Светлый-пресветлый день. Рассказы и повести

Павел Кренёв, 2017

Павел Григорьевич Кренёв (Поздеев) – коренной помор. Он и его далекие предки родились и выросли на берегу Белого моря, в краю, где гуляли ушкуйники, где стоит запах просмоленных карбасов и водорослей, где до сих пор звучит чудная, напевная поморская «говоря», где люди и сегодня не вешают замки на свои дома. Это древний мир самобытного уклада, уникальной природы, мир крепких и добрых людей. Вы погрузитесь в этот мир, читая повести и рассказы Павла Кренёва, писателя такого же самобытного и уникального, как и его родина, писателя безусловно классического литературного направления. Он недавно вошел в литературный мир, но сразу же стал заметным и востребованным российским прозаиком. Погрузитесь в мир этой прозы, и вам не захочется из него возвращаться.

Королевская охота

Егерь Мелентьев, когда выпьет, очень добрый, и все этим пользуются. Такое наобещает… И, что самое для него плохое, — помнит на другой день, чего наобещал. Конечно, во время охоты — ни-ни и упаси господи, чтобы чего другого там, кроме чая из термоса. Но мужик он простой и честный и, помня обещанную накануне королевскую охоту, всегда мучается страшно. А потреблять эту самую горькую приходится егерю куда как часто. Есть на то несколько причин. Главные из них две. Первая: Мелентьев до нее охоч сам. Вторая: егерский обход у него один из самых богатых (если не самый) в охотхозяйстве, и желающих побывать на его базе предостаточно. А это, само собой, означает пред — и послеохотные посиделки, разговоры, то да се…

Вот опять. Егерь только что пришел из бани и, раскрасневшийся, осоловелый, с капельками пота на лбу, присел было с сыном к накрытому столу, как — пожалуйста! Стрельнули светом по стеклам фары подъехавшей машины, и сразу залаял, загромыхал у крыльца цепью Амур.

— Леший несет! Поесть с семьей не дадут, — заерзала на стуле Татьяна, жена Мелентьева, давно, впрочем, привыкшая к таким вот вечерним наездам охотников.

— Ну ты эт, не скандаль — работа… — привычно, с равнодушностью, больше для порядка возразил егерь и, сняв с гвоздя военную, с егерской кокардой шапку, плюхнул ее на непросохшие причесанные назад волосы.

Около базы, уже въехавшая в калитку, стояла легковая машина «волга» черного цвета.

«Солидный кто-то, начальство, может», — прикинул для себя Мелентьев и на всякий случай приосанился, поправил шапку, сунул руки в карманы; шубу, однако, не застегнул, так и подошел с распахнутыми полами, трезвый и серьезный. Как и положено.

В машине сидели трое. Первым действительно выскочил представитель руководства — с тарший охотовед Тарасов, прямой начальник егеря Мелентьева, пухлый, вечно добродушный и говорливый. Раскинул руки, полез обниматься, от машины закричал:

— Алекса-андр Трофимыч! Лучшему егерю привет!

Но, обхватив Мелентьева, зашептал страстно-торопливо:

— Выручай, Трофимыч, инспекторская проверка… Надо сделать охоту по высшему!

Опытному егерю чего долго объяснять: надо так надо. Мелентьев заулыбался и стал ждать дальнейших распоряжений.

Машина немного еще пофырчала и умолкла. Вылез шофер, щуплый и востроносенький, в пыжиковой шапке и унтах, мельком кивнул егерю и пружинно, с вальяжностью прошелся к багажнику. «На управляющего трестом тянет, — подумал Мелентьев, — не меньше».

Потом вышел последний, третий пассажир. Лет пятидесяти, высокий, в меховой куртке и валенках. Он подошел к егерю, просто улыбнулся, протянул руку и представился:

— Юрий Николаевич.

Улыбнулся еще раз, по-доброму, так, как старому, проверенному в переделках другу, и добавил:

— Алексеев.

«Кто же из них проверка?» — недоумевал в первую минуту Мелентьев. Но потом Юрий Николаевич дружелюбно и спокойно сказал «управляющему трестом»:

— Витя, барахлишко мое не забудь в тепло забросить, ладно?

И тот заторопился у багажника, суетливо стал навешивать на плечи пакеты, рюкзаки, ружье… Мелентьев понял тогда, кто из них главный.

Тарасов хлопотал тоже. Он громко хвалил Трофимыча за то, что хорошо протопил базу, что подметены полы, что работает холодильник.

— А мы туда их сейчас, голубушек, чтоб со слезой было!

И засовывал бутылки в морозилку.

Койку Юрия Николаевича он пододвинул ближе к печке и застелил сам. Тот, правда, протестовал, но старший охотовед деловито урезонил:

— Вы еще не знаете местных условий.

Потом было застолье.

Кто из охотников не любит этого священнодейства, этого неизбежного сладостного атрибута лесных вылазок, когда позади пыльный, утомивший город, а впереди страсть новой охоты, встреча с чистотой леса, природы.

Егеря, как и положено, усадили в торец стола, на почетное место, первый тост подняли тоже за него. Это традиция. Тарасов встал, поднял на уровень плеча руку с бокалом, по-гусарски согнул в локотке и в короткой приветственной речи отозвался о Мелентьеве как о егере, который может организовать любую охоту и с которым просто приятно иметь дело.

Потом еще и еще раз выпили за егеря, за его здоровье и благополучие, за жену, «тетю Таню», за детей. Мелентьев разомлел и, как обычно, подобрел. Глаза у него заискрились, пот со лба полил гуще. Слышать в свой адрес тосты ему нравилось, но егерь старательно скромничал и каждый раз, подымая стопку, подбоченивался, махал свободной рукой:

— Да ла-а…

— Не ладно, а так и есть! — шумел энергично тостирующий Тарасов.

А Юрий Николаевич тихо, но твердо добавлял:

— Со стороны виднее, Александр Трофимович.

Шофер Витя в разговор не вступал, только сосредоточенно жевал, кивал головой и все больше багровел от выпитой водки.

— А где сын-от? Ванька-то? — всколышился старший охотовед. — Соврал бы чего, без него не компания.

— Да заче-е… — протянул Мелентьев, морщась и улыбаясь одновременно. Ему было приятно, что вспомнили и о Ваньке, о сыне.

Конец ознакомительного фрагмента.