— Спасибо, я попытаюсь.

— Соберетесь уехать завтра — позвоните мне перед отъездом в отель. Если меня не будет, оставьте сообщение: «Все в порядке». Или что-нибудь такое. Договорились?

— Хорошо.

— И вообще, когда бы вы ни уезжали, перед отъездом позвоните мне.

Инес допила кофе.

— Что вам нравится в Эде? — спросил Рей, чувствуя себя наивным, но не в силах удержаться от вопроса.

Инес улыбнулась и неожиданно помолодела:

— В нем есть какая-то смелость. Ему наплевать на мир, на то, что мир думает. Он уверен в себе.

— И вам это нравится? Именно это?

— В нем есть определенная сила, а женщины любят силу. Вряд ли вы это понимаете. Или пока не понимаете.

Рей мог бы понять такое, если бы человек, пренебрегающий условностями и даже законом, выглядел как Эррол Флинн^[14], но Коулман, по его мнению, был уродлив, а потому ее замечание оставило его в том же недоумении, в каком он и пребывал.

— Он ничуть не похож на Пегги, правда? То есть Пегги не похожа на него. Даже цвет волос другой.

— Судя по фотографиям, которые я видела, так оно и есть. Она похожа на мать.

Рей видел фотографию ее матери. Ее мать умерла в тридцать лет, и с фотографии в квартире Коулмана в Риме (у Пегги на Мальорке не было фотографий матери) смотрела сногсшибательная брюнетка. С легкой улыбкой и яркими глазами, как у Пегги, но с выражением самоуверенности в отличие от мечтательности, осенявшей лицо дочери.

— Мне пора, — вздохнула Инес и встала. — Я сказала Эдварду, что хочу купить туфли. Придется ему соврать, будто ничего не нашла.

Рей, не найдя официанта, оставил деньги на столе:

— Я провожу вас.

— Но не до отеля. Не нужно, чтобы Эдвард вас видел.

Они пошли к выходу с площади.

— Впрочем, я не собираюсь оставаться с Эдвардом вечно, — сказала Инес, выше подняв голову. Походка у нее была легкой, изящной. — Он вполне приемлем, если женщина страдает от одиночества, а я страдала… шесть месяцев назад. Эдвард — мужчина без комплексов по отношению к женщинам. Он не просит: «Оставайся со мной навсегда». А когда он говорит: «Я тебя люблю», чего он почти никогда не делает, я ему все равно не верю. Но он хорош в общении…

Она замолчала, и Рей почувствовал, что она собиралась сказать «и в постели». Это было выше его понимания.

–…и как ухажер, — закончила она.

Ветер унес ее слова, и Рей их едва расслышал.

Да, подумал он, Коулман — ухажер. Женщины любят ухажеров.

— Дальше вы не должны идти, — сказала Инес, остановившись.

Они находились почти у «Бауэр-Грюнвальда». Рей проводил бы ее до самого отеля, но понимал, что ей предстоит неприятный разговор с Коулманом, если тот увидит их вместе.

— Вы еще долго здесь пробудете?

— Не знаю толком. Дней пять. — Она пожала плечами. — Вы должны мне обещать, что завтра уедете. Эдвард сердится из-за вашего приезда в Венецию, и поверьте мне, ваше пребывание здесь ни к чему хорошему не приведет.

— Тогда я хочу встретиться с ним сегодня.

Инес покачала головой:

— Днем мы идем в Ка’ Реццонико, а вечером все вместе ужинаем на Лидо. Я почти уверена, что сегодня Эдвард не станет с вами встречаться. Не позволяйте ему унижать вас таким образом.

На солнечном свету в ее глазах сверкали желто-зеленые искорки.

— Хорошо, я подумаю, как мне быть дальше.

Он не желал задерживать ее, а потому поднял руку и резко повернулся.

Рей решил, что на ланч вернется в пансион, но прежде попытается встретиться с Коулманом в его номере в отеле, независимо от того, будет там присутствовать Инес или нет. А после ланча он напишет Брюсу, расскажет ему про то, как отыскал в Риме Гвардини, и назначит встречу в парижском отеле «Пон-Руаяль».

Девушка-портье в «Сегузо» вместе с ключом передала Рею записку:

В одиннадцать звонил мистер Коулман. Не хотите ли поужинать сегодня на Лидо? Перезвоните в отель «Бауэр-Грюнвальд».

Коулман предлагает провести еще один вечер в препираниях. Рей хотел спросить у девушки номер отеля «Бауэр-Грюнвальд», собираясь позвонить с телефона внизу, но две пожилые англичанки опередили его с вопросом, как лучше добраться до Ка-д’Оро^[15]. Девушка им объяснила, после чего одна из англичанок спросила:

— Мы хотели поехать в гондоле. Вы не скажете нам, где найти гондолу? Или можно вызвать ее сюда?

— Да, мадам, мы можем вызвать сюда гондолу. На какое время вы хотите?

Рей посмотрел на высокие тикающие часы в холле, на медный маятник за травленым стеклом. Он подумал, что нужно сегодня отнести пальто куда-нибудь, где его смогут починить. Наконец подошла его очередь, он попросил у девушки номер телефона, и она соединила его с отелем.

Рей снял трубку в одной из двух кабинок. Ответил Коулман:

— А, Рей. Мы ужинаем сегодня в «Эксельсиоре» на Лидо. Не хочешь к нам присоединиться?

— Был бы рад, если бы смог поговорить с вами с глазу на глаз несколько минут после ужина, — вежливо, как всегда, ответил Рей.

— Конечно сможешь, — любезно сказал Коулман. — Значит, договорились: в половине девятого или в девять в «Эксельсиоре»?

— Я подойду к вам после ужина, премного благодарен. До свидания.

Он повесил трубку.

Примечания

14

Эррол Лесли Томсон Флинн (1909–1959) — актер австралийского происхождения, звезда Голливуда 1930–1940-х годов.

15

Ка-д’Оро, или палаццо Санта-София, — дворец в Венеции на Гранд-канале.