Анахронизм

Павел Михайлович Кучма, 2023

Вячеслав Савин спас свою семью ценою своей жизни, но на этом его приключения не заканчиваются. Провидение даёт Савину возможность узнать первопричину его перемещений во времени, но на его пути встаёт очень опасный враг, который готов идти до конца и бросить на кон всё, чтобы уничтожить противника.

Анахронизм.

Часть 1.

Глава 1.

Ему казалось, что он находится в самых отдалённых глубинах тёмной бездны, барражируя между жизнью и смертью. Иногда это тёмное, окутывающее и обволакивающее пространство, в котором он пребывал, взрывалось яркими багрово-лиловыми сполохами, приводя его в ужас и восторг одновременно. Когда всполохи затухали, он вновь погружался в состояние приятного спокойствия, сопровождавшееся каким-то странным, до этого ему не известным ощущением отрешённости. Он не знал: где он, кто он, и что с ним произошло и продолжает происходить, — и это нисколько его не волновало и тем более не интересовало в данную секунду.

Со временем сполохи стали появляться всё чаще. Сперва он реагировал на них также: с трепетом и восхищением, — но затем обратил внимание на некую закономерность в промежутках между их появлением, от которой ему стало страшно и неуютно. Промежутки между вспышками учащались и всё больше походили на некую пульсацию. И чем чаще была эта пульсация, тем сильнее в нём нарастало ощущение тревоги и дискомфорта.

Когда пульсация стала непрекращающейся, ощущение отрешённости пропало, а ему на смену пришло неприятное чувство тяжести собственного тела, размеры и массу которого, он скорее осознал, нежели почувствовал. Сделав вдох, он ощутил, как плотный, словно вода, воздух проник вовнутрь его тела. Лёгкие, мгновенно отбросив лишние примеси, выделили из этой плотности кислород и отправили его в кровь. Сердце мощным толчком погнало кровь, обогащённую кислородом, по венам к головному мозгу. Когда клетки головного мозга вдоволь насытились кислородом, его сознание окончательно вырвалось из странного для него мира и вернулось в грубую действительность.

Осознание того, кто он, и что с ним произошло, хлынуло на него потоком холодной воды, мгновенно вынув из памяти и кинув в воображение картины случившегося. Боясь поднять веки, под которыми беспорядочно бегали глазные яблоки, он аккуратно пошевелил сначала руками, а затем ногами. Странно, сильной боли, в переломанных и изувеченных сильным ударом конечностях, он не почувствовал, но ощутил, что они еле шевелятся, словно бы одеревенев от сильного мороза. «Наверное, действие наркоза ослабло, — подумал он, — и я очнулся на операционном столе во время, или уже после операции. Боль какая-то тупая, далёкая, или приглушённая, не знаю, как правильно сформулировать?»

Набравшись смелости, он открыл глаза. В помещении было темно и безумно холодно. Уловив боковым зрением свет, он хотел повернуть голову в направлении его источника, но ощутил, что она, как будто бы вросла в поверхность, на которой покоилась. Не поворачивая головы, он скосил взгляд в сторону источника света и увидел огромный зев оконного проёма, в который на него смотрел бледный диск луны. «Судя по тому, как здесь холодно, я нахожусь в морге. Странно, всегда думал, что холодильники в моргах расположены в подвальных помещениях, где нет окон, — испуганно подумал он про себя, заворожённо смотря на оконный проём, в котором, как ему показалось, отсутствовал стеклопакет. — К тому же, если я жив, почему тогда я нахожусь в морге, да ещё и в холодильнике? Ничего не понимаю? Бред какой-то!»

Он попытался встать, но почувствовав сильную боль, которая резко прострелила всё его тело, охнул и лёг обратно, стараясь, не шевелиться, чтобы она поскорее прошла. Когда боль немного утихла, он решил позвать на помощь:

— Помогите… кто-нибудь… — еле выговорил он, не узнав своего голоса.

По горлу, словно бы прошлись наждачной бумагой. Понимая, что его вряд ли кто-то услышит, потому что он не в состоянии, не то чтобы крикнуть, но даже тихо говорить, он решил преодолеть болевой порог и встать, иначе он здесь замёрзнет. Более не в состоянии терпеть холод, от которого тело начало бить сильной дрожью, он собрался с силами и начал вставать. Не смотря на то, что от сильного холода всё тело закоченело, как от местной анестезии, боль была настолько невыносимой, что он, застонав, свалился с кушетки на пол, ударился головой и потерял сознание.

Прейдя в себя, он открыл глаза, чувствуя, как боль, отступая, покидает его тело, но на её место приходит невыносимый холод. Кое-как поднявшись, он, шатаясь из стороны в сторону, подошёл к окну. Ему не показалось, оконной рамы и стеклопакета не было. Просто огромная дыра, через которую с улицы в помещение, где он очнулся, втягивало холодный морозный воздух. Бросив, быстрый взгляд на улицу, он увидел, что за окном земля белеет, от лежащего на ней снежного покрова, который хорошо было видно под бледным лунным светом. Более не в состоянии терпеть холодный морозный воздух, пронизывающий его насквозь, он отпрянул от проёма, чувствуя, как его промёрзшее до костей тело, уже не просто бьёт сильной дрожью, а сотрясает.

— Го… Гос… Господи, где я? — еле выговорил он, трясущимися губами. — Я чт… то в ад по… пал?

Он оглядел помещение, в котором находился. Кроме дыры вместо окна и стен с отбитой плиткой, единственное, что бросалось в глаза — это кушетка, на которой он лежал. С противоположной от окна стороны он увидел, темнеющий провал дверного проёма, и направился к нему. Выйдя из помещения, он оказался в тёмном коридоре. Посмотрев по сторонам, он наугад выбрал направление и пошёл по коридору.

Коридор был завален строительным мусором. Около стен было навалено огромное количество мешков, которые распирало от содержимого внутри них. С потолка свисали клубки проводов, напоминающие в полумраке паутину. Под ногами хрустели осколки битого кафеля, плитки и стекла, возможно, чего-то ещё, было трудно разглядеть в сумерках, от падающего в коридор лунного света, из многочисленных дверных проёмов. Он заглядывал почти в каждый из них, как с одной стороны коридорной стены, так и с другой, и везде видел одну и ту же картину — разруху и горы строительного мусора.

Дойдя до широкого проёма в стене, он заглянул в него, и увидел лестничный марш, спускающийся вниз, и поднимающийся вверх. «Нужно спускаться вниз, — подумал он, смотря на лестницу, — и выбираться из этого бедлама, иначе я здесь окочурюсь. Не может быть, чтобы здесь никого не было». Перед тем, как выйти из коридора, он обратил внимание на табличку, закреплённую на стене, и каким-то чудом уцелевшую в этом бардаке, на которой было написано «Центральная городская больница. Хирургия. Реанимационное отделение». Прочитав надпись на табличке, он на время, забыв о сильном холоде и боли, мучавших его несчастное тело, задумался.

«Господи, что произошло с больницей?! Почему здесь всё разрушено?! — подумал он. — А главное — как я смог выжить после такого сильного лобового столкновения?! Ведь на мне ни царапинки, а после такой аварии руки и ноги должно наизнанку вывернуть! Я помню, как мучился после первой аварии, когда срастались переломы, и я заново учился ходить! Что вообще происходит?! Почему опять море вопросов, на которые я не в состоянии не то чтобы ответить, а даже не в состоянии предположить, хоть какие-то здравые и логичные ответы?! Когда же это всё закончится?! Мне даже кто-то или что-то умереть спокойно не дают! Нужно выбираться отсюда и искать людей, только они смогут помочь мне не замёрзнуть, и пояснить что происходит!»

Он помнил, что хирургия в центральной больнице города находится на пятом этаже. Достаточно было спуститься по лестнице в просторный холл, расположенный на первом этаже, а из него выйти на улицу, но, когда он спустился на четвёртый этаж, его взору предстала страшная картина. Вместо лестничного марша, ведущего на нижние этажи, зиял огромный провал. В темноте не было видно, какова его глубина, поэтому он сразу же понял, что нужно искать другой способ, чтобы спуститься. «Есть ещё один лестничный марш для эвакуации, при чрезвычайных ситуациях, — мелькнула у него мысль в голове, — нужно только вспомнить с какой стороны коридора он находится, чтобы не бродить туда-сюда лишний раз. Я от холода уже еле-еле руками и ногами перебираю, про пальцы можно даже не вспоминать, их как будто бы нет». Визуально прикинув в голове план больничного здания, он сообразил, где находится запасной эвакуационный выход, после чего вошёл в коридор четвёртого этажа. Здесь, так же, как и этажом выше царила полная разруха. Быстро оглядевшись, он пошёл по коридору в нужную ему сторону.

Каждый шаг давался ему с большим трудом, потому что ступни замёрзли настолько сильно, что он уже практически не чувствовал скрюченные холодом пальцы ног, которые ломило от мороза, непрекращающейся болью. Руки, со сжатыми в кулак кистями, он прижал к груди, стараясь тем самым, хоть как-то сохранить остатки тепла внутри тела, которые таяли с каждой секундой, как кусок рафинада в стакане с горячим чаем. Про гениталии он уже не думал, там и без его участия всё сначала скукожилось, а затем втянулось с такой силой, что уже было и не понять с первого взгляда принадлежность к полу. Тело сотрясало и било, сильной непрекращающейся дрожью. Лицо стянуло от мороза. Дыхание вырывалось изо рта с сильными сипами. Из-за сухого морозного воздуха, без конца мучал надсадный кашель. Голова кружилась от слишком частого дыхания. Ему хотелось упасть и умереть, но животный инстинкт сохранения жизни заставлял его двигаться вперёд.

Кое-как доковыляв до конца коридора, он, кинув взгляд на то место, где должен был находиться дверной проём, ведущий на запасной лестничный марш, чуть не взвыл от разочарования. Проём был завален от пола до потолка строительным мусором. Подойдя ближе, он попытался его разгрести, но мгновенно понял, что это бесполезно. «Что же делать?!» — подумал он обречённо. Во время сильного переохлаждения человеческий организм всеми возможными силами пытается сохранить главные жизненные органы, поэтому гонит кровь со всех уголков тела к головному мозгу. Именно поэтому конечности замерзают в первую очередь, а при отсутствии головного убора на сильном морозе, вне зависимости от того, как тепло одет человек, ему кажется, что он мёрзнет.

Сейчас, не смотря на то, что его тело промёрзло до костей и страдало от нехватки тепла, мозг работал чётко, стараясь, выдавать максимум, в сложившейся ситуации. «Хорошо! — подумал он. — Воспользуемся пожарной лестницей. Надеюсь, она на месте». Подойдя к окну, он высунулся из него и заглянул в бок от проёма. Увидев пожарную лестницу там, где она должна быть. Он вздохнул с облегчением. Подавив очередной приступ кашля, он с трудом влез на подоконник и попытался дотянуться до перекладины. Ему не хватало каких-то пары сантиметров. Если бы он не был настолько физически истощён, он бы с лёгкостью прыгнул с подоконника и зацепился руками за лестницу, но он даже не думал об этом, потому что знал, что мгновенно упадёт и разобьётся.

Встав на колени, он с трудом разжал, одеревеневшие пальцы, чувствуя, как по рукам от кончиков пальцев до плеча стегнуло неприятной болью.

— М-м-м! — промычал он, реагируя на боль в конечностях.

Дождавшись, когда боль немного стихнет, он зацепился пальцами одной руки за выступ проёма внутри здания, а второй потянулся к лестнице. Когда рука коснулась перекладины, ему показалось, что он опустил её в крутой кипяток. Так её сильно ожгло о промёрзший металл. Борясь с сильным желанием, отдёрнуть руку, он, как можно быстрее расцепил пальцы второй руки и перебросил её к лестнице, стараясь, схватиться за перекладину.

Когда обе руки оказались на перекладине, тело по инерции сползло с подоконника и повисло на пожарной лестнице, на высоте четвёртого этажа. Превозмогая нестерпимую боль в кистях, он кое-как нащупал ногами опору и встал на перекладину, высвободив руку. Забросив одну руку за перекладину, он, повиснув на её сгибе в районе локтя, быстро поднёс ладони к лицу и стал выдыхать на них тёплый воздух изо рта, стараясь, хоть немного согреть пальцы и ладони. Пока он пытался согреть руки, боль в ступнях стала невыносимой. Переминаясь с одной ноги на другую, он отметил для себя, что долго он так не продержится и нужно, как можно быстрее спускаться вниз, иначе он упадёт.

Скуля, как раненый зверь, он, изнемогая от сильной усталости и боли в конечностях, старался, как можно быстрее и в тоже время аккуратнее, спускаться по лестнице вниз. Каждый раз, меняя очередную лестничную перекладину, он чувствовал, как кожа рук сперва прилипала к ней, а затем, отделяясь от ладони, оставалась на ней. Пальцы, которые от обморожения опухли и стали похожи на варёные сардельки, уже не сгибались, поэтому он цеплялся за перекладины с большим трудом. О ногах, которые он уже не чувствовал, он старался не думать, опираясь на них, как на деревянные костыли.

Когда до земли оставалось совсем немного, снежный покров уже белел у него перед глазами, он оступился, промахнувшись ногой мимо перекладины, потерял равновесие и, не успев, схватиться рукой за лестницу, полетел вниз. Хоть высота была и небольшой, а снежный покров толстым удар был ощутимым. С большим трудом удержав сознание от того, чтобы оно не провалилось в беспамятство, он тяжело поднялся и, шатаясь из стороны в сторону, побрёл в сторону центрального входа в здание больницы.

Зайдя за угол, он увидел, что в небольшом здании контрольно-пропускного пункта на въезде на территорию больницы, горит свет. Глубоко в душе обрадовавшись и похвалив себя за то, что не сдался, он собрал все оставшиеся у него силы и побрёл в сторону КПП, разгребая ногами сугробы перед собой. Дойдя до КПП из последних сил, он, ввалившись в дверь, увидел испуганное лицо незнакомого ему мужчины и хотел сказать, что ему нужна помощь, но вместо слов из горла вырвался внутриутробный безобразный звук, после чего он потерял сознание.

Глава 2.

Когда сознание привело его в чувства, он ощутил сильный жар. Тело полыхало настолько сильно, что ему казалось, его как будто бы бросили в огонь. Глазные яблоки горели под тонкой оболочкой век. В уголках глаз скапливались слёзы. На грудь словно бы водрузили массивную наковальню, по которой беспрерывно стучали огромными молотами. Каждый вдох и выдох давались с большим трудом. Воздух с хрипом и сипом вырывался изо рта.

Он попытался пошевелиться, но ощутив сильнейшую слабость в теле, и простреливающую боль в спине, примерно в области лёгких, замер, ожидая, когда боль отпустит. Из-за того, что он дышал ртом, в горле пересохло, а в ротовой полости скопилась противная вязкая слюна. Попытавшись, сглотнуть, он ощутил, как по горлу, как будто бы прошлись наждачной бумагой. Услышав рядом с собой голоса, он хотел попросить воды, но всё, что смог выдавить из себя это нечленораздельное мычание.

— Мы-м-м.

— Уважаемый, вы точно вызвали «Скорую»? — спросил грубый мужской голос, скорее всего принадлежавший молодому и крепкому, пышущему здоровьем мужчине. — Что-то их долго нет?

— Конечно же, я в неотложку в первую очередь позвонил, — ответил второй голос, судя по звуковой окраске, принадлежавший мужчине преклонного возраста, — а только потом уже к вам.

— Странно, что их до сих пор нет?

— Может быть, где-то застряли по дороге? — с горечью в голосе предположил пожилой. — Вон сколько снега навалило, когда последний раз такое было? Я уже и не вспомню.

— Да, насыпало хорошенько, — согласился молодой. — Да и морозы в этом году, как никогда. Термометр за двадцатку перевалил. Я признаться, ещё ни разу не видел таких морозов у нас на юге. Обычно зимы: тёплые, влажные, слякотные.

— И не говорите, — согласился пожилой, — сам всю жизнь прожил на юге и не припомню таких морозов. Эх, точно фруктовые помёрзнут в этом году, да и не только. Мы с женой в этом году на даче новый сорт винограда посадили, так сказать экспериментальный…

Молодой перебил, не желая, слушать про фруктово-ягодные культуры:

— Так вы говорите, что он так и пришёл к вам? Голый?

— Всё верно! — ответил пожилой, забыв про виноград. — Я только зашёл в помещение после обхода. Промёрз до костей. Решил согреться и попить чайку. Только поставил чайник, как слышу, дверь скрипит за спиной. У меня от страха, чуть душа не ушла в пятки. Глядь, а в дверях мужчина стоит, в чём мать родила. Я даже спросить у него ничего не успел, как он упал без сознания прямо там, где стоял.

— Угу, — буркнул молодой, после чего добавил. — Ещё один момент, который меня заинтересовал в вашем рассказе. Вы утверждаете, что он пришёл со стороны центрального здания. Как вы это определили?

Пожилой ответил сразу же, как будто ждал именно этого вопроса:

— Всё очень просто. Когда я перенёс своего нежданного гостя на лежак и укрыл одеялом, я сразу же позвонил в «Скорую» и полицию. Понимая, что более я ему ничем помочь не смогу, я вышел на улицу, чтобы осмотреться. Ну, вы понимаете, о чём я говор. Вдруг он был не один, либо…

Молодой вновь с нетерпением перебил:

— Я понимаю, что вы имеете в виду, прошу вас, ближе к делу.

— Да-да, извините, просто со мной впервые подобное, поэтому я немного волнуюсь, — спохватился пожилой, оправдываясь. — Так вот, когда я вышел на улицу, я увидел его следы в сугробе. Эти следы привели меня к пожарной лестнице с торца главного здания бывшей больницы.

Пожилой замолчал, видимо в ожидании, пока молодой «переварит» сказанное им. После паузы, молодой задал очередной вопрос:

— А других следов вы не видели: человеческих или автомобильных? Может быть, просто не обратили внимания? Не мог же он просто так с луны свалиться?

— Нет-нет, что вы?! Я сам был в недоумении, ведь получается, что он спустился по лестнице из главного здания, а как попал туда, ума не приложу. Я несколько раз вокруг здания обошёл, тщательно высматривая следы, а также выходил через КПП на дорогу. Их не было! Клянусь вам, что других следов, окромя тех. Что у лестницы не было!

— Других следов не было, — задумчивым тоном повторил молодой.

— А самое интересное, — не унимался пожилой, войдя в азарт, — ведь только сегодня ещё в здании строители работали, а когда ушли, снежок обильно выпал и все их следочки присыпал. Вот как он оказался там, да ещё и на верхних этажах? Лестничного марша ведь нет, он ещё в прошлом году обвалился! Компания, почему и наняла сторожей, чтобы безмозглая молодёжь, ищущая на одно место приключений, не покалечилась здесь. До этого здесь целые собрания устраивали, пока мы их не стали гонять.

— Да уж, — сказал, соглашаясь молодой, — бред какой-то.

— Вот и я так же подумал, когда ходил вокруг здания, — поддакнул пожилой.

— Скажите, а может быть он из числа рабочих, — спросил с надеждой молодой, — которых согнали сюда на стройку века? Сдалась нашей администрации эта развалюха. Столько лет стояла, никому не нужная, а тут вдруг бросились марафет наводить, как будто других дел и объектов мало. Вон парк в центре города до сих пор до ума довести не могут.

— Нет, исключено по нескольким причинам, — категорично ответил пожилой, проигнорировав замечание молодого в адрес городской администрации. — Во-первых, я знаю всех работников в лицо. Их на самом деле не так уж и много, как многие полагают. А во-вторых, если бы взяли новенького, после трудоустройства и оформления его пропуск с фотографией находился бы на проходной, то есть у меня. Я вам ещё раз повторяю, что вижу этого мужчину впервые.

— Может у вас здесь неофициально люди подрабатывают, например: без трудовой или эмигранты?

— Исключено! Строительная компания серьёзная, давно на рынке, её объекты во многих городах страны стоят. Берегут репутацию!

— Понятно, — со вздохом сказал молодой, а после добавил озадаченным тоном, — что ничего не понятно.

Более не в состоянии слушать догадки незнакомых ему людей и терпеть жажду, которая сильно мучила его пересохшее горло, он кое-как облизал, потрескавшиеся губы и застонал, стараясь, привлечь к себе внимание:

— А-а-ах…

— Вроде бы приходит в себя? — неуверенно сказал пожилой.

— Скорее всего, доходит, — возразил молодой, — вы посмотрите, как он весь горит. На него можно джезву ставить и кофе варить. Где же этих коновалов черти носят? Пока приедут, у него кровь свернётся от жара.

В этот момент вдалеке послышался приглушенный вой сирены кареты «Скорой помощи».

— А вот и неотложка, — с радостью сказал пожилой, — пойду встречу.

Он попытался открыть глаза, но мгновенно почувствовав головокружение и дурноту, провалился в беспамятство.

Сквозь беспамятство, которое понемногу уходило на второй план, он услышал голоса, доносившиеся до него так, как если бы это было эхо в туннеле. Боясь, пошевелиться, он отметил, что дышать стало немного комфортнее, хотя тяжесть в груди и боль в районе лёгких, по-прежнему сохранялись. Неприятная сухость во рту пропала, а жар, как ему показалось совсем немного, но спал, потому что глаза, хоть и жгло, как прежде, но не с такой силой.

— Пульс? — услышал он мужской голос рядом.

— Сто тридцать, — ответил ему женский голос.

— Температура?

— Высокая.

— Я знаю, что высокая, — раздражённо сказал мужчина, — Сколько? Мне нужно отобразить значение в документах.

— Сорок и восемь.

— Многовато. Срочно делайте ему лошадиную дозу жаропонижающего.

— Уже.

— Отлично. И увеличьте подачу кислорода, судя по тому, как он тяжело дышит у него двухстороннее воспаление лёгких. Вовремя мы, ещё чуть-чуть и он сгорел бы.

Ещё один мужской голос, раздавшийся, как ему показалось у него за спиной, оправдываясь, сказал:

— Да вы видели, что на дорогах творится из-за этого снегопада. И это, не смотря на то, что всю снегоуборочную технику выгнали на борьбу со стихией. Нет, не приспособлен наш город к такой погоде. Я и так летел сюда, как мог.

— Саныч, да ты красава, — сказал мужской голос рядом с ним. — Шумахер по сравнению с тобой мальчонка, нервно курящий в сторонке с рулём от катка. Если бы не ты, у этого нудиста кровь бы закипела.

Саныч, польщённый похвалой в свой адрес, уже совершенно другим, более важным голосом сказал:

— Мне коллега из полиции сказал, что он так и пришёл к сторожу, как говорится, в чём мать родила.

— А-абалдеть! — раздался удивлённый женский голос около его уха. — На улице мороз уже за минус двадцать перевалил. Бедный! Наверное, его ограбили.

— Ага, — скептически сказал мужчина рядом, — и для забавы решили раздеть его догола и привезти к зданию бывшей центральной городской больницы. Это уже не грабители получается, а маньяки-извращенцы какие-то.

— Да ну, бред какой-то! — сказал Саныч. — Скорее всего, нажрался, как свинья до чёртиков в глазах, вот у него кукуха и поехала. Возможно, что этот морж из числа работяг, которые недавно приступили к восстановлению и ремонту здания бывшей больницы. Я слышал, что туда кого попало набирают.

— Логично, — согласился мужской голос рядом с ним.

— А может быть, он стал жертвой бандитских разборок? — предположил женский голос, воображение которой разыгралось не на шутку. — Я недавно смотрела одно видео в инете про банды, орудовавшие в девяностые годы прошлого столетия. Так вот там показывали подобные случаи расправы с теми, кто встал на пути преступной деятельности этих банд. Как раз в таких вот безлюдных местах и в такое же тёмное время суток…

Саныч и парень, сидящий рядом с ним, не дав договорить девушке, громко расхохотались.

— Ты слышал, Макс, что интернет с людьми делает? Поколение тиктокеров! Ха-ха-ха! — сказал, судя по голосу Саныч, после чего, удовлетворённый своей колкостью в адрес девушки, захохотал ещё сильнее и громче.

— Да, Катюха, — сказал фельдшер, сидевший рядом с ним, которого Саныч назвал Максом, — ты другой раз такое отчебучишь, что хоть стой, хоть падай. Да какие бандитские разборки? Алкаш, которому белочка села на плечо, после того, как он перепёлку поймал.

— Да ну, вас обоих! — обиженно сказала Катюха. — Сколько с вами езжу, все у вас либо алкаши, либо наркоманы. По себе людей не судят, или вы у него уже анализ мочи взяли? И когда успели, я вроде бы не отлучалась?

— Да здесь и без анализа видно, что он алкаш и дебил, — авторитетно и категорично заявил Макс. — У него на лице всё написано. Я не первый год на «Скорой» работаю и таких кадров с сорока семью хромосомами сразу вижу. Скажи мне, нормальный человек будет в двадцатиградусный мороз с голой жопой по заброшенной стройке бегать? Вот и я думаю, что не будет! В такую погоду нормальные люди дома сидят, телевизер смотрють.

Чувствуя, как грудь, как будто бы вставили в огромные мощные тиски и сдавили со всей силы, а также нестерпимую боль в области лёгких, он застонал.

— Катюх, — сказал Макс, — добавь ему слегка кислорода, а то, что-то он совсем плох. Только смотри без фанатизма.

— Разберусь, — обиженным голосом сказала Катюха.

Почувствовав, как от прилива большой порции кислорода у него закружилась голова, он вновь провалился в беспамятство.

Он очнулся от сильного крика, который звоном отдавался у него в ушах, и сразу же ощутил сильный жар. Во всём теле была настолько сильная слабость, что он даже не мог пошевелить пальцами или губами. По телу растекалась неприятная боль, которая была особенно сильной и невыносимой в спине, там, где находились лёгкие.

— У нас вновь поступивший! — пронзительно закричал женский голос. — Сильное переохлаждение, обморожение конечностей, двустороннее воспаление лёгких! Врач его уже осмотрел, поэтому везите его на рентген, а затем в реанимацию!

Он почувствовал, ка его взяли и переложили на каталку, словно мешок с картошкой в багажник автомобиля. При этом боль стегнула в лёгкие с такой силой, что он застонал:

— А-а-ах…

Он ощутил, как его сначала повезли по бесконечно длинному коридору, а затем, когда каталка остановилась, ощущение движения вперёд сменилось ощущением подъёма вверх. Затем вновь был бесконечный коридор. Каталку при движении трясло, и эта тряска отдавалась болью в спине. Когда его вновь переложили, он, почувствовав резкую боль вновь застонал:

— А-а-ах…

— Он в сознании, — сказал приятный мужской голос, — попытайтесь узнать у него имя и фамилию, потому что после рентгена ему введут большую дозу обезболивающего, и он отключится. А в себя придёт не скоро.

— Если вообще придёт? — с сомнением сказал женский голос рядом.

— Ну-ну, — строго с укором сказал мужчина, — мы таких безнадёжных с того света возвращали в нашем отделении, а тут ничего серьёзного. Да и видно, что мужчина крепкий. Выкарабкается.

После короткой паузы, он ощутил слабое дыхание на своём лице и сладкий запах духов, а затем бархатный женский голос спросил:

— Мужчина, вы меня слышите? Постарайтесь назвать своё имя и фамилию.

Ему очень сильно хотелось потерять сознание, погрузившись в мир спокойного беспамятства и безразличия, в котором он находился до того, как очнулся в развалинах бывшей городской больницы. К тому же боль и жар становились просто невыносимыми. Собрав все силы, которые у него остались, он еле-еле произнёс:

— Савин…

— Сафин? — переспросила женщина.

— Савин, — с трудом повторил он, чувствуя, как начинает терять сознание.

— Мужчина! Мужчина! — позвала женщина, хлопая ему ладошками по щекам. — Не теряйте сознание! Потерпите! Я вас поняла! Через «в»! Савин! Имя?! Постарайтесь назвать имя!

— Слава…

— Слава?! Вячеслав?! Вячеслав Савин?!

— Угу, — утвердительно промычал он и провалился в пустоту, чувствуя, как его сознание погружается в бездонную тёмную бездну, где ему до этого было хорошо и спокойно.

Глава 3.

— Здравствуйте, Вячеслав! — сказал полицейский, вошедший в больничную палату, с натянутой на лицо дежурной улыбкой.

— Здравствуйте, — ответил он на приветствие, прекрасно зная, что за этой показной улыбкой, как правило, скрывается холодный расчёт и чаще всего недружественный к тому, кому она адресована.

Профессия накладывает отпечаток не только на того человека, который владеет ею, но и на его окружение. В особенности на семью. Он вырос в семье милиционера, ещё той старой, беспринципной, если можно так сказать патриотической закваски, когда честь мундира и верность данной присяге были не пустыми понятиями, а делом и образом жизни. Вот поэтому хорошо знал и понимал специфику работы правоохранительных органов. Он догадывался, что, как только ему станет лучше, обязательно появится сотрудник полиции, поэтому готовился к его визиту ещё со вчерашнего вечера, когда его из реанимационного отделения перевели в общую палату.

Он пролежал в реанимации три недели с тяжёлым двусторонним воспалением лёгких, практически всё это время, находясь в полузабытье от болезни, мучавшей его тело, и лекарственных препаратов, борющихся с ней. Когда болезнь, вдоволь поиздевавшись над ним, отступила, он понемногу начал приходить в себя, но был ещё очень слаб, чтобы хоть что-то разузнать о том, что с ним произошло. Да и персонал больницы: от санитарок, медсестёр и лечащего врача, — шёл на контакт с ним с большой неохотой, отвечая на его вопросы односложными дежурными фразами, каждый раз намекая ему на то, что сейчас нужно обязательно выздороветь, а всё остальное потом.

В палате он был не один, но поговорить было не с кем, потому что его немногочисленные соседи постоянно спали, а выйти из палаты в коридор он не мог, так как был ещё очень слаб. Утром, после того как ему вынули катетер для мочи, он попытался встать с кровати, чтобы самостоятельно сходить в туалет, но почувствовав сильное головокружение, свалился на постель и на короткий период времени потерял сознание. Более он этого не делал, справляя нужду в больничный мочеприёмник. Единственный, кто мог ему хоть что-то пояснить — это сотрудник полиции, которого он ждал с нетерпением всё утро. Но увидев эту слащаво-приторную улыбку, на холёном гладко выбритом лице, он сразу же понял, что ничего хорошего ждать не стоит.

— Как вы себя чувствуете? — поинтересовался полицейский, продолжая благодушно улыбаться.

— Спасибо, — ответил он на дежурный вопрос, вымучив дружелюбную улыбку на лице, — уже намного лучше, хотя болезненность и слабость ещё крепко держат моё измученное тело в своих объятиях.

Он решил вести диалог открыто, стараясь, не закрываться во время беседы, поэтому ответил так длинно с лёгким поэтичным налётом на простой дежурный вопрос. Тем самым он хотел показать своему собеседнику, что готов к открытой конструктивной беседе. К тому же, после длительного молчания и отсутствия собеседников, ему элементарно нужно было с кем-то пообщаться, ведь человек, хоть и животное в определённой степени, но уж слишком социальное.

— Понимаю, — с сочувствием произнёс полицейский, натянув на лицо скорбную маску, с соответствующими ситуациями эмоциям, — самому приходилось побывать в вашем положении, только не с воспалением лёгких, а с очень тяжёлым бронхитом.

Полицейский замолчал, внимательно смотря на него. «Скорее всего, врёт, — подумал он. — Старается подстроиться под оппонента. Мол, мы с тобой братишка, вроде как бы и одной крови, поэтому нам ли скрывать, что-то друг от друга? Видимо мои дела подходят под определение — так себе, — иначе бы он не начинал беседу в такой уж явно дружественной манере. Хотя с чего я это взял, что за подозрительность? Ведь я никого не убил и не ограбил, почему вдруг я решил, что мои дела плохи? Человек просто выполняет свою работу и старается делать это так, как умеет. Может ему удобно вести беседу именно таким образом, может он так привык. Что я цепляюсь к нему без причины? Просто я один и не знаю, чего мне ожидать в будущем. Неизвестность и непонимание ситуации, пугают и раздражают, поэтому я ощетиниваюсь в каждой ситуации, постоянно ожидая удар. Нужно успокоиться».

— Да уж, бронхит, да ещё и в тяжёлой форме ничем не лучше воспаления лёгких, — сказал он с пониманием, говоря всем своим видом, что между ним и полицейским устаканились дружественные отношения, поэтому можно продвигать беседу дальше, перейдя к её основной части.

— Вот и я про тоже! — согласился полицейский с его словами. — Понимаю, что вы сейчас чувствуете себя не лучшим образом и вам необходим покой, для скорейшего выздоровления, но вынужден задать вам несколько вопросов. Уж извините, но такая у меня работа.

— Да-да, конечно! Задавайте! Я если честно, с удовольствием на них отвечу. Устал за это время от молчания, а местные, как вы, наверное, заметили, не особо разговорчивы, — сказал он с усмешкой, показывая рукой, в сторону спящих соседей по палате.

Полицейский, кинул беглый взгляд в сторону других пациентов, скорее ради приличия, нежели из-за какого-то интереса, после чего, повернулся к нему и с улыбкой сказал:

— Сказать по правде, Вячеслав, весь наш отдел ждал вашего выздоровления, как христиане второго пришествия Спасителя. Даже чуть ссора не произошла между сотрудниками, когда начальство решало, кто будет проводить с вами беседу. Мне можно сказать очень сильно повезло.

Он в удивлении вскинул брови, хотя уже начал догадываться, куда клонит его собеседник, понимая, что дело не в везении отдельно взятого сотрудника, а в его личных профессиональных качествах. «Судя по всему дело действительно дрянь, — подумал он, — если к моей скромной персоне такой повышенный интерес со стороны правоохранительных органов. Первое впечатление меня не обмануло».

— Чем же я заслужил такой повышенный интерес со стороны полиции, вроде бы я никого не убивал и не грабил? Да и привлекался всего лишь один раз, но тогда всё закончилось миром.

Полицейский, услышав про то, что он некогда имел дело с правоохранительными органами, заинтересованно сказал:

— Дело не в этом, Вячеслав, но уж если вы упомянули о таком интересном случае из вашей жизни, не могли бы вы более детально рассказать о нём?

— Могу, конечно! Ничего особенного, обычная пьяная драка, или как говорят в ваших кругах — банальная «бытовуха», — сказал он, упомянув инцидент из своей молодости, произошедший в японской забегаловке. — Подгуляли мы компанией в ресторане японской кухни «Сакура», что в центральном городском парке, ну и как водится, зацепились языками с другой компанией. Ну, а далее всё, как в дешёвых голливудских вестернах: разбитый мужские лица, женский визг и много битой посуды.

Полицейский всё это время молчал и жадно слушал его, ловя каждое сказанное им слово. Когда он замолчал, полицейский, словно бы выйдя из оцепенения, с задумчивым видом спросил:

— А не могли бы вы вспомнить фамилии и имена участников этого инцидента?

— Могу, конечно, — сказал он, после чего назвал фамилии Нади, Кристины, Коляна, Ангелины и двух уродов, с которыми подрался.

Полицейский быстро раскрыл блокнот и вписал в него, как он понял, названные им имена и фамилии. «Пусть роет носом землю, — подумал он, — вдруг, что-нибудь интересное наковыряет». Он неспроста упомянул о драке. Дело в том, что, как только он пришёл в себя, он, сразу же поинтересовался у лечащего врача, посещал ли его кто-нибудь за то время, пока он лежал в больнице? Когда он получил отрицательный ответ, он мгновенно смекнул, что, что-то не так.

Он ведь назвал свои имя и фамилию во время поступления в больницу, врачи в свою очередь должны были, сообщить его данные полиции, а правоохранители обязаны были отыскать его родных и близких, сообщив им о его госпитализации. Так почему же, никто им не заинтересовался за целый месяц: ни жена с детьми, ни мать, ни тёща, ни друзья, ни коллеги по работе, — одним словом — никто? Такое могло быть в одном случае — Вячеслава Савина, как личности просто не существовало! Он чувствовал, что это как-то связанно с теми временными казусами, в которые он попал, но не был в этом уверен. Он мало что понимал, например: почему не погиб во время аварии и как голышом оказался в здании бывшей больницы? Нужна была информация, и он рассчитывал, что предоставит её ему полицейский.

— Говорите, что миром всё закончилось? — с сомнением спросил полицейский. — В суде?

— Нет, что вы? До суда дело не дошло, не тот размах. Одна из сторон забрала заявление, после извинений и оплаты битой посуды, — он не стал упоминать отца, который, по сути, уладил весь конфликт без всяких извинений, посчитав, что это не имеет в данном случае никакого значения. — Я же говорю, что ничего серьёзного и интересного, обычные пьяные разборки, поэтому не понимаю, чем моя скромная персона могла заинтересовать ваше ведомство?

Договорив, он, как ни в чём не бывало, натянул на лицо скромную добродушную улыбку законопослушного гражданина и уставился на полицейского взглядом, в котором читалось полное непонимание происходящего. «Я тебе, дружок, дал задание, — злорадно подумал он, отметив не без удовольствия и гордости, что мельчает контора, если бы напротив сидел его отец, он бы не смог так легко и завуалировано навязать ему свои желания, — а ты теперь выполняй, а как справишься, сразу же доложишь. Ну, а сейчас вернёмся к началу разговора. Чем же это я заинтересовал вашу контору? Рассказывай».

— Да-да, Вячеслав, конечно, мы немного отвлеклись, — спохватился полицейский. — Как я уже сказал, дело не в том, что наш интерес связан с какой-либо противоправной деятельностью с вашей стороны, как вы подумали изначально. Дело в другом. В вашей личности.

— А что с ней не так? — спросил он, ощутив, как чувство предстоящей беды, начинает закрадываться ему под кожу.

— Подобного случая ни в моей практике, ни в практике сторожил министерства внутренних дел нашего города, и области ещё не было, — с неподдельным восхищением сказал полицейский. — Мы за месяц, так и не смогли установить вашу личность. Вы, как будто с луны свалились.

«Именно этого я и боялся, — печально подумал он, — предполагая подобное, поэтому меня за целый месяц, никто ни разу не навестил. Поздравляю вас, Вячеслава Савин, вас просто не существует!»

— Но я же назвал врачам во время госпитализации свои имя и фамилию, — с надеждой сказал он.

— Верно, — согласился полицейский. — Но, во-первых, людей с таким именем и фамилией в городе и области полным-полно, они ведь не редкие. Если бы вы представились, каким-нибудь Гостомыслом Рюриковичем, тогда да, а так ничего особенного. Мы их всех проверили. Все живы, здоровы и к вам никакого отношения не имеют. Во-вторых, мы проверили всех без вести пропавших по стране. Также ничего, вы к ним не относитесь. В-третьих, мы проверили, въехавших и выехавших в город и область. Опять ничего. И вишенка на торте мы проверили всех умерших и не нашли никаких совпадений. Кто же вы, Вячеслав Савин, и как очутились в нашем городе, да ещё и в таком интересном месте? Помогите нам, пожалуйста, разгадать эту загадку.

— Как я могу вам помочь? — спросил он с тяжёлым вздохом, понимая, что его опасения подтвердились. — Я понятия не имею, как оказался голым в том разрушенном здании.

Полицейский вновь натянул на лицо дежурную улыбку и сказал:

— Хотя бы постарайтесь вспомнить ещё какие-нибудь данные, удостоверяющие или подтверждающие вашу личность. Например: отчество, год, дату и место рождения, судимости, если они были. Хоть что-нибудь, чтобы мы могли от чего-то отталкиваться.

Догадываясь, что он вновь попал в один из временных отрезков, скорее всего будущее, он, понимая, что лучше не говорить лишнего, а именно про год, дату и место рождения, подумав, сказал:

— Савин Вячеслав Владимирович. Дату, год и место рождения не помню, но знаю, что мне около сорока лет. Более я вам ничем помочь не могу, потому что ничего не помню.

Полицейский, посмотрев на него с задумчивым видом, произнёс:

— Помнится, когда я учился в академии МВД, в главном учебном корпусе на первом этаже висел огромный стенд с фотографиями сотрудников, участвовавших в боевых действиях, и отмеченных различными государственными наградами. Так вот там была фотография одного подполковника ещё милиции. Не помню, где он воевал и за что получил награды, но хорошо помню его имя, фамилию и лицо.

Полицейский замолчал и пристально посмотрел на него. Понимая, что от него ждут реакции на сказанное, он, прекрасно помня, где воевал отец и за что получил свои ордена мужества, аккуратно спросил:

— И как звали этого героя?

— Савин Владимир Сергеевич. И вы, Савин Вячеслав Владимирович, похожи на него, как две капли воды. Такое же сильное волевое лицо.

— Думаете, я его сын? — осторожно спросил он, чувствуя, как от волнения вспотели ладони.

— Нет, что вы? Это я так к слову, как говорится, делюсь мыслями вслух, — улыбнувшись, сказал полицейский. — Вы по возрасту ему во внуки годитесь. И он, и его сын давно умерли. Если мне не изменяет память, сын погиб в автокатастрофе.

— А при каких обстоятельствах? — с жадным интересом спросил он.

Полицейский вздохнул и взял выразительную паузу, которая затянулась, отчего показалась ему вечностью.

— Разное рассказывают. Сами понимаете, что по прошествии длительного временного отрезка, многие исторические факты обрастают всё новыми и новыми подробностями, большая часть которых не имеет, никакого отношения к произошедшему. Обычные житейские истории, как правило превращаются в мифы и легенды. Официальная версия ДТП — водитель пошёл на обгон, не справился с управлением, вылетел на встречную полосу и врезался во встречный автомобиль. А неформальная… скажем так версия для любовных романов, телесериалов и очень впечатлительных людей — вроде как он ценою своей жизни спас свою семью от ДТП с той машиной, в которую сам же и врезался. Как по мне, так я в это не верю. На мой взгляд, явная попытка обелить виновника ДТП в его же безответственности и халатности.

Потеряв интерес к личному мнению полицейского, которое он высказал в конце рассказа, он, перебив его, спросил:

— А что стало с семьёй? Он её спас?

Полицейский, словно бы проглотив целый лимон, наморщил нос и с неохотой сказал:

— Спас… Хотя даже дураку понятно, что он, потеряв управление транспортным средством, сначала умудрился врезаться в машину, в которой ехали его жена и дети, а затем вылетел на встречку. При всём моём уважении к Владимиру Савину, как к офицеру правоохранительных органов, участвовавшему в боевых действиях, сын у него оказался тем ещё… ну, вы меня поняли. А всякие идиоты, которым заняться нечем, решили романтизировать его безответственное управление транспортным средством, приведшее к ДТП. Что уж говорить, если его жена с детьми ехала в другом авто, а не с ним в одной машине. Видимо супруга подозревала, что может случиться подобное и решила перестраховаться.

«Да много ты знаешь и понимаешь, бестолочь, — злобно подумал он, — привыкшая, думать и судить о поступках других людей, не выходя за рамки нормативно-правовых документов. Отец всегда мне говорил, что если заглянуть глубоко в душу любого преступника, всегда можно отыскать, нет, не оправдание, любое преступление должно быть наказано, но закономерность в его преступном деянии, которое выступает следствием, а не причиной. В большинстве случаев маньяки и террористы — это люди с очень тяжёлым сломанным детством или нелёгкой поломанной судьбой. А простые воры, грабители и хулиганы — выходцы из неблагополучных семей, где родители либо алкоголики, либо наркоманы. Это, конечно же, ни в коем случае не оправдание им. Украл, выпил — в тюрьму! Убил — отдай свою жизнь! Но в каждой ситуации нужно скрупулёзно разбираться, а не поверхностно судить. «А судьи кто?!» — вопрошал классик, намекая на то, что, мол, посмотрите на себя, ведь ни черта не лучше. Следствие, суды, экспертизы и многое другое ведь не для забавы и от нечего делать придумали. Все юристы знают и понимают, что каждая статья УК пишется кровью. Вот пример, когда искали Андрюшу Чикатило, расстреляли несколько преступников, не причастных к его жутким преступлениям. Безусловно, эти расстрелянные душегубы заслуживали смерти, потому как были ничем не лучше Чикатило, но ведь они не совершали эти преступления. Когда всех под одну гребёнку без суда и следствия — это уже беспредел.

Да я виноват в том, что угробил свою семью в прошлом. Мне нет прощения. Но я же и исправил свою ошибку, между прочим, ценою своей жизни. И не этому бестолковому полицаю судить о моём поступке. Как говорил Христос? Кто без греха в этой жизни, подними и брось камень. Вот поэтому, товарищ полицейский, засуньте своё субъективное мнение себе поглубже в задницу. Его у вас никто не спрашивал».

— Вячеслав, вы меня слышите? — задал вопрос полицейский, наклонившись в его сторону.

— Что? — переспросил он, выпрыгнув из мира ментальных проекций.

— Я спрашиваю вас, — раздражённым голосом спросил полицейский, — вам более нечего мне сказать?

— Нет! — спохватившись, ответил он. — Я вам сказал всё, что помню, более мне сказать нечего. Если я вспомню что-то ещё, я сообщу об этом лечащему врачу, чтобы он передал вам. Мне признаться и самому интересно, как я оказался в таком виде в том разрушенном здании.

Полицейский, поднявшись, сказал:

— Что же, как только мы, что-нибудь узнаем, сразу же постараемся поставить вас в известность. Ну, а пока выздоравливайте, набирайтесь сил и отдыхайте. Всего вам наилучшего. До свидания, Вячеслав Владимирович.

— Спасибо! — сказал он, вымучив добродушную улыбку, хотя уже давно потерял какой-либо интерес к полицейскому и погрузился в свои думы. — До свидания!

Когда полицейский ушёл, он произнёс шёпотом вслух:

— Из разговора я понял, что меня пнуло в будущее. В прошлом я погиб в автокатастрофе, но спас свою семью от гибели. Да и глупо бы было сомневаться в этом. Я помню, как такси занесло к обочине, где оно остановилось в безопасном месте, а моя машина врезалась во встречную. Но смущает совсем другое. Я прекрасно знал, что мне нужно было делать в прошлом — спасать семью, исправляя свою ошибку… Но зачем я в будущем?

Глава 4.

В следующий раз сотрудник правоохранительных органов появился почти через неделю. Он к этому времени уже окреп и семимильными шагами шёл на поправку. Так и не поняв, как и зачем он попал в будущее, он ввиду явного отсутствия какой-либо информации, смирился и стал ждать, полагаясь на случай, который помог бы расставить все точки над и.

В этот раз полицейский был другой. С ещё более холёным, идеально гладко, практически до блеска выбритым лицом, на котором играла противная слащавая ухмылка. Ему было глубоко плевать на внешний вид правоохранителя, но от этой ухмылки его всего коробило, а в душу закрадывалось неприятное чувство, приближающейся беды. Ещё он для себя отметил, что в отличие от первого полицейского, лицо которого было дежурной маской, надеваемой во время работы, у этого во взгляде угадывался недюжинный интеллект и острый ум. Это был взгляд настоящего охотника, смотрящего на жертву, которой в данном случае был он. По этому взгляду он моментально понял, что ничего хорошего ждать от беседы не стоит.

— Здравствуйте, Вячеслав Владимирович, — сказал полицейский, присев на стул рядом с ним, и не дожидаясь ответа на приветствие, продолжил. — Не спрашиваю вас, как вы себя чувствуете, потому что уже пообщался с вашим лечащим врачом, который мне сказал, что вы идёте на поправку. Поэтому, не отвлекаясь, давайте без ненужных прелюдий, сразу же перейдём к делу.

— Как скажете, — соглашаясь, сказал он, чувствуя себя не в своей тарелке от того, как полицейский начал разговор, буквально с места в карьер.

Демонстративно достав папку из кожаного портфеля, полицейский аккуратно раскрыл её и перелистал несколько страниц, внимательно всматриваясь и вчитываясь в них. Смотря на действия полицейского, он усмехнулся внутри себя, понимая, что если в этой папке и находится какая-то полезная или серьёзная информация о нём, правоохранитель наверняка знает её наизусть, а делает это специально для психического воздействия на оппонента. Смотри, мол, мы давно за тобой следим и знаем о тебе всё, контролируя каждый твой шаг. Да и организация у нас серьёзная, не в игры играем, а масштабными делами ворочаем, недаром едя свой хлеб. Приём хоть и был дешёвым и по-голливудски показным, тем не менее, действия полицейского, в совокупности с затянувшейся паузой, произвели на него должный эффект. Он, занервничав, поёрзал на больничной койке, чувствуя, как холод начинает забираться ему под кожу.

— Скажите, Вячеслав Владимирович, — не отрывая от папки внимательного взгляда, спросил полицейский, — люди, имена и фамилии которых вы назвали моему коллеге, вам известны?

Он догадывался, что полицейский заранее выстроил план беседы с ним и задаёт ему вопросы неспроста, надеясь получить на них, соответствующие ответы, которые впоследствии будет использовать в своих интересах. Он не знал, каковы эти интересы, даже не догадывался, но понимал, что от его ответов может зависеть его будущее, поэтому решил на подобные вопросы отвечать неоднозначно и расплывчато, пока не поймёт, что от него хотят и что ему делать, в сложившейся ситуации.

— Ну, в какой-то степени.

— В какой? — тут же спросил полицейский, как будто бы готовил заранее этот вопрос, зная, что он ответит именно так. При этом правоохранитель оторвался от папки, которую он перестал листать и посмотрел на него пристальным внимательным взглядом.

Замявшись, он ответил:

— Ну, Свириденко Николай служит в погранвойсках, где-то на востоке. Савина Надежда, насколько мне известно, работает учителем в школе. Королёва Кристина трудится в столице, кажется, в сфере образования. А про Всяких Ангелину я ничего сказать не могу.

— Почему не можете? — мгновенно спросил полицейский.

Вновь немного помявшись, он сказал:

— Я её очень давно не видел.

Полицейский, не сказав ни слова более, вновь опустил глаза в папку и принялся далее листать страницы, сосредоточенно во что-то вчитываясь на них. «Я понимаю, что называя этих людей, — подумал он, — я компрометирую в первую очередь себя. Ведь я в будущем, где меня не должно быть. Тем самым я подставляю этих людей, которые мне небезразличны и дороги, конечно же, кроме Ангелины. Но, что я могу сделать? Мне нужна хоть какая-нибудь информация о них, чтобы понять, как действовать далее».

Устав, ждать, когда полицейский оторвётся от своей бесценной папочки, в которой, судя по тому, как он её бережно держал в руках и перелистывал страницы, стараясь, не дышать на них, были изложены все тайны о его оппоненте и его родных и близких, он с нетерпением спросил:

— Скажите, с этими людьми что-то не так? Я уже говорил вашему коллеге в прошлый раз, что знаю этих людей. Если бы я их не знал, как бы я тогда назвал их имена?

Полицейский наконец-то, оторвавшись от папки, аккуратно закрыл её и бережно положил на тумбу рядом с больничной койкой. Улыбнувшись, он спокойный голосом сказал:

— В этом, Вячеслав Владимирович, и заключается вся соль дела. Представьте себе, я тоже очень хорошо знаю этих людей, как и мой предыдущий коллега. Скажу вам более того, большая половина граждан нашей страны знает этих людей. А Ангелину Всяких, так вообще вся страна знает и не только наша. Дело совершенно в другом, Вячеслав Владимирович.

Полицейский замолчал, внимательно всматриваясь в его лицо, на котором сейчас было полное замешательство.

— Я вас не понимаю? — сказал он, чувствуя раздражение от того, что: полицейский во время беседы тянет кота за все подробности, находящиеся у пушистого ниже пояса, и после сказанного, сверлит его взглядом, пытаясь по его реакции на услышанное, угадать ход мысли.

«Какой же дебил вас научил этому? — раздражённо подумал он. — Почему нельзя вести беседу нормально, без этих психологических приёмов вербального и невербального общения, как в голливудских фильмах про шпионов?»

Полицейский, добродушно улыбнувшись, выдержал выразительную паузу, наслаждаясь его замешательством и непониманием, после чего проигнорировав его вопрос, спросил:

— Вы лично, Вячеслав Владимирович, знакомы с этими людьми?

— Я же говорю вам, — ответил он, чувствуя, как раздражение нарастает в нём всё сильнее от того, что полицейский во время беседы ходит вокруг да около, не говоря ничего конкретного, — что подробно рассказал вашему коллеге про случай в ресторане…

Полицейский, перестав, улыбаться, резко перебил его и жёстко повторил вопрос:

— Вы лично знакомы с этими людьми?

— Да.

— То есть вы утверждаете, что лично знакомы: с генералом погранвойск Свириденко Николаем Павловичем, министром образования Королёвой Кристиной Михайловной, её замом Савиной Надеждой Наильевной и фотомоделью Всяких Ангелиной Георгиевной? Я вас, Вячеслав Владимирович, правильно понимаю?

Он опешил, услышав, какие высокие государственные должности занимают родные и близкие ему люди.

— И эти высокопоставленные государственные деятели, — продолжал полицейский своими вопросами вбивать в него гвозди всё сильнее и глубже, — конечно же, подтвердят, что лично знакомы с человеком, который голым, непонятно как оказался в здании бывшей городской больницы. Верно, я вас понимаю, Вячеслав Владимирович? Что же вы молчите?

— Не знаю? — еле выдавил он из себя, находясь в сильной растерянности. — Наверное. Думаете, что я вам вру?

Полицейский, откинувшись на спинку стула, забросил ногу на ногу и, вновь перейдя на благодушный тон, сказал с улыбкой:

— Допустим. Всякое ведь может быть. За много лет работы в полиции я, если честно, перестал уже чему-либо удивляться. Но есть один очень интересный момент в вашем повествовании, который ставит под сомнение вашу искренность.

— Какой? — мгновенно спросил он.

— Вы назвались именем, которое принадлежит погибшему мужу Савиной Надежды — это заместитель министра образования нашего государства, если вы не забыли. Почему? — задав вопрос полицейский, не дождавшись ответа, продолжил. — Более того, вы усердно интересовались подробностями аварии, в которой он погиб. Зачем?

«Ну, вот и всё! Тупик! — подумал он, не зная, что ответить полицейскому. — Зря я подумал, что контора измельчала на кадры. Это прошлый сотрудник был восторженным дураком, которому можно было вешать лапшу на уши. С этим подобное не пройдёт. Калач тёртый. По крайней мере, я узнал, чем занялась Надя после моей смерти — она полностью посвятила себя работе и любимому делу, став целым замом министра образования. Надо сказать, что у всех в будущем жизнь сложилась замечательно, если даже Лина с её жутким характером и полным отсутствием серого вещества в черепной коробке, так пристроилась. Хотя в этом, как раз и нет ничего удивительного, там много ума не надо, там другое надо и в другом месте, которое находится явно ниже головы. Надеюсь, что Алёнку и Руську Надя пристроила, и у них всё хорошо. Вопрос — что теперь делать мне?»

— Что же вы молчите, Вячеслав Владимирович? Или вы не Вячеслав Владимирович? — с ухмылкой спросил полицейский.

— Я не знаю, что вам ответить? — сказал он правду, тяжело вздохнув.

— Хорошо, Вячеслав Владимирович, — сказал полицейский, сверля его пристальным взглядом, — для удобства я буду обращаться к вам именно так, пока нам не удастся установить вашу личность. Если вам нечего мне ответить, тогда я постараюсь ответить за вас.

— Как это? — насторожился он.

— Да очень просто, — с улыбкой ответил полицейский. — У вас гражданин Савин очень тяжёлые формы амнезии и шизофрении. Вы не помните, кто вы, и каким образом, очутились нагишом в полуразрушенном здании на окраине города, без каких-либо документов, удостоверяющих вашу личность. Все попытки правоохранительных органов в лице полиции города установить вашу личность не увенчались успехом. То есть вы, Вячеслав Владимирович, никто и звать вас никак. Согласны?

— Допустим, — сдавленным голосом сказал он, чувствуя, как в горле пересохло после слов полицейского, — а что с шизофренией?

— Так же никаких проблем, — всё также беспечно улыбаясь, ответил полицейский. — У вас не просто шизофрения, а её очень тяжёлая форма. Не зная, кто вы и откуда, а, так же, не имея возможности, узнать это, вы взяли довольно-таки известную личность и полностью спроецировали её на себя. Ну, признаться, тут я немного погорячился, сказав, что Вячеслав Савин известная личность. Дело не в нём, а в его семье. Жена — замминистра. Сын пошёл по стопам деда, кстати, бывшего боевого офицера МВД. Сейчас внук начальник чего-то там, где-то в столице. Дочь научный сотрудник какого-то НИИ в северных широтах. Одним словом — колоритное семейство. Да даже Савин, если уж на то пошло, не так прост, как кажется. Дурак дураком и то про него такие легенды в интернете слагают, что слёзы на глаза наворачиваются, когда читаешь. Вроде бы, даже какой-то писака книжку про него нацарапал.

— С амнезией понятно, а это-то, зачем сюда приплетать? — понуро спросил он, подумав про себя, что в прошлом его детский психолог записала в неврастеники, а в будущем полицейский в шизофреники.

Может быть, так оно и есть, иначе, как ещё объяснить ту временную вакханалию, которая происходит с ним. Только, как тяжёлую форму психического отклонения.

— Как это зачем? — удивился полицейский, и по его лицу он понял, что попал под каток правоохранительной системы, которая приготовилась его пережевать вместе с костями, не подавившись. — Для полноты картины, чтобы не возникло никакого сомнения.

— У кого? — спросил он, понимая, каким будет ответ.

— У суда и общественности, Вячеслав Владимирович!

Посмотрев на полицейского недобрым взглядом исподлобья, он прошипел злобным голосом:

— Готовите меня для заклания на жертвенном камне, как козла отпущения?

Полицейский, поморщившись, возразил:

— Ну, зачем же так грубо, Вячеслав Владимирович? Просто мы предлагаем вам сотрудничество на взаимовыгодных для обеих сторон условиях.

— Да? И в чём же моя выгода, стесняясь, спросить? Бесплатная модная одежда, стильная причёска и путёвка на санаторно-оздоровительное лечение в экологически чистый район севера с трёхразовым питанием?

Полицейский, растянув рот в неподдельно-довольной улыбке, с воодушевлением произнёс:

— Прекрасно сказано, нужно запомнить. Приятно иметь дело с умным, понимающим человеком. Вы совершенно правы, Вячеслав Владимирович.

— А если я не соглашусь? — злобно сказал он.

Полицейский, от души рассмеялся:

— А у вас есть выбор?

— Выбор есть всегда!

— Это касаемо человеческой совести, — наморщив нос, сказал полицейский. — Вы, Вячеслав Владимирович, можете в глубине души послать меня в пешее эротическое путешествие, но за вас уже обо всём подумали и решили, вне зависимости от вашего выбора или позиции. Поэтому без вариантов. Я бы на вашем месте думал о другом.

— О чём же?

— В местах не столь отдалённых сотрудникам правоохранительных органов, всегда нужны свои глаза и уши.

Усмехнувшись, он спросил:

— Предлагаете заниматься доносительством?

Полицейский, изобразив глубокое удивление на лице вперемешку с испугом, воскликнул:

— Упаси Боже, Вячеслав Владимирович, что вы такое говорите?! Не доносить, а сотрудничать! Не следует равнять два этих понятия! Поверьте, каждый сиделец в определённой степени сотрудничает с администрацией. К тому же, это хорошо вознаграждается, вплоть до уменьшения срока.

— А доказательства у вас есть?

— Найдём, не переживайте за это. Одних только ваших отпечатков пальцев в этой палате на сотни преступлений хватит. Скажете, что в таком случае можно подставить любого в этой больнице? Безусловно! Но у них есть алиби, а у вас? Нет, конечно, ведь вы даже не помните и не знаете, кто вы.

Подумав, он сказал:

— Я не подпишу ни одного документа.

Полицейский, усмехнувшись, махнул рукой в его сторону и сказал:

— И не надо. Думаете, их кто-то подписывает из подозреваемых или арестованных. Нет, конечно. Вас ознакомят по факту.

— Вы сказали, что у меня тяжёлая форма шизофрении, — не сдаваясь, сказал он. — А если суд назначит медицинскую экспертизу или комиссию, которая признает меня невменяемым, что тогда?

— Так это же ещё лучше! — обрадованно сказал полицейский. — Поедете отбывать срок в специализированное медицинское учреждение. Там вас подлечат, да и общественность с пониманием отнесётся к вашей преступной деятельности, списав её на ваше психическое состояние.

Нахмурившись, он сказал:

— А если я во время следствия попрошу очную ставку с одним из тех людей, которых я назвал? Что тогда?

Полицейский, посмотрев на него, как на полного идиота, сказал:

— Как вы себе это представляете, Вячеслав Владимирович? Например, Возьмём Всяких Ангелину. Фотомодель с серьёзными претензиями на карьеру в шоу-бизнесе: поёт, танцует, снимается в фильмах, клипах и телепередачах. И эта знаменитая медийная личность бросит всё и помчится в суд для дачи показаний, лишь только потому, что этого попросил, какой-то психически больной человек, находящийся под следствием? Да я вас умоляю! Даже пальчиком не пошевелит, а если суд настоит на своём, пришлёт кучу адвокатов и представителей от своего имени, которые уладят все вопросы без её участия.

Ну, или возьмём Савину Надежду. Её муж погиб у неё на глазах несколько десятилетий назад. А тут вдруг неожиданно объявляется и даже не постарел за эти десятки лет. Чудеса! Согласны?

Понимая, что у него действительно нет никаких шансов перед системой, которая перемолола тысячи людей подобных ему, он понуро опустил голову, теряя к разговору всякий интерес. Полицейский, заметив это, ободряюще сказал:

— Да вы не расстраивайтесь, Вячеслав Владимирович, никто не собирается делать из вас душегуба. В нашем ведомстве к концу прошлого года скопилось большое количество мелких преступлений, которые, никогда не будут раскрыты. А начальство постоянно спрашивает за них, спуская три шкуры с сотрудников за показатели раскрываемости. Думаю, что вы меня понимаете?

Подняв на полицейского глаза, он усмехнулся и сказал:

— Ага, знаем, плавали. Не мы, мол, такие плохие и бессовестные, а жизнь тяжёлая. Только вы мне, уважаемый, кое-что не договариваете.

Полицейский, нахмурившись, сказал:

— Про жизнь это вы хорошо сказали, нужно обязательно запомнить, пригодится. А вот про «недоговариваете», хотелось бы поподробнее. Что вы имеете в виду?

Усмехнувшись, он отвёл взгляд в сторону и сказал:

— Это на бытовых алкашей и наркоманов, от которых устали родственники и соседи, вешают мелкие преступления. А на таких людей, как я: без роду и племени, без прошлого и будущего, — можно и нужно повесить сперва серьёзное преступление, чтобы оно своей тяжестью погасило более лёгкие и мелкие.

Полицейский на короткий миг, смутившись, пожевал губами, после чего сказал:

— Вы очень умный человек, Вячеслав Владимирович, и хорошо ориентируетесь в уголовно-процессуальных отношениях. Сидели?

— Вы всё равно мне не поверите, — безразличным тоном сказал он, — да и какая разница, если один действует, а другой лишь только дразниться? Вы разве забыли, кто я? Я же — Вячеслав Савин и мой отец Владимир Савин — подполковник милиции.

— Действительно, как же я это упустил? — улыбнувшись, сказал полицейский. — С вами приятно общаться, Вячеслав Владимирович, верю, что вы вполне нормальный человек. Это видно по вашему уму и чувству юмора, но, к сожалению, как говорится, вы оказались не в том месте, не в то время. Хотя это как посмотреть. Когда вас выпишут из больницы, куда вы пойдёте? У вас ни дома, ни родных, ни близких, ни документов, ни денег, — одним словом — ничего! Что будете делать? Бомжевать и бродяжничать, ковыряясь на помойках? Жизнь на улице очень трудная и короткая. А в тюрьме вам не нужно беспокоиться: о крыше над головой, о пропитании, о медицинском обслуживании и о многом другом, — чего на улице и в помине нет.

— Не боитесь, что я убегу? — спросил он, слушая проповедь полицейского в пол уха.

— Боюсь, Вячеслав Владимирович, — вставая, сказал полицейский грустным голосом, — поэтому поймите меня правильно, вынужден перестраховаться.

Подойдя к двери, он открыл её и кому-то кивнул за ней. В палату вошли два огромных санитара в масках на лицах и молоденькая медсестра. Санитары, подойдя к нему, схватили его за руки и ноги, чтобы он не сопротивлялся, а девушка достала из кармана халата заранее приготовленный шприц. Он даже не пытался сопротивляться, так как это было бессмысленно. После укола он почувствовал, как голова закружилась, а веки стали невыносимо тяжёлыми. Затем голова закружилась, и он провалился в глубокий сон.

Глава 5.

Придя в себя, он приоткрыл веки и долго не мог сконцентрировать взгляд. Перед глазами всё плыло, как после убойной дозы общего наркоза, когда лекарственный препарат начинает постепенно выводиться организмом из крови в выделительную систему. Чувствуя, как от невозможности сконцентрировать зрение на отдельно взятом объекте, голова начала кружиться, он закрыл глаза и стал ждать, когда действие препарата ослабнет ещё сильнее. Но, как только он прикрыл веки и успокоился, дыхание вновь стало размеренным и глубоким, и он почувствовал, как медленно начинает погружаться в сон.

Чтобы вновь не провалиться в забытье, от которого он устал за последний месяц, проведённый им на больничной койке, он заставил себя взбодриться и слегка приоткрыл веки. Перед глазами опять встала пелена, как будто он находился на вершине высокой горы, которую заволокло густым молочным туманом. Кончиками пальцев, потерев глаза, чтобы смахнуть с них поволоку, он с большим трудом поднялся и сел на кровати, чувствуя, как от головокружения к горлу подступила дурнота.

Спустив ноги с кровати, он положил локти на колени и опустил лицо на ладони, стараясь, перетерпеть тошнотворное состояние. Когда дурнота немного отпустила, а головокружение чуть спало, он как следует, растёр лицо и мочки ушей ладонями, чтобы к голове прилила кровь, и та стала соображать хоть немного лучше. Закончив растирание, он поднял голову и приоткрыл глаза, но вновь не смог сконцентрировать взгляд. Тогда полностью прикрыв один глаз, он прищурил второй и кое-как смог сфокусировать зрение, осмотревшись вокруг. Он увидел, что находится в больничной палате, но не той, в которой он лежал и лечился до этого, а более просторной.

Стены и потолок были выкрашены в белый цвет. На потолке, в некоторых местах краска облупилась от влаги и свисала безобразными лохмотьями. Пол был выстлан деревянными досками, выкрашенными в ядовитый ярко-коричневый цвет. Через огромное окно палата заполнялась ярким светом. Повернув лицо в сторону окна, он обратил внимание, что на окнах имеются решётки, которых нет в обычных палатах городских больниц. В палате помимо его койки находилось ещё с десяток, стоящих в несколько рядов. На каждой койке лежали спящие люди, укрывшиеся тёплыми одеялами, чуть ли не с головой.

С трудом встав с кровати, он почувствовал, как кровь резко ударила в голову, и та сильно закружилась. Ощутив, как тело повело в сторону, словно срубленное лесорубами дерево, он схватился за спинку кровати и еле-еле удержался на ногах. Переждав головокружение, он с сильно бьющимся сердцем, которое стучало в грудь, как массивный молот в исполинскую наковальню, шатаясь из стороны в сторону, прошёл по палате к окну. Около окна, он остановился и внимательно рассмотрел решётку, которая располагалась с внутренней стороны перед оконным стеклопакетом.

— Зачем решётка перед окном, а не за ним? — задал он себе вопрос вслух шёпотом, чтобы его никто не услышал. — Очевидно не для того, чтобы случайно выпасть, а для того, чтобы его никто не разбил и не поранил себя или окружающих. А зачем кому-то разбивать окно? Наверняка, либо для побега, либо от помутнения рассудка.

Увидев эти решётки, он сразу же понял, где он находится. В институтские годы у них с Коляном был дружок, который через знакомых в сфере медицины смог откосить от срочной службы в армии. Для этого ему пришлось несколько недель пролежать в психиатрической лечебнице, в которую они с Коляном ходили навещать его, нося ему нормальную человеческую еду, сигареты и алкоголь, чтобы он ненароком не свихнулся. Именно там он и увидел такие решётки, расположенные перед окнами, чтобы полностью заблокировать доступ к ним.

С грустью для себя он отметил, что на время предварительного следствия, которое продлится около трёх месяцев, может быть и меньше и больше, всё зависит от того, как быстро правоохранители сфабрикуют доказательства против него, его поместили в психушку. Молодцы. Грамотно работают. Он под постоянным наблюдением, поэтому точно никуда не сбежит. К тому же, за эти несколько месяцев интенсивного лечения ему не просто нарисуют нужный диагноз в документах, но и приложат максимум усилий, чтобы этот диагноз был не только на бумаге, но и в его мозгах.

Переведя взгляд с решётки на окно, он посмотрел на улицу. За окном он увидел просторный двор психиатрической лечебницы, который по периметру был огорожен высоким забором. На самом верху забора красовались витки колючей проволоки. Обратив внимание на проволоку, он понял, что его поместили не в обычную психушку, а в специализированное медицинское учреждение, где находятся не только простые психи, но и уголовники с явными психическими отклонениями.

— Час от часу не легче, — прошептал он, смотря в окно.

Приняв вертикальное положение и пройдясь от койки до окна, он, встряхнув все внутренности своего тела, почувствовал, как содержимое мочевого пузыря попросилось наружу. Более того, когда в кровь попадает большое количество лекарственных препаратов, организм, взяв из их химического состава всё необходимое, подключает максимум ресурсов для выделения ненужных остатков. А одним из главных ресурсов, конечно же, является — жидкость, которую организм гонит в выделительную систему вместе с ненужным химическим шлаком.

Оглянувшись, он увидел с противоположной от окна стороны проём, который служил выходом и входом в палату. Выйдя из палаты в коридор, он посмотрел по сторонам. Увидев справа от палаты в конце коридора пост, он побрёл к нему. Когда он подходил к посту, охранник, заметив его, вышел к нему на встречу.

— Что ты хотел? — спросил охранник, показывая всем своим видом, кто здесь главный.

— Мне нужно в туалет по малой нужде, — ответил он, чувствуя, как язык ещё заплетается от лошадиной дозы снотворного, которое ему ввели в больнице.

— Прямо по коридору до самого конца, а затем налево, последняя дверь справа.

— Спасибо.

Поблагодарив охранника, он хотел уже развернуться, чтобы уйти, но тот резко окликнул его, а затем грубо сказал:

— Эй, придурок, предупреждаю, если ты нассышь на пол мимо очка, я тебя лично заставлю языком всё вылезать до блеска. Понял?

— Понял, — вздохнув, ответил он и побрёл в сторону туалета.

Испражнив содержимое мочевого пузыря, которого хватило бы, наверное, на орошение бескрайних пустынь Центральной Африки, он почувствовал, как голова немного проясняется, но при этом сухость во рту становится совершенно невыносимой. Выйдя из туалетной кабинки, он подошёл к умывальнику и включил воду. Несколько раз, ополоснув лицо холодной водой, он набрал полные ладони и жадно напился из них.

К горлу моментально подступила тошнота, образовав в нём ком. Попытавшись, сглотнуть, он ощутил, как рот наполняется слюной, а диафрагму сжимает сильным спазмом. Раскрыв рот с характерным, рыкающим звуком, он схватился за края раковины и нагнулся, готовясь к тому, что содержимое его желудка сейчас вывернет наизнанку. Но вместо рвоты изо рта полезла тягучая слюна, растянувшись от губ до самого дна раковины. Откашлявшись, он хотел вытереть слюни, повисшие на подбородке, но громко икнув, вновь почувствовал сильный спазм, который согнул его тело пополам. Схватившись за раковину, он раскрыл рот и ткнулся лицом в мойку с характерными рвотными звуками.

Спазмы повторились ещё несколько раз, и каждый раз изо рта лезла вязкая тягучая слюна. Тошнота не отпускала. Он чувствовал, что если его, наконец, не вырвет, он либо потеряет сознание от сильной режущей боли в груди в районе солнечного сплетения, либо сдохнет прямо в сортире. Набрав полный рот воды, он кое-как через силу протолкнул её по пищеводу в желудок, а затем, затолкав в рот пятерню, чуть ли не целиком, коснулся кончиками пальцев малого язычка. Из глаз брызнули слёзы. Диафрагму сдавило в сильнейшем спазме. Грудь свело от резкой боли. Он почувствовал, как мощный поток из глубин его желудка рванул вверх по пищеводу, словно гейзер из подземного колодца.

Его вывернуло наизнанку с такой силой, что он, изогнувшись в три погибели, повис на металлической раковине, вцепившись руками в её края. Откашляв и отхаркав остатки рвотных масс из ротовой полости, он, отвалившись от раковины, на трясущихся ногах, подошёл к стене и сполз по ней на пол.

— Фу-у-у-х, — с облегчением выдохнул он, размазывая липкую противную слюну по лицу, которое, вмиг осунувшись, стало похоже на маску мертвеца.

Тело начало бить слабой, но в тоже время неприятной дрожью. Сердце безудержно колотилось в груди, стараясь проломить грудь и вырваться наружу. В висках непрерывно стучало. В грудь отдавало ноющей болью. Перед глазами вновь всё поплыло. Чувствуя, что он вот-вот может потерять сознание, он лёг на пол, свернулся в позу эмбриона, подогнув коленки, чуть ли не до подбородка, закрыл глаза и моментально провалился в сон.

— Эй, придурок, — услышал он знакомый ему голос сквозь сон, — ты живой?

Он хотел ответить, что живой, но вместо слов из гортани вырвался стон:

— А-а-ах…

— Какого хрена ты тут разлёгся, придурок? Забыл, где твоя шконка? В палату пришёл врач с утренним обходом, а тебя нет. Вставай и бегом на осмотр. Ходи, ищи вас идиотов по всему отделению. Была бы моя воля, я бы вас трутней, живущих на наши налоги, всех сгноил на каторжных работах.

Открыв глаза, он увидел злое лицо охранника, нависшее над ним. С трудом поднявшись, он сел, облокотившись на стену.

— Ты тупой или да? Я тебе русским языком говорю, что тебя врач ищет, чтобы провести утренний осмотр. Встал! — заорал охранник и пнул его ногой. — Встал и бегом в палату, пока я прямо здесь тебя не урыл!

Упираясь руками в стену, он тяжело поднялся, чувствуя, как трясутся ноги и, шатаясь, побрёл в палату. Выйдя в общий коридор, он услышал истеричный крик, отскакивающий эхом от больничных стен. Дойдя до палаты, он вошёл в проём и увидел санитаров, которые скручивали молодого парня, стараясь, надеть на него смирительную рубашку. Парень истошно орал во всё горло и изо всех сил сопротивлялся.

— Суки! Твари! Отпустите меня! Вы не имеете права! Я буду жаловаться! Всё равно вы не заставите меня глотать эту отраву! Жрите сами свои таблетки! Уроды! Как только я выберусь отсюда, я вам всё припомню, вы горько пожалеете обо всём! Ублюдки!

Один из пациентов — зрелый мужчина, койка которого располагалась рядом с его, услышав крик молодого парня, закрыл уши ладонями и стал орать во всё горло. Ещё один мужчина, показывая на него пальцем, стал заливаться весёлым смехом, ухахатываясь до слёз. Остальные пациенты, либо смотрели на всю эту вакханалию равнодушным бараньим взглядом, либо не проявляли к происходящему никакого интереса.

Санитары, наконец-то, надев на парня смирительную рубашку, уложили его на койку и пристегнули ремнями, затолкав в рот резиновую грушу, чтобы тот не орал. Молоденькая медсестра, быстро подойдя к койке, сделала укол парню, и тот успокоился, перестав извиваться. Какое-то время он ещё злобно рычал, но затем замолчал и равномерно засопел. Один из санитаров подошёл к мужчине, который орал и, сунув ему огромный кулак под нос, злобно прорычал:

— Заткнись!

Мужчина замолчал, но руки не убрал, продолжая, зажимать ладонями уши. Санитар, взяв, что-то у медсестры с металлического столика, который та возила за собой по палате, злобно сказал:

— Рот открыл!

Когда мужчина открыл рот, санитар затолкал ему в зев, как он понял лекарство, после чего ударил пальцами ему по подбородку.

— Фу-у-у! Вонища, как из помойки! Чавкало закрой! — сказал санитар голосом похожим на раскат грома в ненастную погоду и направился к весельчаку, который продолжал хохотать, показывая на всех пальцем.

— Весело?! Заткнулся и открыл рот!

Хохотун, мгновенно успокоившись, замолчал и открыл рот. Санитар проделал тот же алгоритм действий, что и до этого, после чего прогрохотал:

— Свалил, урод, чтобы я тебя не видел и не слышал!

Врач — старый высохший дед, с которого уже должен был сыпаться песок, осматривал других пациентов, не торопясь, что-то записывая в документах. Когда врач всех осмотрел, а санитары с медсестрой накормили всех лекарственными препаратами, очередь дошла до него. Один из санитаров, посмотрев на него тяжёлым взглядом, сказал зычным голосом:

— А ты, что встал, как обосранный или тебе особое приглашение нужно?

Подойдя к своей койке, он остановился и стал ждать, когда его осмотрят. Врач, закончив, что-то писать, поднял на него свои, выцветшие от старости глаза, спрятанные под толстыми линзами роговых очков, и спросил, старческим клокочущим голосом, как у ворона:

— Вячеслав Славин?

— Да, — ответил он, чувствуя, что его ещё немного трясёт после похода в туалет.

— Как себя чувствуете?

— Плохо.

— Будьте добры, подробнее.

— Головная боль, головокружение, тошнота, слабость…

— Ясно, — перебил его врач, принявшись, что-то писать в документах, — типичный набор симптомов. Варенька, голубушка, этому стандартный комплекс процедур и подбор препаратов.

— Хорошо, Арнольд Исаакович, — сказала молоденькая медсестра, принявшись, перебирать упаковки и бутылочки на столике.

Выбрав нужные препараты, медсестра протянула ему таблетки и стакан с водой. Взяв таблетки, он посмотрел на них, и сразу же решил, что глотать их не будет, а просто сделает вид, как будто бы он их проглотил, как в фильмах про психбольницы. Положив в рот таблетки, он демонстративно сымитировал глотательные движения, засунув языком препараты между щекой и десной. После этого он раскрыл рот, показывая, что проглотил таблетки.

В этот момент один из санитаров грубо схватил его сзади за руки и заломил их за спину. Второй санитар разжал ему челюсть и влил туда новую порцию воды, а затем, зажав ему нос и рот одной рукой, второй сильно надавил на щёки, как раз в том месте, где были таблетки. Чувствуя, что ему не хватает кислорода, он непроизвольно сделал глотательные движения, после чего санитар разжал руки, освободив нос и рот. Нажав сильно ему на челюсть, санитар раскрыл ему рот и тщательно высветил его ротовую полость фонариком.

— Готов, — сказал он своему напарнику, и тот отпустил ему руки.

— Ай-ай-ай, — сказал врач, с укором посмотрев на него. — Вячеслав Владимирович, вы вроде бы взрослый мужчина, поэтому должны понимать, куда и зачем вы попали. Во-первых, эти препараты необходимы для вашего лечения, а во-вторых, если вы не хотите принимать лекарства перорально, мы можем вводить их вам ректально. Согласны?

— Нет-нет, я всё понял, извините, больше такого не повторится, — обречённо ответил он, осознав, что он не в голливудском блокбастере, а в грубой и жёсткой реальности, называемой — жизнь, — где каждый его шаг знают наперёд, поэтому у него никаких шансов.

— Вот и хорошо, — добродушно сказал врач, — поэтому прекращайте валять дурака. Обмануть нас вам всё равно не удастся, у нас, знаете ли, богатый опыт. Мой вам совет — сосредоточьтесь на лечении и постарайтесь, как можно быстрее адаптироваться к местному распорядку дня, чтобы и мы не отвлекались лишний раз на вас, ведь вы здесь не один, и вам было проще и комфортнее в нашем дружном коллективе. Готовьтесь к завтраку, Вячеслав Владимирович.

Лекарство ударило в голову ещё до завтрака, полностью введя его в состояние изменённого сознания, а если быть более точным, в состояние наркотического опьянения. Мозг моментально превратился, в застывающий студень, полностью отказавшись соображать и фиксировать происходящее. Ноги стали ватными. Движения сделались вялыми и заторможенными. Появилось устойчивое чувство безразличия ко всему и ко всем. Перед глазами всё поплыло, как в розовом тумане, навевая ему навязчивые образы, мысли и идеи.

Завтрак принесли в палату. Он уловил, как воздух в помещении наполнился ароматами еды. Запах был знакомым, но он не мог вспомнить продукт. Единственная ассоциация, мелькнувшая в его голове, характеризующая этот запах, — это типичный аромат столовки. Неважно какой: школьной, институтской, армейской, заводской или больничной, — всё одно. Он с полным равнодушием наблюдал за тем, как один из санитаров раскладывал еду по тарелкам, а второй раздавал эти тарелки пациентам.

Когда санитар сунул ему тарелку с едой, он посмотрел на неё без особого интереса. Есть не хотелось, но он, тем не менее, взял в руки ложку, зачерпнул ей содержимое и поднёс к глазам, внимательно рассматривая. Так как перед глазами всё расплывалось, он так и не понял, что перед ним. Засунув ложку в рот, он ощутил вкусовыми рецепторами, на которые никогда не жаловался, совершенно безвкусную, тягучую массу, не вызывающую у него в голове никаких ассоциаций, кроме ощущений, как будто бы ему набили полный рот соплей. Чувствуя, что он не сможет проглотить это гастрономическое чудо, иначе его вывернет наизнанку, он вывалил содержимое ротовой полости обратно в тарелку. Готовясь, поставить тарелку на тумбочку рядом с койкой, он почувствовал, как его, кто-то грубо схватил за руку.

— Ещё раз так сделаешь, урод, и я тебе эту кашу через клизму в задницу запихаю. Понял?

С черепашьей скоростью повернув голову, он увидел лицо одного из санитаров, который до этого разносил еду пациентам. Он хотел ему сказать, что он не голоден и его очень сильно мутит, поэтому не хочется есть, но санитар, вырвав у него из рук тарелку, схватил его уже привычным ему способом за челюсть и сильно её сжал. Натолкав ему полный рот каши, санитар злобно прорычал:

— Вас кормят бесплатно с ложечки нормальной человеческой едой, а вы рыла свои недовольные воротите. А потом приезжают такие же дибилоиды, как и вы из Здравоохранения и мозги нам парят, что мы вас не кормим, что вы все худенькие и чахленькие.

Он не мог ни прожевать, ни проглотить то, что санитар натолкал ему в рот. Выплюнуть, или на худой конец вытолкать языком кашу, он также не мог, потому что тот зажал ему одной рукой нос, а другой рот. Кое-как протолкнув кашу в пищевод, он с огромным трудом подавил рвотный рефлекс, чувствуя, как из глаз брызнули слёзы.

— Только попробуй мне обрыгаться, урод, — злобно сказал санитар, заталкивая ему в рот новую порцию каши, — я тебя твоей же блевотиной накормлю. Вон другие едят, аж за ушами трещит от удовольствия и аппетита, а ты, ну прямо неженка.

С трудом проглотив новую порцию каши, он ощутил, что тошнота становится невыносимой. Открыв рот, он, растягивая слова, еле выговорил, заплетающимся языком:

— Пожалуйста… хватит… мне плохо… пить…

Санитар, улыбнувшись, сказал своему напарнику, стоящему на раздаче:

— Говорит, что очень вкусно, поэтому просит добавки! Как тут откажешь?!

Он изо всех сил торопился в туалет, стараясь, переставлять, заплетающиеся ноги, как можно быстрее. Рыготина уже подступала к горлу. Из-за действия лекарственных препаратов, от которых его долбило, как от тяжёлых наркотиков, он еле передвигался, опираясь руками о стенку. Уже перед самой дверью туалета, он не в силах сдержать тошноту, почувствовал, как рот против его воли заполняется рвотными массами. Зажав рот руками, он плечом толкнул дверь и влетел в сортир.

В этот раз ему не пришлось пить воду и засовывать руку в рот, потому что он вывернул в туалетное очко всё, что напихал в него санитар. Проблевавшись, он с трудом подошёл к раковине и включил воду. Умывшись, он прополоскал рот и сказал вслух:

— И это только первый день… И он только начался…

Глава 6.

После завтрака санитары занялись исполнением должностных обязанностей, не связанных с пациентами, поэтому на какое-то время его оставили в покое. После того, как он вывалил в канализацию переработанные блюда высокой больничной кухни, тошнота немного отпустила. Тем не менее, лекарственные препараты и не собирались ослаблять своего действия на мозг и нервную систему. Его по-прежнему долбало по голове с такой силой, что перед глазами стояло марево, а движения и мыслительный процесс были заторможены.

Почувствовав, как веки начинают наползать на глазные яблоки, словно жалюзи на окно, он решил прилечь на кровать и немного поспать. Но, как только он прилёг на койку и закрыл глаза, сразу же голова закружилась с такой силой, что он вновь почувствовал, как его начинает мутить. У алкашей такое состояние, после того, как они перепьют, называется — «вертолёты». Он часто видел в своей институтской молодости последствия этих «вертолётов», когда опьяневший, ложась спать, выворачивает на подушку всю закуску вперемешку с желудочным соком и желчью.

Сейчас он испытывал такое же состояние, как и его дружки, поймавшие перепела, над которыми он смеялся в молодости. Открыв глаза, он не смог собрать их в кучу, чтобы сконцентрировать взгляд. Поднявшись с постели, он сел на кровати, опустив ноги на пол, и стал ждать, когда голова перестанет кружиться. Как только головокружение стихло, вновь появилась сонливость, и веки начали закрывать глаза. Сомкнув глаза, он почувствовал, как голова вновь начинает кружиться, но не так сильно, как в лежачем положении. Он не заметил, как начал проваливаться в сон, но, как только тело расслабилось, его повело в сторону, от чего он вздрогнул и проснулся. Понимая, что он не сможет спать лёжа из-за головокружения и тошноты, он подстелил себе под спину подушку и облокотился на неё. В таком сидячем положении он промучился до самого обеда: засыпая, вздрагивая, просыпаясь, — и так по кругу.

В очередной раз вздрогнув, он проснулся и ощутил в воздухе запах, от которого он почувствовал, как страх, окутав его тело с головы до ног, начал проникать под кожу, сковывая внутренности ледяным ужасом. В воздухе, как и утром, угадывался стойкий аромат столовки, но более насыщенный. Ещё не успев, открыть глаза, он задним умом сообразил, что подошло обеденное время и в палату принесли еду. Он, словно подопытные собаки академика Павлова, исходящие слюной во время сирены, возвещавшей им о кормёжке, рефлексируя на запах, открыл глаза и со страхом осмотрелся.

— Уроды, пора жрать! — заорал один из санитаров.

Учитывая печальный утренний опыт, в этот раз он давился сам, без помощи санитара. На первое был отвратительный суп, в котором не было даже намёка на наваристость и специи. Пресный кипяток с небольшой кучкой варёных безвкусных овощей и мясных хрящей и жил, которые невозможно было разжевать, поэтому приходилось их проглатывать целиком. Если жидкое он кое-как смог в себя затолкать, отделавшись, как говориться всего лишь лёгким испугом, со вторым пришлось совсем туго. Картофельное пюре, в котором от корнеплода было только название, а по факту сухой крахмальный концентрат, разведённый либо пресным суповым бульоном, либо обычным кипятком. Пюре было полито подливой, которая и по цвету и по запаху напоминала содержимое прямой кишки.

Тут уже не обошлось без помощи санитара, который в несколько этапов запихал этот гастрономический шедевр в него, приговаривая после каждой ложки с довольной улыбкой:

— За маму! За папу!

В этот раз он не успел добежать до сортира, заблевав весь коридор от самой палаты до входа в туалет. Санитары сначала долго на него орали, подсовывая ему под нос свои огромные кулачища, а затем принесли швабру, тряпку, ведро и заставили вымыть полы во всём отделении. Борясь с ужасным самочувствием, он справился с уборкой ближе к вечеру.

Когда его оставили в покое, он вошёл в палату и устало опустился на стул. Ему нужно было подумать о том, как и зачем он попал в будущее, ведь он догадывался, что всё это не просто так. Но из-за препаратов, которыми его напичкали во время утреннего осмотра, он не мог сконцентрироваться на отдельно взятой мысли. Транквилизаторы подавляли умственную деятельность, превратив мозг, в застывший студень, поэтому в голове была полная каша. Помимо этого транквилизаторы, действуя на нервную систему, совершенно подавляли его волю, поэтому он не мог заставить себя, что-либо сделать, кроме тупых примитивных действий, основанных на однообразных алгоритмах.

Так и не сумев, сосредоточить мысли, он услышал, как его, кто-то позвал. Медленно повернув голову, он посмотрел безразличным взглядом в ту сторону, откуда доносился настойчивый шёпот. Взгляд упал на молодого парня, который устроил истерику рано утром, отказавшись принимать лекарства. Парень смотрел на него пристальным взглядом, в глубинах которого читалось безумие. Видимо действие препарата, который ему вкололи утром, ослабло, и он понемногу пришёл в себя. У него изо рта вынули грушу, чтобы его накормить, но развязывать не стали.

— Эй, братишка, да-да, ты, — сказал парень полушёпотом, когда он обратил на него внимание. — Слышишь меня, братишка?

— Угу, — буркнул он без особого интереса.

— Знаешь, почему эти твари заставляют меня принимать эти таблетки? — спросил парень. — Я тебе расскажу, но только обещай мне, что это останется между нами. Обещаешь?

— Ага, — промычал он.

Парень, воровато оглянувшись, убедился, что его, никто не слышит, после чего произнёс заговорщическим тоном:

— Я сотрудник особо засекреченного тринадцатого отдела КГБ СССР, занимающегося проблемами контактов с внеземным разумом, а также несанкционированного проникновения внеземных форм жизни на территорию нашей планеты, как с других планет, так и галактик.

«Ну, я так и понял!» — подумал он, теряя к собеседнику всякий интерес, которого и до этого было с гулькин нос.

— Вижу, братишка, по твоему скептическому взгляду, что ты мне не веришь, — с улыбкой сказал парень, — но я тебя, прошу, не делай поспешных выводов. Сначала послушай, что я тебе расскажу. Поверь мне, то, что ты услышишь, не оставит тебя равнодушным. Будь готов к тому, что твои взгляды на фундаментальные и привычные для тебя и многих вещи, которые ранее не вызывали сомнений, кардинально изменятся. Ты готов это услышать?

Не желая, отвечать вслух, он безразлично кивнул головой. Парень, поняв его кивок, как знак согласия, облизнул губы, нервно покрутил головой в разные стороны, после чего сказал:

— Кстати, ты извини меня, но в целях конспирации, а также своей и твоей безопасности, я не могу тебе назвать своего имени. Для удобства обращайся ко мне Агент. Понял?

— Да, — ответил он.

Парень, вновь обернувшись, ревниво посмотрел на других пациентов, пытаясь, уличить их в подсушивании. Убедившись, что на них никто не обращает внимания, он повернулся в его сторону и начал рассказ:

— Всё началось в конце восьмидесятых годов прошлого века, братишка. Наш отдел при помощи мощного высокочастотного радиоволнового телескопа, аналогу которого не было во всём мире, засёк один очень подозрительный объект в космосе. В чём хочешь спросить была его подозрительность? А в том, что этот объект с большой скоростью приближался к Земле. Сначала наши специалисты забили тревогу, решив, что это астероид, но затем, тщательно изучив его, они пришли к выводу, что размеры этого объекта слишком малы, чтобы причинить нашей планете какой-либо вред. По всем показателям он, как и большинство мизерных небесных тел должен был сгореть в атмосфере Земли. Но…

Парень резко оборвал свой рассказ, взяв паузу, чтобы он мог переварить сказанное им. А он, смотря на парня, подумал: «Либо он уже в миллионный раз рассказывает эту историю, либо его организм привык к препаратам. Шпарит, как под копирку, в то время как я двух слов связать не могу, мыча, как телок».

— Что но? — спросил он.

Парень, лукаво улыбнувшись, продолжил:

— Но этого не произошло. Объект не сгорел в земной атмосфере. Более того, после её прохождения, уже обычные военные радары засекли этот объект, установив место его приземления. И знаешь, что самое интересное? То, что это приземление совершенно не было похоже на падение какого-нибудь небесного тела, например, метеорита. Скорее это походило на приземление летательного аппарата. Понимаешь, о чём я?

— Нет, — усмехнувшись, ответил он.

Парень, улыбнувшись, подмигнул ему и продолжил далее:

— Это был космический корабль, предположительно разведчик, прилетевший на нашу планету из другой галактики. Да-да, прямо как в фантастических фильмах. Представляешь? При помощи высоких технологий, о которых, тогда ещё даже не догадывались, но которыми уже на тот момент пользовался наш отдел, удалось установить точное место приземления этого корабля-разведчика, его размеры и многое другое. Место, где он приземлился, находилось в очень труднодоступных северных районах с жуткими климатическими условиями. Высшим руководством страны было принято решение, снарядить экспедицию для выяснения подробных обстоятельств появления этого космического корабля на нашей планете. В состав экспедиции вошёл цвет тринадцатого отдела КГБ СССР: учёные, боевые спецподразделения, подразделения технического обслуживания, ну и так далее. К тому же, в известность был поставлен генералитет Министерства обороны, которое также подготовило специальные подразделения. Словом размах я тебе скажу, был впечатляющим…

Парень вновь замолчал, нервно подобрав слюни, которые у него лезли изо рта во время рассказа. Подобрав слюну, он продолжил:

— Пройдя специальное обучение по ускоренной программе, а также бесчисленное количество инструктажей, экспедиционный корпус приготовился к походу. Но…

Смотря, на связанного ремнями парня, он прекрасно осознавал, что то, что он ему рассказывал — это, конечно же, бред сумасшедшего. Но делал он это настолько увлечённо и заразительно, что ему стало интересно, чем закончится эта история. Вместе с тем, он подумал, что сам не в лучшем положении. Ведь если он постарается рассказать здесь кому-нибудь про свои путешествия во времени, его сразу же запишут в душевно больные с тяжёлой формой шизофрении.

— Но? — спросил он заинтересованно.

Он видел, как лицо парня изменилось после его вопроса. В глазах помимо безумия и азарта, появились искорки лютой ненависти и злобы.

— К сожалению, Союз развалили, и экспедиция, так и не была отправлена. Вся структура государственной безопасности рассыпалась, как карточный домик. Высшее руководство комитета, так же как и высшее руководство страны, совершенно, потеряв интерес к тому, чем занимался наш отдел, да и ко многим другим важным и насущным проблемам и вещам, занялось шкурными делами, набивая свои карманы. Тем не менее, костяк нашей организации, который состоял из настоящих патриотов страны, которой они давали присягу, смог выжить и сохранить дееспособность, с большим трудом влившись во вновь образованную структуру органов госбезопасности.

Парень, задумавшись, замолчал, видимо переживая в душе то, о чём говорил, а именно развал государства, о котором он мог лишь слышать или читать на сайтах в интернете.

— Ну и? — нарушил он, затянувшееся молчание.

— Что и? — выйдя из оцепенения, переспросил парнишка.

— Состоялась в итоге экспедиция? — еле выговорил он, растягивая гласные в словах.

Парень, посмотрев на него печальным взглядом, сказал:

— Самая главная проблема заключалась в том, что было потерянно время. Большое количество времени. Плохое финансирование, нехватка грамотных и опытных кадров и многие другие проблемы, конечно же, тоже внесли свою лепту. Но, пойми, главное — это время. И руководство страны его полностью профукало. В принципе, также как и наш отдел. Ещё, когда только установили тот факт, что этот небесный объект является космическим кораблём. Нужно было сразу действовать. Прорабатывать все возможные варианты развития событий и готовиться к худшему из них. Но, к сожалению, время было упущено. Эти гады, воспользовавшись моментом, в короткие сроки пробрались в самую верхушку власти, взяв в свои руки основные административные ресурсы и рычаги.

— Кто они? — устало спросил он, догадываясь, что ему ответит парень.

Парень, посмотрев на него, как на полного идиота, пояснил:

— Как кто? Инопланетяне, пришельцы, марсиане, зелёные человечки, рептилоиды с планеты Небиру, — короче говоря, пассажиры того самого космического корабля, который приземлился на нашей планете. Из-за халатности и безответственности нашего правительства, хотя я с самого начала предполагал, что развал Союза — это их рук дело, — они теперь среди нас. И главная их задача — это порабощение и уничтожение человеческой расы.

Глубоко вздохнув, он помассировал кончиками пальцев виски, чувствуя, как голова начинает закипать от того бреда, который потоком лился ему в уши.

— Я понимаю, — тем временем продолжал парень, — что в это трудно поверить, потому что пришельцы маскируются, мимикрируя под обычных людей. Но, тем не менее, это правда, они среди нас.

— Стоп, погоди, — сказал он, чувствуя, как благодаря беседе он потихоньку начинает думать, а значит приходить в себя. — Как ты можешь быть гэбэшником, если тебе от силы двадцать лет, а этой структуры, также как и страны, в которой она функционировала, нет уже около ста лет. И откуда ты знаешь, что они среди нас, если сам утверждаешь, что они маскируются?

Парень, улыбнувшись, ответил:

— Это правильный вопрос. Я ждал, что ты мне его задашь. Дело в том, что всё, что мы видим, а точнее всё, что вы видите, и ты в том числе — это иллюзия. Да-да, именно иллюзия. Пришельцев очень мало, но они умны и обладают технологиями, о которых мы можем только мечтать. Каждому человеку при появлении на свет в родильных домах вживляют в мозг специальный чип, который на протяжении всей его жизни формирует его представление об окружающем его мире, создавая иллюзию. Таким образом, пришельцы контролируют всё и всех.

— И у тебя есть этот чип? — с сомнением спросил он.

— Нет! — категорично заявил парень. — Иначе бы эти сволочи не давали мне препараты, предназначенные для подавления воли. Понимаешь, наш отдел разработал специальную технику и способ удаления этих чипов. Если ты поможешь мне сбежать из этого места, я помогу тебе вынуть, этот чёртов чип из головы, и ты наконец-то сможешь освободиться от зелёных очков, взглянув на мир совершенно другим взглядом, свободным от чужих навязчивых идей. Согласен? Помоги мне, развяжи ремни, пока эти прихвостни инопланетян не видят.

Он понимал, что парень серьёзно болен, и его нельзя развязывать, иначе он может причинить себе и окружающим вред. Но с другой стороны ему стало его жалко, ведь он весь день пролежал в одной позе, связанный по рукам и ногам, которые вероятно затекли так, что тот их уже не чувствовал. Он обратил внимание, как парнишка мучается, без конца вращая, онемевшими конечностями. Он, конечно же, не собирался его развязывать полностью, но решил немного ослабить ремни, чтобы к конечностям, хоть немного прилила кровь, и было не так тяжело. Встав, он хотел подойти к парню, но в этот момент мужчина, который зажимал руками уши и кричал во время утреннего осмотра, предостерегающе сказал с глазами полными ужаса:

— Нет! Нельзя! В угол! Не надо! В угол!

— Не слушай этого придурка, — сказал парень, шикнув на мужчину, — он один из них. У него тоже есть чип. Развяжи меня скорее, и тогда мы сбежим из этого дурдома. Быстрее, пока кто-нибудь из санитаров не услышал нас и не пришёл сюда. Время, между прочим, уже подходит к ужину, скоро жратву принесут. Быстрее!

Борясь внутри себя со здравым смыслом и совестливостью, он замешкался, не зная, как поступить. Рассудок ему говорил, что если санитары увидят, как он развязывает буйного пациента, ему несдобровать, его точно накажут. А жалость его просила помочь человеку, который мучается.

«Я просто ослаблю ремни, чтобы он не мучился. И всё, — подумал он, посмотрев на синюшные кисти парня. — Я это сделаю быстро, никто меня не увидит, как и не заметит то, что ремни ослабли на пару делений». Он хотел приблизиться к парню, но в этот момент у него за спиной раздался мужской голос:

— Я бы не делал этого на твоём месте, парень.

Обернувшись, он увидел пожилого мужчину, лежавшего на кровати недалеко от выхода из палаты.

— Это касается и того, чтобы освободить этого агента спецслужб, — сказал мужчина, — и того, чтобы в дальнейшем не слушать тот бред, который он несёт. Освободишь его, и тогда всем будет плохо. В особенности тебе.

— Заткнись, — злобно прошипел, связанный буян, в сторону пожилого мужчины, а затем, повернувшись к нему, сказал. — Не слушай этих прихвостней пришельцев, они находятся под воздействием чипа, который подавляет их волю.

— Я не собираюсь его освобождать, — оправдываясь, сказал он. — Просто хотел немного ослабить ремни, чтобы они не так сильно перетягивали ему конечности.

— Не стоит утруждать себя, — спокойным тоном сказал мужчина. — Этот псих заслуживает того, чтобы мучатся. Он тебе рассказал очень интересную и красивую историю, хоть телесериал снимай или книгу пиши. Только всё это: спецслужбы, пришельцы, чипы, — плод его больного воображения. Парнишка в детстве фантастических книжек перечитал и фильмов пересмотрел, вот у него крыша и поехала. Чтобы у тебя в будущем не возникло сомнений по поводу него, я тебе расскажу, за какие заслуги он попал сюда.

Буян, оскалившись, зарычал:

— Нет, не смей! Заткнись инопланетный прихвостень. Не слушай его. Это клевета…

— Да замолчи ты уже, Джеймс Бонд, — махнув рукой в сторону буяна, сказал мужчина, — надоели твои инопланетные истории. А если будешь мешать мне, я позову санитаров и тебе опять воткнут грушу в рот. Понял?

Буян, надувшись, как мышь на крупу, замолчал и демонстративно отвернулся в сторону.

— Ты уже понял, на почве чего у этого секретного агента крыша потекла? — обратился мужчина к нему. — Сперва этот придурок выловил всех кошек и собак в округе, препарируя им головы в поисках инопланетных чипов, а затем, когда четвероногого материала стало мало, он решил перейти на людей. На его благо рядом оказалась пожилая мать, которая и произвела это чудо на свет. Бедная женщина так орала, что соседи, не выдержав криков несчастной, вызвали полицию, которая, выбив двери в квартиру, сняла этого придурка с неё. Полицейские успели во время, мать спасли, но этот дегенерат успел снять ей скальп от затылка до самого лба. Эдика осудили за покушение на убийство, но адвокат добился в суде назначения медицинской комиссии. Комиссия признала Эдика невменяемым, и суд отправил, или точнее будет сказать, изолировал его, назначив ему принудительное лечение в специальном учреждении для душевно больных. Вот такая вот история про то, как Эдуард, чуть не угробил свою мать.

— Заткнись! Она мне не мать! Слышишь! Мерзкий прихвостень инопланетян! — вдруг заорал Эдик с такой силой, что зазвенели стёкла на окнах. — Не мать! Этот чип, который ей вживили в роддоме, убил её ещё в младенчестве, превратив в безвольного киборга, исполняющего волю инопланетян! Я всего лишь хотел спасти её! Слышишь! Спасти! А они не дали мне этого сделать! Не дали! Я их ненавижу за это! Ненавижу! А-а-а-а-а!

Эдик от крика весь покраснел, словно варёный рак. Затем резко замолчал, после чего его глаза закатились, изо рта пошла пена, а тело, приподнимаясь и опускаясь, начало сильно выгибаться и извиваться на кровати. Когда в палату вбежали санитары, Эдик, задыхаясь, хватал раскрытым ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.

— Срочно зови Варю с лекарством, — заорал один из санитаров своему напарнику, — у этого урода припадок!

Второй санитар без лишних слов убежал за медсестрой, а первый, подбежав к Эдику, достал что-то из кармана халата и вставил тому в рот. Как он понял для того, что бы не запал язык, и не произошло асфиксии. Мужчина, стоявший рядом с ним и Эдиком, также как и утром закрыл ладонями уши и принялся кричать на всю палату. Ещё один, показывая на Эдика, начал весело хохотать. Остальные наблюдали за происходящим, кто с полным равнодушием, а кто и с нескрываемым интересом.

Санитар, держа Эдика, заорал так, что у него подломились ноги в коленях:

— Заткнитесь, уроды, иначе я клянусь вам, что поубиваю вас!

В палату вбежала медсестра, за нею следом второй санитар. Санитар бросился помогать коллеге, удерживать, извивающегося Эдика, а медсестра, подбежав, воткнула готовый шприц Эдику в плечо и ввела лекарство. Через несколько секунд Эдик перестал биться в истерике и спокойно равномерно задышал.

«А я идиот за руки его переживал, — подумал он со страхом, смотря на происходящее перед его глазами, — и хотел ремни ослабить! А он этими руками чуть мать на тот свет не отправил, и неизвестно что бы натворил сейчас! Он же припадочный! А главное — судя по тому, с каким спокойствием и даже интересом на всё это смотрят остальные, они уже привыкли к этому, потому что здесь это происходит каждый день! А я ещё и дня здесь не пробыл, а уже котелок закипает! Господи, куда я попал?! Дай мне сил!»

Глава 7.

Примерно через четверть часа после истерики Эдика в палату вошли санитары, вкатив следом за собой тележку для раздачи еды. Палата мгновенно наполнилась ароматами столовых харчей. Когда запах, дойдя до него, с силой ударил ему в нос, он почувствовал, как желудок, жадно квакнув, злобно зарычал, требуя, кинуть в него, что-нибудь съестное. Из-за действия лекарств, его на протяжении всего дня мутило и рвало, поэтому в желудке со вчерашнего дня, если что-то и побывало, то настолько быстро, что тот даже не успел этого понять, так как всё моментально возвращалось назад.

— Пора жрать, уроды! — зычным голосом объявил санитар, открывая кастрюли, стоящие на тележке.

После открытия тар с едой запах стал ещё резче. Он почувствовал, как рот наполняется голодной слюной. На ужин были макароны с жареной рыбой. Макароны были ужасными. Видимо больничные повара даже не догадывались, что макаронные изделия во время варки выделяют большое количество крахмала и после приготовления их нужно в обязательном порядке промывать водой. Здесь же в чане была однородная масса, похожая на комбикорм залитый клейстером.

Рыба также не вызывала симпатии и аппетита: две полудохлые мойвы, скорее всего отбитые рыболовами у чаек, после того, как их выбросило на берег к верху брюхом после естественной смерти. Рыбёшки были выжарены до такой степени, что их можно было грызть, как сухари. Ну и бонус-код, так сказать комплимент от больничного шеф-повара — горсточка зелёного горошка, скромненько расположившаяся на краю убогой жестяной тарелки. Всё это гастрономическое великолепие предлагалось заесть двумя кусочками хлеба, которыми можно было забивать гвозди, и запить «ленинским» чаем, который был настолько крепок, что через лупу на свету в кипятке можно было при сильном желании рассмотреть несколько чаинок.

Когда санитар протянул ему тарелку, он, посмотрев на её содержимое, вспомнил армейский принцип во время срочной службы: лучше не будет, поэтому жри то, что дают, иначе сдохнешь с голоду. Взяв еду, он подошёл к кровати, поставил тарелку со стаканом на тумбе, сел и принялся есть. Голод сделал своё дело, хоть еда и была отвратительной, но он проглотил всё до последнего кусочка. После ужина в палату вошла медсестра, и второй раз за день раздала всем лекарства.

Взяв таблетки, он посмотрел на них с сомнением, после чего бросил украдкой взгляд в сторону санитаров. Оба смотрели на него требовательным и пристальным взглядом, словно волкодавы на бирюка. Глубоко вздохнув, он бросил таблетки в рот и проглотил, запив водой.

— Проверь этого урода, — сказал один из санитаров своему напарнику.

Второй санитар, подойдя к нему, злобно сказал:

— Учти, урод, если ты, как и прошлый раз зажал таблетки между щекой и десной, я тебе их в глотку забью вместе с зубами. Уяснил?

— Да, — ответил он, раскрывая рот и показывая санитару, пустую ротовую полость.

— Молодец, — с улыбкой сказал санитар, постучав ему ладонью по щеке, — и съел всё, не облевавшись, и лекарства выпил.

Когда приём лекарств закончился, один из санитаров громко сказал:

— Так, уроды, говорю вам один раз, повторять не буду, поэтому слушайте меня внимательно. Сейчас у вас вечерний туалет: чистите бивни, умывайте рыла, мойте копыта. Затем все до одного по шконкам. Сразу говорю, увижу кого-то шатающимся по отделению после отбоя, накажу. Сами знаете как. Вот поэтому выссыкайте и высирайте из себя всё, что выпили и нажрали за день. Ясно?

Все молчали, понуро опустив головы.

— Я спрашиваю, — повышая голос, сказал санитар, — ясно!

— Да, — нехотя ответила половина пациентов.

— Не слышу! — чуть ли не заорал санитар.

— Ясно, — чуть громче ответили пациенты.

— Не жалуйтесь потом, уроды, что я вас не предупреждал.

После того, как все пациенты улеглись, и санитары выключили освещение, он, лёжа в постели, почувствовал, как усталость навалилась на него тяжёлым грузом, сковав тело и нервную систему железными тисками. Хотелось перед сном подумать о насущном, но он ощутил, как глаза склеиваются против его воли. «Наконец-то, этот ужасный день закончился и можно, хотя бы на короткое время расслабиться!» — последнее, о чём он успел подумать, перед тем, как провалиться в сон.

Сквозь сон до него донеслись звуки, которые ему показались знакомыми. Сначала он подумал, что рядом с ним мяукает котёнок. Затем по мере просыпания ему показалось, что это скулит щенок. Но когда он, вынырнув из сна, открыл глаза, он мгновенно понял, что рядом с ним, кто-то тихонько стонет и плачет. При этом плач был настолько жалобным, что ему спросонья почудилось в темноте, что рядом с его кроватью стоит и плачет маленький ребёнок.

Смахнув с глаз остатки сна, он потёр лицо, чтобы голова быстрее проснулась и начала соображать. Привстав на локтях, он прислушался и понял, что плач доносится со стороны кровати, на которой спал мужчина, вечно закрывающий ладонями уши во время истерик Эдика. Он не видел мужчину, так как тот был укрыт одеялом с головой, но хорошо его слышал.

— Эй, друг? — позвал он тихо мужчину. — Ты в порядке? Может тебе чем-то помочь?

Мужчина, услышав, что его зовут, умолк. Некоторое время он всматривался в темноту и вслушивался, в наступившую тишину. Ничего не услышав, он лёг и закрыл глаза. Когда перед сомкнутыми веками стали появляться образы, навеянные предстоящим сном, он вновь услышал плач, который был ещё жалобнее предыдущего. На этот раз, открыв глаза, он полностью поднялся и спросил:

— Эй, друг, что-то случилось? Тебя что-то беспокоит?

Мужчина вновь умолк. Решив, не ложиться, он выждал время и вновь услышал жалобный плач под одеялом. Понимая, что это так и будет продолжаться, и этот плач не даст ему спокойно спать, он встал с кровати и подошёл к мужчине. Нагнувшись, он аккуратно дотронулся до мужчины и тихо спросил:

— Эй, друг, у тебя что-то болит? Тебе плохо?

Мужчина после его прикосновения вздрогнул, а после слов замолчал. Некоторое время он лежал молча и не шевелился, но затем вновь начал жалобно подвывать. Более не в состоянии терпеть этот скулёж, он взялся за край одеяла и аккуратно откинул его с головы мужчины в сторону. Из-под одеяла резко пахнуло острым запахом фекалий. С трудом перетерпев зловонный запах, он посмотрел на мужчину, который лежал на спине и закрывал ладонями лицо, жалобно подвывая и всхлипывая, и понял, что у того проблемы с пищеварением.

— Что случилось, друг? — в очередной раз спросил он. — Тебе плохо? Может позвать санитаров?

Мужчина, услышав про санитаров, мгновенно убрал руки от лица и заплаканным голосом умоляюще сказал:

— Нет. Не надо. Я не хочу в угол. Не надо санитаров. Пожалуйста. Я не хочу…

— Хорошо-хорошо, успокойся, — сказал он, стараясь, успокоить мужчину. — Я тебя понял. Никаких санитаров.

— Правда? — недоверчивым голосом спросил мужчина. — Я не хочу в угол.

— Даю тебе слово, что не позову санитаров, ты главное не переживай и успокойся.

Мужчина, немного успокоившись, вновь закрыл лицо руками и начал всхлипывать, жалобно подвывая после каждого всхлипа, как маленький ребёнок, который долго плакал без остановки. Чувствуя жалость к мужчине, он, чтобы его не расстроить, осторожно спросил:

— У тебя что-то болит?

— Да, — жалобно ответил мужчина, не убирая рук от лица.

— Что болит? Живот?

— Да. Сильно болит.

— Может быть, ты просто хочешь в туалет по большому? — спросил он, чувствуя тяжёлый запах, исходящий от мужчины.

— Нет, — всхлипнув, ответил мужчина, после чего неуверенным голосом добавил. — Не знаю? Сильно болит.

— Точно не хочешь в туалет? — спросил он в очередной раз. — Может, всё же сходишь?

— Нет, — ответил мужчина и замотал головой в разные стороны.

— Хорошо, как скажешь. Возможно, у тебя болит живот из-за метеоризма или несварения…

Мужчина, убрав руки от лица, перебил его и спросил тревожным голосом:

— Какой метеорит?

— Не метеорит, а метеоризм. Ты не знаешь, что это такое?

Мужчина отрицательно замотал головой.

— Ну, это когда у человека в результате неправильного усваивания пищи происходит вздутие живота, сопровождающееся выделением газов…

Он не договорил, так как мужчина, резко перебив его, спросил испуганным голосом:

— У меня надуется живот и лопнет? Я умру?

«Господи, у него же интеллект пятилетнего ребёнка, — устало подумал он. — Вот, что с ним делать? Он же явно хочет в туалет по большому, но боится или стесняется мне об этом сказать».

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Игорь, — ответил мужчина, продолжая, смотреть на него испуганными и заплаканными глазами.

— Послушай, Игорь, — сказал он, стараясь, говорить, как можно убедительнее, — ничего у тебя не лопнет, и ты не умрешь. Но, чтобы перестал болеть живот, тебе нужно, либо сходить в туалет по большому, либо выпить таблетку. Если ты не хочешь по большому, давай я схожу к санитарам и возьму у них лекарство. Хорошо?

Вновь услышав о санитарах, Игорь испуганным голосом сказал:

— Нет, ты же обещал, что не будешь говорить санитарам. Ты меня обманул. Ты плохой.

С сожалением глубоко вздохнув, он сказал, уставшим голосом:

— Игорь, успокойся, я тебя не обманывал, и поверь мне, что даже не собирался. Я не буду ничего говорить санитарам про тебя, обещаю. Я схожу к ним на пост и попрошу таблетку для себя, а отдам её тебе. Понимаешь?

— Нет. Не надо, — умоляющим голосом сказал Игорь. — Не ходи к ним. Нельзя вставать с кровати и ходить ночью по отделению. Они разозлятся и поставят тебя в угол.

«Всё ясно, — горестно подумал он, смотря, уставшим взглядом, на испуганного мужчину, который вырос, но так и не повзрослел. — Этот пятилетний Игорь в теле пятидесятилетнего мужчины, банально хочет срать, но не может встать и пойти в туалет, потому что боится санитаров, которые, скорее всего сейчас дрыхнут без задних ног на посту. Что же делать с ним? Ведь он так и будет лежать, и скулить всю ночь, пока не нагадит под себя. А потом ещё и истерику закатит, когда его увидят санитары с ног до головы в говне. Надо его как-то уговорить».

— Послушай, Игорёк, — сказал он, стараясь, говорить, как можно мягче, но в тоже время убедительно, — тебе просто нужно покакать и всё. Если ты боишься вставать, и не хочешь, чтобы я сходил к санитарам за таблеткой, давай я принесу тебе утку, и ты сходишь в неё. Хорошо? Договорились?

— Какую утку? — не понимая его, спросил Игорь.

«Господь Всемогущий, дай мне сил и терпения, иначе я сойду с ума!» — подумал он горестно, понимая, что с этим переросшим ребёнком предпенсионного возраста нужно общаться, как с маленьким мальчиком.

— Ты не знаешь, что такое утка? Это специальный горшок, в который пациенты писают и какают, если не могут или не хотят вставать с кровати. Понимаешь? Я принесу тебе горшок, ты в него сходишь по большому, не вставая с постели, а затем я его унесу. Договорились?

Игорь, успокоившись, сказал заинтересованным голосом:

— Я такого здесь не видел, а где ты его возьмёшь?

Он хотел сказать, что спросит у санитаров, но затем, спохватившись, чтобы не пугать и расстраивать Игоря, соврал:

— Пойду и поищу.

— Нет. Не ходи. Если они увидят, что ты встал и ходишь, они поставят тебя в угол.

— Ну, что значит, не ходи? — раздражённо спросил он. — А если я в туалет хочу? Вот приспичило мне среди ночи. Что мне теперь в штаны какать, что ли? Бред какой-то. Не переживая я быстро.

Игорь, видимо осознав, что он действительно готов выйти из палаты, вновь заскулил и поспешил накрыться с головой. Поднявшись, он, аккуратно ступая, чтобы никого не разбудить, пошёл к выходу. Когда он находился перед самым выходом, он услышал мужской голос:

— Не делай этого, парень. Это чревато печальными последствиями для тебя.

К нему обратился мужчина, рассказавший ему историю Эдика, после чего у того случился припадок. Остановившись у выхода из палаты, он шёпотом спросил:

— Почему?

— Санитары спят, но там сидит охранник, очень неприятный тип, поверь мне. Если он увидит, что ты бродишь по отделению среди ночи, он разбудит санитаров, и тогда тебе несдобровать.

— А если я хочу в туалет? — спросил он, чувствуя, как раздражение продолжает нарастать в нём со скоростью геометрической прогрессии.

Мужчина спокойным голосом ответил:

— Тебе дадут сходить в туалет, но затем пристегнут ремнями к кровати, а если будешь сопротивляться, либо уколют успокоительное, либо поставят в угол. Тебе повезло утром сходить в сортир, потому что ты новенький и ещё не знаешь местных порядков. Поэтому лишний раз лучше перетерпеть. Увы, такие здесь правила, парень.

Раздражённо выдохнув воздух через нос, он сказал:

— Не мне надо в туалет, а тому мужчине, который постоянно закрывает уши ладонями. Он представился мне Игорем. У него несварение, и судя по неприятному запаху, он хочет по большому.

— Не бери в голову, — безразличным тоном сказал мужчина. — Ложись в кровати и спи.

— Что значит не брать в голову, ложиться и спать? — злобно возмутился он, чувствуя, как от сильного раздражения его начинает трясти. — Да он срать хочет, но боится встать, поэтому лежит, скулит, как щенок и ветра пускает, от которых вонь стоит на всю палату. Что теперь, ждать пока он обосрётся, чтобы мы все здесь задохнулись от говна?

— Да, — спокойным голосом ответил мужчина.

— Да что же это за идиотизм? Вы что с ума здесь, что ли все посходили? — сказал он, тяжело дыша, от переполняющей его злобы. — А если на его месте окажусь я, мне тоже нужно будет срать в штаны, а вы все в это время будете говно моё нюхать, как ни в чём не бывало.

— Эй-эй, парень, полегче, — забеспокоившись, сказал мужчина. — Успокойся и дыши глубже.

В это время в коридоре со стороны поста послышались шаги.

— Это охранник, — испуганным голосом сказал мужчина, — видимо он услышал нас. Бегом ложись в кровать, иначе он поднимет санитаров и плохо будет всем. Быстрее.

Долго не раздумывая, он на цыпочках подбежал к своей кровати и лёг, укрывшись одеялом с головой. Он слышал, как охранник, войдя в палату, принялся ходить по рядам между кроватями. Стараясь не шевелиться, он, ощущая всем телом каждый толчок сердца в грудь, подумал, что данная ситуация напоминает ему школьные годы. Когда во время контрольной работы учительница ходила между рядами, и весь класс боялся пошевелиться, чтобы она не заметила, как они списывают со шпаргалок.

Когда шаги охранника удалились, а затем стихли, он осторожно приоткрыл одеяло и осмотрелся. Охранника в палате не было. Откинув одеяло полностью, он осторожно встал с кровати и подошёл к Игорю.

— Эй, ты как, в порядке?

Он хотел убрать одеяло у Игоря с головы, но тот, вцепившись в него, жалобно завыл и сказал, плачущим голосом:

— Нет. Не надо. Он их сейчас приведёт, и они поставят меня в угол.

— Парень, — позвал его мужчина, лежавший у выхода, — оставь его в покое и ложись в постель. Ты всё равно ничем не сможешь ему помочь.

— Почему? — удивлённо спросил он. — Это же больница, пусть и психиатрическая, что здесь нет элементарной утки, чтобы сделать в неё свои дела? Пусть сходит, я даже вымою её за ним. Что санитары настолько нелюди, что не понимают того, как он мучается? Он терпит уже из последних сил.

— В этом всё и дело, парень, — вздохнув, сказал мужчина. — Это непростая психиатрическая больница, а специализированная. И люди соответственно в ней находятся непростые, а преимущественно с уголовным прошлым. И санитары здесь, те же вертухаи, поэтому не жди с их стороны понимания и сострадания. Смекаешь?

— И Игорь уголовник? — с сомнением спросил он. — Я вижу, что он психически не здоров, но ведь, как ребёнок. Мухи не обидит.

— Все, парень все. И Игорь, и я, и ты в том числе. Ведь ты же не просто так сюда попал? Верно?

Пропустив вопрос мужчины, он спросил:

— А он, что натворил?

— Игорёк? — переспросил мужчина. — У Игорька подпольная кличка Достоевский. Был такой писатель в лохматые годы, то ли прошлого века, то ли позапрошлого, не помню. Книжку нацарапал про то, как один идиот бабку зарубил топором…

— Да-да, Раскольников я знаю, — перебил он мужчину, не желая слушать сюжет романа «Преступление и наказание» Достоевского, который он знал ещё со школьной скамьи. — Он её не зарубил, а ударил по голове обухом. Это разные вещи. Что Игорь тоже?

— Нет, — махнув рукой в сторону Игоря, сказал мужчина. — Игорёк безобидный, он на такое не способен. Там другое.

— Что же? — жадно спросил он.

— Родители Игорька разбились на машине, когда тот был ещё совсем маленький, — начал рассказ мужчина, — он их даже не помнит, скорее всего. Его на воспитание взяла бабка. Надо сказать отвратительная была женщина, именно из-за неё у Игорька поехала крыша. Я вот только одного так и не понял, почему эта старая калоша не отдала его в детский дом? Возможно, ей доставляло удовольствие издеваться над собственным внуком?

Мужчина, задумавшись, замолчал, а он почувствовал, как к горлу подступил ком. Кое-как проглотив его, он сдавленным голосом спросил:

— Что она делала?

Мужчина, выйдя из задумчивого состояния, продолжил:

— Ну, как и все маленькие дети, Игорёк гадил в штанишки, чем очень сильно расстраивал любимую бабушку, которая сначала ругала его за это, пока он был маленьким, а затем, когда он подрос, принялась безжалостно его лупить. Уже потом выяснилось, что у ребёнка недержание мочи, но бабку это не остановило. Она запугала внука тем, что если тот продолжит писаться, она просто отрежет ему его мужское достоинство. Каждый раз, когда Игорёк просыпался ночью или под утро в мокрой постели, бабка хватала ножницы и демонстративно приставляла их к его орудию преступления. У ребёнка на фоне постоянного страха развился психоз, который со временем перерос в тяжёлую форму шизофрении, своего рода фобию. Игорёк патологически боится справлять нужду, как малую, так и большую.

— Господи, какой ужас, — сказал он, чувствуя жалость к Игорю, — бедный ребёнок.

— Да, — согласился мужчина, — его бабка та ещё сволочь, думаю, если бы не она, он бы вырос нормальным человеком и не попал сюда.

— Он её убил?

— Нет, — сказал мужчина, а затем добавил с сомнением, — не совсем так. Игорь вырос неуверенным в себе парнем, который без разрешения бабушки боялся даже в носу поковырять. Стерва держала его в ежовых рукавицах, полностью сломав ему нервную систему. Полное отсутствие воли, характера, самостоятельности, вечный страх и боязнь сделать, что-то неправильно. Ни семьи, ни друзей. Но бабушка не вечна. Стерва стала совсем стара, и её хватил инсульт.

Мужчина вдруг резко замолчал, прислушиваясь к звукам в коридоре. Он, мгновенно среагировав, подбежал к своей кровати и лёг на неё, накрывшись одеялом. Кто-то прошёл мимо палаты, а затем через пару минут обратно. Видимо, кто-то из персонала: либо санитары, либо охранник, — ходили по нужде в сортир. Когда шаги утихли, он осторожно встал и подошёл к мужчине.

— На чём я остановился? — спросил мужчина.

— Инсульт.

— Ах да, точно. Так вот, когда стерву парализовало, она так и осталась лежать там, где упала. Игорёк, смекнув, что она ничего не сможет ему сделать, потому что не в состоянии самостоятельно двигаться, просто забыл о ней.

— Как это забыл? — спросил он в недоумении.

— Да вот так, — ответил мужчина, — просто перестал обращать на неё внимание. А чтобы стерва не доставала его своими просьбами помочь ей, Игорёк затолкал ей в рот её же собственные шерстяные носки.

— Понятно, — сказал он, пребывая в шоковом состоянии, от услышанного, — его осудили за неоказание помощи или оставление в беде, вроде бы, как-то так статья называется. Но как нашли труп? Он сам сообщил?

— В этом и дело, что нет. В полицию сообщили соседи, когда вонь в подъезде стала невыносимой. Когда полицейские попали в квартиру, труп уже частично разложился. Представляешь, как он всё это время жил там? Экспертиза установила, что стерва умерла не от инсульта, а от обезвоживания. Игорьку впаяли статью и отправили на принудительное лечение. Вот так.

Когда мужчина закончил рассказ, он, чувствуя, как от услышанного, у него шевелятся волосы на спине, подумал: «Теперь я понимаю отца, когда он уговаривал меня не идти по его стопам. Для такой работы нужны стальные нервы и кожа толще, чем у слона. Ужас! Бедный человек».

— Господи, какой ужас, — сказал он, до сих пор не в состоянии прийти в себя.

— Ты ещё другие истории не слышал, — значительно сказал мужчина важным голосом, — там такое, что история про Игорька — это лёгкий анекдот на ночь.

— А вы их все знаете?

— Не все, — усмехнулся мужчина. — Твою не знаю, но спрашивать не буду, сам расскажешь, если захочешь. А вот свою расскажу, но не сейчас. Скоро подъём, а мы ещё и не ложились. Меня, кстати, Семёном зовут.

Мужчина протянул руку.

— Вячеслав, — назвал он своё имя и пожал руку мужчине.

— Давай спать, Вячеслав, — сказал Семён, — а за Игорька не переживай, такое уже не в первый раз. Он псих и не мы с тобой в этом виноваты. И помочь ему мы не в состоянии. А если за всех здесь переживать и обо всех думать, стараясь каждому помочь, сам быстро чокнешься. Спокойной ночи.

Мужчина развернулся лицом к стене и укрылся, чуть ли не с головой.

— Спокойной ночи, — сказал он и пошёл к своей кровати.

Сев на койку, он хотел проверить, как там Игорь, но прислушавшись, различил в тишине его спокойное сопение и понял, что тот спит. Успокоившись, он лёг и мгновенно уснул.

Глава 8.

Игорь, промучавшись полночи, обгадился во сне под самое утро, незадолго до утреннего подъёма и осмотра. Он проснулся от громких криков, раздававшихся в палате, которые, отскакивая от больничных стен, разносились эхом по всему отделению. Когда мозг, вынырнув из мира сновидений, начал принимать и обрабатывать информацию, поступавшую в него извне, он мгновенно уловил в воздухе тяжёлый зловонный запах продуктов жизнедеятельности кишечника. По ругани, рыданиям и вони он в одночасье сообразил, что произошло.

Подняв веки, он хотел осмотреться, но из-за утреннего света, резко ударившего в воспалённые бессонной ночью глаза, сощурившись, не смог этого сделать. Давая глазам возможность привыкнуть к свету, он проморгался, а затем счистил кончиками пальцев с уголков глаз и ресниц продукты слёзных желез. Когда глаза адаптировались к окружающей среде, он, наконец-то, вскинул взгляд и посмотрел на происходящее. Картина, представшая его взору, была удручающей, вызвав в нём одновременно смешанные чувства жалости и отвращения.

Посреди палаты, со спущенными до колен штанами, стоял Игорь и плакал навзрыд, пытаясь, что-то сказать санитару. Санитар, смотря на Игоря глазами полными отвращения и ненависти, орал так, что тряслись окна. Второй санитар, зажав одной рукой нос, второй стягивал с матраса, обгаженную простынь. При этом крик и вонь в палате стояли невыносимые.

— Достоевский, мать твою, опять ты обосрался во сне?! Как мне это надоело! Я тебя предупреждал, урод, что если ещё раз это повторится, я тебя поставлю в угол?! Предупреждал!

Игорь, после слов санитара, заверещал, как маленький ребёнок и пошёл в его сторону, протягивая к тому руки.

— Стой, где стоишь, придурок! — заорал санитар, так, что у него на шее вздулись вены. — И так вся постель в говне, не хватало ещё, чтобы оно вывалилось из штанов на пол!

Игорь остановился и через нечеловеческие рыдания, размазывая руками по лицу слёзы и сопли, всхлипывая, с большим трудом еле выговорил:

— Нет… Не на… надо в у… у… угол!

— Заткнись, урод! — заорал второй санитар, бросив в лицо Игоря, обгаженное постельное бельё. — Ты думаешь, что нам доставляет удовольствие каждый раз ковыряться в твоей жопе, вымывая из неё твоё говно?! Почему ты не срёшься в другие смены, а именно в нашу?!

— Видимо в других сменах разрешают без проблем по ночам ходить в туалет, — сказал он, отвечая на тупой вопрос не менее тупого санитара, — не заставляя люде терпеть и мучиться всю ночь, под страхом физической расправы.

Санитар, бросив на него, недоумевающий взгляд, удивлённым голосом прорычал:

— Не понял, урод, это что сейчас было?!

Чувствуя, как гормональная система вбросила в кровь лошадиную дозу адреналина, от чего сердце забилось в груди сильнее и быстрее, нагнетая запредельное давление в малом и большом круге кровообращения, он, тем не менее, спокойным голосом ответил:

— Это было напоминание тому бессовестному скоту, как он запретил Игорю ночью вставать в туалет под страхом наказания, чтобы вместо исполнения своих обязанностей, иметь возможность дрыхнуть всю ночь.

Санитар после его слов, чуть не задохнулся от, распиравшего его нервную систему гнева. С налитыми кровью глазами, тяжело дыша, санитар, сжав кулаки, ринулся в его сторону, как бык на красную тряпку. Чувствуя, как волосы на затылке начинают подниматься, словно шерсть на загривке бешеной собаки, он, сжав кулаки, вскочил с кровати, готовясь принимать удары. Он понимал, что у него нет никаких шансов перед этим медведем в человеческом обличье, но равнодушно смотреть на то, как два здоровых бугая на его глазах издеваются над беспомощным больным человеком, не мог.

Когда санитар, обогнув кровать Игоря, готов был уже ломануться на него, его коллега, что стоял в стороне, понимая, что словесная перепалка может закончиться дракой, а точнее избиением пациента, резко сорвался с места и преградил путь. Санитар, врезавшись в преграду на своём пути, попытался отстранить своего коллегу в сторону, не отводя от него пристального взгляда полного дикой животной ненависти.

— Лёха-Лёха, успокойся! — заорал санитар, еле сдерживая, своего взбесившегося коллегу.

— Отпусти меня, Пашок! — заорал Алексей, так что посыпалась побелка с потолка. — Я сейчас этому уроду его же слова вместе с зубами в глотку вобью!

— Не сейчас, Лёха! Не сейчас! — заорал Павел, обхватив руками Алексея. — Посмотри на время! Скоро смена и ты знаешь, что мы её не сдадим, пока Достоевскому жопу не отмоем от говна и постель не перестелем!

Алексей, согласившись с доводами своего коллеги, немного придя в себя, начал потихоньку успокаиваться. Он всё это время стоял со сжатыми кулаками, готовый к драке и исподлобья злыми глазами смотрел на санитаров. Постепенно восстанавливая дыхание, Алексей, смотря на него тяжёлым ненавидящим взглядом, прорычал:

— Тебе повезло, урод, но не думай, что мы закончили. Через несколько дней мы продолжим. И я тебе обещаю, что ты пожалеешь о своей выходке.

— Пфффф! — фыркнул он, демонстративно закатив глаза и отведя голову в сторону.

Санитары посмотрели на него, как волки на ягнёнка, затем один из них поднял обгаженное бельё, а второй схватил Игоря за шиворот, после чего они вышли из палаты, волоча последнего за собой. Проводив их пристальным тяжёлым взглядом, он, наконец-то, расслабившись, чувствуя, как у него дрожат ноги, с огромным облегчением выдохнул.

— Да, Слава, зря ты это сделал, — сказал Семён, смотря на него печальным взглядом, как на покойника. — Они теперь из тебя душу вынут.

— Посмотрим, — буркнул он, понимая, что Семён прав, а он всего лишь на второй день пребывания в психушке уже нажил себе лютых врагов.

В палату вошла медсестра, вкатив перед собой тележку с медикаментами, а следом за нею вошли два новых санитара, которых он до этого не видел. Парни были такими же крепкими, как и Алексей с Павлом из предыдущей смены. Медсестра принялась поочерёдно подходить к каждому из пациентов и давать ему, предписанные врачом лекарства. При этом она, что-то спрашивала у пациентов, после чего записывала их ответы в какие-то документы. Санитары с каменными невозмутимыми лицами ревностно следили за тем, чтобы пациенты принимали лекарства, заставляя, открывать рот и вываливать язык, демонстрируя пустую ротовую полость.

Он сразу же отметил для себя, что санитары не стараются демонстрировать своё превосходство и силу, упиваясь, данной им властью, как это делали санитары предыдущей смены, а просто выполняют свою работу. Он мгновенно сообразил, что нужно пользоваться моментом и попытаться не принимать препараты, которые ему предписал врач. Нужно было хорошенько подумать над тем, как и зачем он попал в будущее, а для этого нужна незамутнённая лекарствами светлая голова.

— Савин, как вы себя чувствуете? — подойдя к нему, спросила медсестра, застыв с шариковой ручкой и бумагами в руках в ожидании его ответа.

— Не очень, — ответил он.

— Что вас беспокоит? — тут же задала вопрос медсестра, быстро сделав пометки в бумагах.

— У меня от препаратов, которые мне давали вчера тошнота и головокружения, а ещё невыносимый зуд по всему телу.

Медсестра быстро записала его ответ в больничную карточку, как он догадался, после чего сказала:

— Ничего страшного. Это первичная реакция организма на препараты. Потерпите, через пару дней организм адаптируется, и данные симптомы пропадут, либо значительно ослабнут.

Ему не понравилось слово «адаптируется» и то, с какой безразличной интонацией медсестра его произнесла. Это больше походило на то, если бы она сказала, что, мол, не переживай, скоро твой организм привыкнет к ним и будет просить их, как еду. Наморщив от недовольства лоб, он спросил:

— Скажите, пожалуйста, а зачем вообще мне эти препараты? От чего они? Я ведь не буйный и не чудаковатый, веду себя спокойно.

Медсестра, закончив, что-то писать в карточке, не поднимая на него взгляд, сказала:

— Это предписание вашего лечащего врача. По всем интересующим вас вопросам, вы можете, не стесняясь, обращаться к нему.

Выбрав нужные препараты, медсестра протянула их ему вместе со стаканом воды.

— Но я бы на вашем месте, Савин, — сказала медсестра, посмотрев ему в глаза, — не отказывалась от приёма препаратов. Если вам прописали курс, его нужно обязательно пропить. Через несколько недель вы заметите, как вам станет лучше.

— Да мне и до препаратов было хорошо, — усмехнувшись, сказал он. — По крайней мере, я вашему старшему коллеге не жаловался на недомогания. Как он определил, что я себя плохо чувствую и мне нужны именно эти препараты? По тем двум словам, которые я вчера успел сказать ему во время утреннего осмотра? Так мне какую-то дрянь укололи в больнице, от которой я сознание потерял, а очнулся уже здесь с тяжёлым отходняком.

Медсестра, не перебивая его, внимательно дослушала его и пафосно сказала:

— Арнольд Исаакович один из лучших высококвалифицированных специалистов не только в регионе, но и во всей стране. Он, между прочим, кандидат медицинских наук, поэтому может поставить диагноз, даже не общаясь с пациентом…

Перебив медсестру, он сделал, как можно серьёзное выражение лица и с иронией произнёс:

— Ага, на расстоянии по фотокарточке? Получается, что он у вас кандидат не медицинских, а эзотерических наук. Не врач, а экстрасенс. Ему бы с такими феноменальными способностями в шоу-бизнесе работать, а не сидеть в этой дыре, ставя диагнозы чокнутым пациентам с уголовным прошлым.

Медсестра, не перебивая его, дождалась, когда он договорит, после чего закончила свою мысль:

— Я хотела сказать, что ему достаточно визуально осмотреть пациента. Ваши лекарства, Савин. Глотайте и запивайте. А по поводу вашего вопроса, Арнольд Исаакович примет вас после завтрака в своём кабинете. Я его предупрежу.

Взяв у медсестры таблетки и стакан с водой, он, растянув рот в улыбке, сказал:

— Спасибо.

Бросив таблетки в рот, он сделал демонстративный обманный глоток, затолкав их под язык. После этого он открыл рот и высунул язык, показывая ротовую полость санитару, который сверлил его пристальным подозрительным взглядом.

— У нас в отношении тебя, дружок, — зычным жирным басом сказал санитар, — предписание от руководства и предупреждение от предыдущей смены, что ты не хочешь принимать лекарства и пытаешься обмануть персонал. Будь добр, рот открой шире и подними язык вверх.

Он понял, что обмануть санитаров у него не получится, потому что он среди пациентов, оказывается, на специальном контроле у администрации учреждения. Убрав язык и закрыв рот, он протянул пустой стакан медсестре и сказал:

— Красавица, плесни водички, пожалуйста, что-то у меня в горле пересохло, после слов этого милейшего человека.

Когда медсестра налила ему новую порцию воды, он проглотил таблетки и запил их водой. После этого он открыл рот и вывалил язык, сперва опустив его вниз, а затем подняв вверх. Санитар внимательно осмотрел его ротовую полость и сказал:

— Давай договоримся, дружок, чтобы в будущем у нас с тобой не было никаких проблем. Я не буду лезть тебе в рот, у меня нет к этому никакого желания, я брезгую, а ты не будешь пытаться меня обмануть. Хорошо?

— Да, — вздохнув, ответил он.

— Вот и замечательно, — улыбнувшись, сказал санитар и похлопал его по плечу.

«Ну, хоть с таблетками и не получилось, — подумал он с досадой, — по крайней мере, на меня не воздействуют грубой силой и не обзывают, стараясь унизить, а это уже хорошо. Я бы даже сказал, что это просто замечательно, учитывая то, каким был вчерашний день».

На завтрак был отвратительный «Геркулес»: пресный, переваренный, как клейстер, без единого намёка, хотя бы на малюсенький кусочек сливочного масла. В довесок к овсянке шли кисель и сдобная булочка. Поковырявшись в тарелке с кашей, как проктолог в своём рабочем месте, он осторожно посмотрел на санитаров. В отличие от садистов предыдущей смены, которые заталкивали в пациентов этот комбикорм для свиней, получая удовольствие от того, как те давились и рыгали, этим было совершенно безразлично, едят пациенты или нет.

Чувствуя, как от действия препаратов голова начинает кружиться и к горлу подступает ком, он отложил тарелку в сторону, взяв кисель и булку. Когда он расправился с булкой и запил её киселём, к нему подошёл санитар и спросил:

— Доедать будешь?

— Нет, не лезет. Мутит от лекарства.

— Вот и хорошо, — довольным голосом ответил санитар, забрав тарелку и вывалив её в кастрюлю с пищевыми отходами, — собачкам больше достанется. У них как раз приплод.

После завтрака в палату вошла медсестра и сказала:

— Савин, идёмте к врачу, он вас ждёт.

Поднявшись с кровати, он вышел из палаты и проследовал за медсестрой. Когда они подошли к посту, к ним присоединился один из санитаров, который, строго посмотрев на него, сказал:

— Только без глупостей. Шаг вправо или влево — расстрел. Понял?

— Понял, — ответил он, утвердительно кивнув головой.

После того, как охранник открыл массивную металлическую дверь, на которой огромными красными буквами было написано «Спец. корпус», санитар пропустил медсестру вперёд, а затем вывел его в широкий длинный коридор. В коридоре было полно народу. В основном это были пациенты, которые, либо бесцельно слонялись взад-вперёд, либо общались между собой. Среди пациентов находился персонал больницы: кто-то следил за больными, а кто-то занимался исполнением других обязанностей. В отличие от их отделения, где напрочь отсутствовало понятие личного пространства, и пациенты находились под постоянным присмотром персонала, здесь жизнь кипела и била ключом.

Пройдя примерно половину коридора, они вышли на лестничный марш и поднялись на второй этаж. На втором этаже они прошли по такому же коридору, где пациентами были преимущественно женщины, в самый конец и остановились напротив деревянной двери. На двери висела табличка, на которой было написано, что заведующим специализированной психиатрической лечебницей является — Таунберг Арнольд Исаакович. Прочитав надпись, он отметил, что фамилия и имя заведующего ему знакомы, и он их уже где-то слышал, но не мог вспомнить, где именно.

Медсестра, постучав в дверь, приоткрыла её и сказала:

— Арнольд Исаакович, к вам Савин.

— Да-да, Варенька, спасибо, — послышался, клокочущий старческий голос из-за двери, — я его жду, пусть заходит.

Медсестра отошла в сторону и, приглашающим жестом, указав ему на дверь, сказала:

— Проходите, Савин.

— Благодарю вас, Варенька, — ответил он медсестре, копируя голос Таунберга, — вы свободны.

Санитар, отреагировав на его выходку, толкнул его в спину и прорычал:

— Входи клоун!

Когда он вошёл в кабинет, следом за ним вошёл санитар и встал с ним рядом.

— Антон, — обратился к санитару Таунберг, — будь добр, оставь нас одних.

Санитар, посмотрев на него тяжёлым недружелюбным взглядом, перевёл взгляд на заведующего и сказал:

— Арнольд Исаакович, Алексей и Павел сегодня во время смены рассказывали, что он утром устроил потасовку, стараясь спровоцировать драку с персоналом, может быть, я останусь в целях безопасности.

— Я в курсе утреннего инцидента, Антон, — сказал, каркающим, словно ворон, голосом Таунберг, — мне уже обо всём доложили. Оставь нас одних, если что я тебя позову.

Санитар, вновь бросив на него неприязненно-враждебный взгляд, произнёс:

— Смотри без глупостей, дружок, я за дверью начеку. Понял?

— Да, — ответил он.

Глава 9.

Когда санитар вышел, прикрыв за собой дверь, Таунберг посмотрел на него своими, выцветшими от старости глазами за толстыми линзами роговых очков и сказал, указав ему рукой на свободный стул рядом со своим рабочим столом:

— Здравствуйте, Вячеслав Владимирович, присаживайтесь.

— Здравствуйте, Арнольд Исаакович, благодарю вас, — ответил он на приветствие и сел на предложенный ему стул.

— Я вас слушаю, Вячеслав Владимирович. Что вас интересует или беспокоит?

— Многое! — неопределённо сказал он.

— Очень интересно, — улыбнувшись, сказал Таунберг, — хотелось бы поподробнее. Если вас не затруднит, Вячеслав Владимирович, начните с чего-нибудь. Не суть важно с чего. С любого интересующего или волнующего вас вопроса.

Он знал, что Таунберг, как и любой психолог, сейчас начнёт подстраиваться под пациента, пытаясь вызвать его на откровенную беседу. Делается это для того, чтобы пациент проникся доверием к врачу и начал ему изливать свою душу, наговорив тому кучу всего, из чего потом врач возьмёт то, что его интересует и подладит под нужную ему ситуацию, поставив необходимый ему диагноз. Учитывая это, он решил вести беседу таким образом, чтобы она протекала в дружелюбном доверительном ключе, но без явного преимущества со стороны врача. Для этого ему нужно, как можно чаще задавать Таунбергу неудобные или провокационные вопросы, под предлогом якобы мнения компетентного специалиста, заставив того в итоге проговориться и сказать ему то, что его интересует. А интересовали его в данный момент только два вопроса: как и зачем он оказался в будущем, и какова его дальнейшая судьба в этом учреждении, — и Таунберг мог ответить на один из них.

«Лучше сесть в тюрьму и находиться в одной камере с зэками, — подумал он, смотря, на улыбающегося Таунберга, — чем в этом дурдоме с психами-уголовниками и с санитарами-садистами. В этой дурке даже конченый псих повторно сойдёт с ума. Я здесь вторые сутки, а котелок уже закипает так, что хоть в петлю лезь. Надо выяснить у этого старого пердуна надолго ли я здесь и какова моя дальнейшая судьба?»

Сделав серьёзное выражение лица, он с прищуром посмотрел требовательным взглядом на Таунберга и задал ему вопрос в лоб:

— Арнольд Исаакович, скажите мне, как высококвалифицированный специалист, как светило отечественной психиатрии, я псих?

Таунберг видимо ожидал от него другого вопроса, скорее всего, связанного либо с утренним конфликтом, либо с препаратами, на которые он жаловался медсестре, поэтому на короткий промежуток времени стушевался. Ему было достаточно этого мгновения, чтобы заметить секундное замешательство Таунберга. Он понял, что первым же вопросом попал точно в цель, застав заведующего психиатрической лечебницей врасплох.

— Сказать честно, Вячеслав Владимирович, я не ожидал от вас именно этого вопроса, — откровенно признался Таунберг, мозг которого работал в усиленном режиме, ища подходящий ответ на его вопрос, — поэтому не могу ответить на него категорично. Мне нужно более основательно понаблюдать вас, чтобы поставить вам конкретный диагноз.

«Вот ты и попался, дружочек, — довольно подумал он, — проговорившись, что ты заодно с тем полицейским, который упрятал меня сюда. Судя по твоему ответу, выпускать вы меня отсюда не собираетесь. По крайней мере, в самое ближайшее время. Напротив, у тебя есть конкретная задача — нарисовать мне страшный психический диагноз, который бы подтверждал мою склонность к совершению преступлений. Интересно, какой тяжести? Хоть полицейский и обещал, что не собирается делать из меня душегуба, я ему не верю. Всё это печально. Очень печально».

— Ага, то есть диагноз будет в любом случае, — задал он мгновенно следующий вопрос, не давая Таунбергу перехватить инициативу в беседе, — это лишь вопрос времени? Я вас правильно понял, Арнольд Исаакович, вы точно уверенны в том, что я психически не здоров, но не готовы сказать мне степень моего безумия?

Таунберг, перестав улыбаться, взял со стола карандаш и начал его мять в руках, обдумывая ответ на его новый вопрос. Сделав серьёзное лицо, заведующий посмотрел на него строгим внимательным взглядом и спросил:

— А как бы вы, Вячеслав Владимирович, ответили на ваш вопрос?

— На какой из двух? — спросил он, понимая, что заведующий начинает юлить, уходя от его вопроса.

— На первый, — уточнил Таунберг.

— Да всё очень просто, Арнольд Исаакович, — как можно доброжелательнее улыбнувшись, сказала он, — я, как тот сомневающийся из бородатого анекдота. Рассказать?

— Конечно, Вячеслав Владимирович, потешьте старика, — вновь заулыбавшись, сказал Таунберг, — было бы интересно послушать.

— Так вот! — начал он. — Каждый нормальный человек знает, что дважды два ровняется четырём. Шизофреник железобетонно уверен, что дважды два — это пять. А вот неврастеник согласен с большинством, что дважды два — это четыре, но постоянно сомневается, а почему не пять.

Таунберг рассмеялся, своим клокочущим голосом, более напоминающим карканье вороньих персонажей из советских мультфильмов. Он поддержал заведующего, рассмеявшись с ним за компанию. Со стороны это походило на беседу двух давних друзей, встретившихся после длительной разлуки. Но атмосфера напряжённости висела в воздухе, и он ощущал её всем телом от макушки до кончиков пальцев ног. Таунберг, отсмеявшись, приподнял очки и вытер, якобы выступившие от смеха слёзы на глазах, после чего сказал:

— Надо сказать, Вячеслав Владимирович, я очень давно работаю в сфере психиатрии, поэтому, как и любой специалист, любящий своё дело, которому я посвятил жизнь, стараюсь объять профессию с разных сторон. Юмор не исключение. Но такое слышу впервые, хотя за свою длительную практику, слышал всякое. Обязательно расскажу эту хохму коллегам.

— Ой, Арнольд Исаакович, и не говорите, — демонстративно соглашаясь с Таунбергом, сказал он, — в нашей жизни без юмора никак. А уж в вашей профессии, которая основана на работе с людьми, а это самая тяжёлая и неблагодарная работа, так и вообще без юмора можно с ума сойти.

— Тут вы правы, Вячеслав Владимирович, — согласился Таунберг, — тяжело с вами не согласиться.

— И не надо!

— И не буду!

Они вновь дружно рассмеялись.

— И всё-таки, Вячеслав Владимирович, — после небольшой паузы, вызванной смехом, сказал Таунберг, — отбросим шутки в сторону. Вы не считаете себя психом, но согласны с тем, что у вас имеются некие отклонения от нормы? Я вас правильно понял?

— Да, как и у всех, Арнольд Исаакович! — беззаботным голосом ответил он, давая понять Таунбергу, что в том, что он ему сказал пару минут назад нет ничего необычного и предосудительного. — Как и у всех! У каждого свои тараканы в голове и заскоки — это же не значит, что все кругом психи или неврастеники? Вот вам элементарный пример. Я терпеть не могу алкогольную и табачную продукцию. Мой организм очень болезненно на неё реагирует, поэтому я её практически не употребляю, в отличие от моих знакомых и друзей, для которых это в порядке вещей, как естественная нужда организма. Я для них псих, потому что не вписываюсь в их нормы поведения, а они в свою очередь психи для меня, но это не мешает нам находить точки соприкосновения при общении.

Таунберг, усмехнувшись, сказал:

— Всё верно, Вячеслав Владимирович, каждый человек по своему уникален, и как вы правильно выразились со своими тараканами в голове, но нужно не забывать, что мы живём в социуме. Иногда эти тараканы уж очень не вписываются в общественные нормы поведения социума, нанося его субъектам вред и подвергая опасности их жизнь и здоровье. Понимаете?

— Конечно, я понимаю то, о чём вы говорите, Арнольд Исаакович, и полностью с вами солидарен, — согласился он, демонстративно поддакивая Таунбергу. — Людей, психическое здоровье которых представляет опасность для общества, нужно изолировать, и если того требует ситуация лечить или перевоспитывать. Для этого и существует система правоохранительных органов и специализированные учреждения, как это.

— Верно, Вячеслав Владимирович, именно этим наше учреждение и занимается. Человек, совершивший противоправное деяние, должен понести за него соответствующее наказание, предусмотренное нормативно-правовыми актами. Но мы с вами должны понимать, был ли человек на момент совершения преступления психически здоровым, или же он осуществлял противоправные действия, будучи невменяемым.

— Мне кажется, если человек склонен к совершению преступлений или совершил их, уже можно говорить о том, что у него явные проблемы с психикой. Нет?

— В какой-то степени, вы правы, Вячеслав Владимирович, — согласился Таунберг, — и наша задача, как раз и заключается в том, чтобы определить эту степень.

— Понятно, — улыбнувшись, сказал он. — Меня сюда поместили для того, чтобы вы определили состояние моего психического здоровья, в смысле вменяемость. Верно?

— Всё правильно, Вячеслав Владимирович, очень хорошо, что вы всё понимаете.

«Врёт. На этом можно заканчивать разговор, — подумал он, теряя к беседе интерес, — этот старый лис, так и будет ходить вокруг да около, рассказывая и объясняя то, что даже ребёнку понятно. Он проговорился в самом начале беседы, не ожидав, с чего я начну, но сейчас подстроился под разговор, и навряд ли скажет ещё что-то интересное. Ясно одно. Меня сюда поместили не только для того, чтобы изолировать на время следствия и фальсификации доказательств, но и для того, чтобы сделать психом, оставив здесь надолго. Возможно, даже навсегда.

Вообще история с переживаниями полицейского, что я сбегу — это полная чушь. Ему достаточно было привести меня к следователю, тот бы оформил мне арест и отправил в изолятор временного содержания. Пока бы я сидел в ИВС под присмотром, полицейский подготовил бы все необходимые документы, думаю, что у него всё на мази, для помещения меня в следственный изолятор. Ну, а дальше дело техники, уверен, что у них отработанная схема. Здесь, что-то другое и явно полицейский с этим светилом судебной медицины заодно.

К тому же, чтобы вывести этого старого лиса на чистую воду, нужно продолжать беседу, имея светлую голову, а меня от этих чёртовых препаратов накрывает всё сильнее и сильнее. Ещё чуть и я начну перед ним слюни пускать».

— Вячеслав Владимирович? Вы меня слышите? — позвал его Таунберг. — Вячеслав Владимирович?

— Да-да, — вынырнув из раздумий, отозвался он, — извините, Арнольд Исаакович, до сих пор не могу привыкнуть к действию препаратов. Такое чувство, что вместо мозга, застывающий студень, не приспособленный к умственной деятельности.

Таунберг, сделав серьёзное лицо, сказал:

— Ко мне рано утром заходила, Варвара — это в вашем отделении, — так вот она мне сказала, что вы жаловались на препараты. Я и ждал вас именно с этим вопросом.

— Да, — сказал он, чувствуя, что голова начинает кружиться всё сильнее, а слова Таунберга долетают до него, как будто бы издалека. — Если честно, Арнольд Исаакович, я не понимаю, зачем они мне нужны? Вы ещё не поставили мне точный диагноз, но уже назначили курс, каких-то препаратов, от которых меня постоянно мутит.

На этот раз Таунберг не стал тянуть с ответом, потому что был готов к его вопросу:

— Поймите, Вячеслав Владимирович. В документах, переданных нам, во время вашего поступления из больницы, где вы проходили лечение от воспаления лёгких, указанно, что у вас устойчивая амнезия. Вы ведь не можете пояснить, как оказались на стройплощадке ночью в такой жуткий мороз совершенно голым?

— Нет, — ответил он, понимая, что если расскажет правду, сомнения в том, что он псих отпадут сами собой.

— Помимо этого, — продолжил Таунберг разъяснения, — у полиции есть все основания подозревать вас в совершении противоправных деяний, за которые уголовным кодексом предусмотрено наказание в виде лишения свободы.

— Каких?

— Извините, Вячеслав Владимирович, но я не имею права говорить вам этого. Вы это обсудите с представителем правоохранительных органов, с которым у вас обязательно состоится беседа.

Подумав, он спросил:

— Ну, хорошо, а препараты-то тут причём? Разве нельзя обойтись без них? У меня от них головокружения и тошнота.

— Увы, — разведя руки в стороны, сказал Таунберг, — это побочный эффект. Не переживайте, через несколько дней организм подстроится под препараты, и это пройдёт. Что касается вашего вопроса — можно ли обойтись без них? Отвечаю — нет, нельзя. Вы, Вячеслав Владимирович, подозреваетесь в совершении преступления, а учитывая, выше сказанное, есть основания полагать, что у вас могут быть проблемы с психикой. Вы не единственный в отделении. С вами в палате находятся другие пациенты и персонал, и я не вправе подвергать их опасности.

— Да я вроде бы не буйный, — сказал он, чувствуя, как веки, наливаясь свинцом, начинают потихоньку наползать на глазные яблоки.

— В этом всё и дело, Вячеслав Владимирович, что вроде бы, — многозначительно сказал Таунберг. — Вы здесь всего лишь вторые сутки, а на вас уже поступила жалоба от персонала. Предыдущая смена санитаров пожаловалась, что вы создали конфликтную ситуацию, мешая им исполнять их служебные обязанности. Что вы на это скажете, Вячеслав Владимирович?

Сделав удивлённое лицо, на котором можно было прочесть, что он понятия не имеет, о чём идёт речь, он сказал:

— Понятия не имею, о чём вы, Арнольд Исаакович? Алексей и Павел — это два замечательных человека с добрыми отзывчивыми душами. Разве с такими можно поссориться? При всём желании не получиться.

Таунберг, нахмурившись, сказал строгим голосом:

— Я понимаю, Вячеслав Владимирович, что вы утрируете в данном случае, потому что хорошо знаю вспыльчивый характер Алексея. Но хочу вам сказать, что просто так он конфликтовать ни с кем никогда не будет. Вообще санитары давно работаю в лечебнице и оба на хорошем счету. Как руководитель учреждения я обязан реагировать на подобные происшествия. С санитарами я обязательно проведу разъяснительно-профилактическую беседу, а вот вас я должен наказать за нарушение режима в специальном отделении учреждения. Учитывая то, что вы здесь новенький, на первый раз ограничимся предупреждением, но впредь, я прошу вас, чтобы подобного не повторялось. Вы меня поняли, Вячеслав Владимирович?

— А что с Игорем? — не ответив на вопрос Таунберга, спросил он. — Этот дегене… в смысле санитар, который у вас здесь на хорошем счету, обещал его наказать. Он разве имеет на это право?

Таунберг, нахмурив свои кустистые старческие брови, недовольно произнёс:

— С Игорем всё в порядке. После того, как его вымыли и переодели, ему сделали необходимые процедуры и вернули в палату. А наказать его, как и любого другого пациента, никто не вправе без моего ведома и приказа. Как мне передали, именно из-за него и произошёл конфликт. Это правда?

— Угу, — буркнул он.

Таунберг, вздохнув, сказал:

— Поймите, Вячеслав Владимирович, при лечении пациентов, психическое здоровье которых находится в тяжёлом состоянии, как например, у Игоря, приходится искать к каждому индивидуальный подход, иногда нестандартный. С кем-то нужно грубее, с кем-то нежнее. Кого-то похвалить, кого-то раскритиковать. Это очень сложный и трудоёмкий процесс. Человеку, который никогда не принимал в этом участия, может показаться, что действия персонала не логичны, вредны или даже опасны в отношении пациентов, но это не так.

Посмотрев на Таунберга, как на идиота, несущего откровенную ахинею, он усмехнулся и сказал:

— Ну, если издевательства в отношении пациентов — это методы лечения, а садисты — это лучшие работники, в таком случае мне можно не переживать и спать спокойно, ведь моё психическое здоровье в надёжных и опытных руках.

— Вячеслав Владимирович, вы преувеличиваете.

— В чём именно, Арнольд Исаакович? — раздражённо сказал он. — В том, что парень промучился всю ночь, боясь сходить в туалет, и обгадился под утро в постель? Так эти Лёша и Паша, два дегенерата made in Russia, и запретили ему вставать и идти в туалет, пугая наказанием с постановкой в какой-то страшный угол. Страдания больного человека — это и есть ваш передовой прогрессивный метод?

— Вячеслав Владимирович, ещё раз повторяю, что вы преувеличиваете, — скептическим тоном сказал Таунберг. — Я уверен, что всё было не так, как вы здесь обрисовали в жутких тонах. Вы знаете, на почве чего у Игоря развилась шизофрения?

— Нет-нет, Арнольд Исаакович, — подняв руки вверх и, выставив ладони перед Таунбергом, воскликнул он, — увольте! Я не хочу вновь слушать эту жуткую историю.

— Так вы с ней знакомы? — удивлённым голосом сказал Таунберг. — Быстро же вы адаптировались к местным источникам информации. Тогда вы должны знать, что нам приходится добавлять Игорю в еду слабительное, чтобы заставить его сходить в туалет. Поймите, вне зависимости от того разрешали или не разрешали санитары вставать ему ночью в туалет, он всё равно бы продолжал терпеть. У него фобия, он в принципе боится ходить в туалет, как по маленькому, так и по большому. Он отказывался принимать пищу, падая в голодные обмороки, поэтому мы кормили его с ложечки, буквально заталкивая в него еду, чтобы он не умер с голоду. Он больше месяца не ходил в туалет по большому, терпя до слёз из последних сил, от чего у него несколько раз было отравление крови продуктами переработки кишечника. Несколько раз приходилось удалять из анального отверстия ссохшуюся пробку, мешавшую проходу фекалий. Игорь — это наша давняя проблема. Если бы не мы, Вячеслав Владимирович, его вообще уже бы не было на этом свете.

Слушая то, что ему рассказывал Таунберг, он в очередной раз испытал жалость к Игорю, и очень слабое, еле-еле заметное чувство вины перед санитарами, которым приходилось смотреть на весь этот ужас и участвовать в нём почти каждый день. Он вновь с горечью подумал, что лучше бы он находился в обычном СИЗО, чем в этом дурдоме, где каждый день его психическое здоровье всё ближе и ближе подходит к краю бездонной пропасти.

— Извините, Арнольд Исаакович, — сказал он сдавленным голосом, — я не думал, даже не догадывался, что всё может быть настолько серьёзно. Я постараюсь, чтобы такого больше не повторилось.

— Вот и хорошо, Вячеслав Владимирович, что вы осознали то, что были не правы, — наставительным тоном произнёс Таунберг. — При этом со своей стороны я вам обещаю, что ещё раз проведу беседу воспитательного характера со своими подчинёнными.

— Хорошо, — сказал он, понимая, что разговор окончен.

— Раз у вас более нет ко мне вопросов, Вячеслав Владимирович, — вставая, сказал Таунберг, — разрешите мне заняться насущными проблемами этого учреждения и его обитателей. Если вы, конечно, не против?

— Нет-нет, что вы? — сказал он, поднимаясь со стула.

— Не переживайте по поводу препаратов, Вячеслав Владимирович, — сказал напоследок Таунберг, провожая его до двери, — через пару дней действие побочки завершиться, и вы почувствуете себя намного лучше.

— Надеюсь, — сказал он, вымучив на лице улыбку.

Открыв дверь, Таунберг позвал санитара:

— Антон!

Глава 10.

Когда он вышел из кабинета, Таунберг закрыл за ним дверь, подошёл к своему рабочему столу и задумался. Побарабанив, пальцами по поверхности стола, заведующий лечебницей вынырнул из мира ментальных проекций и произнёс вслух:

Конец ознакомительного фрагмента.