Сказки для Наташи. #НКДН

Павел Захаров

Есть множество историй, отправляющих нас в путешествия по миру, Вселенной и даже в собственную душу. В книгах нет границ. Нет правил. Только ты и твое сознание. Часто наше настоящее заставляет нас закрыться от бесконечной энергии мира, полного незабываемых моментов, но мир всё равно открывается нам на каждом вдохе, шаге, взгляде, стоит только присмотреться повнимательней и чудеса не заставят себя долго ждать

© Павел Захаров, 2022

ISBN 978-5-0056-7424-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я не помню, как кончилось моё детство. Нет, правда не помню. Помню само детство, как что-то должное, далёкое, помню каких-то людей оттуда. Какие-то места, фразы, шутки. А потом вот так раз — и нет того самого перехода между детством, и тем, что сейчас. Просто так раз, и всё. Как будто проснулся. Как будто всё то, что было детством, это был сон. Наверное, многие из нас, в таком случае, с радостью бы поспали ещё немного. Какой-то другой мир, другие люди, улицы. Всё другое. Как будто даже чужое что ли.

Из детства я помню немного. Помню ещё под стол ходил. Причём, в прямом смысле помещался. Мы были совсем маленькими, прятались под столом в зале, накрывая его необъятным, как нам тогда казалось одеялом. Такой стол, мне кажется, был в каждом доме. У тебя был такой? Ну, он всегда квадратный, а по праздникам почему-то в два раза длиннее. Мы приносили туда, в наше «укрытие», воду в банке и хлеб с солью. Ты пробовала такое? Ну, кусочек хлеба, а сверху соль? Тогда это было волшебно. Как-то по-настоящему. Помню песочницу и пацанов, с которыми играли в «модельки». Это такие машинки маленькие. Гаражи для них делали, дороги. А ещё, когда ты, держа её в руке, едешь такой важный по этой самой дороге, ты издаешь звук мотора, чтобы все знали, что у тебя крутая машинка.

Потом появился футбол, казаки-разбойники, прятки. Гаражи стали настоящими. Только мы прыгали по ним. С одного на другой. Бывало страшно. Хоть и расстояние то смешное, а всё равно. Страшно. А если ещё и хозяин гаража вдруг идёт. Или ещё кто. А если соседка? Баба Дуся! Она же всё маме расскажет! И тебя гулять не отпустят. Будешь, наверное, что-то читать, или смотреть в окно. Или полдня смотреть, как квас бродит в трехлитровой банке на обеденном солнце. Между бабушкиными геранью и фиалками. Там, в комнате, на подоконнике. Да там целая Вселенная! Я тебе говорю! Вот ты, когда последний раз смотрела в банку, где кусочки хлеба такие вверх-вниз, вверх-вниз? То-то же. А бывало, заиграешься с ребятами и опаздываешь домой на полчаса, а внутри тебя сердце бьется так сильно-сильно — а вдруг завтра гулять не отпустят.

Я помню, как в детстве любил огонь. Был у меня друг — Костик, мы с ним были самые-самые поджигатели нашего двора. Мы поджигали траву, какие-то бумаги, жгли костры, а однажды даже беседку подожгли. Не специально конечно. Зато как она горела! Как огромный факел. В живую, я видел такое только раз. Ты когда-нибудь поджигала беседку? Тебе вообще интересно? Сидишь тут, молчишь. А нам тогда, между прочим, хорошенько досталось. Знаешь, как мы любили пиротехнику? Какое там мороженое или лимонад или конфеты — мы лучше купим бомбочки. В магазине, что в нашем дворе. Он назывался знаешь как? Детский мир! Да в каждом городе такой был. Ой, ну скажи ещё, что у тебя не было! А ещё у нас всегда были спички в кармане. А ещё мы делали грибки на потолке в подъездах. У меня хорошо получалось. Сейчас такое не увидишь. Но ведь сейчас — это всё потом. Через много-много лет. А сейчас детство.

Школа. Первый класс, толпы непонятных людей, какие-то цифры на доске мелом, линии, которые превращались в буквы. У нас даже почерк у всех одинаковый был. Каллиграфический. А читать? Читать было так сложно, но так интересно. Не то, что сейчас. Хотя сейчас тоже интересно, но времени почему-то стало меньше. Или голова забита не тем. Хотя это у меня так. Ты то, наверное, до сих пор читаешь. Вот буквы читаешь, которые я тут написал. Вернее, напечатал. Я никогда не подумал бы, что у меня будет свой компьютер. Ну, я сейчас на ноутбуке печатаю, в облаке, но тогда даже самые умные инженеры не могли такое представить. А тут я.

Зато, я помню, как мама обещала мне пару пирожных из кондитерской на выезде из города. Ты её не помнишь, наверное. Старое, деревянное, зелёное здание. Там, когда ещё заходишь внутрь, так пахнет. Вкусно. Детством. И пол такой каменный и холодный. Даже в самые жаркие дни. Вся соль была в том, чтобы я читал без запинок. И вот спустя несколько часов я выучил все нужные мне слова, которые предстояло читать вслух маме на кухне. Ну и прочитал. Но мама меня раскусила. Нет, ни в коем случае она не ругала меня за это. Как я мог до этого додуматься тогда, ума не приложу. Школа тянулась долго и мучительно. В ней многое изменилось за десять лет. Круг друзей, увлечений, да практически всё. Некоторые люди остались со мной до сих пор. Даже не представляю, сколько времени я их знаю на самом деле. Они — часть моей жизни. Какими бы ни были эти самые разные люди — каждый научил меня чему-то. Или дал какой-то опыт. Или пример. В общем, есть чего вспомнить. Каждый из них, кинул свою монетку в этот фонтан счастья, в парке, где я так часто сижу на скамейке, крошу хлеб птичкам и смотрю на людей. Там их знаешь сколько? Монеток. Если посмотреть сверху, когда светит солнце, можно поймать зайчиков, как от сварки. Ты смотрела на сварку? Если не смотрела, то и не смотри. А мы любили послевкусие сварки — там всегда оставался «карабит». Его в бутылку и, ты не знаешь? Что у тебя за детство такое было?

Моё детство — это лето. Мне кажется, что оно было тогда вечно. Вечное, зелёное, беззаботное лето. Как будто я жил где-то на Кубе. Или на Фиджи. Хотя и не был там ни разу. Так. Школа пройдена. Потом я четыре года жил в Краснодарском крае, в солнечной Адыгее, служил в армии в столице Донского казачества Новочеркасске, Зеленокумске и даже в Ростове-на-Дону. Одним словом, юг. Там конечно хорошо. Тепло. Я даже ел айву! Правда, совсем не спелую. Она ещё заколдовала моё лицо, как медуза Горгона. Но ел. У нас то, тут, в Сибири, такое не растёт. И не привозят. Я никогда её раньше не пробовал. Я вообще съел за это время столько разных фруктов, что ещё долго не мог на них смотреть. Но на родной Север тянуло страшно. Домой тянуло. К людям, к которым так привык. К друзьям. Вот и вернулся. Город сильно изменился. Красивый стал такой. Тротуары, магазины, цветы кругом. Вот только люди немного переспели — стали совсем не те как тогда, в детстве. Сейчас я точно могу сказать, когда и что происходило, в какое время года. Лет так пару назад. Но детство — это лето. Сплошное. Даже новый год и тот был не холодный как сейчас. И, даже, несмотря на всю теплоту этого праздника сегодня, со всеми китайскими светодиодными гирляндами и всяческими декорациями, нет, не такой. Как сейчас помню предновогоднюю суету, запах поджаренной курицы из кухни, который перемешивается с запахом мандаринов, шуршанием конфетных бумажек, стол, который завален едой, телевизор, который никто не смотрит, а он всё равно показывает «голубой огонёк», поёт там себе что-то под нос. Преддверие подарков и чудес, взрывы салютов за окном. И люди. Такие добрые-добрые.

Армия внесла свои плюсы — раньше я считал друзьями практически всех людей кого знал. Невообразимый поток людей. Нескончаемая людская сель. После неё, я могу показать близких мне людей на пальцах рук. Она вообще много чего отсеяла. Или просеяла. Как большое такое сито. Взгляды на жизнь, на людей, интересы и увлечения. Этакая вторая школа. Наверное, не осталось ничего, чего она бы не затронула, пусть даже косвенно. Каждое событие меняет меня, и я всё сильнее становлюсь собой. По чуть-чуть, да становлюсь. Но вот всё равно, когда кончилось мое детство, я сказать не могу. Нет, не после школы, и не перед армией. Вообще не в этот раз. Детство было ярким, светлым, а сейчас краски стали не такие как раньше. Я начал замечать серые тона на стенах встречных домов. Ну, они может всегда были, но тогда-то я их не замечал. Появились какие-то дела. Куда бы ни шел, вечно теперь дела. Деловые все такие стали. Я помню то время, и оно похоже на какой-то старый советский фильм. Но я всё равно не помню, как кончилось мое детство. Правда, не помню. Было время, когда я думал о смерти. Думал, что все, кто старше меня уйдут. Учился ценить моменты с этими людьми. Но так и не научился. Наверное, многие в переходном подростковом возрасте думают об этом. Весь мир не прав, все против тебя! А потом раз, и ты уже сам взрослый.

Помнишь, как мы находили радость в простых вещах, ценили дружбу, наслаждались улицей, восхищались телевизором. Вспоминая детство, могу с уверенностью сказать, что даже обычная палка была так же крута, как сегодня новый телефон. Вот шёл вчера фильм про ковбоев — у тебя эта палка — и лук, и лошадь. Шёл про рыцарей — меч. А про войну? Автомат или ружье. Ну, а если ничего не шло по телевизору — берешь палку и просто с ней ходишь. По траве бьешь, по забору водишь. Звук такой ещё необычный. Глухой. Ты так делала? Ну, или слышала, может быть? Потом в футбол поиграл, кораблики попускал. А помнишь тюль на окнах? Когда ты стоишь у окна, а солнце через тюль рисует на тебе причудливые тени. Как через трафарет. А тебе тепло. А перед сном я всегда водил пальцем по ковру на стене. Там были такие завитушки разные, а я думал это лабиринт. А потом засыпал. В жизни так часто случается, что, если ты увидишь что-то однажды, тебе будет сложно это развидеть. И я не только про тюль или ковер. Пусть то будет плохое или хорошее, черное или белое, не важно. Всегда, когда даже мимолетный ветер заносит в твою голову какие-нибудь семена, они начинают прорастать. Но чтобы понять, что тебе там надуло, нужно дать им взойти. И вот когда они взойдут, тебе нужно будет сделать выбор — или поливать их, или вырвать. И как бы ты не любил ездить на дачу и полоть там траву, тебе нужно будет это периодически делать.

Сегодня, мы всё чаще меняем свою азбуку на билеты в цирк, золото на медяки, живое общение на Интернет, компьютеры и телефоны, я уж не говорю о других высасывающих из тебя, тебя же настоящего вещах. Не поддавайся. Будь собой! Мне нравится, когда ты настоящая. А знаешь, что мне не нравится? Смотреть, как готовят звёзды эстрады по телевизору, какие дома у политиков, или какие очки популярны в этом году. Мне совсем не хочется слушать отовсюду про каких-то дизайнеров, банкиров, актеров, кто из них чем болеет, кто сколько раз на море летает, у кого сколько яхт. Гонка хвастунишек какая-то. Я вдруг так сильно осознал, что настоящие герои моей жизни — они все в шаговой доступности. Ну, в смысле, я знаю их в живую, держал их за руку, слышал их голос и знаю, что их любимый цвет желтый. Я знаю, сколько сахара кидать им в чай! Знаю кучу историй из их жизни. Мой самый главный супергерой — это мой дед — Евгений Константинович! Я тебе как-то рассказывал про него, помнишь?

Несколько лет назад, я шел домой, и увидел старушку с собачкой. И тут я подумал — это ведь такая маленькая собачка, в сравнении с целым миром, но больше, чем этот целый мир, для этой старушки. Она сама-то еле ходит, а тут собака её тянет, и та, в свою очередь, чуть ли не бежит за ней. Хотя уже вроде и не может бегать. А знаешь, какой здесь смысл? В счастье! На самом деле, я крайне благодарен тем людям, из-за которых, не смотря на погоду, на день недели или предстоящие важные дела я просыпаюсь счастливым человеком каждое утро. Каждое. Это важно. Вот сейчас перестань читать, и вспомни, ты проснулась сегодня счастливой? Это они меня научили. Ну не так, чтобы какие-то конкретные пункты писали, а тем, как я это увидел в них. Не все они были счастливы, прекрасны или богаты. Они просто были. А я просто видел.

Это было обычное, солнечное утро. Город пока ещё не прогрелся, но зелень деревьев и травы, их бесконечная сочность, заставляла радоваться ещё не начавшемуся дню. Как мне нравится эта картина — когда солнце ещё не встало полностью, а на небе нет облаков. Оно такое насыщенное, чистое и свежее. А серые тяжёлые дома откидывают свои квадратные тени. Они разбивают мир на то, что ещё не прогрето, немного тёмное и прохладное, и на то, что уже во всю пытается впитать в себя всю теплоту ещё не проснувшегося солнца. Настроение ничем не испорчено, но и не отличное, и не хорошее, и не плохое. Просто настроение. В голове пролетают миллиарды мыслей о предстоящем дне — так много надо сделать. Но как всегда ничего весомого. Детство же. Настенные часы показывают начало девятого. Глядя в окно, видишь, что город пока что не засорен людьми, машинами, и вообще — он чист. Да, это действительно яркие и контрастные цвета, режущие, но радующие глаз. Крайности контрастов. Но все-таки про обычное, солнечное, летнее утро. Это ведь не простой день. Сегодня 9 мая — и то ли это День Победы, то ли ещё какой-то праздник. Для меня это тогда ещё не понятно. Я очень жду другого — в течение часа над городом должен пролететь самолёт, и в небе появятся маленькие белые точки. Это парашютисты. Ты видела, как парашютисты выпрыгивают из самолета, прямо над тобой? Это очень захватывающее зрелище! Каждый год в этот день вносят что-то новое, но людей, для которых он по-настоящему праздник, становится все меньше. Это сегодня у нас ветеранам дарят микроволновки, телевизоры и сертификаты в торговые центры. А сейчас этого нет. Сейчас — то далекое по дате и почти забытое, но живущее внутри каждого время. Хотелось выйти на улицу и прыгать, кричать, радоваться чему-то. Сейчас уже так не сделаешь — то ли себя стесняешься, то ли других. А ведь когда-то не так давно, мы могли это! Мы просто забыли, стали взрослыми, по крайней мере, мы хотели, чтобы другие так думали. Я знаю кучу людей, которые играют во взрослых и гордятся этим. Смешные. И вот оно уже прошло. Детство. А ведь я так и не понял, когда оно кончалось.

И все-таки это весна. Околодевятое мая. Праздник ветеранов, стариков и тех, кого коснулась Великая Отечественная война. Я уважаю этих людей. К их числу я с гордостью могу отнести своего дедушку — Повыдчикова Евгения Константиновича. Если бы меня спросили кто для меня самый настоящий человек, самый настоящий супергерой, в моей голове пробежало бы много-много лиц, но потом бы я улыбнулся, и сказал — это мой деда!

Не так давно, когда мы обедали, я спросил его о его детстве, и буквально на час забыл о делах, которые были так важны. Я даже отнёс телефон в другую комнату, чтобы он не мешал нам. Я слушал его. Слушал, как он помнит своё детство. Я спросил его: «а что самое раннее ты помнишь?» Он помолчал и начал свой рассказ. По сравнению с сегодняшним человеком, у него очень разнообразная и насыщенная жизнь, которая началась в Оренбурге, в конце 30-х годов. Несмотря на свой возраст, он помнит многое, что было тааак давно. Например, как когда они садились обедать за стол, и он лез первый за картошкой из большой тарелки, посередине того самого стола, получал большой ложкой по рукам, а то и по лбу от самого старшего из присутствующих. Он рассказал мне много интересного. Будто снова стал маленьким. Он почти незаметно улыбался, вспоминая и переживая это вновь. Своего отца он помнит военным, пришедшим с финской войны, огромные охотничьи лыжи с номерами. Потом его отец работал на заводе. На каком именно, он конечно же не помнит. А мать все время плакала, скучала по отцу. Она всегда ходила в халате на завязках, как у медсестер, и от нее всегда пахло хлоркой. Родители научили его играть в домино. Ещё родители научили его быть настоящим. Уже потом через несколько десятков лет, он будет учить своих дочерей играть и в домино. И в шахматы. Мы с ним тоже частенько играли, в моём детстве. Это он меня научил. Потом его лицо стало совсем без эмоций, и он продолжил — «а потом началась война… Была суматоха, много людей плакали. Плакали все — девчонки и мальчишки. Призыв был масштабный — мужчин в домах не стало сразу». Родители ушли на фронт, и он, пятилетний пацан, какое-то время жил у своей тёти. Но, очень скоро, ему пришлось ехать в Хабаровск, в детский дом. Тетя дала ему серый мешочек, в котором был хлеб, сало и будильник. Это все что осталось от его детства. Слезы. Холод. Его, как и тысячу таких же детей посадили в вагоны и сотни эшелонов направились на восток. В вагоне были девочки и мальчики, малые и повзрослее. «У меня сразу отобрали хлеб и сало ребята постарше» — вспоминает он. Было тяжело. И холодно. Кормили кашей. Через несколько дней на тупиковой станции детей, прибывших такими эшелонами, начали сортировать — здоровых в детские дома, больных и слабых в приемники. «Грязь, сырость, у меня дизентерия», — он попадает в приемник, где ещё сотни ничего не успевших понять детей пытаются выжить.

Из приемника он помнит калину, росшую прямо под окном. «Я вылезу из форточки, а меня за ноги пацаны держат. Нарву калины, а потом едим, а она горькая такая. Иногда нам удавалось раздобыть красную икру! Мы её на газете насушим, и грызём, как семечки. Где-то через полгода я уже выздоровел. Тогда врачи были более добросовестными, не то что сейчас. Деньги. Деньги всех подкосили. После приемника я попал в детдом. Так кормили, учили грамоте. Я сразу же остался на второй год. Учение давалось тяжело». В 41-ом пришла похоронка. Отец погиб то ли под Вязьмой, то ли под Ельней. В 45-ом мать погибла в госпитале под Братиславой, за месяц до Великой Победы — отряд предателей уходил от советской армии, убивая всех, кого встретят. На их пути встретился госпиталь с санитарками и тяжелоранеными солдатами. Так прошел еще один отрезок его жизни.

И вот уже служба в армии. В Риге. На аэродроме. Развозил еду по гарнизонам, заносил хвосты самолетам, как он шутит. «Помню ЗИС-5. Полностью ручное зажигание, управление и тормоза. Три года службы прошли быстро, солдаты приходили и уходили, а я плакал. Куда мне было идти, куда ехать. Именно тогда проходил набор на флот, куда я не попал, но так хотел, тогда старшина предложил мне ехать в Ухту — там нужны были шахтеры. Обещали многое, и я поехал». За небольшой период он проработал шахтером, путевым обходчиком, после небольших курсов стал водителем электропоезда. Поднимал целину в Казахстане, работал на тракторе, в цехе по подготовке керамзита, чинил кран-балки… Жизнь продолжалась. Спасибо тебе деда, за то, что ты есть. Я горжусь тобой! Ты самый настоящий человек, из всех, кого я когда-либо видел.

А мне нравится этот мир — эти звуки, сливающиеся в музыку, предметы, составляющие быт. Цвета, запахи, свет. Теплый, реже холодный. Разные люди, разные дома. Во всем можно найти прекрасное. Нужно только увидеть. Или почувствовать. Или просто прожить эти моменты. Мы однажды решили встретить рассвет, не спали всю ночь, гуляли. А под утро стало невыносимо прохладно. Но мы его всё-таки встретили. Здесь на Севере, где есть белые ночи, солнце не успевает спрятаться надолго, и вся ночь похоже на очень долгое утро. В мире бесконечное количество мест, где можно встретить рассвет. И каждый будет по-своему прекрасен. Мир, как коробка с конструктором — какие бы детали ты не выбрал, какие бы модели из них не создал, если собрать их все вместе, в одну кучу — всё равно получится всё та же коробка с конструктором. А бывает как — одна деталь лежит под дверью, чтобы та не закрывалась, другая где-то под диваном, ещё несколько используются не по назначению где-то в гараже. Но если их собрать всех вместе, получится что-то цельное. Как инь-ян, например. Два совершенно противоположных цвета этого символа, олицетворяют единство. Или целостность. Я не подобрал слово, но выходит, что в мире есть черное и белое, день и ночь, плохое и хорошее. И всегда сохраняется баланс. Но если так, то, получается, прочитал я кучу книг, избавился от кучи вредных привычек, и вообще сделал кучу всего, чтобы стать лучше. И вот я просыпаюсь хорошим человеком. Но баланс то должен быть? Значит, кто-то обязательно проснулся плохим? Из-за меня. Хотя, добром сегодня никого не удивить. Злом в принципе тоже. Но все равно, чтобы быть добрым или хорошим, не обязательно быть белым и пушистым. Возьмем, к примеру, африканских миротворцев, или черных кошек. Хотя знаешь, ничего мы не будем брать. Мы просто будем лучше, чем вчера и будем пробовать чувствовать эти моменты сильнее. Знаешь, эти выражения лиц, когда люди хотят что-нибудь сказать? Ну, прям, за секунду. Или за секунду до того, как понимают, что не устоят на льду и сейчас упадут. Вот вроде доля секунды, а в этот момент для них, как будто весь мир в «слоу мо». Мне нравится. А ещё, иногда, я люблю оставаться один. Нет, правда — люблю смотреть на прохожих стоя у окна с кружкой горячего чая в одной руке и чем-нибудь вкусным в другой. Смотреть через кружевной тюль или раздвинутые напрочь шторы. Ты стоишь, а все куда-то бегут. Все чем-то заняты. А ты стоишь такой и чай пьешь! Люблю смотреть на небо. Всегда. Утро, день, вечер, ночь. Оно всегда красивое. И чтобы это заметить, не нужно быть каким-то особенным.

Я вот, например, самый обычный человек. Я крайне беспокойно чувствую себя в темноте. У меня намокают глаза, в особых случаях, когда я смотрю какой-нибудь фильм. Я никогда не чувствовал себя самым умным человеком в комнате, а количество прочитанных мною книг, можно показать на пальцах одной из моих рук. Хотя, я планирую достать ещё пару рук в будущем. Иногда, я проматываю в голове прожитые моменты, думая, как же на самом деле нужно было поступить или сказать, а иногда, какие-то ситуации, которые навряд ли когда произойдут. Я люблю смотреть на облака, когда еду куда-то далеко. Или просто из окна, когда там, за окном, есть что-нибудь ещё кроме леса, болота и облаков. Я часто вижу сны, которые помню ещё долго. Мне нравится слушать людей, но я часто их перебиваю. Жизнь мне кажется намного проще. Если бы это был русский язык, то вся моя жизнь состояла бы из простых двусоставных предложений. Иногда это были бы односоставные. Иногда, какие-то заметки на полях, моим неразборчивым для всех почерком. Ни один из моих учителей по русскому языку и в страшном сне не мог подумать о том, что я напишу это всё. А ещё это были бы запахи. Например, мокрый асфальт, мандарины или запах моей бороды в обед. Или вот этот, который ты чувствуешь, когда выходишь из подъезда утром. Запах улицы. Такой знакомый и каждый раз такой разный. А по вкусам? По вкусам я растерялся. Хотел написать крепкий китайский чай, абхазские мандарины, жареное мясо, но подумал, что это не то. Да и с запахами, наверное, тоже. Это ведь именно в этот момент. Именно в момент, когда я пишу эти буквы, которые так насыщены твоими любимыми метафорами.

Выходя из подъезда первый раз утром, я всегда делаю едва заметную паузу. И хотя этот миг около одной секунды, или меньше, но мне хватает, чтобы насладиться этим началом дня. Почувствовать его. Я слышу все звуки своего двора, все его запахи, вижу его сонное лицо. И знаешь, мне это чертовски нравится! Ты говорила, что этот провал вызван тем, что я курил раньше, и в этот момент я обычно закуривал сигарету. Все-таки нет, но можешь называть это первой затяжкой дня. Она самая прекрасная за весь день. Сегодня, я встретил соседа из другого подъезда, он курил около своей старенькой девять девять, пока та грела воду и гоняла масло по двигателю. Мы пожали друг другу руки, обменялись какими-то стандартными фразами, улыбнулись, и жизнь разнесла нас по нашей маленькой провинции. Как будто малыш топнул по луже. И брызги. В ушах заиграла песня из плеера, а я почему-то вспомнил детство. Вспомнил, и заскучал — раньше мы были одной большой семьей — наш двор. Мы общались вживую, без всяких ваших Интернетов, помогали друг другу. Лавина приключений с массой эмоций! А сейчас наше всё умещается в бетонной коробке, около сорока квадратов в среднем, где всё так же работает фоном телевизор, а на одном из подоконников всё та же куча хлама. Я шел по двору и радость переполняла меня. Я помню его совсем маленьким. Не знаю даже, кто из нас был ребенком, я или он. Но он был как карта Средиземья — нереально огромный и бескрайний. А ещё, погода возвратила тебя из хмурого Питера в солнечный Урай. Не знаю, насколько он родной для тебя, но лично я, с каждым шагом, чувствую гордость нахождения здесь. Здесь нет самых высоких зданий, уходящих за облака небоскребов, огромных торговых центров, но именно это и делает его уютным и родным. Нет-нет, мы совсем не вросли в него и не покрылись мхом. Мы как нуклеоиды одной большой прокариотной клетки, одного большого организма. И это круто! Важно понимать, что ты особый и очень важный элемент какого-то вселенского организма, и ты ему нужен. А оно так и есть, кстати.

Я очень хочу, чтобы буквы были не просто словами, а каждое утро было действительно доброе. Ну, такое — наполненное счастьем, уютом, теплом, размеренностью и легким ароматом бесконечного смысла. Сегодня ночью я смотрел, как падает снег. Три раза просыпался. Три раза валил снег. У меня напротив окон фонарь. Такой олдскульный. Ну, теплый оранжевый свет, все дела. И когда идёт снег или дождь, я его вижу всегда, в том месте, где он горит. Он похож на вечную свечку. Даже когда очень холодно, я чувствую, как он там стоит и греет. Ну, я-то за окном, мне определенно всегда теплее, чем на зимней улице. И ветра у меня нет. Хотя, если долго-долго слушать, можно услышать, как где-то гудит ветер. А ещё чайник. Бабушка всегда говорила — чайник шумит, ветер будет. Ну как-то так. Помню, когда был ростом до бабушкиного живота, она готовит что-нибудь на кухне, а я прибегу, и ухом прислонюсь к ней — слушая, как там вода в животе булькает. А если не булькает — я просил её попить воды. А потом снова слушал. Она так часто готовит, что фартук у неё маслом пропах. А я прислонился к ней, обнял её, глаза так зажмурил и улыбаюсь. Обхватить то её не могу. А она мне: «Ну, нашёл время, горим же, не чуешь что ли?». А на сковороде котлеты подгорают и начинают дымить, а она стоит и тебя обнимает. А окна такие двойные, и форточка маленькая. И дым туда, а всё равно вся кухня в нём. И в зале дымно. А в животе вода булькает, и уху так тепло. И внутри тепло. Ой, теперь хочу, как в детстве — пряник, чтобы разрезать и маслом намазать. Бабушка мне так делала. И молока стакан. Тогда я его не любил. Вообще — молоко это моё такое, ахиллесово. Я если ночью выпью стакан холодного молока, горло на утро обязательно скажет «привет». Каждый раз так. Ледяная вода, квас, да хоть что, не делают так. А молоко сразу. А ещё бабушка всегда чистила мне рыбу — я, наверное, поэтому не очень её люблю из-за костей. Постоянно ловлю их горлом. Мне немного стыдно, что я иногда с ней ругался, ну, наверное, как и практически все подростки, но я по ней очень скучаю, и всегда с улыбкой. Такая добрая грусть. Это здорово — скучать с улыбкой. Это прям настоящее.

На днях произошла ну просто куча всяких событий, которые оценил только я. Я видел их своими глазами, сам лично слышал, сам лично думал. Думал. В голове у меня простора больше чем во всех Вселенных, которые ты можешь представить, а плотность такая, как будто это утро понедельника в ленинградском метро на прошлой неделе. О некоторых мыслях я даже не знаю, они сами по себе думаются, делаются какие-то выводы, которые влияют на кучу всего, но я о них даже не знаю. Сначала подумал, что у меня не в порядке с головой. Потом успокоил себя своей эксклюзивностью. Потом придумал что-то ещё. И снова здравствуйте. Помнишь, как там мужик на первом канале говорил? А нет, он говорил: «Однако здравствуйте». Несколько дней думаю о том, если бы я потерял память, что бы говорили мне все люди, которых я знаю, когда я их о чем-нибудь спрашивал. Перевирали ли бы они в пользу себя? Говорили бы правду? Что в первую очередь они сказали бы, когда поняли, что это не шутка? Что бы они чувствовали? А что бы ты мне сказала? Ты сейчас не читай дальше, а подумай. Мне правда интересно. Потом расскажешь.

Когда я проснулся сегодня, в комнату через тяжелые шторы проходил белый свет. Как будто я проснулся в облаке. Как будто дом в облаке. В фильмах обычно говорят: «я что умер?» Или инопланетяне тебя в свою летающую тарелку похитили. Я очень обрадовался, когда увидел, как идёт снег. Хотя, в прошлом году, в это время его не было. Может он кутает всё плохое здесь, а когда тает — смывает, даря нам возможность продолжить с «чистого листа». Я так всегда думаю, когда под дождь попадаю, мол, это моё «плохое» смывается. Сейчас просохну и надо постараться не косячить больше. Я вот задумался, а что мне надо, чтобы улыбаться. Ну, я обычно ловлю кайф из воздуха, но я не про это. Для кого-то это завтрак в постель, для кого-то музыка с утра громко-громко, для кого-то смска, отсутствие людей по пути на работу, свежий торт, объятия ребенка, удачно выглаженная рубашка, гречка по акции. Я знаю кучу вещей, которые нравятся тем или иным людям, но что заставит меня вот так сильно-сильно, сильнее всего на свете прочувствовать этот момент, я так и не понял.

Я практически никогда не видел, чтобы Жека заправлял постель. Он всегда говорил, что если заправлять её утром, то она не успевает просыхать, и там могут завестись клопы. Он же не мог придумать этого сам. Или мог. Теория конечно интересная. В армии, например, кровати заправляются после утренней зарядки. Я и сам так делаю с той же целью, что и Жека. Только я её всё-таки заправляю. У всех нас, есть каких-то «наши» особенности что ли. У людей, с которыми ты общаешься, они несомненно есть, так же, как и у тебя. Это не хорошо, не плохо. Это просто есть. Даже вечная утечка вселенского негодования из одного нам известного Егора, это тоже особенность. Кто-то просто перебивает людей в разговоре, а у кого-то это особенность (ты сейчас, наверное, про меня подумала?) Такие одинаковые действия и такое разное значение. Я улыбаюсь от любой погоды, когда за надежной толщей оконного стекла, тюля, шторы. Выходя на улицу, мне досаждает встречный холодный ветер с дождём. Но когда я дома, мне не страшна даже самая сильная гроза.

Конец ознакомительного фрагмента.