Див

Павел Деникин, 2023

Какая сила управляет старинным столом погибшего автора? Что скрыто в рукописях и почему они не горят, как и у Булгакова? Приключения смотрителя музея на этих вопросах только завязываются, скоро он столкнётся с тайным наследием Ивана Грозного, хортами и призраками, а читатель ощутит всю мощь бузины.

15

В этот раз Виктор Ильич очнулся с чудовищной болью в кистях, она пульсировала и обжигала до локтей. Пальцы с силой сжимали «Waterman» и неистово продолжали выводить «ВЕРНИ» на листке, разрывая бумагу. Рука не слушалась, сейчас (даже в полном сознании!) она не принадлежала хозяину. Виктор Ильич хотел криком кричать, но из горла выдавливался позорный писк. Округлившиеся глаза разве что не вываливались из орбит. Тело трясло в лихорадке, будто пальцы сжимали не ручку, а оголённый провод на триста восемьдесят вольт.

— Хорошо, — прошептал он.

— Хорошо! — сказал смотритель.

— ХОРОШО!!! — проорал Виктор Ильич.

И «Waterman» замер в руке. Боль прошла, а казалось, исчезла совсем. Трясущейся рукой он вынул щепку из внутреннего кармана и положил на исписанный «верни щепу верни» листок.

Стоило щепке лечь, как стол мгновенно вспыхнул огнём, начисто спалив волоски на руке смотрителя. Он быстро откатился от стола. Как в детстве зажмурился, веря, что всё плохое минует, если не видеть. Губы самопроизвольно зашептали «Отче наш».

Виктор Ильич перекрестился и медленно открыл глаза.

На столе был идеальный порядок. Три листка и стальная ручка «Waterman» для поддержания видимости жилого помещения лежали так, словно писатель вот-вот сейчас придёт и начнёт писать новый роман или рассказ. Лишь пахло палёным. Виктор Ильич принюхался, запах шёл от его руки. Он устало слез со стула, вышел из кабинета и плотно закрыл за собой дверь. Он чувствовал себя атлантом, держащим небосвод. Ещё немного, силы оставят его и небо рухнет. Всё время, когда он сидел за столом в отключке, камера упорно продолжала писать белый шум. Программисты не обнаружили сбоя в системе, но и объяснения феномена не предоставили. То есть проблему не решили. Сегодня на короткий срок он был в сознании и видел, как рука выводит «щепу верни щепу». Более того, он чувствовал, как нечто заставляло выводить на бумаге слова. И ничего не мог с этим поделать. Им манипулировали. Виктор не знал пока утверждение это или вопрос. Сейчас его больше волновало, записала ли камера хоть что-то, кроме проклятого белого шума.

Виктор Ильич спустился в комнату охраны.

Запись не порадовала ничем. Он, конечно, питал надежду, но особо не рассчитывал на успех. Что бы это ни было, оно умело хранить секреты. Одна из самых очевидных версий расследования смерти Александра Клинова — самоубийство. Но никто из близких эту версию не принял. Виктор Ильич в их числе. Но сейчас, после происшедшего, закралось сомнение. Если Саша, сидя за бузиновым (бузиновым, мать его!) столом постоянно испытывал подобный стресс, мог ли он остаться в здравом уме?

Виктор Ильич вернулся в квартирку, чтобы выспаться, а поутру, сдав вахту, отбыть в Москву.

Два часа лёту на борту самолёта — достаточное время подумать. И всё время в пути Виктор Ильич провёл в раздумьях, почти не заметив полёта.

Как бы то ни было, но дерево, из которого сделан стол, оказалось бузиной. И загадочный старинный стол, видимо, представлял собой единое целое, раз заставил вернуть маленькую щепку. А ведь заставил! Откол щепки сбил некий транслятор, и вместо плавного продолжения истории о приключениях мальчика в подземельях на бумагу выведен конспект баек из книги, когда-то прочитанной смотрителем. Совпадение? Вряд ли. Уже не первое. А если бы он не читал книгу о подземельях Первопрестольной? Хороший вопрос. Тем не менее, он читал.

Реально ли, что стол, будучи бузиновым, по стародавним поверьям являющейся вместилищем бесов, сохранил демоническое проклятье и каким-то образом влияет на человеческий разум? Нешуточное ведь дело чувствовать, как пальцам, давно страдающие артритом, возвращается былая гибкость, стоит только сесть за «древний» стол и начать писать… причём писать в «бессознательном» состоянии. Может, стол способен манипулировать чувствами и ощущениями? Может, боль и не исчезает вовсе и стол просто на время анестезирует нервные окончания, чтобы досадное препятствие не мешало записывать историю? Артрит-то возвращается постоянно!..

Но вот зажглась лампочка «ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ!».

Посадка.

Надежда Олеговна встретила его. Виктор Ильич поискал взглядом Володю.

— Ты одна? — спросил он.

— Да, — ответила она. И Виктор Ильич не стал расспрашивать — почему.

Надежда Олеговна привезла его к себе домой.

— Я напекла драники, — сказала она, приглашая на кухню.

Мужа не было и дома. Виктор Ильич снял обувь, кепи и прошёл на кухню.

— Знаешь я… Боже мой, Витя! — воскликнула Надежда Олеговна, выронила чашку и хлопнула рукой по рту с изумленно отвисшей челюстью. Чашка разбилась, но женщина не заметила. — Что с твоими волосами? Что стряслось?!

— За этим я и приехал, Надя. Очень хочу знать, что стряслось.

Она долго молчала, переваривая то, что рассказал Виктор Ильич. Они сидели в комнате, позабыв про обед, драники и разбитую чашку. Он боялся, что она не поверит, но зря боялся.

— Я всегда подозревала, что с этим столом что-то не то. Всё не то! — прервала молчание Надежда Олеговна и с грустью посмотрела на Виктора Ильича.

— Расскажи, — попросил Виктор Ильич.

— Я мало что знаю… Я, знаешь ли, не задаю лишние вопросы… Сашка брал с собой отца, чтобы привезти стол из Чехословакии…

— Кстати, а где Володя?

— У него снова инфаркт. Две недели уже в больнице, — сказала Надежда Олеговна.

— Почему не сообщила?

— Зачем расстраивать лишний раз? Это свершившийся факт, и ты бы ничем не смог помочь.

— Но ты была одна… с горем.

Она промолчала. Виктор Ильич спросил:

— Как он сейчас?

— Пока в койке.

— Можно к нему?

— Конечно.

Пообедав, они поехали в больницу.

Володя лежал на больничной койке у окна палаты. Надежда Олеговна окликнула его. Он обернулся, и его серое лицо сделалось вовсе пергаментным, едва он заметил за спиной жены полностью седого друга.

— Ты сел за него, — сказал он вместо приветствия.

— Да, — ответил Виктор Ильич и подошёл к другу. — Расскажи всё.

У него была отдельная палата-бокс с туалетом, ванной и телевизором. Виктор Ильич и Надежда Олеговна сели подле кровати Володи.

Виктор Ильич вкратце ввёл его в курс дела.

— Ты читал что-нибудь из Сашкиного? — спросил Володя.

Виктор Ильич покачал головой:

— Ты же знаешь, я больше детективы предпочитаю, чем это. Что он там писал? Ужасы, мистику, да?

— Мистику, да, — кивнул Володя. — Если бы ты читал его романы, то заметил бы разницу в концовках. До покупки стола добро всегда побеждало зло, после покупки — зло торжествует победу, а если и не торжествует, то последнее слово обязательно оставляет за собой.

— Почему?

— Торжество зла по необъяснимой… а может, и вполне объяснимой… причине стало приносить огромные деньги. Если прежде Сашка был рядовым писателем, то с появлением стола стал звездой… ну, ты и сам знаешь. Фанаты готовы до сих пор платить за всё, что ещё не издано.

— И много он успел написать?

— Достаточно, чтобы о нём не забыли ещё лет десять. Что пишешь ты?

— Историю мальчишки, проникшего в подземелье.

— Это новая история. Теперь я понимаю… — он умолк и задумался.

— Что ты понимаешь, дорогой? — спросила мужа Надежда Олеговна.

— Я не сказал тебе, — обратился он к жене. — Не посчитал важным… Мне приснился сон… а потом — инфаркт. — Он посмотрел ей в глаза. — Мне приснился наш сын.

— Что было во сне? — спросил Виктор Ильич.

Муж Надежды Олеговны странным взглядом смерил друга и рассказал сон.

— Ясно, — сказал Виктор Ильич, когда друг кончил говорить. — Что ещё знаешь о столе?

— Столу несколько веков. По преданию, изготовил его некий чёрный маг, злой чародей или колдун — разницы вроде нет… Знаешь сказку «Волшебная дудочка»?

— Нет.

— Я тоже не знал… Мне Сашка рассказал по пути в Чехословакию. В двух словах: один странник срезал на топлом месте травяную дудку, подул в неё, а дудка запела-запричитала, как на этом месте утопила девушку сводная сестра. И все узнали о преступлении.

— И?

— И вот. Чёрный колдун якобы в течение нескольких лет в «день всех тайн», ночью ходил по кладбищам и выкорчёвывал с могил бузину. Когда древесины стало достаточно, он заколдовал её… и сотворил стол. Для чего — не знаю. — Муж Надежды Олеговны умолк, погрузившись в мысли, потом добавил: — Сашке, вишь, помог обрести популярность.

— Он не рассказывал о процессе написания?

— Нет, — он посмотрел на жену, — мы не спрашивали.

Надежда Олеговна кивнула.

— Но в эти дни он был словно одержимый…

— Злым гением, — докончила Надежда Олеговна.

— И вы ничего не делали?

— Например? Запретить писать?!

— М-да… — Виктор Ильич посмотрел на настенные часы. — Мне пора в аэропорт. Нужно успеть до закрытия музея.

— Я довезу, — вызвалась Надежда Олеговна.

— Конечно, довези, — поддержал муж.

— Думаю, вам лучше остаться вдвоём. — Виктор Ильич не любил провожаний. — А мне нужно всё спокойно обдумать.

…Когда самолёт набрал высоту, Виктора Ильича потянуло в сон.

Он зашёл в кабинет-студию. За столом сидел человек. Смотритель не сразу признал знакомца. Что-то неуловимое отличало этого человека от Саши Клинова. Погибший писатель повернулся к посетителю, и Виктор Ильич на долю мгновения увидел землисто-мертвенный профиль, прежде чем знакомое лицо обрело привычный глазу оттенок.

— Ты пишешь мой последний роман, — сказали губы Кошмарного Принца. — Закончи его хорошо. Закончи, и я найду покой. Его легко писать, если не противиться и не любопытствовать понапрасну. Закончи роман. Закончи…

Волосы Кошмарного Принца вспыхнули, и тело в секунду оплавилось свечой.

— Закончи! — прогремел напутственным набатом замогильный голос, разбив остатки хрупкого сна.

Виктор Ильич встрепенулся, напугав рядом сидящую пассажирку.

— Извините, кошмар приснился, — сказал он.

— Ничего страшного. Бывает, — принуждённо улыбнулась пассажирка и отвернулась к иллюминатору.

Самолёт начал снижение.