Автобиография йога

Парамаханса Йогананда, 1946

Эта легендарная книга написана выдающимся йогом Парамахансой Йоганандой в 1946 году. С тех пор она переведена более чем на 50 языков, стала классикой духовной литературы и повлияла на жизни множества людей. Среди почитателей книги – Стив Джобе, Джордж Харрисон, Элвис Пресли и многие другие. Левитирующие йоги и святые, гималайские мудрецы и покорители тигров, факиры и настоящие гуру – Индия, полная чудес и духовных поисков, оживает на страницах этой книги. «Автобиография йога» чудесным образом переплетает мудрость Библии, Бхагавад-гиты и других священных текстов – и открывает нам, что все они говорят об одном и не противоречат друг другу. Эта книга актуальна в любые времена и действительно способна преображать людей! В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Глава 4

Мой неудавшийся побег в Гималаи

«Выйди из класса под каким-нибудь пустяковым предлогом и возьми наемный экипаж. Жди меня в переулке, где никто из моих домашних не сможет тебя увидеть», — так напоследок проинструктировал я Амара Миттера, своего школьного товарища, с которым мы вместе решили бежать в Гималаи.

Отправиться в путь мы планировали на следующий день. Приходилось проявлять большую осторожность в подготовке, поскольку Ананта не терял бдительности. Брат был полон решимости сорвать планы побега, которые, как он подозревал, были у меня на уме. Амулет, подобно духовному источнику силы, незримо подпитывал меня. Среди гималайских снегов я надеялся найти мастера, чье лицо часто являлось мне в видениях.

Среди гималайских снегов я надеялся найти мастера, чье лицо часто являлось мне в видениях.

Наша семья теперь жила в Калькутте, куда Отца перевели на постоянное место работы. Следуя патриархальному индийскому обычаю, Ананта привел свою невесту жить в наш дом, который теперь находился на Гурпарроуд, 4. Там, в маленькой комнатке на чердаке, я занимался ежедневными медитациями и готовил свой разум к поиску Бога.

В то памятное утро пошел дождь — зловещее предзнаменование. Услышав на дороге стук колес экипажа Амара, я поспешно завернул в одеяло пару сандалий, фотографию Лахири Махасайя, экземпляр Бхагавад-гиты, молитвенные четки и две набедренные повязки. Этот сверток я выбросил из своего окна на третьем этаже. Затем сбежал вниз по ступенькам и прошел мимо своего дяди, покупавшего у уличного торговца рыбу.

— Чем ты так взволнован? — дядя с подозрением окинул меня пристальным взглядом.

Я ответил ему уклончивой улыбкой и направился в переулок. Подобрав свой сверток, я с осторожностью заговорщика забрался в экипаж к Амару. Мы отправились на большой и оживленный рынок Чандни Чоук. Несколько месяцев подряд мы экономили на школьных завтраках, откладывая карманные деньги на покупку английской одежды. Зная, что мой сообразительный брат может пойти по нашему следу не хуже какого-нибудь детектива, мы решили перехитрить его, переодевшись в европейские наряды.

По пути на станцию мы подобрали моего двоюродного брата Джотина Гхоша, которого я называл Джатиндой. Он был новообращенным, страстно желавшим обрести гуру в Гималаях. Мой кузен облачился в новый наряд, который был у нас наготове. Мы надеялись, что теперь нас никто не узнает! Глубокий восторг овладел нашими сердцами.

— Нам осталось лишь приобрести парусиновые туфли, — я повел своих спутников в магазин, где продавалась обувь на резиновой подошве.

— Изделия из кожи убитых животных нельзя брать с собой в священное путешествие.

Я остановился посреди улицы, чтобы снять кожаную обложку с экземпляра Бхагавад-гиты и убрать кожаные ремешки с sola topee (пробкового шлема, модного среди англичан).

На вокзале мы купили билеты до Бурдвана, где планировали пересесть на поезд, идущий в Хардвар, расположенный в предгорьях Гималаев. Как только поезд вместе с нами покинул родные места, я поделился с друзьями своими красочными ожиданиями.

— Только представьте! — воскликнул я. — Мастера проведут с нами обряд посвящения, и мы ощутим экстаз неземного сознания. Наши тела будут заряжены таким магнетизмом, что дикие животные Гималаев станут вести себя с нами, как ручные. Тигры превратятся в кротких домашних кошек, ожидающих нашей ласки!

Нарисованная мной перспектива, которую я считал чарующей как в переносном, так и в буквальном смысле, вызвала восторженную улыбку у Амара. Но Джатинда отвернулся и уставился в окно поезда на проносящийся мимо пейзаж.

— Давайте поделим наши деньги на три равные части, — этим предложением Джатинда нарушил продолжительное молчание. — Пусть каждый из нас сам купит себе билет в Бурдване. Тогда никто на станции не догадается, что мы убегаем вместе.

Я был сильно огорчен, потрясен до странного оцепенения. Неужели Бог допустил такое ужасное происшествие!

Не подозревая никакого подвоха, я согласился. В сумерках наш поезд остановился в Бурдване. Джатинда отправился в билетную кассу, мы с Амаром сидели на платформе. Мы подождали пятнадцать минут, затем попытались разыскать друга, но безуспешно. Бросаясь из стороны в сторону, мы в испуге без конца выкрикивали имя Джатинды. Но он бесследно растворился в темноте, окружающей маленькую станцию.

Я был огорчен, потрясен до странного оцепенения. Неужели Бог допустил такое ужасное происшествие! Романтическое настроение моего первого тщательно спланированного побега навстречу Богу было безнадежно омрачено.

— Амар, мы должны вернуться домой, — я заплакал, как ребенок. — Бессердечный уход Джатинды — дурное предзнаменование. Эта поездка обречена на провал.

— И это вся твоя любовь к Господу? Неужели ты не можешь выдержать даже это маленькое испытание — предательство попутчика?

Неужели ты не можешь выдержать даже это маленькое испытание — предательство попутчика?

При упоминании Амаром божественного испытания мое сердце успокоилось. Мы подкрепились знаменитыми бурдванскими сладостями, ситабхогом^[25] (пища для богини) и мотичуром^[26] (шарики из сладкой муки). Спустя несколько часов мы отправились в Хардвар через Барели. Во время пересадки, ожидая прибытия поезда в Могол-Серай, мы на платформе обсуждали один насущный вопрос.

— Амар, вскоре нас могут допросить сотрудники железной дороги. Я знаю изобретательность моего брата! Независимо от того, каков будет результат, я не стану говорить неправду.

— Я прошу тебя лишь об одном, Мукунда, — стой спокойно. Не смейся и не ухмыляйся, пока я говорю.

Тут ко мне подошел мужчина европейской внешности, который оказался начальником станции. Он помахал телеграммой, смысл которой я сразу понял.

— Это ты убежал из дома, поругавшись с родными?

— Нет!

Я обрадовался, что начальник станции так сформулировал вопрос и мне не пришлось лгать. Ведь я убежал не потому, что поругался с родными, а из-за «тоски по Божественному».

Тогда чиновник повернулся к Амару. Я с трудом сохранял по совету друга серьезный вид, вслушиваясь в развернувшуюся передо мной словесную дуэль.

— Где третий мальчик? — спросил мужчина мощным и властным голосом. — Ну же, говори правду!

— Господин, я обратил внимание, что вы носите очки. Разве вы не видите, что нас всего двое? — Амар нагло улыбнулся. — Я не волшебник, я не могу создать из воздуха третьего члена нашей компании.

Чиновник, заметно смущенный таким дерзким ответом, стал искать новую возможность для атаки.

— Как тебя зовут?

— Меня зовут Томас. Моя мать — англичанка, а отец — обращенный в христианство индус.

— Как зовут твоего друга?

— Я зову его Томпсон.

К этому времени я уже не мог сдерживать переполняющий меня смех и, услышав гудок, возвещавший о скором отправлении, бесцеремонно направился к поезду. Амар последовал за мной вместе с чиновником, который оказался достаточно доверчивым и услужливым, чтобы разместить нас в купе для европейцев. Очевидно, ему претила мысль, что два мальчика с наполовину английскими корнями поедут в вагоне, отведенном для коренного населения. После того как мужчина вежливо попрощался и ушел, я откинулся на спинку сиденья и неудержимо расхохотался. На лице моего друга появилось выражение беззаботной радости от того, что он перехитрил опытного европейского чиновника.

На платформе я ухитрился прочитать телеграмму. Послание моего брата звучало так: «Трое бенгальских мальчиков в английской одежде убежали из дома в сторону Хардвара через Могол-Серай. Пожалуйста, задержите их до моего прибытия. Обещаю щедрое вознаграждение за помощь».

— Амар, я же просил тебя не оставлять дома расписание поездов с нашими пометками, — я бросил на друга укоризненный взгляд. — Судя по всему, мой брат нашел это расписание.

Товарищ с виноватым видом признал справедливость моего укора. Мы ненадолго остановились в Барели, где нас ждал Дварка Прасад с телеграммой от Ананты. Мой старый друг отважно пытался задержать нас, но я убедил его, что наше бегство — это не просто детская шалость. Как и в предыдущем случае, Дварка отклонил мое приглашение отправиться в Гималаи.

Меня не оставляло плохое предчувствие, что нас поймают.

В ту же ночь, пока наш поезд стоял на станции, а я дремал, Амара разбудил и засыпал вопросами другой чиновник. Но и этот сотрудник пал жертвой совместных чар «Томаса» и «Томпсона». На рассвете поезд триумфально доставил нас в Хардвар. Величественные горы призывно вырисовывались вдалеке. Мы промчались через вокзал и растворились в городской толпе. Первым делом мы переоделись в национальную одежду, так как Ананта каким-то образом раскусил нашу маскировку под европейцев. Меня не оставляло плохое предчувствие, что нас поймают.

Посчитав разумным немедленно покинуть Хардвар, мы купили билеты, чтобы отправиться на север, в Ришикеш — землю, давно освященную стопами многих мастеров. Я уже сел в поезд, но Амар замешкался на платформе. Полицейский резко остановил его окриком. Наш непрошеный защитник сопроводил нас в станционное бунгало и на время изъял наши деньги. Он вежливо объяснил, что его обязали задержать нас до прибытия моего старшего брата.

Узнав, что наша компания беглецов направлялась в Гималаи, полицейский рассказал удивительную историю.

— Я вижу, вы обожаете святых! Но вам никогда не встретить более великого человека Божьего, чем тот, которого я видел не далее как вчера. Мы с моим напарником впервые столкнулись с ним пять дней назад. Мы патрулировали берег Ганга, выслеживая одного убийцу. Нам было приказано взять его живым или мертвым. Было известно, что он выдавал себя за садху, чтобы грабить паломников. Неподалеку мы заметили человека, по описанию похожего на преступника. Он проигнорировал наш приказ остановиться, и мы погнались за ним. Подбежав к нему сзади, я изо всех сил взмахнул топором, практически полностью отрубив правую руку мужчины. Не вскрикнув и даже не взглянув на ужасную рану, незнакомец, как ни странно, продолжил быстро шагать вперед. Когда мы обогнали его и преградили дорогу, он тихо произнес: «Я не убийца, которого вы ищете». Я сильно огорчился, осознав, что причинил вред богоподобному мудрецу. Пав ниц к его ногам, я попросил у него прощения и предложил свой тюрбан, чтобы остановить обильные потоки крови. «Сынок, я понимаю, что ты просто ошибся, — святой ласково посмотрел на меня. — Ступай дальше и не кори себя. Возлюбленная Мать позаботится обо мне». Он приложил отрубленную руку на место, и — о чудо! — она приросла, а кровь необъяснимым образом перестала течь. «Чтобы не испытывать угрызений совести, приходи через три дня вон к тому дереву и увидишь, что я полностью исцелился». Вчера мы с напарником отправились в указанное место. Садху уже ждал нас и позволил нам осмотреть его руку. На ней не осталось ни шрама, ни следа повреждений! «Я направляюсь через Ришикеш в уединение Гималаев». Он благословил нас и быстро удалился. Я чувствую, что общение с этим святым придало новый смысл моей жизни.

Полицейский закончил рассказ благочестивым восклицанием. Встреча с мудрецом явно всколыхнула в его душе неведомые ранее глубины. Выразительным жестом он протянул мне вырезку из газеты, где напечатали заметку об этом чуде. С присущим новостным газетам апломбом (увы, они неискоренимы! даже в Индии!) репортер слегка преувеличил события: сообщалось, что садху был практически обезглавлен!

Мы с Амаром горько посетовали, что разминулись с великим йогом, который по-христиански смог простить своего преследователя. Индия, материально обедневшая за последние два столетия, тем не менее обладает неисчерпаемым ресурсом духовного богатства. Даже обычные миряне, такие как этот полицейский, могут порой случайно встретить так называемые духовные «небоскребы».

Мы поблагодарили сотрудника полиции за то, что он развеял нашу скуку своим изумительным рассказом. Вероятно, он намекал, что ему повезло больше, чем нам: он без всяких усилий встретил просветленного святого, а наши тщательные поиски закончились не в поклоне у стоп наставника, а в обычном полицейском участке!

Мой компаньон стал пессимистом, как только у нас отняли крепкую опору в виде денег.

Понимая, что Гималаи уже так близко и в то же время, с учетом нашего пленения, так далеко, я сказал Амару, что вдвойне хочу вырваться на свободу.

— Давай ускользнем, как только представится возможность. Мы можем пойти пешком в святой Ришикеш, — я ободряюще улыбнулся.

Но мой компаньон стал пессимистом, как только у нас отняли крепкую опору в виде денег.

— Путешествие пешком по таким опасным джунглям наверняка приведет нас в итоге не в город святых, а в желудки тигров!

Спустя три дня за нами прибыли Ананта и брат Амара. Амар приветствовал своего родственника с искренним облегчением. Я был непримирим, Ананта не получил от меня ничего, кроме сурового упрека.

— Я понимаю твои чувства, — попытался успокоить меня брат. — Но прошу тебя отправиться со мной в Бенарес на встречу с одним святым, а затем — в Калькутту, чтобы провести несколько дней с твоим безутешным Отцом. После этого ты сможешь вернуться сюда и возобновить свои поиски наставника.

Я знал, что никогда не откажусь от поисков своего гуру.

В этот момент к нашей беседе подключился Амар и заявил, что не желает возвращаться со мной в Хардвар. Он наслаждался семейным теплом. Но я знал, что никогда не откажусь от поисков своего гуру.

Наша компания отправилась в Бенарес. Там я получил исчерпывающий и мгновенный ответ на свои молитвы.

Ананта разработал хитроумный план. Прежде чем встретиться со мной в Хардваре, он заехал в Бенарес и попросил неких ученых мужей побеседовать со мной о священных книгах. И пандит^[27], и его сын обещали приложить все силы, чтобы отговорить меня от пути санньяси^[28].

Ананта отвез меня к ним домой. Сын пандита, энергичный молодой человек, встретил меня во дворе и вовлек в долгую философскую беседу. Заявив, что обладает способностью предвидеть мое будущее, он не одобрил мою идею стать монахом.

Ты будешь постоянно сталкиваться с несчастьями и не сможешь найти Бога, если не откажешься от мысли оставить мирские обязанности!

— Ты будешь постоянно сталкиваться с несчастьями и не сможешь найти Бога, если не откажешься от мысли оставить мирские обязанности! Невозможно отработать свою карму^[29] без опыта мирской жизни.

В ответ мне вспомнились бессмертные слова Кришны: «Любой человек, даже с самой наихудшей кармой, кто непрестанно медитирует на Меня, быстро избавляется от последствий своих былых плохих поступков. Став возвышенным существом, он вскоре обретает вечный покой. Арджуна, будь уверен: преданный, который всецело верит Мне, никогда не умирает!»^[30]

Но зловещее пророчество, которое молодой человек пытался внушить мне, слегка поколебало мою уверенность. Я пылко молча молился Богу:

— Пожалуйста, развей мои сомнения и ответь мне прямо здесь и сейчас, хочешь ли Ты, чтобы я вел жизнь отшельника или же мирского человека?

Я заметил садху с благородным лицом, стоявшего прямо перед домом пандита. Очевидно, услышав оживленный разговор между мной и самозваным ясновидящим, незнакомец подозвал меня к себе. Я почувствовал огромную силу в его спокойном взгляде.

— Сынок, не слушай этого невежду. В ответ на твою молитву Господь велит мне заверить тебя, что твой единственный путь в этой жизни — путь отречения.

С удивлением и благодарностью я счастливо улыбнулся, принимая посланное мне свыше судьбоносное решение.

— Отойди от этого человека! — окликнул меня стоявший во дворе «невежда». Мой святой наставник поднял руку в благословении и медленно удалился.

— Этот садху такой же сумасшедший, как и ты! — сделал очаровательное наблюдение седовласый пандит. Он и его сын мрачно смотрели на меня. — Я слышал, что он тоже покинул свой дом в смутных поисках Бога.

Рис. 6. Я стою позади своего старшего брата Ананты

Рис. 7. Последний праздник солнцестояния, отмечаемый Шри Юктешваром, декабрь 1935 года. Мой Гуру сидит в центре, я — справа от него, в большом дворе его обители в Серампуре

Я отвернулся. Ананте я сказал, что не буду продолжать разговор с хозяевами этого дома. Мой брат согласился немедленно уехать, вскоре мы отправились в Калькутту.

— Мистер детектив, как вы узнали, что я сбежал с двумя товарищами? — по пути домой шутливо спросил я у Ананты, не сдержав любопытство. Брат озорно улыбнулся.

— В твоей школе мне сказали, что Амар вышел из класса на уроке и не вернулся. На следующее утро я отправился к нему домой и нашел среди вещей расписание поездов с пометками. Отец Амара как раз собирался отъезжать в экипаже и пожаловался извозчику: «Сегодня нам не придется по пути подвозить моего сына в школу. Он исчез!» — «Я слышал от другого извозчика, что ваш сын и еще два мальчика, одетые в европейские костюмы, сели в поезд на станции Хора, — заявил мужчина. — Они подарили вознице свои кожаные туфли». Так я получил три зацепки: расписание, три мальчика и английская одежда.

Я слушал пояснение Ананты со смешанным чувством радости и досады. Не стоило нам проявлять такую щедрость к извозчику!

— Само собой, я поспешил отправить телеграммы сотрудникам станций во всех городах, которые Амар подчеркнул в расписании. Он отметил Барели, поэтому я телеграфировал туда твоему другу Дварке. Наведя справки в нашем районе Калькутты, я узнал, что кузен Джатинда отсутствовал одну ночь, но на следующее утро вернулся домой в европейской одежде. Я разыскал его и пригласил на ужин. Он согласился, совершенно обезоруженный моим дружелюбием. По дороге я без предупреждения привел его в полицейский участок. Его обступили несколько полицейских, которых я заранее выбрал за их свирепый вид. Под их грозными взглядами Джатинда согласился объяснить свое таинственное исчезновение. «Я отправился в Гималаи в приподнятом расположении духа, — поведал он. — Меня вдохновляла перспектива встречи с мастерами. Но как только Мукунда сказал, что во время наших сеансов медитации в гималайских пещерах тигры превратятся в ручных кисок и смирно сядут вокруг нас, мое настроение испортилось, на лбу выступили капли пота. Что тогда? — подумал я. — А если наш духовный экстаз не сможет усмирить злобный от природы нрав тигров, не разорвут ли они нас на части? Мысленным взором я уже видел себя пищей в желудке какого-нибудь тигра и представлял, как попадаю туда не сразу целиком, а по маленьким кусочкам!»

Я рассмеялся и почувствовал, что больше не сержусь на Джатинду из-за его исчезновения. Смешная история, которую брат рассказал мне в поезде, стоила всех страданий, которые кузен мне причинил. Я вынужден был признаться, что испытываю легкое чувство удовлетворения: Джатинда тоже не избежал столкновения с полицией!

— Ананта^[31], ты прирожденный ищейка! — я посмотрел на брата с восторгом и некоторой досадой. — И я скажу Джатинде, что рад тому, что он, как выяснилось, не собирался нас предавать, а всего лишь поддался благоразумному голосу инстинкта самосохранения!

Новый учитель, подпитывая мой ум философскими речами, раздул тлеющие угли моего устремления к Богу.

Дома, в Калькутте, Отец убедительно попросил меня сдержать свои порывы к странствиям хотя бы до окончания школы. В ожидании моего возвращения он все с любовью продумал и договорился, чтобы святой пандит Свами Кебалананда^[32] регулярно приходил к нам.

— Этот мудрец будет твоим учителем санскрита, — уверенно заявил мой родитель.

Отец надеялся, что наставления ученого философа удовлетворят мою религиозную тоску. Но все произошло с точностью до наоборот: новый учитель, подпитывая мой ум философскими речами, раздул тлеющие угли моего устремления к Богу. Отец не ведал, что Свами Кебалананда — прославленный ученик Лахири Махасайя. У несравненного гуру были тысячи учеников, негласно привлеченных к нему божественным магнетизмом, перед которым невозможно было устоять. Позже я узнал, что Лахири Махасайя часто называл Кебалананду риши, или просветленным мудрецом.

Привлекательное лицо моего наставника обрамляли пышные кудри. Взгляд его темных глаз был бесхитростным, простодушным, как у ребенка.

Все движения его хрупкого тела были полны вдумчивой неторопливости. Всегда нежный и любящий, он прочно укрепил в себе бесконечное сознание. Вместе мы провели множество счастливых часов в глубокой Крийя-медитации.

Кебалананда был известным знатоком древних шастр^[33] и священных книг: его эрудиция принесла ему титул «Шастри Махасайя» — так обычно к нему обращались. Но под его руководством я не добился каких-либо заметных успехов в изучении санскрита. Я искал любую возможность уклониться от изучения скучной грамматики и поговорить о йоге и Лахири Махасайя. Однажды мой наставник оказал мне услугу, рассказав один случай из собственного общения с мастером.

Учитель был живым воплощением храма Бога, в чьи тайные двери могли войти все ученики, проявившие преданность.

— Мне выпала редкая удача провести рядом с Лахири Махасайя целых десять лет. Каждую ночь я совершал паломничество в его дом в Бенаресе. Гуру всегда находился в маленькой передней гостиной на втором этаже. Он сидел в позе лотоса на деревянном стуле без спинки, а его ученики рассаживались полукругом перед ним. Его глаза сверкали и лучились от Божественной радости. Они всегда были полузакрыты, вглядываясь через внутреннюю телескопическую призму в пространство бесконечного блаженства. Гуру редко говорил подолгу. Иногда он задерживал взгляд на каком-либо ученике, нуждающемся в помощи, и тогда из его уст, подобно лавине света, лились исцеляющие слова. Неописуемый покой расцветал во мне от одного взгляда учителя. Я был пропитан его ароматом, как будто исходящим от лотоса бесконечности. Сама возможность просто находиться рядом с гуру, пусть даже мы по несколько дней не обменивались ни словом, уже кардинально изменила меня. Если мне по какой-то причине не удавалось достичь необходимой глубины концентрации, я медитировал у ног гуру. Тогда мне без труда удавалось проникнуть в самые тонкие сферы души. С помощью других, более слабых наставников мне никогда не удавалось овладеть такой остротой восприятия. Учитель был живым воплощением храма Бога, в чьи тайные двери могли войти все ученики, проявившие преданность. Лахири Махасайя не просто цитировал священные книги слово в слово. С невероятной легкостью он распахивал перед нами «божественную библиотеку». Пена слов и брызги мыслей били из фонтана его всеведения. У него был чудесный ключ, открывающий доступ к сложной философской науке, заложенной много веков назад в Ведах^[34]. Если его просили объяснить разные уровни сознания, упомянутые в древних текстах, он с улыбкой соглашался. «Я пройду через эти состояния и тут же расскажу вам о своих ощущениях». В этом он кардинально отличался от других наставников, которые просто заучивали наизусть священные книги и не опирались на собственный опыт. «Прошу, растолкуй эти священные строфы так, как ты понимаешь их смысл, — немногословный гуру часто давал это указание кому-нибудь из сидящих рядом учеников. — Я буду направлять твои мысли, чтобы ты дал правильную интерпретацию». Благодаря этому многие толкования Лахири Махасайя были записаны с добавлением пространных комментариев различных его учеников. Учитель никогда не одобрял слепую веру. «Слова — это всего лишь шелуха, — говорил он. — Убедитесь в существовании Бога, лично обретя радость общения с ним в медитации». Независимо от того, в чем заключалась проблема ученика, гуру советовал Крийя-йогу для ее решения. «Йога будет по-прежнему открывать вам двери к Богу, даже когда я оставлю это бренное тело и больше не смогу направлять вас. Эту технику нельзя свернуть, подшить и забыть, как теоретические источники вдохновения. Непрерывно продолжайте свой путь к освобождению с помощью Крийя-йоги, сила которой заключается в практике».

Убедитесь в существовании Бога, лично обретя радость общения с ним в медитации.

— Я сам считаю Крийя-йогу наиболее эффективным способом самостоятельного спасения. За все то время, что человечество стремится достичь Бесконечности, не было создано способа лучше, — в завершение своей речи искренне признался Кебалананда. — Благодаря этой практике всемогущий Бог, скрытый во всех людях, явился во плоти Лахири Махасайя и некоторых его учеников.

На глазах Кебалананды Лахири Махасайя совершил чудо, подобное деяниям Христа. Однажды мой святой наставник рассказал эту историю, отведя взгляд от лежащих перед нами санскритских текстов.

— Слепой ученик, Раму, вызывал у меня сильную жалость. Неужели ему не суждено увидеть свет, когда он так верно служит нашему учителю, в котором Божественность сияет в полной мере? Однажды утром я попытался поговорить с Раму, но он терпеливо просидел несколько часов, обмахивая гуру панкхой — самодельным веером из пальмовых листьев. Когда верный последователь нашего учителя, наконец, вышел из комнаты, я устремился за ним. «Раму, как давно ты ослеп?» — «Я слепой с рождения, господин! Никогда мои глаза не были благословлены лучиком солнца». — «Наш всемогущий гуру может помочь тебе. Пожалуйста, вознеси ему мольбу». На следующий день Раму робко подошел к Лахири Махасайя. Ученику было даже стыдно просить, чтобы мастер наградил его физическим здоровьем вдобавок к духовному просветлению. «Учитель, в вас таится весь космический свет. Я молю вас пролить Его свет в мои глаза, чтобы я смог увидеть гораздо более слабое по сравнению с ним сияние солнца». — «Раму, кто-то натолкнул тебя на эту мысль, чтобы поставить меня в трудное положение. Я не владею даром исцеления». — «Господин, но Некто Бесконечный внутри вас, безусловно, может исцелять». — «Вот это уже другое дело, Раму. Божья сила не знает границ! Тот, кто наделяет звезды и клетки плоти таинственным сиянием жизни, несомненно, может привнести блеск прозрения в твои глаза». Мастер коснулся лба Раму в точке между бровями^[35].

«Сконцентрируй все внимание на этой точке и в течение семи дней как можно чаще повторяй имя пророка Рамы^[36]. Великолепное солнце озарит тебя особым рассветом». И что бы ты думал?! Через неделю случилось чудо. Впервые Раму увидел прекрасное лицо природы. Некто Всеведущий безошибочно велел своему ученику повторять имя Рамы, которого он почитал превыше всех других святых. Вера Раму стала благоговейно вспаханной почвой, на которой проросло брошенное гуру мощное семя окончательного исцеления.

Совершенствуя безмолвное непротивление, мастер позволял Высшей Целительной Силе свободно течь через него.

Кебалананда на мгновение замолчал, затем еще раз воздал должное своему гуру.

— Лахири Махасайя совершил много чудес, но было очевидно, что он никогда не позволял эго-принципу^[37] считать себя причиной успеха. Совершенствуя безмолвное непротивление, мастер позволял Высшей Целительной Силе свободно течь через него. Многочисленные тела людей, которых успешно исцелил Лахири Махасайя, в итоге попали в пламя кремации. Но незримые духовные пробуждения, которые произошли с его помощью, и Христоподобные ученики, воспитанные им, — это его нетленные чудеса.

Я так и не стал знатоком санскрита. Кебалананда научил меня синтаксису просветленного ума.

Примечания

25

Ситабхог — ароматный десерт, похожий на белый рис или вермишель, приготовленный из творога, рисовой муки и сахара. — Прим. пер.

26

Мотичур — сладкое лакомство из обжаренных капелек нутовой муки, смешанных с миндалем или кешью и сформированных в шарики. — Прим. пер.

27

Пандит — ученый-индус, хорошо знающий санскрит, законы и древние священные манускрипты. — Прим. пер.

28

Дословно — «отречение». От санскритских корней глагола «отбрасывать в сторону».

29

Последствия всех поступков в этой или прошлой жизни. От санскритского корня «кри» — «делать».

30

Бхагавад-гита. IX, 30–31. Кришна был величайшим пророком Индии. Арджуна — его главный ученик.

31

Я всегда называл его Ананта-да. «Да» — это уважительный суффикс, который используют младшие братья и сестры, обращаясь к старшему брату в индийской семье.

32

На момент нашего знакомства Кебалананда еще не вступил в орден Свами, и его обычно называли «Шастри Махасайя». Чтобы избежать путаницы с именем Лахири Махасайя и Мастера Махасайя (подробнее см. главу 9), я называю своего учителя санскрита только его более поздним монашеским именем Свами Кебалананда. Его биография была опубликована на бенгальском языке. Родившийся в бенгальском округе Кхулна в 1863 году Кебалананда почил в Бенаресе в возрасте шестидесяти восьми лет. Его фамилия была Ашутош Чаттерджи.

33

Шастра — вид пояснительного текста, использующийся в индийских религиях, комментарий к сутре. — Прим. пер.

34

Древние четыре Веды включают в себя более 100 дошедших до нас канонических книг. Эмерсон в своих «Дневниках» отдал дань ведической мысли следующими словами: «Она величественна, как жара, ночь и спокойная гладь океана. В ней заключены все религиозные чувства, вся великая нравственность, которые, в свою очередь, присущи всем благородным поэтическим умам… Бесполезно откладывать эту книгу. Если я доверюсь внутреннему голосу в лесу или в лодке на пруду, Природа тотчас делает из меня Брамина: вечная необходимость, вечная компенсация, непостижимая сила, нерушимое молчание… Это ее кредо. Покой, говорит она мне, чистота и абсолютная отрешенность — эти панацеи искупают все грехи и приведут вас к блаженству Восьми Богов».

35

Место расположения «единого», или духовного, глаза. После смерти сознание человека обычно притягивается к этой священной точке, что объясняет закатившиеся ко лбу глаза мертвецов.

36

Главная священная фигура санскритского эпоса «Рамаяна».

37

Аханкара, эгоизм. Дословно — «Я делаю». Коренная причина дуализма или иллюзии майи, при которой субъект (эго) предстает как объект и существа воображают себя творцами.