Рассказы и стихи

Омер Сейфеттин

В книге представлены рассказы для детей и взрослых.Рассказы для детей основаны на фактах биографии и отражают как смешные, так и трагические события жизни. Большинство рассказов для взрослых написано в сатирико-юмористическом стиле. Часть рассказов посвящена историческим событиям и переломным моментам в жизни турецкого общества в период крушения османской империи. И в наши дни рассказы Омера Сейфеттина актуальны и читаются с большим интересом и любовью.

Скребница

Мы играли во дворе конюшни и слышали печальное журчание ручья, невидимого внизу под серебряными ивами. Наш дом как будто потерялся позади изгороди из больших каштановых деревьев. Я и мой брат Хасан, который был на год младше меня, совсем не отходили от Дадаруха, так как моя мама уехала в Стамбул. Этот конюх нашего отца был взрослым мужчиной. По утрам пораньше мы бежали на конюшню. Лошади были нашим самым любимым занятием. Какое не надоедающее удовольствие было вместе с Дадарухом отводить их к воде, сидеть верхом на их голой спине. Хасан боялся и не мог ездить верхом один. Дадарух сажал его перед собой. Мы получали ещё больше удовольствия, чем от занятной игры, если могли класть в сумки ячмень, наполнять травой ясли, убирать навоз. Особенно нам нравилась чистка шкуры. Это было самое приятное дело. Взяв в руку скребницу, Дадарух начинал работу, тик-так… тик-так… тик-так… точь-в-точь как часы… я не мог устоять на месте и настаивал:

— Я тоже хочу так делать!

Тогда Дадарух, посадив меня на спину Тосуна, давал мне в руку скребницу и говорил:

— Давай, работай!

Эта металлическая штука сильно скребла по шкуре животного, но я не мог извлекать такое слаженное тиканье.

— Он машет своим хвостом?

— Машет.

— Как мне посмотреть?

Я наклонялся и вытягивался, но с крупа лошади хвост не был виден.

Каждое утро я говорил, как только приходил на конюшню:

— Дадарух, я займусь уходом.

— Ты не сможешь это сделать.

— Почему?

— Потому что ты ещё маленький…

— Я сделаю.

— Вот подрастёшь.

— Когда?

— Когда ты станешь ростом с лошадь…

Я не мог один успешно справляться с уходом за лошадью на работах в конюшне. Мой рост не доходил даже до живота лошади. Тем не менее, это занятие было очень весёлым и очень забавным. Вероятно, равномерное тиканье скребницы нравилось Тосуну, он прижимал свои уши, его хвост раскачивался, как огромная кисточка. Когда полный уход близился к завершению и Тосун беспокоился, тогда Дадарух говорил «хёйт», сильно хлопал его по крупу, потом начинал уход за другими лошадьми. Однажды я остался один. Дадарух и Хасан спустились к берегу реки. Внутри меня проснулось страстное желание заняться чисткой. Я искал скребницу, но не мог найти. В углу конюшни находилась маленькая комната Дадаруха без окон. Я вошёл туда, стал искать полки и увидел что-то среди сёдел. Нет, нет! Под его кроватью стоял сундук из зелёных досок. Я открыл его и чуть было не закричал от радости. Вытащенная из сундука с мамиными подарками скребница, которую прислали из Стамбула неделю назад, ослепительно блестела. Я сразу схватил её, побежал в сторону Тосуна и захотел поскрести его живот. Он забеспокоился. Я подумал:

— Она причиняет боль.

Я посмотрел на зубчики этой красивой скребницы сверкающие, как серебро. Очень колкие и острые. Я начал тереть её о камни стены, чтобы немного затупить их. Когда зубцы затупились, я попробовал снова поскрести. Опять лошадь что-то не устраивало. Я разозлился. Наверно я хотел выместить на скребнице свой гнев, пробежал десять шагов вперёд и положил скребницу на каменную поилку. Найдя самый тяжёлый камень, смог поднять его с земли и начал очень быстро бить по скребнице. Я разбил вдребезги и смял эту красивую скребницу, прибывшую из Стамбула, вдобавок, которую жалел использовать Дадарух. Потом я бросил её внутрь поилки.

Когда мой папа каждое утро выходил из дома, то каждый раз заглядывал на конюшню, ходил туда-сюда. Однажды я опять остался в конюшне один. Хасан был в доме с нашей горничной Первиной. Когда мой папа заглянул в поилку и увидел внутри сломанную скребницу, он крикнул Дадаруху:

— Иди сюда!

У меня перехватило дыхание, не знаю почему, но я очень испугался. Дадарух растерялся, когда обнаружилась сломанная скребница. Отец спросил его, кто это сделал. Дадарух ответил:

— Не знаю.

Мой папа повернул глаза ко мне, ещё ничего не спрашивая.

Я сказал:

— Хасан.

— Хасан?

— Да, вчера, когда Дадарух спал, он зашёл в комнату. И взял из сундука. Потом разбил её на каменной поилке.

— Почему ты не сообщила Дадаруху?

— Он спал.

— Позови, я поговорю с ним.

Я прошёл через калитку ограды, побежал прямо к дому по затенённой дороге и позвал Хасана. Для него печальней новости не было. Он прибежал за мной. Мой папа был очень суров. Под его взглядом мы сильно испугались. Он сказал Хасану:

— Если солжёшь, то пеняй на себя!

— Я не солгу.

— Ладно, почему ты сломал эту скребницу?

Хасан растерянно посмотрел, остановившись глазами на предмете в руке Дадаруха. Потом, потрясая белобрысой головой, сказал:

— Я не ломал.

— А я говорю, что ты лжёшь.

— Я не ломал.

Папа сказал:

— Скажи правду, я не рассержусь. Ложь — это очень плохо. Хасан упрямо отрицал. Мой папа разгневался. Папа подошёл, сказал сверху: «Бесстыжий лжец», дал ему пощёчину и крикнул:

— Отведи его в дом. Смотри, не пускай его сюда ещё раз. Пусть всё время сидит с Первиной.

Дадарух взял моего плачущего брата на руки и пошёл прямо к калитке изгороди. Теперь я играл совсем один на конюшне. Хасана держали дома под замком. Моя мама после приезда также не простила его. Когда предоставлялся случай, мой папа говорил: «Он лжец». Хасан тягостно молчал и начинал плакать, когда вспоминал про пощёчину, которую получил. Моя бедная мамочка не давала мне никакой возможности признаться в клевете. Она говорила: «Глупый Дадарух, разве ты не подвергаешь опасности лошадей?»

На следующий год летом моя мама опять уехала в Стамбул. Мы остались одни. Хасану всё ещё было запрещено быть на конюшне. По вечерам в постели он спрашивал меня, выросли или нет жеребята, что они делают у лошадей. Однажды он вдруг заболел. В посёлок была послана лошадь. Приехал доктор. Он сказал, что это дифтерия. В дом собрались находящиеся на хуторе деревенские женщины. Они принесли несколько полосатых птиц. Зарезав их, они укутали шею моему брату. Мой папа совсем не отходил от изголовья кровати. Дадарух был очень подавлен. Первина плакала навзрыд.

Я спросил:

— Почему ты плачешь?

— Твой брат болен.

— Он выздоровеет.

— Он не выздоровеет.

— А что с ним будет?

— Твой брат умрёт!

— Разве он умрёт?

Я начал тоже плакать. С тех пор как он заболел, я спал рядом с Первиной. Однажды ночью я не мог заснуть. То ли в дрёме, то ли нет, перед моими глазами призрак Хасана говорил: «Клеветник! Клеветник!» и плакал рядом со мной.

Я разбудил Первину и сказал:

— Я пойду к Хасану.

— Зачем?

— Я хочу что-то сказать моему папе.

— Что ты скажешь?

— Я скажу ему, что я сломал скребницу.

— Какую скребницу?

— В прошлом же году. Помнишь, как мой папа сердился на Хасана…

Я не мог договорить свои слова. Глубокие рыданья внутри душили меня. Плача я объяснил всё Первине. Если я расскажу сейчас моему папе, может быть, Хасан услышит и простит меня.

Она сказала:

— Скажешь завтра.

— Нет, я пойду сейчас.

— Сейчас твой папа спит, скажешь завтра утром. Хасан тоже спит. Ты его поцелуешь, поплачешь, они простят тебя.

— Ладно!

— А сейчас давай спи!

Я опять не мог сомкнуть глаз до утра. Как только рассвело, я разбудил Первину. Я встал. Я торопился, чтобы снять угрызения совести, которые мучили меня. Только жаль, что мой бедный невиновный брат умер в ту ночь. Мы видели в прихожей плачущего Дадаруха и хуторского имама. Они ждали, когда выйдет мой папа.