Третья диктатура. «Явка с повинной» (сборник)

Орбел Татевосян, 2015

Очерки по сути мемуарные. Это взгляд на «Совок» и на себя внутри той и последующей за ней реальности. Здесь – и глубоко интимное, личностное, и попытка выйти на широкие обобщения – о жизни человека, клана, страны, даже – планеты в целом… Автор – бывший советский журналист, порвавший со своим «цехом» с первого дня нового капитализма в России. Признает и сам: настоящим капиталистом стать ему не довелось, так, мелкий предприниматель. Но участвовал, видел, отстаивал, переживал… Что из этого получилось – пусть судит читатель. Автор уверен: его читатель не может оказаться недоброжелательным, потому как книга адресована родным, ближайшим друзьям и их потомкам. Каждый из нас живет в психологическом комфорте благодаря своему реальному ближайшему окружению. А дискомфорта такого рода автор избегал (нередко, увы, безуспешно) в течение всей своей жизни. Отсюда и его уверенность в доброжелательности своего читателя.

Предки

Вот мои генетические предшественники. Судьбе было угодно, чтобы обоих моих дедов звали практически одинаково. Дед по отцу был Татевос (девятерых своих внуков от сыновей, в том числе меня, он записал на новую фамилию, образованную от своего имени). Деда же по матери звали Татос, сокращение того же имени. Разница в их возрасте была невелика, лет не то 6, не то 8 в пользу первого. С него и начнем. Эта линия богаче, да я ее и лучше знаю. Не только я, кстати. В конце прошлого века была издана книга генеалогического древа отцовского рода (фолиант страниц в 200), носящего фамилию Оганян (брат Арсо и сестра Астхик тоже были Оганянами, дед считал полезной такую мешанину).

На старом деревенском кладбище отчего села есть могила основателя рода. Он переехал сюда в первой половине 19-го века (сельским попом был, говорили старики). Его обновленный могильный камень гласит: «Оган Оганян 1801–1848. По состоянию на 1973 год живых потомков мужского пола насчитывается 306 человек». Поколения после него известны мне поименно, их к 1973 году было всего семь. Плодовитые какие, а? Теперь представьте себе еще и семейные традиции: это очень послушные, чинопочитающие, хорошо воспитанные представители «мужского пола». Хотя и разнообразия хватает.

Дед Татевос был последним из сыновей в семье своих родителей, внуком того самого Огана. Как младший, «любимчик», пользовался имуществом старших без зазрения совести. Кутила, бабник, гулена с молодых лет. И удачливый невероятно. Рассказывал: в какую деревню ни попаду, какую дверь ни открою, куда ни приду — пьянка, свадьба, кайф. Повсюду его знали, на почетное место сажали, в его присутствии на функции тамады никто не смел претендовать. И образованный был, как же, окончил целых два класса церковно-приходской школы в Караклисе (потом — Кировакан, теперь — Ванадзор…). Пел, танцевал, беседы вел… И детей учил тому. Все они пели до конца дней своих — и соло, и хором семейным (отцову кассетку с пятью песнями в его исполнении храню более 30 лет). Многажды при мне хвастал: Арменаку (старшему его сыну) было 11, Телемаку (второму) 10, когда старшему дал в руки плуг, младшего посадил править парой волов, и сказал: пашите! А сам сел на коня и попер по деревням пьянствовать.

Колоритный был старик. Крестьянин, ненавидящий крестьянский труд. Поэт, до конца жизни писавший неуклюжие стихи. Жена его, на 10 лет младше, умерла в возрасте 64 лет (говорили — рак, но это — диагноз дилетантов, баба Интизар умерла у себя дома, в селе, окруженная детьми, их в живых тогда было семеро). В день и час ее смерти в Ереване, стольном граде армян 20-го века, случился потоп, говорили о тысячах жертв. Преувеличивали, наверное, в 46-м жертв никто считать не умел, никто даже не знал истинного количества живых. Дед, говорят, на похоронах жены, опуская ее в могилу, при всех сказал: «Ханум (госпожа — по-тюркски) джан, вот ты и ушла. А я поживу десяток лет, понравится — еще поживу, нет — тоже приду». Такое ощущение, что это не может быть правдой, это просто легенда. Но мне о том говорили многие присутствовавшие на похоронах бабушки задолго до смерти деда. А он взял и выполнил свое «обещание», умер минута в минуту через 10 лет, 26 мая 56-го в 9-50 утра. Не болел, не жаловался… Просто за два дня до смерти не вышел на свою традиционную утреннюю прогулку, неохота было. Да и в постель лег. И в следующий день не вставал: плохо себя чувствовал. На третье утро, в «запрограммированный» час, умер. По всей Армении, включая Ереван, с 9-30 до 11 в то утро (я писал выпускное сочинение по армянскому в школе, заканчивал ее в тот год) была пурга, метель, валил снег, холодный ветер с ног сшибал. Бога нет, говорите? Хорошо, хорошо, наверное, это так. А кто-то же отмерил и столь точно соблюл установленный дедом срок? Верно, от самовнушения умереть не запретишь: сказал дед — не понравится, приду, вот и ушел. Не понравилось, стало быть. А пурга и метель, случившиеся 26-го мая в Араратской долине, по всей вероятности (не сверялся с синоптиками), всего-то один раз за всю известную историю — совпадение простое, согласен. И тот потоп — тоже. Но попробуйте отогнать от себя ощущение неестественности такого стечения обстоятельств!

Дед всегда хвастал и тем, как он легко решал материальные проблемы семьи. Вообще-то семья — голь перекатная, клочок земли ее кормить не мог ни по каким стандартам. Восемь детей (девять их было, но перед рождением девятого 11-летняя дочка Мери погибла, сорвалась со скалы) нередко кормились собирательством, как доисторические предки, — съедобные травы, лесные ягоды, корнеплоды дикие… А дед хвастал: кормил семью легко и просто. Примеров ему было не занимать. Вот один из них, почти дословно.

«Возвращаюсь с очередного похода по деревням. В доме шаром кати. Еды никакой. Муки нет. Ладно, говорю, отосплюсь, утром решу ваши проблемы. Наутро на сельском сходе (в самом центре села, у церквушки, обычно с утра мужики обменивались новостями) приказчик со стройки железной дороги: надо шесть штук деревянных шестов длиной 5 метров, но не толстых, не более 8-10 сантиметров в диаметре. Спрашиваю, что дашь? Принесешь сегодня — хоть по 3 рубля возьму, сказал. Чтобы ты понял: дойная корова стоила в то время 10–12 рублей. Лады, говорю, принесу. Зашел к духанщику (сельский магазин так назывался — „духан“): дай, говорю, 2 рубля. Он мне — зачем тебе? Выпить хочешь — налью сколько душе угодно. Обругал его: дурак, меня напоит любой, деньги нужны реальные. Дал. Пошел взял ножовку и колун, и к нашему объездчику лесов. Дал ему эти два рубля, договорились, что он меня не видел. Заготовил шесты, довез на коне до станции и получил обещанные деньги. Взял в духане мешок муки, отнес домой. Жена: ай-вай, где ж ты взял? А я выложил ей рупь. У нее шары на лоб: откуда? Я ей еще один. Так и отдал ей все, рубль за рублем. Себе рупь только и оставил, на корм коню. О себе чего думать? Меня накормят везде, даже поблагодарят».

Дед Татевос не любил работать на земле, был городским по натуре. После смерти жены, до возвращения второго сына Телемака с семьей в отчий дом, за пару сезонов сумел «учредить» новую поговорку для армян — «Таты бостан» («сад Тата»). Смысл: «халява». В его большом саду были десятки фруктовых деревьев. Пользоваться могли кому не лень — хозяин в отъезде, не появляется вовсе, не пропадать же добру в голодные послевоенные годы! Поговорка и сегодня употребительна. Но мало кто ведает о ее происхождении.

Зато все дети были работяги, говоруны, красавцы, отменно пели, танцевали, соблюдали правила старшинства. Очень умных и особо успешных среди них не оказалось. Но в своей среде они выделялись несомненно. Картина (при моем брате Аствере, который и поведал мне о ней с изумлением): старший из братьев, Арменак (в свои 68), всерьез младшему брату — отцу моему (60 лет) сказал: «Сейчас врежу по хлебальнику, знать будешь». Зло, не в шутку… Отец то ли что-то не так сказал старшему брату, то ли сделал не то. Традиции старшинства! Требовать и опекать. Через Арменака прошла вся семья. Братьям (всем!) помог получить высшее образование (сам получил его первым и остался в Ереване навсегда). Сестрам посодействовал переехать с семьями в столицу. Младшую из них и в институт устроил, та уже после войны окончила Сельхоз, агрономом стала (понятно, по профессии не работала всю жизнь, но диплом — такая ценность по тем временам, такой престиж!).

Арменак женился на русской в возрасте 48 лет (ей было 24). Двое пацанов было у них. О Борисе читателю будет доложено. А младший, Юрий, закончил тот же мой экономфак МГУ (дневное отделение) годом позже меня. Едва этот Юрик пошел в школу, его мать бросила мужа (бабе только минуло 30, а ему уже почти 60, и тогда было не сочетаемо). Дядя прожил бобылем почти 20 лет, недовольный всем на свете. Запряг одного из братьев, моего отца, корни женьшеня выкапывать, крошил их, настаивал на спирту и продавал как самое действенное лекарство от рака… Изобретательный народ эти Оганяны! После войны его отец тоже имел «бизнес», торговал деревянными ложками на воскресных сельских рынках (меня иногда обзывали внуком гдала, дед ходил по рынкам и оповещал: «гдалы, гдалы» — то есть: «ложка, ложка»). Да, у каждой эпохи свои потребности. Научитесь распознавать их, и не будете бедствовать.

Много интереснее был Телемак, второй из братьев отца. Закончил, как водилось тогда, рабфак, а затем и Зооветинститут. Поработал в первое время в другом районе, а после смерти матери вернулся в родное село Ваагни (оно тогда еще Шагали называлось, по-персидски, потом переименовали). Еще в юности падал с лошади, сломал ногу, она неправильно срослась, хромал всю жизнь. Но работяга был — таких вам не встретить. Вот эпизоды.

Надо на зиму дров заготовить. Хромой дядя Телемак с рассветом запряг волов в арбу и айда в лес. Бензопила еще не изобретена (по крайней мере для армян, эпизод-то 48–50-го годов). Инструменты — ручная ножовка да колун. К ночи арба загружена, но ехать назад — в темноте. На горном сельском бездорожье арба перевернулась, дрова скатились по склону в овраг, метров 15 глубиной. Чертыхаясь, дядя распряг волов (пусть хоть они отдохнут), перетащил дрова (утром мы видели — куба 4 как минимум) наверх, вновь загрузил арбу, запряг волов и прикатил домой в 4 часа утра. Сыну Амуру (было лет 1112 ему, скончался в 2013-м 76-и лет), и мне (9, кажись, гостил у них) поручил разгрузить лес, уложить в штабель, разобраться с волами, а сам — спать.

Он часто приезжал в райцентр по делам, и обязательно — к нам. Был ведь старшим зоотехником своего колхоза, т. е. подчиненным младшего брата, моего отца. Раз как-то рано утром, часов в 10–11, закончив дела, пришел к нам. Матери дома нет, куда-то упорхнула. У подъезда — штабель дров неколотых. Ваши? — спрашивает. Ну, колун принесите, поработаем пока. Машину дров за 45 минут одним колуном разрубил и накидал во вход подъезда. Пройти никому пути нет. Команду нам — пацанам: тащите наверх, уложите на балконе (наша квартира — на втором этаже). Мы втроем дольше таскали, чем он их рубил. Еще история. Конец 20-х. Телемак учился на рабфаке в Ленинакане. В выходные ездил домой, работал на строительстве семейного дома. Раз получилось — работы много, на вечерний поезд не успевает. Поехал на ночном. А он приходит в Ленинакан в 4 утра. В 7 вставать, к 8 на занятия. Прогулы караются строго, за опоздания тоже по головке не гладят. Но утром проснулся с ясной головой, удивился чувству выспанности и с однокурсниками в гурьбе — на учебу. На первом же уроке: «Оганян, почему вчера пропустил занятия?» «Так воскресенье же было!» «Это кто тебе сказал? Сегодня вторник». Класс, ясное дело, ржет как табун меринов. Дядя не поймет ничего: да вы что? Я же в 4 утра приехал, поспал 3 часа и пошел на урок. Класс гогочет. Ему, наконец, рассказали, как накануне утром чуть ли ни ведро холодной воды вылили ему на голову, разбудить не смогли, махнули рукой и ушли на урок без него. А вечером будить даже не стали — пусть отоспится вдоволь. Он проспал 27 часов!

Он не был счастлив, дядя Телемак. Жена рано слегла больная (25 лет в постели лежала), дети получились неудачные, да разбежались по городам. После войны процесс урбанизации полным ходом шел и в Армении, все более или менее амбициозные рвались в города, села пустели. Из большой семьи деда в селе остался один дядя Телемак, без семьи, без жены (та кантовалась в городе у детей)… И так он прожил последние 6–8 лет жизни. Скончался внезапно, от инсульта. Накануне, в воскресенье, автобус из Кировакана попал в аварию, угробил несколько десятков человек. Дядя ждал двоих своих, они за едой должны были приехать, заготовил им много чего (мед, сыр, масло…). Об аварии дошел слух и до него. Сел на коня, погнал к месту катастрофы. Увидел тот ужас (автобус упал с моста через железную дорогу на контактную сеть и сгорел вместе с пассажирами). Там идентифицировать некого было. Удрученный, вернулся домой и обнаружил: дети приезжали (их в том автобусе не было, слава Богу), все забрали, пожрали много чего тут же, даже посуду за собой не убрали и, не дождавшись отца, уехали…

Конец ознакомительного фрагмента.