Зарубки Бабы-Яги

Оля Тулянская, 2022

Каково работать корреспондентом на Первом? Временами весело и забавно, временами тяжело до слез, но неизменно познавательно. Потому и книга написана в формате блога, когда забавные истории с места событий чередуются и тесно переплетаются с профсоветами для тех, кто хочет связать свою жизнь с тележурналистикой. Ни в одном вузе (даже в МГУ на журфаке) не учат «полевой» работе. Стажеры и практиканты приходят не просто зелеными, они приходят нулевыми. Выезжает такой «птенец» с тобой на съемку, больно на него смотреть. И начинается хождение по мукам, наощупь, путем проб и ошибок, а следствие этого – падение самооценки, разочарование или еще что похуже. Благодаря советам из книги вы сможете восполнить часть пробелов, избежите промахов и не позволите самооценке удариться о плинтус. Но не обольщайтесь, шишки вы все равно набьете, и разочарование будет, и желание все бросить раз и навсегда – без этого никак. Зато поймете: сдюжите или лучше искать другой путь и не тратить время впустую.

О насущном…

Сели в машину. Я, как принято, на переднее сидение, ибо это неписаное правило. Но об этом позже. Ехать минут сорок. Разговаривать не хотелось. Задумалась…

Успех… Она ж, эта Лерка, рискует не просто так, не ради показухи, а ради него самого… успеха, который дразнит, манит, зовет за собой, но стоит приблизиться — в руки не дается, требует прежде поднять ставки.

А все потому, что именно на «телеке» он, успех этот, так близко, как нигде больше, и кажется, руку протяни и ухватишь. Вот и бегут все за ним, бегут, бегут… И забег у всех разный: у одних — длинный, а то и нескончаемый, а у других — короткий. Но при этом устают все одинаково, спотыкаться начинают, останавливаются, даже назад поглядывают, раздумывая, а не зря ли? А не вернуться ли? А не бросить ли все к чертям собачьим?

Но нет! С крючка так просто не соскочить. Успех, маячащий впереди, тоже притормаживает и словно поджидает тебя, оглянувшись, призывно улыбается, сильнее обнадеживает. А в следующий момент ты уже слышишь, как ласково, даже любовно шепчет: «Ну ты чего? Всего-то шаг остался, еще рывок, и все мечты сбудутся!»

И большинство верит, поднимаются и, не отряхиваясь, не обращая внимания на ссадины и синяки, снова бегут за ним, пытаясь ухватить или хотя бы прикоснуться. Но он вновь миражом растворяется где-то впереди, неопределенном, непонятном, пугающем «впереди»…

Так было и со мной. Раньше. Теперь остыла. Теперь наблюдаю за другими и делаю ставки, как скоро выдохнется тот или эта, потому что силы всегда рано или поздно тают, и на смену им приходит боль, физическая и душевная, саднят былые царапины, на месте синяков остаются пятна и шрамы, а кто-то и вовсе уже не встает после очередного падения… А успех? Ему-то что, ему все равно, он по-прежнему впереди, так близко, так обманчиво близко…

Но бывает и по-другому. Бежишь, привычно спотыкаешься, но не падаешь, а останавливаешься и стоишь очумело, не понимая, почему не гонишься за мечтой-миражом, вон же он в метре от тебя ждет, игриво подмигивает, а то и удивляется, почему это ты на него не реагируешь. А ты стоишь, стоишь, а потом оглядываешься… А там тоже он, твой успех, за твоей спиной, словно тень, грустный, сгорбленный, брошенный. И ты видишь себя его глазами и вздрагиваешь от стыда: сколь ободрана, побита, грязна и… уже не так юна — жалкое зрелище, Баба-Яга, да и только.

И начинаешь хохотать, сначала несмело, а потом все громче и громче хохочешь над собой, над пережитой болью, над разочарованием, над потерями, утратами ради бессмысленного, никчемного, разрушающего, эфемерного того, чего и не существовало никогда. Обманулась. Ради чего?

Да вот беда — повернуть назад нельзя, а идти вперед нет больше ни смысла, ни желания, ни сил. Колени подкашиваются. Это расплата за самообман, за то, что не смогла. Чего? Вовремя разобраться в том, что тебе дается, а что нет. И принять это, избежав бессмысленных поисков и погонь.

Но телек на то и телек, здесь можно то, чего нельзя в других сферах. Вспоминаешь об этом, злишься, но продолжаешь оставаться его частью, потому что знаешь, ты не одна такая, все здесь такие. И это роднит, делает своей среди чужих. Ты можешь быть любой, и на тебя не посмотрят косо. В ссадинах и синяках? Спишут на грим. В рваном платье или грязном спортивном костюме? Да просто вернулась со съемок. В сланцах на морозе? Значит, съемки в павильоне за углом. Все же норм? Да, норм, просто пришло время для новой ставки: на то, сколько протянешь прозревшей пофигисткой, закаленной профессией и огромной коллекцией набитых шишек, если останешься. Уйдешь сама или уйдут тебя — вот в чем вопрос… (Кстати, товарно-денежных отношений, естественно, никто не отменял, но об этом позже.)

А если прямо говорить, то успех на ТВ — понятие расхожее, зыбкое и зачастую надуманное, а вернее, искусственно созданное. В чем-то схоже оно с законом актерской известности: мелькает на экранах — запоминается. Сошел с экранов — забыли!

Но что важнее, телеуспех никак не зависит от творчества, профессиональных умений или навыков. Ибо у него лишь три составляющих: внешность, хитрость и связи. Причем в разной последовательности, в зависимости от того, что преобладает.

А если отбросить наличие связей и морально-физическую беспринципность, то остается либо щедрая удача, либо умение превращать свои минусы в достоинства и продавать их задорого. Ведь только на телеке даже непролазная тупость и узкий кругозор порой оказываются на руку. Умные, выдающиеся, красивые, за которыми не угнаться, уже набили оскомину. А вот недалекие, уродливые, неуклюжие (и т.д., и т.п.) вполне могут привлечь внимание зрителя хотя бы тем, что над ними можно не только посмеяться, но и потешить самолюбие, убеждая себя: а я-то в сравнении еще ничего — и уверовать в свои силы.

Успех лица не имеет, нет границ, нет строгих стандартов (они ж меняются чаще перчаток). Только внимание окружающих определяет степень успешности, а, как известно, уродство в этом плане в разы опережает красоту. Красоте можно только завидовать (спросите: а как же восхищаться? В основе восхищения коренится не что иное как зависть, так что не обманывайтесь. А соответствовать красоте сложно, да и попросту невозможно). Другое дело — уродство. Это ж кладезь чувств и ощущений: у одних — жалость, у других — сочувствие, третьи взращивают свою самооценку. И вот уродство зарабатывает гораздо больше, чем красота, которая так недостижима, требует столько усилий, чтобы только приблизиться, а мы все ленивы…

— Кажется, здесь? — вклинился в поток моих мыслей неуверенный голос инженера-водителя.

Я вздрогнула, кивнула на автомате, выныривая из потока сознания.

За окном простирался спальный район, пятиэтажки сменялись высотками, где-то там должна была быть нужная нам квартира, и женщина, согласившаяся стать героиней моего очередного сюжета.

День ЗП…

Он же день смеха. Не для всех, конечно, но для меня определенно.

У кассы — очередь. Ни одного знакомого лица. Не удивительно, со всех программ стекается народ, канал-то огромный. Касса совковая, и кассир в окошке совковая, разве что маникюр для пятидесятилетней тетки, похожей на продавщицу рыбы весом центнера два, слишком молодежной расцветки на отжившей свой век силиконовой основе. Морда кирпичом, будто деньги из своего кармана раздает. В общем, та еще развлекуха, но есть и бонус: в очереди узнаешь, сколько получает впереди стоящий коллега.

Вот в прошлом месяце передо мной женщина получила восемь тысяч рублей. А сегодня парень пересчитал сто двадцать тысяч и удивился, почему не сто сорок, силиконовые ногти ему объяснили, мол, праздники были, потому меньше. Мне выдали четырнадцать тысяч. Подумала: в сто раз меньше. Навернулись слезы. Еле дошла до туалета. Но плакать не стала, что толку, утерлась и пошла в редакцию.

Редактор вернулась от шефа с перекошенным лицом. Значит, опять «боссы» от скуки наставнические перлы выдали. Скука эта шеф-редакторская коррам боком выходит, то на пересъем отправят, то на перемонтаж, и не стесняясь в выражениях. А действительно, чего стесняться-то? Надо ж соответствовать статусу телевизионщика.

Признаться, бредовых перлов стало больше с появлением верткого господина на придуманной специально для него должности режиссера. Понятно, мужику требовалось оправдать доверие, показать, что не зря ему ставку из ниоткуда выделили, что он особь деятельная и продуктивная, вот и принялся он сходу отжигать старательно, настолько, что всем уж не смешно. Гнать бы его поганой метлой туда, откуда пришел.

— Что сегодня? — спрашиваю, хотя и так понятно.

Редактор у меня — девушка за тридцать пять, тонюсенькая ухоженная красотка, но адекватная, по-матерному редко и по существу.

— Скрытка ему не понравилась! — коротко ответила она и сморщилась как от кислого.

— В смысле? — искренне удивилась я. — Скрытка не может и не должна нравиться!

Томочка развела руками.

Я хмыкнула. Судя по всему, этот «перлоотмочитель» и тут решил проявить себя, то ли от незнания, то ли по глупости, но точно от чрезмерной угодливости.

Скрытка — это скрытая камера, крохотная такая, вделанная в шов сумки, объектив у нее широкоугольный, потому и снимает она только общий план. Суть ее как раз в том, что качество картинки не главное. Важен звук и тот самый эффект присутствия, которому больше всего и доверяет зритель.

— Он вообще знает, сколько корреспонденты получают? — продолжила мой редактор возмущаться.

Странный переход от скрытки к зарплате, но я не спешила удивляться. Закономерность явно была, раз Томочка начала об этом, нужно подождать. Терпение.

— Уверена, что нет, — поддержала я осторожно.

— Говорит, на скрытую камеру плохо сняли, надо бы общий план крупными и средними разбить. Пусть корры на айфоны снимают. Представляешь? Даже у меня не айфон! — ее аж трясло. Можно понять.

Я посмотрела на свою «балалайку». Снимать она умела, но качество так себе получалось, да и зачем. Одно дело, когда держишь сумку, и никто не знает, что у тебя там камера, а другое, когда телефоном в лицо тычешь — кому это понравится? Да и уж точно на откровенность никого не сподобит.

— Ну, ты бы сказала, что вот как раз сегодня твой корр получила зп в размере четырнадцати тысяч. И если не будет есть, платить за квартиру и ездить на транспорте, то через год непременно купит айфон.

Это я зря. Редактор тоже была не в курсе размеров моей зарплаты, потому замерла, удивленно хлопая глазами.

Томочка умеет вовремя замолчать или, вернее сказать, промолчать. На удивление, этим качеством обладают все редакторы, подозреваю, их только по этому критерию и назначают. Мало кто из корреспондентов становится редакторами, хотя это и кажется закономерным движением по карьерной лестнице. Но нет. Заблуждение. Лишь десять процентов редакторов когда-то выезжали на съемки.

— Ну, я пойду, кутить и транжирить, — поднялась я со стула в нависшей тишине.

— На тебе стажерка завтра, — спохватилась Томочка и пожала плечами на мои выпученные от возмущения глаза. — А что делать? Надо. Зато с расшифровками поможет.

Обреченно киваю и ухожу.

На днях один из монтажеров рассказал, что ставка наших штатных корров — семьдесят пять тысяч рублей. А ведь по закону на одинаковой должности в одной и той же конторе сотрудники не могут получать разную зарплату. Но кто ж с этим в суд побежит? Интересно, прецеденты были? Уверена, что нет: ведь не придерешься, в штат берут далеко не всех, остальные на договорах — вот и оправдание разницы в зп, формальное и веское одновременно.

Топаю по коридору к выходу, навстречу из курилки вылетает Надюха, как всегда растрепанная, но деловитая. Приехала она в столицу лет эдак пять назад из какой-то глубинки нашей необъятной и сохранила в себе ту особенность, которую недолюбливают, приговаривая: «Ох, уж эта простота хуже воровства».

— О, привет! — улыбнулась Надюха одними губами. Да, в этом умении с нами могут поспорить лишь матерые бандиты и менты.

— И тебе! — не осталась я в долгу.

— Манька сказала, ты материал собираешь? — цепко удерживая мой взгляд, начала Надюха.

— А у тебя есть че? — вопросом на вопрос! Что там этикет об этом думает? Невежливо? Неправильно? Некрасиво? Ха! Главное, что продуктивно!

— Новую схему развода от смежников, подогнать могу? — предложила Надюха.

Да! Прозвучало вопросом, но мы с ней обе понимали, что это предложение. Почему? Ну, во-первых, она точно знала, что мне нужно, а во-вторых, она знала, что у меня есть нужное ей, и она это получит, а иначе Надюха ничего не предлагала бы. И это вовсе не особенности нашего общения, нет, это первый и главный закон построения интервью. Вот только в вузе об этом вряд ли кто-то вам расскажет, потому как это то, что называют чуйкой, иди «диалогом подтекстов».

P.S. «Смежники» — коллеги с других каналов.

— Давай! — согласилась я.

— А взамен че? — прищурилась жадная Надюха.

— Смотря какая история, — парировала я.

— Рабочая.

— А что хочешь?

— Твою завтрашнюю группу. Махнемся? — прищурилась ушлая торгашка.

— Забирай! — это я легко отделалась.

Надюха взяла меня под руку, и мы пошли к выходу.

— История как раз «на проводить», — оправдала свое поведения Надюха, зная, как я ненавижу, когда девушка берет меня под руку, я ж не парень все-таки! — Короче, схема такая: редактор программы дает объявление, что им требуется корр. Прилетают резюме, он выбирает претендента поопытнее и сразу предлагает ему снять тестовый сюжет уже завтра. Тот, окрыленный перспективой получить желанную работу, естественно, соглашается.

— Надь, не перегибай с эпитетами, не на сцене, — поморщилась я.

— В общем, ему присылают вызывной, а там… — Надюха сделала паузу, а-ля, барабанная дробь.

— Надь! — не то у меня настроение.

— А там — выезд в пять утра и четыре точки до поздней ночи под завязку.

— То есть не факт, что все на один сюжет? — смекнула я.

— Откровенный не факт! Как минимум, на два! А куда корру деваться? Дальше — больше! Отхерачил смену, ему говорят, пишите текст, расшифровки пришлем. Но не присылают. Время идет. Претендент пишет, синхроны вставляет по памяти, готовый текст отсылает, а ему: текст не подходит, он: давайте перепишу, как надо? А ему: не надо, мы уже другого взяли.

— И в чем фишка? — уточнила я на всякий случай, догадываясь, к чему все идет.

— Ты че? — ахнула Надюха. — Нет никакой вакансии, просто у них на эту съемку некому было съездить. Вот и выкрутились. Прикинь! Гениальный развод, да?!

— Жесть!

— Ну че, тянет на обмен операторами? — самодовольно хмыкнула Надюха, не сомневаясь в моем согласии.

— Я же сказала, забирай!

Надюха радостно поскакала в редакцию, а я, в очередной раз, восторгаясь нашей журналистской смекалкой и редакторской находчивостью, поспешила домой.

Стажерный выезд.

Стажерка оказалась щуплой девицей лет 18. По ее словам, поступила она после школы на какой-то там курс журналистики, коих развелось больше, чем журналистов по всей стране, так что гиблое дело вникать, в какой именно.

Стажеры в большинстве своем скучны до оскомины. Ничего не знают, инициативу не проявляют, вопросы задавать побаиваются или стесняются. С ними однообразно и тоскливо, ибо съемочная группа не может вести себя в привычной манере: все ж чужой человек рядом, который, в свою очередь, в полном раздрае от новизны ситуации в его жизни. Вот он или она и маячат мебелью у тебя за спиной, и ты о них нередко забываешь.

— Выгружаемся! Приехали.

Стажерка выбралась из машины, встала в сторонке в скромном ожидании.

— Смотри, не забудь ее, — подмигнул мне инженер Леха с привычной ему ехидцей.

— А надо? — не поняла, о чем он, но почувствовала, есть за этим вопросом история. Просто так в нашей среде ничего не произносится, даже вопросы, а уж шутки и вовсе всегда с двойным дном.

Леха хмыкнул, вытаскивая из багажника кофры.

— Вчера Маруська забыла стажера на последней точке.

— И че? Бывает, — не удивилась я.

— Ага. Вот только мы не стали за ним возвращаться, — хохотнул инженер.

— Почему?

— Маруська сказала: смена окончена, пусть сам до дома добирается.

— Логично, — согласилась я. Мы словно соревновались с ним в терпении. Он выдавал инфу крупицами, я подыгрывала, изображая равнодушие, хотя, зная подружку, понимала, финал может быть неожиданным. И Леха тоже был в курсе.

— А знаешь, где была эта последняя точка? — не терпелось Лехе.

— В лесу, что ли? — предположила я.

— Не, но около, — заржал он.

— Маруся может.

— Еще как!

— Ну, если я забуду, то точно вернусь, не переживай!

— Ты — да!

— Лех, а ты не запомнил, как нашу-то зовут? — спросила шепотом, кивнув в сторону стажерки. — А то я уж три раза переспрашивала.

— Забей!

Я кивнула, и мы гуськом вошли в здание.

С интервью не заморачивалась, по стандартной схеме, спикер проверенный и прикормленный. Слово за слово, вопрос за вопросом, гладко и чинно. Приятно так работать. Стажерка стояла в дверях, не дышала (чтоб по звуку брака не было) и не шевелилась (чтоб в кадр случайно не попасть и не испортить). Кабинетик-то крохотный, камера и та аккумуляторами в коридор торчала.

Зарубка об интервью.

Интервью… Чего уж проще: задаешь вопросы и получаешь ответы. Задаешь грамотно — хорошо, а если умело да с подковыркой — вообще, молодец! Но с подковыркой да так, чтоб человек не обиделся, не погнал взашей, а ответил то, что и требовалось, да еще и никакого умысла с вашей стороны не усмотрел — дело мастера! Ибо задача — получить от спикера не просто ответ на вопрос, а нечто большее, из ряда вон, интересное, сенсационное, необычное, новое.

В этом плане новостникам проще. Повод новостной есть? Есть! Спикеры сами в кадр полезут наговаривать все, что попросите. А вот постановщикам все самим приходится делать и за себя, и за спикера.

Ну, что сенсационного может сказать диетолог, к примеру, о картошке? Даже не представляете? А надо бы! Потому как, если не он, вам самим придется эту самую «сенсацию» придумать, да еще и близко к правде. Ну, или не близко. Тут в зависимости от уровня совестливости и умения договариваться с самим собой. Нужно быть готовым разжигать зрительский интерес, и для этого создавать правдивую или не очень, маленькую или большую, но именно сенсацию. И как же?

Важен не столько вопрос, сколько посыл и ваша установка на нужный результат. Первое: не бойтесь спрашивать обо всем (в рамках темы, конечно). Следите за своей интонацией, чтобы в случае чего сгладить щекотливость вопроса. Уместны будут нотки игривости или смущения, извинитесь перед тем, как спросить, улыбнитесь мило или виновато, мол, я бы сама ни за что не стала спрашивать, но редактор настаивает, — это всегда подкупает и располагает собеседника. Но не забывайте быть честными в своем смущении, верьте и сами, что вам стыдно, но деваться некуда, ибо работа вынуждает. Тогда и собеседник тоже поверит, проникнется.

А вот с наглостью, хамоватым вызовом и нахрапом следует быть осторожнее. Они оправданы, если ваша цель спровоцировать к всплеску эмоций (негативных, конечно), разозлить, поскандалить. На некоторых каналах приветствуется только такая схема работы, в результате чего, их съемочным группам везде отказывают. Доходит до того, что им приходится прикрываться именами других каналов.

Второе: заинтересуйте своего спикера, подскажите ему направление ответа. К примеру, расскажите ему о каком-нибудь глупейшем факте на обсуждаемую тему, эксперт посмеется вместе с вами, опровергнет или, наоборот, подтвердит и добавит что-то от себя. И вот у вас готова завязка сюжета.

Третье! Помните: у журналиста не бывает безвыходных ситуаций. Вам кажется, что вы именно в такой? Не знаете, о чем спросить? Растерялись? Паникуете, потому что не получили желанного ответа? Спокойно! У вас всегда есть самое сильное и действенное оружие — честность! Просто признайтесь спикеру, что вам нужно нечто на грани абсурда, чтобы удивить зрителя, перевернуть его представления о привычном мире, даже если вы говорите всего лишь о картошке. И грамотный спикер оценит вашу честность, он покопается в закромах своих знаний и что-нибудь эдакое вам непременно выдаст. Бывает, конечно, что закрома пусты. Нет там нужного вам. Но тут уж как повезет. Иногда ведь достаточно какой-то прибаутки, чтобы даже самая банальная информация заиграла.

Вот случай из практики: частенько записывали одного врача на тему новогодних застолий и последствий переедания и спиртных возлияний. Понятно, что на печень это все действует не очень-то благотворно, что тут нового скажешь? Но раз за разом приезжали именно к этому врачу, потому что он говорил легко, с огоньком, и выдавал вроде такого: «Ударная доза спиртного для вашей печени — это все равно, что взять кувалду и со всей силы по ней шарахнуть». Да, не сенсация, но ведь образно, сочно, понятно всем и каждому.

В общем, если нет сенсации, ну нет и все, то «трясите» спикера на запоминающиеся сравнения. Вот так прямо и спрашивайте: с чем можно сравнить? Какую аналогию провести? Глядишь, он и выдаст вам подходящий случаю фразеологизм собственного сочинения.

После съемки на улице у машины парни сразу за сигареты. Люблю вас, ребята, всегда спросите: успеем покурить? Так и подмывает ответить: не. Но я ж себе не враг, да и вам не явная садистка.

Отошли со стажеркой чуть в сторону, чтоб дым ни в нос, ни на одежду не попал. Разговаривать не хотелось, во время интервью наговорилась, так что молчаливое создание рядом вполне устраивало.

Как вдруг она оживилась! Ну почему всегда в неподходящий момент? А ведь я предлагала ей задать свои вопросы спикеру. Отказалась, видите ли, это у нее первая практика и ей достаточно просто понаблюдать, отчеты сдавать не потребуется, потому свой вариант текста сюжета писать она не будет. Конечно, я за нее, но в большей степени за себя, в тот момент порадовалась.

И вот она заговорила.

— А как вы так вопросы задаете?

— Как так? — лениво уточнила я.

— Ну, не знаю, как объяснить, — эй, а надо бы! — У вас как-то сходу вопрос за вопросом, спикер только ответила, а вы сразу следующий.

— Так и должно быть, — подтвердила я очевидное.

Девушка замялась, напряженно подыскивая верную формулировку.

— Я о том, что ваш вопрос плавно вытекал из ее ответа, но вы ведь не могли предугадать, что она ответит?

— Почему же не могла? — я уже поняла, о чем речь, но вот, правда, лень было ликбез проводить, пусть преподаватели в вузах этим занимаются, это ж их работа, за деньги как-никак.

Но стажерка проявила настойчивость. Что ж, если она не сдается в поисках ответа на свои вопросы — потенциал в ней явно есть.

— Как?

А вот так! Знаю и все. Но это не ответ, нужно же развернуто объяснить, с умным лицом. Я вздохнула — разъяснений не избежать.

— Если ты в теме, то и с вопросами проблем не будет. А к интервью нужно готовится, это даже не обсуждается.

— Да, но как понять, какой вопрос задать следующим? Ведь списка вопросов у вас не было, как у других. Не понимаю…

— Просто слушай спикера и все.

— Но она так скучно говорила, что я чуть не заснула, — скривилась девица.

Я усмехнулась.

— Яркие и интересные спикеры — редкость, они ж не актеры. И то, как они будут выглядеть в кадре — работа журналиста.

— И это тоже? — обомлела девушка. — И как этого добиться?

— Вопросами.

Круг замкнулся. У стажерки на лице появилась такая растерянность и непонимание, что она чуть не заплакала.

— Ладно, — сжалилась я, ؘ — есть одна хитрость. Вообще-то, не одна… У всех журналюг свои фомки.

— А у вас какие? — девчуля хватку проявляет. Молодец! Что-то из нее точно получится.

— Если проспала ответ, что ж, бывает, — начала я инструктаж, — но, просыпаясь, ты все равно успеешь услышать последнее произнесенное спикером слово, а то и целую фразу. Так устроен человеческий мозг. Вот от услышанного и пляши.

— От одного слова? — не поверила стажерка.

— А тебе мало? — игриво удивилась я.

— Конечно! — вытаращила она глаза.

— Э, нет! Одним словом и убить можно. Ну, так говорят — сама не пробовала, — слукавила я.

— Все равно маловато… — недоверчиво хмыкнула девушка.

— Вот смотри: «пишешь» врача о картошке и слышишь в финале его усыпляющего монолога слово «картофель», или «клубень», или «зеленое пятно», да любое, и сразу у тебя в голове рой вопросов, — я щелкнула пальцами, — будто переключатель срабатывает: а в чем еще польза/вред картофеля? Или: как выбирать клубни? Или: а откуда эти зеленые пятна? И т.д., и т.п.

— А если она об этом уже рассказала? — напряглась стажерка.

— И что? Сделай вид, что ты специально уточняешь детали, что нужен более развернутый ответ, это обычная практика — уточнять. И дело в шляпе. Ты к этому моменту уже проснулась и готова к дальнейшему разговору.

Стажерка задумалась, парни покурили и дружно уставились на меня в томном ожидании команды.

— Едем на вторую точку! — махнула я им.

В конце смены спросила у стажерки о впечатлениях от съемочного процесса. На что она серьезно заявила:

— Не мое это! Отучусь, конечно, но работать журналистом вряд ли буду.

Вот тебе и финита ля…

А что такого-то?

Пока ехали на базу, думала, что так напугало начинающую журналистку. Это же было самое простое интервью из возможных. Проще некуда.

— Лех? — окликнула я инженера. Оператора мы уже высадили у метро.

— У? — отозвался он, лихо маневрируя между машинами.

— Не пойму, что стажерку так испугало?

Леха не понял, крутнул вопросительно головой, нахмурился:

— Я старался быть паинькой, — гыкнул он.

— Не то слово, — похвалила я его и отвернулась к окну. Леха покосился на меня.

— Ты че, серьезно спрашиваешь? Я думал, шутканула, — удивился мой инженер.

— Серьезно. Сижу в думах, что такого страшного может быть в интервью.

— В чем сидишь? — переспросил инженер.

— Издеваешься?

— Ладно-ладно! Ну, а че тут думать. Тебе легко вопросы задавать, мне вот легко машину вести, свет собирать-разбирать — каждому свое.

— То есть заставь тебя вопросы задавать, ты бы тоже испугался? — сделала я вывод из его тирады.

Леха задумался:

— Ну, не знаю, был бы твоим стажером, то нет, — подмигнул пройдоха.

— Ха! Был бы моим стажером, ты бы меня не знал.

— Верно, — напрягся Леха. Помедлил и добавил: — но, если серьезно, то девчонка права. Я тоже раньше думал, делов-то, вопросы позадавать, по бумажке можно. Но понаблюдал за вами и понял: не просто это.

— И как ты это понял? — усмехнулась я.

— А когда репортажи ваши смотрю, удивляюсь: иной раз с подковыркой вопрос задаете, а спикер не замечает почему-то…

— Потому что он в контекст спрятан, — объяснила я.

— Это как?

— Не важно.

— Или вот еще, давно хотел спросить, как вы понимаете, когда надо давить-додавливать, когда мягко так подтолкнуть, чтобы он сам все выложил, а когда признаться в том, что ты якобы полный профан, хотя даже мне ясно, что это трюк?

— Ну раз ясно, чего спрашиваешь? — улыбнулась я и удивилась про себя, что Леха все подмечает.

— К тому, что трюк ведь хорош к месту, но как угадать-то, что вот сейчас трюк уместен? — объяснил инженер.

— По ситуации…

— Эээ…

— Лех, ты в корры решил податься?

— Не! Но интересно же. Еще заметил, вы нередко задаете вроде бы одинаковые вопросы только разными словами. Зачем? Я попервой думал, что забываете о том, что уже об этом спрашивали. Но потом допер, нет, специально. Так зачем?

— Затем, что в разные моменты человек на вопросы отвечает по-разному.

— Не понял?

— Ну, смотри, — вздохнула я и принялась разжевывать, надо ж уважить парня. Пригодится еще, — в начале интервью спикер к тебе еще не привык, и потому отвечает кратко и сдержанно, а если вы хотя бы минут десять пообщались, он с твоим присутствием уже как бы смирился, пообвык, а значит готов говорить более развернуто, расслабленно, с эмоцией. И если у тебя есть важный вопрос, который ты уже задала, но осталась недовольна ответом, то самое время еще раз спросить. И естественно, что однажды заданный вопрос не должен звучать один в один, чтобы не разозлить или не обидеть спикера.

— Ого! Круто. А вот еще…

— Лех, ты думаешь, это напугало стажерку? — перебила я любопытного инженера, да и полный курс ликбеза не входил в мои планы.

— Объем работы ее напугал. Так думаю.

Да, походу, объем и впрямь не мал, просто я как-то не задумывалась об этом. Но чего его пугаться-то, легкость приходит с опытом.

Зарубка о страхе.

Будьте смелее! И храбрее будьте! Но главное: не бойтесь признаваться в своих ошибках и промахах, косяках и испугах. Это нормально! Только храбрые могут себе это позволить. И за свою смелость будете вознаграждены. Чем? Самым бесценным — решением ваших проблем сразу же, тут же, на месте съемки. (Разве не этого мы все хотим, чтобы наши проблемы решали за нас!)

Не знаете, как раскадровать? Оператор точно знает. Нет идей, как снимать? У вас же целая съемочная группа! Общим умом решение всегда найдется! Словом, полезно порой прикинуться и простаком! Это совсем не зазорно, если не увлекаться и не злоупотреблять. Ибо, каким бы убедительным простачком вы ни выглядели для окружающих, не забудьте все же оставаться себе на уме. Ибо занятие это столь увлекательное, что можно серьезно увязнуть. О, да! Трудно, согласна, очень трудно спрятать в себе охотника до новостей и сенсаций! Но, поверьте, лучший ловчий тот, кто не гнушается и ролью дичи, коли цель того требует. Но, напоминаю, не вживайтесь! Примерили и сбросили! Телевизионщику охота больше под стать.

А теперь по полочкам. Не стоит бояться что-либо забыть. Ибо раз это неизбежно, то нормально, и потому страх этот бессмысленный. Но…

Нельзя забывать основы. Их надо выучить, раз и навсегда. Конечно, любой оператор, даже начинающий, и без вашей команды основное вам снимет. То есть: при подсъеме героя, естественно, вряд ли забудете про его крупный, средний и общий планы, плюс пару деталей вдогонку.

Другое дело — дополнительные, креативные, яркие авторские планы — их-то порой на монтаже так не хватает!

И все равно не стоит рвать на себе волосы. Расцените ситуацию как урок-шлифовку вашего опыта и умений. Вы не врач, и ваши ошибки не могут быть летальными, а вот полезными — однозначно. Конечно, если вы ленитесь и ошибаетесь просто потому, что это уже вошло в привычку, рано или поздно за вами закрепится репутация «ходячей лажи».

Над ошибками надо работать. Ошиблись раз — не страшно, ошиблись два — терпимо, ошиблись три — остановились и задумались… Нет, не о том, что «опять налажал», а над тем, как изменить полюс своей ошибки на противоположный, как можно выкрутиться, обыграть ее, обойтись без того, что не было снято, как подать имеющийся материал так, чтобы он выглядел будто изначально таковым и задумывался.

В общем, зажмурились и поискали в закромах склада своих достоинств хитрость, изворотливость, смекалку или находчивость — все они в такой ситуации ваши лучшие помощники. Не расспросили спикера обо всем, что требовалось? Перенесите это в закадр, а из сказанного им возьмите другую важную или близкую к важности мысль. Простенькие видоизменения картинки, как то — наезды, отъезды, смена крупности и прочее — по силам сделать и на монтаже. Малый и неказистый подсъем героя? Не беда! Минимизируете речь о нем или разбавляйте нейтральными планами (природа, голуби, лужи, прохожие и прочее). Ну, к примеру, идет речь о Пете, купившем дачный участок, а этого самого Петю мало поснимали, так разнообразьте его историю планами дачных участков и домиков — их-то вы точно наснимали, раз тема обязывает? Ну или возьмите из архива, на каждом канале всегда имеется, да и темы сюжетов и репортажей из года в год повторяются так или иначе.

Словом, не спешите бояться! Расценивайте каждую ошибку как возможность освоить что-то новое. Умение выкручиваться из любой ситуации дается не без труда, но оно того стоит.

И только не подумайте, что прежде, чем этому научиться, придется погрязнуть в трясине ошибок. Вовсе нет! Ошибиться достаточно один раз, чтобы понять, что к чему, и в дальнейшем ловко этого избегать. Несомненно, могут возникнуть и другие ошибки, но вы уже будете знать, как правильно на них реагировать.

Да и давайте своему оператору волю на подсъеме. Отпускайте вожжи, пусть снимет несколько кадров на свой лад. Ему полезно попрактиковаться, а вам все пригодится на монтаже.

Главное: не забывать о вменяемости и умеренности, и не расслабляйтесь, ибо порой случается так, что никакие хитрости все-таки не спасут и без того самого, неснятого, никак не обойтись. Значит, досъем! Без вариантов. И так бывает.

Нельзя все знать!

И это нормально.

Закономерный страх начинающих корров — страх незнания. Еще и окружающие масла в огонь подливают, а бывает, и какой-нибудь напыщенный спикер вдруг позволит себе упрекнуть вас в том, что вы чего-то там не знаете, тогда как, по его словам, все это знают! Глупости! Тот, кто вас в этом упрекает, просто самоутверждается за ваш счет. Помните золотые слова Михаила Жванецкого: «Дураки очень любят наказывать умных. Во-первых, себя поднимают. Во-вторых, умней получаются. В-третьих, все видят, кто главный».

Девчонки стояли в туалете. Маруська успокаивала Наташу, большеглазую блондинку.

— Что стряслось? — проявила я любопытство.

— От обиды ревет, — спокойно заявила Маруська и потянулась за следующей сигаретой, но курить в туалетах было запрещено, так что она просто крошила ее в порошок.

Я посочувствовала:

— Забей!

— Ага! — причитала Наташа. — Мало приятного, когда тебя прямо в глаза, называют дурой…

— Кто? — опешила я.

— Спикер один, индюк напыщенный, сказал: «Девушка, вам бы еще поучиться уму-разуму, а потом ко мне на интервью приезжать…» — передразнила его зареванная Наташа.

Я засмеялась:

— Имя, фамилия, пароли-явки? Что за хмырь? — она назвала, я хмыкнула. — Не доводилось такого снимать, но, если вдруг придется, буду знать, а ты не реви, таких мудаков, как грязи. Будь уверена, если он тебя упрекает в незнании, значит, сам знает еще меньше. Знать всего нельзя! Даже опытному журналисту!

— А реагировать как? — всхлипнула Наташа.

Но ответила ей Маруська:

— А ты так вот снисходительно улыбнись невеже и кивни, мол, обязательно, прям уже бегу-спотыкаясь учить-изучать, не подскажете, где именно вы-то сами знания черпали?

— Все равно обидно, — резюмировала плакса. Что ж, до профоптимизма ей еще работать и работать. А без него тяжко.

— Ну, за такое оскорбление ему можно и пинка отвесить, словесного, — добавила я, — Глаза свои пошире делаешь и сексуальным полушепотом с придыханием: «О! Впервые вижу мужчину, который все знает!» — да так, чтоб у него встал, а потом — бах! — кувалдой по стояку: — «А сколько световых лет до центра галактики, не подскажите?»

Мы расхохотались. А что? Себя надо уметь защищать. Нынче все повадились умников из себя корчить. И забывают главное: признаться в незнании не должно быть стыдно, потому что незнание — это стимул к действию, к познанию, к саморазвитию.

Когда день «некамельфатый»!

О двух вечерних обучающих семинарах для корров, которые проведет тот самый новоявленный и показушно деятельный господин режиссер, напоминали каждый день всю неделю с назойливой настойчивостью и преувеличенной важностью. Коррам этот обременительный напряг уже был поперек горла, но всех обязали быть под подписку, вернее под роспись.

— Привет, — встретила меня у входа Маруська. — Остаешься сегодня?

— Хотела слинять под предлогом съемки.

— Самая умная, да? Не прокатит. Всех проверяют, у кого что по графику. Даже монтаж заставляют переносить.

— Да, ладно? — не верилось в такое.

— Ага. Придется топать на это дерьмо, — фыркнула подружка.

— А о чем вещать-то будет?

— Прикинь, надумал за два занятия научить основам монтажа, чтоб, значит, мы монтажерам указывали, как им работать.

— Он че, войну с ними хочет развязать нашими руками! — испугалась я такой недальновидности начальства.

— Во-во! — поддакнула подружка. — И это не все! У вас в редакции молодняка сколько?

— Ну, большинство. С профильным только я и еще одна «старушка».

— У нас та же картина. А теперь самое интересное: этот кретин собирается учить монтажным склейкам на примере — та-дам! — рекламных роликов!

— Да ну?!

Похохотали. В конце коридора нарисовалась Элька. Маруська усмехнулась:

— Вон репродуктор выполз, ща оповещать начнет в который раз. Меня нет!

И она юркнула в свою редакцию. Мне повезло меньше. Элька меня заметила и заорала на весь коридор.

— Ты помнишь, что сегодня всем обязательно быть?

— Помню! — буркнула я и припустила к себе.

Забежала и дверь прикрыла. Вообще-то, двери в редакторские у нас не закрывались, кроме тех случаев, когда требовалось обсудить сугубо «интимные» вопросы. Словом, закрытая дверь означала серьезный разговор за нею.

В редакции у нас никого не было, а двери я закрыла, на случай, если Элька надумает зайти. Есть у нее дурная привычка — разговаривать по телефону именно у нас. Каково? Ты текст пишешь или расшифровки делаешь, а тут заходит фря потрещать о личном по телефону, потому что, видите ли, в нашей редакции лучше всего связь ловит. Садится она всегда по-хозяйски в редакторское кресло у окна и, не стесняясь, обсуждает такое, что не слушать невозможно. К тому же, краткость не сестра нашей Эльки, и по телефону она говорит громко, долго и противно. Однажды я с этим столкнулась — хватило за глаза. В тот раз Элечка наставляла знакомую, где лучше всего искать мужиков, мало-мальски стоящих.

— Ты че, подруга, надо идти на бои. Да! А я тебе о чем? Бокс, бои без правил и тому подобное, не важно! Там столько мужиков, тебе и не снилось, бери не хочу.

Ну? Как под такое текст писать?

P.S. Эля — отрава глаз моих…

Вульгарная молодящаяся деваха под сорок. Скандальная матерщинница, с грубым прокуренным голосом, который режет слух так, что с трудом понимаешь слова, а уж смыслу сказанного и вовсе диву даешься! Девчонки даже рифму сложили: не способна Элька к разговору, склонна она только к ору.

При этом ведет себя как королева, до ответа на вопрос снисходит, если сочтет нужным. Когда впервые ее увидела — опешила. Еще одно пустое место, которое преисполнено собственной значимости. И где только они ее набираются? Значимости этой! Узнать бы и набраться!

П иначе, как такой неграмотный, недалекий, ограниченный во всем, кроме собственного представления о себе, человек может быть штатным работником крупного телеканала?

Наивная!

Со временем поняла: «эльки» — уникальный инструмент воздействия на нашу пишущую братию. Не комфортно корру работать? Отлично! На всех же комфорта не предусмотрено. Да и не должно быть корру комфортно, а то ведь распоясается. Вот и призваны такие эльки морально прессовать нас, дабы ускорять текучку: чем она больше, тем расходы меньше, а то и вовсе не нужно платить, пусть корры задарма работают, они ж рабы.

Что значит не платить?

А то! На телек же когда приходишь, тем более на федеральный, никто в штат тебя сразу не берет — ишь чего захотел! Поначалу предлагают гонорарный договор, то есть: сделал сюжет, он в эфир вышел, только после этого денежку получи, если сюжет не вышел или в резерв отправили до лучших времен — не получи. Поработаешь так пару лет, редактор к тебе привыкнет, присмотрится, и, если сочтет достойным, порекомендует шеф-редактору перевести тебя на ставку, что значит: будет у тебя энная сумма ежемесячно и регулярно, но договор будешь подписывать каждый месяц. А уж если протянешь еще несколько лет, то и в штат соизволят взять, но это как карта ляжет.

Однако и от обратного не застрахован: одна девчонка вкалывала уйму лет сначала на гонораре, потом на договоре, справедливо рассчитывала следующим шагом прямиком в штат попасть, а не тут-то было. Придрались к качеству сюжетов и решили перевести ее назад на гонорар. Такого унижения она не стерпела и уволилась. А корр сильный была, знающий, профессиональный. Да только никто этого не ценит! Мы ж, корры, ведь в самом низу пищевой цепи. По сути, все ТВ на себе тянем, но к нам, как к расходному материалу, относятся, как к рабам, одним словом.

И если корры — рабы, то эльки — самые что ни на есть надсмотрщики, потому как административным звеном считаются. Хотя, по факту, обслуга. Ибо все, кто не является творческой составляющей журналистики, а именно: не выезжает на съемки, не пишет тексты, не редактирует их, не расшифровывает интервью, не знает, как это самое интервью брать, как снимать, монтировать и держать в голове цельную картину будущего сюжета — обслуга! И ведь работенка непыльная, особых умений ни физических, ни умственных не требующая. Вот Элька, к примеру, распределяла монтажное время и видеокамеры согласно дате, а в остальном сплетничала и разносила какие-то бумажки по кабинетам.

Да только вот почему-то эта самая обслуга себя таковой не считает, а мнит начальством. А уж Элечка в этом имела огромную фору! Во всех смыслах! Невысокая, грудастая, обыкновенная до пресноты и скучная до тошноты, Элька наслаждалась уверенностью в доверии начальства и самомнением, не подтвержденным ни умом, ни талантом. С другой стороны, куда ж без достоинств! Хитрости, изворотливости, наглости скопилось у Элечки в избытке, плескалось через край так, что рядом с ней лучше не стоять, захлебнешься.

Элька все же постучала в двери.

Зараза!

Открыла и требовательно приказала с порога:

— Через полчаса всех по списку буду проверять. Тебя видела, учти!

Я кивнула. Нет сил с ней разговаривать.

Признаюсь, ненавижу быть в редакции: мучительно и отдает гнильцой. Другое дело — выезд на съемку…

— Не поняла! Ты меня слышишь или нет?! — я вздрогнула: она еще здесь?

— Слышу! — громко в тон ответила я. Элечке не понравилось.

— Не ори! — и она хлопнула дверью.

А ведь начнешь ругаться и противоречить, гадить сволочь примется: монтаж на нужное время не даст, камеру не ту подсунет или оператора из черного списка. В этом ее сила и рычаг давления, ее ежовые рукавицы, в которых она всех держит, ну, почти всех. Гнилое место…

Когда съемки — милое дело…

Не самый ранний выезд всегда в радость, а если он еще и недолгий — просто праздник! Выспишься, соберешься не спеша, позавтракаешь со вкусом — и работа спорится.

Редко, кто из ребят позволял себе курить в машине, но у Влада было можно. Разве что только этим и омрачались выезды с ним. Оператор он опытный, высокий и крупный телом лысеющий блондин, с юмором порядок, общительный и адекватный. До девчонок охоч, потому перепехнуться с любой, кто не откажет, не прочь, хотя женат и с детьми. Но желающих среди наших уже не было. Как показала практика, спать с оператором без обязательств и «для здоровья» вредно для репутации. Сам же Влад и рассказывал, что однажды допущенный к телу оператор усложняет потом работу на съемках, не слушается, перечит и спорит ни к месту, словом, всячески демонстрирует: раз он тут мужик, то главный.

На канале Влад работал давно, в свое время разнорабочим помыкался по другим «телевесям», но тут прижился.

— На рыбалку с нами поедешь? — спросил он, стоило мне захлопнуть дверцу машины.

Влад — страстный рыболов — с нового года начинал прощупывать коллег на предмет разделить с ним все духовные и телесные прелести рыбной ловли.

— Не любительница я такого отдыха. Скучно, — призналась я.

— Так мы ж не будем сидеть на берегу, приговаривая «ловись рыбка».

— А что же тогда? — скорчила я из себя невинность.

— Догадайся, — подмигнул Влад. Я хмыкнула. — Буду ли приставать? Буду! И не скрываю этого!

Тоже мне святая честность!

— А кто поедет? — спросила, чтоб разговор поддержать.

— Все пока думают, даже Элька обещалась.

— Да неужели? Тогда я точно пас! — как по мне, ее присутствие — веский повод отказаться.

— Она вообще-то нормальная девчонка, когда без закидонов, — не понял причины моего резкого отказа Влад.

— А она может без них? — усомнилась я.

— Ты просто не входишь в элиту, — нахмурился оператор и пояснил. — А с теми, кто входит, она ласковая.

— Ну, ласка мне ее без надобности. А если в элите такие, как Элька, это ж мрак…

Влад усмехнулся.

— Ты не понимаешь…

— Наоборот, все понятно. Лучше скажи, кто в той элите?

— Бугаевские все и еще из других рубрик несколько.

— А! Это та самая элита, которая интервью у пернатых берет, — засмеялась я.

— Ты про что? — удивился Влад.

— Да тут недавно одна «элитная» микрофоном курице в клюв тыкала, птичка от такой наглости возмущенно кудахтала, а корр никак не могла уразуметь и все время переспрашивала: «Что вы сказали? Что?»

Влад заржал.

— А! Знаю, про кого ты. Это мы дУрку снимали.

— Правда? А я было подумала, теперь всех нас обяжут еженедельно у домашней птицы опрос проводить.

Влад покосился на меня, но промолчал. Умом он не сказать, чтоб блистал, да и по скорости мысли ограничения у него имелись явные. Но хорошему оператору такое прощается.

Дурки — несерьезные сюжеты, которые подаются иронично и комично.

По плану съемка предполагалась из категории, как мы говорили в детстве, «легкотня». Всего-то интервью с психологом, психотерапевтом, диетологом и экстрасенсом в одном лице — Владимиром Сиркиным.

Перешагнули порог его квартиры и будто в 90-х очутились. Встретил в черном кожаном пиджаке и «тонированных» очках, акцентом просто с ног сшиб, еле привыкли. Словом, четкий спец. На вопросы отвечал долго, деловито, с расстановками, непонятно. Я сидела, слушала и думала: «Е-мое, как я это «резать» буду»…

Зато посмешил историями. Спросил, знаем ли мы Уловьева.

— Владимира? — уточнила я на всякий случай.

— Да. Он же похудел, видели?

— Вроде бы, — подтвердила я неуверенно, так как не следила за Уловьевым и тем более за его весом.

— Он же об этом даже книжку написал, — продолжил Сиркин.

— Да вы что! Не читала, — делать мне больше нечего.

— Книга о похудении, — добавил мой эксперт.

Тут я растерялась.

— А разве Уловьев еще и диетологом подрабатывает? — опешила, уже не стыдясь незнания.

— В том-то и дело, что нет! Но в книге пишет, что сам сумел сбросить вес по какой-то там опять же «своей» методике.

— Сейчас все пишут о своих способах похудения, — почуяв неладное, я старательно раздувала угольки.

— Да, но он же целый год по моей методике худел, потом заливисто благодарил, а в книжке обо мне ни слова.

— Хмм… — посочувствовала я.

— Но я не в обиде. Шоумены на то и годны, чтобы врать.

Посмеялись.

Назад ехали расслабленные и довольные. Для операторов, коль съемка закончена, то и рабочему дню — финал, а по времени — середина дня.

Влад дремал на заднем сиденье, а инженер Андрюха за рулем довольно улыбался, даже не огрызался на лихачей и «шашечников» на дороге.

— Эх, хорошо с тобой, — начал он.

Когда так оператор или инженер говорят, обольщаться не стоит, вовсе не о женских чарах речь, а об обыденном.

— Андрюх, по-разному бывает, ты ж знаешь, — считается, что скромность украшает.

— Понятно, что бывает, — согласился инженер, — но ты ж вхолостую работать не заставляешь. Это как пить дать.

— Спасибо! — я усмехнулась. — Я, может, и заставляла, если б знала, как это — вхолостую работать.

Думала, что Андрюха посмеется, но он нахмурился. Я удивилась:

— Эй, ты чего?

Андрюха, к слову, мужик опытный и серьезный, лишнего не болтает, работает молча, споро и терпеливо, зубы скалит только в перерывах и во время переездов. Сам он то ли бывший мент, то ли инженер-строитель, не помню точно. Кого у нас в видеоинженерах только не бывает. И если он так реагирует, значит, достала его какая-то бестолочь.

— У тебя как редактор? — вдруг спросил Андрюха. Я пожала плечами.

— Нормальная, не ссоримся…

— Ты ж не под Кларой?

— Не!

— Хорошо. А то чудит она по-страшному.

Ого! Что б Андрюха вот так вслух характеристики редакторам раздавал — диво-дивное…

— Тоже мне новость! Все чудят, — поддакнула я.

— Не, не так! У нее корры все молодые, неоперившиеся. Это ладно. И то, что они не знают, что им нужно, и просят картинки побольше, тоже привычно.

— Сейчас все перестраховываются. Что там корры, редакторы не знают, чего от сюжета хотят, как его подавать…

— Да, понятно! Но тут уже клиника конкретная… Прикинь, снимаем спикера. Васька оператором был, у него все чин-чином. Выставились на молочный, спикер в кадре, корр за кадром, как обычно, диалог минут на тридцать. Ну, это ладно, не впервой. Записали — стоп мотор — я уж кинулся свет собирать. И вдруг «малая» заявляет, что теперь снимаем то же самое, но с ней в кадре, она, значит, спиной будет сидеть по первому плану.

Я засмеялась.

— И что Вася?

— Ну, ты ж его знаешь, он за матерным словом в карман не лезет. Отводит ее в сторонку, мол, что за дребедень, по два раза одно и то же записывать.

— А она?

— Заверещала, типа, два варианта надо, мало ли, что редактору понравится. Вася дар речи на секунду потерял. Но ладно Вася, ты бы видела лицо спикера, когда она ему снова те же вопросы задавать стала.

Я представила и засмеялась. Андрюха сильнее нахмурился.

— А нам не смешно было.

— И что сделали?

— Догадайся? Записали по новой. Спикер стерпел.

— Видать, не искушенный, не знал, что у него есть право отказаться. А вот у вас нет.

— Да, но что за ерунда? Мы же не можем предугадать все, что редактору потом в голову взбредет. И нафига такой корр, если сам не знает, чего хочет, и не способен отстоять свою точку зрения?

— Андрюх, точка зрения корра у нас не имеет ни для кого значения, — горестно вздохнула я.

— Но ты же выкручиваешься как-то?

— Именно, что выкручиваюсь! С опытом приходит, да и то не всегда получается. Девчушка просто молодая, как и ее редактор, Клара эта. Привыкнут, научатся.

— На нашем горбу? — процедил инженер злобно.

— Ага. Но зато с такими, как я, съемки в радость: быстро, четко, профессионально! Сам же сказал! Так что баланс есть!

Андрюха покосился с подозрением:

— Сама себя нахваливаешь?

— Так от вас же хрен дождешься?

— Слова — пустое, мы ценим по-своему! — хмыкнул Андрюха с улыбкой.

Люблю вас за это, ребята! Спасибо!

Зарубка про «корзину»?

Снимать «на корзину» никто не любит и не ценит, более того, быстро пойдет слух, что конкретно этот корр по недоумию, скудности знаний и скверности характера заставляет операторов снимать впустую.

А как надо? Так, чтобы на монтаж хватило и про запас осталось. Но в том-то и вопрос: сколько на этот «запас» нужно? Иной раз может показаться, что дело это всецело операторское, мол, они знать должны. Не совсем так. Да и кто кому что должен — это извечный вопрос внутри съемочной группы и во многом спорный. Оператор всегда может отмахнуться привычным: что корр сказал, то я и снял. И попробуй докажи, что ты просила больше, а он проигнорировал. Слова к делу не пришьешь, а сюжет собирать надо. Так что и на подсъеме мозг корра не должен работать вхолостую.

Сколько видеоматериала снимать для сюжета, так или иначе, но это ответственность именно корра. А посему лучше б самому быть уверенным, хватит материала для монтажа или нет. Ибо в случае нехватки видео — претензии к корру, а не к оператору.

Однако! И меру знать важно! «На корзину» работать — дело неблагодарное.

Где же золотая середина? В подстраховочке. Иной раз ведь снимаешь и вроде бы кажется, что все сняли, и на монтаж хватит и еще останется на случай дрожащих кадров или кривых панорам. И даже на то, если вдруг во время написания текста на ум придут интересные «кульбиты», или редактор вдруг сменит подход к раскрытию темы. Посему нельзя снимать в пропорции один к одному.

Случалось так, что снятые на всякий случай, эдак, с десяток планов, помогали выкрутиться и не ехать на досъем или пересъем.

Но как понять, снимать или нет? Пригодится или нет? И сколько на «про запас» нужно?

Простого ответа нет. Тут придется по обстоятельствам решать. Но выше головы, конечно, не прыгнуть, а точнее: снять то, чего нет, или что потом взбредет в голову редактору, не реально, потому и не пытайтесь. Помним простую математическую формулу, опробованную опытным путем: к объему нужной по теме картинки прибавляем треть сверху. Так и не переработаем, и операторское уважение не потеряем, и склок-обид избежим.

Это, конечно, не 100%-я гарантия. Понятное дело, не предугадать редакторскую блажь, ибо грешат они любовью к жонглированию сюжетными поворотами, и как повернут или не повернут в очередной раз, никогда и никому не просчитать заранее. Важно не суетиться, и не пытаться всем угодить. Угождайте только себе, а еще цените свое время и своего оператора (и он вам потом не раз сэкономит ваше).

Это значит, не нужно просить его отснять 10 планов чего-то одного, пусть и с разных точек. Лучше пусть будет по пять планов, но разных объектов.

Еще раз: исходя из темы, определите, какой видеоматериал вам нужен, после чего и спланируйте съемочный процесс. Дальше действуете по обстоятельствам уже на месте. Ну, и главное правило — держите ухо востро, а глаз — во все стороны. Что интересное заметили, мотайте на ус и снимайте на камеру, оно точно сыграет вам на руку, вернее, на раскрытие вашей темы. Попалась на глаза интересная ситуация, например, прохожий случайный решил поучаствовать или просто с телевизионщиками пообщаться, не отмахивайтесь, даже если у вас уже отснят один герой (подставной или настоящий — не суть), запишите и того, который сам в руки идет, пригодится. И вот тут-то если оператор будет роптать, мол, есть уже герой, на фига второй, настаивайте на своем, не стесняясь. Впрочем, умный оператор ломаться долго не будет, поймет, что вам это и впрямь необходимо.

Правда, есть нюанс. Больше двух героев — это уже опрос, так что не переусердствуйте. Один герой — хорошо, два — не помешает, три — перебор. А снимите всех троих, придется отказаться от кого-то, вот и вопрос — зачем снимали, время тратили? Скажите: для выбора. Глупости. Ибо, как правило, героев для выбора не снимают, у них изначально четкое сюжетное место. Исключение, если запланированный герой не справился, но вы это сразу поймете на месте из его ответов.

Словом, контролируйте объем снимаемого видеоматериала. Это хорошо еще и в том случае, когда оператор ленив, такие больше минимума снимать не любят, придется заставлять.

И на заметку! Формальные и конкретные видеопланы. Вряд ли вы услышите эти определения от ваших педагогов. Формальные вовсе не означают ненужное «поливалово». Нет! Формальные — значит, те, которые всегда пригодятся и не только на этот сюжет.

К примеру, тема сюжета «Уличная еда». Значит, все кадры, в которых люди с шаурмой в руках, ларьки-шаурмичные, герой со своей историей — это все конкретные планы, которые непосредственно связаны с вашей темой сюжета, спикером, с местом событий и отражают характер героя.

А вот видеопланы с людьми, спешащими на работу, офисные здания, вокзальная площадь с меняющимся людским потоком — это формальные видеопланы, на которых просто потенциальные покупатели той самой уличной еды. И несмотря на то, что в момент вашей съемки у них в руках нет шаурмы, тем не менее отсылка понятна. Более того, в дальнейшем вы сможете использовать эти кадры и в других сюжетах с другим контекстом. К формальным видеопланам относятся и сезонные, и заявочные (дом, улица, дорога, прохожие, мамашки с колясками, детские площадки, парки). Они тоже нужны, не забывайте просить их снять.

Жадина-говядина…

Есть ли границы жадности? Раз это недостаток, то, выходит, нет? Но у каждого из нас свое мерило. Мы сами определяем границы своей жадности, и измеряются они не всегда деньгами, более того, гораздо реже деньгами.

Закрытие дачного сезона снимали у проверенной неоднократными съемками дачницы, презабавной женщины необычной внешности. Худая, крашеная блондинка смотрела в камеру раскосыми глазами, слегка картавила, рассуждая на тему садоводства и огородничества, а еще ландшафтного дизайна и умении построить гараж собственными руками. Казалось, она знала все, да и дачный участок был подтверждением: женщина не просто в теме, но фанатеет от того, чем занимается.

В тот день мы снимали фруктовое изобилие, о том, как его заготовить и сохранить на зиму. Погода стояла отменная. Снимали мы очень долго, оператор попался из любителей красивой киношной картинки, когда свет выставлен идеально, и поправки по свету проводятся для каждого кадра отдельно. Это занимает туево тучу времени. Красиво — очень! Профессионально — еще как! Но, когда ты голоден и ужасно измотан этой чужой жаждой прекрасного, вспоминаешь о том, для чего ты это все снимаешь, и как-то сразу придавливает мысль: а зачем мы тут уже пятый час мечем бисер перед свиньями.

Дачница кормить нас не собиралась, даже чаю не предложила, да что там чаю, даже то, что мы снимали (сливы, яблоки, орехи и прочее) зажала.

А когда мы засобирались уезжать и напоследок вышли в сад вдохнуть свежего воздуха, я увидела большую раскидистую яблоню, с огромными, с голову младенца, яблоками, крепко висящими на ветках.

— Это зимний сорт, — пояснила дачница.

— Огромные! — выдохнула я восхищенно.

— Еще больше будут. Их только в декабре снимать надо.

— Вкусные, наверное? — намекнула я.

— Очень.

Под яблоней валялось несколько, упали явно недавно и выглядели съедобно. Пока дачница отвлеклась на парней, я подобрала яблочко, за мной повторил и оператор. Дачница заметила:

— Ой, зачем? Не подбирайте.

— Они ж хорошие, — оправдалась я.

— Сейчас принесу те, что с ветки сняли.

Я обрадовалась, рассчитывая, как минимум, на пакет яблок.

Но дачница вынесла нам всего два яблока, по одному мне и оператору.

Переглянулись удивленно, поблагодарили и отчалили.

«А что? — устало тянулись мысли, пока мы ехали на базу, — угостить ведь угостила, другое дело, что несоразмерно желанию и возможностям. Угощать одним яблоком, когда у тебя несколько яблонь — смешно, но опять же угостила ведь — какие претензии? Меры и объемы-то нигде не прописаны. Все дело в контексте, то есть в знании возможностей человека. Не видели бы мы яблонь, не знали бы, что их у нее много, и два яблока показались бы достойным угощением, а так… Стоп! Контекст контекстом, но не нужно забывать и о ценности подарка. Нам кажется, что два яблока — это мало, но для нее это может быть и много. Почему? Да потому что вырастить яблоньки не так-то просто, много труда, а ухода за ними сколько? Тем ценнее каждое яблоко, особенно, если оно сортовое. И какой же вывод? Да очевидный. Жадность каждого определяется для него ценностью подарка, который он делает. Не важно, насколько он дорог одариваемому, главное, насколько он дорог дарителю…

Эдак можно все оправдать! Хороший, наглядный урок. Впрочем, надо бы это обсудить как-нибудь с группой, услышать их мнение, сравнить, взвесить. Но в другой раз. Слишком устала, даже языку ворочаться лень…»

Ехать еще предстояло минут сорок, оператор дремал, я тоже прикрыла глаза. А что? Не все ж мне веселить инженера-водителя, чтобы он в дороге не заснул…

Корр на растерзание…

В редакторской с порога потянуло гнилью…

Вот черт, опять…

Ноги тут же налились свинцом. В мозгу запульсировало: «Свалить! И побыстрее!»

Мой редактор частенько называла наши тексты не иначе, как «тухлыми». Оно и понятно: где сгнило, там тухлым и тянет.

Ступеньки через не хочу я осилила. Посмотрела на стайку девчонок у двери в коопку. Парней-то среди корров у нас раз-два и обчелся, и то половина из них разве что по половому признаку парни.

Эх, жаль коопку. Снова шепелявый своего корра «слил». От ответственности отлынивает, гнида. А чего ему? Он же только зовется редактором. Ну, какой он редактор, тьфу.

— Слышала, да? — вынырнула у меня из-за спины Маруська. Я вздрогнула.

— И как у тебя это получается? — скривилась я недовольно.

— Что? — округлила глаза подружка. Я хмыкнула: нечего передо мной-то спектакль разыгрывать. Подружка всплеснула руками: — Можно подумать, ты так не умеешь, когда надо.

— Мань, так я ж, когда надо, а у тебя уже зависимость.

— Да, иди ты!

— Кого уволили?

— Анютку.

— За что? — догадаться было нетрудно, но лучше знать наверняка.

— Как обычно. Когда это шепелявому до корров дело было?

— А кому-то разве есть до нас дело? — парировала я.

— И то верно. Хочешь? — протянула мне Маруська карамельку. Я взяла, она продолжила. — Кстати, по закону, за принуждение к распространению журналистом недостоверной информации штраф минимум восемьдесят тысяч рублей.

— На юрфак, что ли, поступаешь?

— Свои права надо знать! Нам особенно!

— Ага, тут тетенька министерская недавно на всю страну вещала, что право — это несвобода, не слышала сию пламенную речь?

— Не, я телек не смотрю, и теток министерских не слушаю, только если работа заставит. А что же тогда, по ее мнению, есть свобода?

— Запрет.

— Чего? — офигела Маруська.

— Того.

— Дай угадаю, тетя лет сталинских рожденья?

— Судя по виду, определенно.

Я закинула конфету в рот и огляделась в поисках урны. Не увидела, свернула в трубочку, кивнула в сторону коопки.

— Слушай, а как доказать принуждение к распространению недостоверной информации в законе написано?

— Нет, — горестно призналась Маруська.

Кто бы сомневался…

Рыба с головы гниет — банальность, но меткая! Шепелявый заставлял своих корров, мягко говоря, подтасовывать инфу о качестве продуктов, которые они анализировали. Делал это, естественно, завуалированно, чтоб в случае чего быть ни при делах. С завидным постоянством так и выходило. Какой-нибудь производитель рано или поздно усматривал подлог и громко возмущался. Корра выставляли крайним и увольняли, а шепелявый ровно сидел на своем рабочем стуле. А что? Не он же сюжет делал. А производители-то не знают, что именно редактор в ответе за эфирный текст, он его принимает и утверждает, без его ведома и одобрения ни один текст даже в монтаж не идет, не то что в эфир. Но об этом в случае конфликта все старательно умалчивают.

Гниль…

Я побултыхала пакетиком чая в кружке и посмотрела через стеклянную перегородку в соседнюю редакцию. Шепелявый сидел, уткнувшись в монитор, делая вид, что не замечает молчаливого негодования своих подопечных.

Вот бы шлепнуть его использованным чайным пакетиком по расползающейся плеши.

Но пакетик полетел в мусорное ведро. На глаза попался лист бумаги. Я смяла и пульнула им в шепелявого. Бумажный комок не долетел, сраженный стеклянной перегородкой, и упал к моим ногам.

Несколько лет назад один мой знакомый рассказал преинтересную историю о том, что начинал свою телевизионную карьеру этот, так называемый, редактор официантом, и не где-нибудь, а в самом нужном месте. Что ж, на моей памяти и из уборщиц журналисты ковались. Вот только уборщицей ту журналистку давно уж никому и в голову не придет назвать, а шепелявый и с виду, и по нутру так официантом и остался. Вот уж правда: ни из тряпки, ни из полового человека не сделать.

А что за нужное место? Было такое, и до сих пор там же стоит. Но уже не то, конечно. В незапамятные времена собирались в нем телечины, склонные к разнообразиям и новизне плотских утех. Посему карьерный рост молодых и амбициозных задом наперед приветствовали и поощряли. Нынче этим никого не удивишь, но тогда такие ставки только-только в моду входили и многое гарантировали.

Краем глаза уловила движение. А вот и моя редактор пожаловала. В Томочке в отличие от шепелявого редактор угадывался сразу, и в стати, и во взгляде, и в походке. Одна беда — трусовата малость. Мнение свое не отстаивала, корров не защищала, начальству не перечила, за место боялась. Но кто ж упрекнет, когда есть что терять: штатная должность, оплачиваемые отпуск и больничный, премии ежегодные, хорошая зарплата.

Покосилась на нее. Повезло мне с редактором. Истерик она мне никогда не закатывала, хотя умела.

Лицо недовольное. Значит, сейчас отчитывать начнет, как школьницу, за поведение. Я улыбнулась:

— Привет!

— Привет! — буркнула она, и мои подозрения подтвердились.

— Что нового?

— Тебе надо бы чаще помалкивать, — бросила она сходу.

— Это не новость!

— Так чего ж не запомнишь никак? — даже заботливо прозвучало. Эх, Томуля, я бы рада, да не можется. Или мотивации нет убедительной.

Негодовала Тома по поводу моего голоса. Устроили тут у нас недавно голосование за лучший сюжет. Презабавное получилось мероприятие. Прежде всего потому, что от каждой рубрики выставили на «конкурс» один сюжет, да и как выставили — выбрала его шеф-редактор на свой вкус. Дальше обязали всех проголосовать. Что значит обязали? Открытым голосованием: поставил галочку и фамилию свою должен приписать. Элечка проследила, чтобы все по списку отчитались, и фамилия на каждой бумажке стояла. Ну я и проголосовала за тот сюжет, который мне на самом деле понравился, но, к сожалению, сделан он был корреспондентом не нашей рубрики. Томочка не поленилась и проверила, кто проголосовал не за своего. Упс! Так я и попалась.

— Я честно проголосовала.

— Зачем?! — скривилась Тома.

— Ее сюжет и правда хорош!

— Причем тут это? Надо же было свою рубрику поддержать! Кому нужна твоя правда! — отмахнулась моя редакторша и со стуком бросила на стол блокнот.

— Как кому? — удивилась я спокойно. — Мне нужна.

Томочка метнула в меня укоризненный взгляд, мол, кто ты такая, чтобы твое мнение ценилось, и перестала обращать на меня внимание. А я подумала: так вот же она — правда: за лесть, вранье и подхалимство — одобрение, поддержка и почет, за правду — укор, негодование, увольнение.

Обидно…

Вот такая я аполитичная. Да и негоже журналисту быть ярым сторонником той или иной партии, в таком случае он же объективно ни о чем написать не сможет, а это уже не журналистика.

Кажется, мозг закипает…

Солнцееды…

Такая тема обещала забавные съемки. Это что за люди такие? Как это они солнце едят? Воображение рисовало странные картины, и хотелось поскорее их подтвердить или опровергнуть реальностью. В общем, тот нечастый случай, когда едешь на съемку, воодушевленный тем, что она будет, как минимум, непредсказуемой, и, как максимум, узнаешь массу нового.

Однако разочарование началось с порога, а затем и вовсе стало страшно.

Денек выдался солнечным, я порадовалась — значит, легко снимем процесс, так сказать, приема пищи. Предварительно ознакомившись с темой, поняла, что сторонники такого «учения», по сути, ничего не едят, от слова совсем.

Однако героиня, женщина лет 40, предстала перед нами довольно упитанной. Оператор покосился на меня, я ответила ему растерянным взглядом.

У меня закрались сомнения на счет всей затеи, потому расспрашивать дамочку принялась прямо, без обиняков. Естественно, ведь от этого зависело быть сюжету или нет.

— Что вы! В прямом смысле мы, конечно, солнце не едим, — ответила женщина.

— А что же тогда?

— Ничего.

— Совсем? — не понимала я, разве может человек без еды обходиться?

— Воду пьем, свежевыжатые соки овощные, — я недоумевала, ибо знала, что часто пить свежевыжатые соки в том числе и овощные нельзя. Слишком высокая в них концентрация и сахара, и кислоты, которые на голодный желудок действует убийственно.

Спросила об этом героиню. Она пожала плечами:

— Да, все верно, но мы водой их запиваем, разбавляя таким образом, — спорить я не стала. — Пойдемте в квартиру, — пригласила героиня, — убедитесь, что холодильник пуст и даже отключен за ненадобностью.

Поднялись в квартиру, явно съемную: безликая и какая-то отчаянно пустая. Заглянули в холодильник для проформы — вроде как за тем и пришли.

Тут дверь открылась, и несколько женщин внесли пакеты с продуктами. Я подумала: «Ага, вот и спалились!» Но в пакетах оказались только овощи и зелень.

— Это все для сока, — объяснила моя героиня. — А потом мы все едем на наше собрание.

Тут у меня загорелись глаза: «Собрание! Вот, где я наберу материала».

— А можно и нам с вами? И поснимать там?

— Можно. Если хотите, — разрешила женщина.

Сделали небольшой подсъем героини и через полчаса поехали на их общее собрание.

— А что там происходить будет? — уточнила я заранее.

— Соберутся мои последователи, малая часть, из местных, — объяснила женщина, а я поморщилась, не люблю это слово. — Смысл же не в том, чтобы просто ничего не есть. Нужно тренировать дух. Вот на этих собраниях мы его и тренируем по моей авторской методике. Я сама ее разработала, у меня уже более двух тысяч последователей, люди мне пишут, и я им помогаю.

Оператор Ромик снова на меня вопросительно покосился. Но что я могла ответить. Посмотрим, как все сложится.

— А вы кто по образованию? Врач? — елейно спросила я.

— Нет. Но я много читала и во многом разбираюсь, потому что все на себе проверяю, — без сомнения, для нее это был веский аргумент. Подумала: «Над было это на камеру записать». Впрочем, еще успеется.

Приехали.

В небольшом зале для спортивных занятий — десятка три людей всех возрастов. У каждого под босыми ногами — коврик для йоги. Все терпеливо дожидались свою гуру. Наша героиня поздоровалась тихо и вязко, подозреваю, специально, чтобы все прислушались к ней, а затем просто взяла стул, поставила в центре перед всеми этими людьми и опустила на него свое грузное тело.

Она, что же, так и будет просто сидеть?

Молодые и не очень женщины и мужчины, в большинстве своем худые и тщедушные внимательно слушали, что говорила женщина на стуле, и делали описываемые ею упражнения на дыхание, на мышцы пресса, на сужение желудка…

Ромик снимал процесс, стараясь не мешать. А я томилась в сторонке и не верила своим глазам. Это что за тренер такой, который даже не в силах показать, что нужно делать? Как эта женщина под сто кило может учить не есть, вернее, нет, как можно доверять ей, когда она говорит: «Не ешьте, это вредно, от этого болезни и смерть!» А ведь все эти люди, в большинстве своем среднего возраста, в расцвете, так сказать, здравомыслия, слушали, верили, повторяли, следовали за ней. Я ничего не понимала, и такое состояние мне совсем не нравилось.

Ближе всех ко мне находился мужчина лет 60, высокий и худой. Он снял футболку и носки, подкатил спортивные штаны. Его лицо было сосредоточенным, но не напряженным, он старательно выполнял все, о чем просила женщина на стуле, и его отточенные движения говорили, что он на этом сборище не впервые. Рассматривая его, я подумала: «Неужели он ничего не ест? Совсем? Только воду и сок?» От мужчины исходил какой-то странный запах, не пота, но… нездоровья, хотя внешне он таковым не выглядел. И тут мой взгляд остановился на его ступнях. Подошвы обеих ступней были красными и шелушились. Грибок стопы. Я снимала на эту тему сюжет, и знала, как выглядят симптомы. Какой только информации не нахватаешься, снимая сюжеты и репортажи на самые разные темы.

Отодвинулась от дяди подальше. Хорошо, что не стала разуваться, пообещав, держаться ближе к стене и не выходить в зону занятий. Грибок появляется, когда снижен иммунитет, и не просто снижен, а почти на нуле. Вот тебе и солнцеедение. А тем временем, женщина на стуле настаивала на том, что отказ от пищи спасает и продлевает жизнь, но грибок стопы — кричащее доказательство обратного. Наверное, мужчина был уверен, что методика этой женщины на стуле поможет ему избавиться от грибка. Замкнутый круг.

Подошел Ромик.

— Это что, секта? — шепнул он мне на ухо.

— Похоже на то.

По идее, надо было бы пообщаться со всеми этими «прихожанами», но женщина на стуле попросила этого не делать, чтобы никого не смущать. Атмосфера сильно угнетала. И мы, не прощаясь, уехали.

Рассказала о результатах съемок Томочке, выразила большие сомнения и предложила переиначить задачу. Но редактор уперлась:

— Про секту сюжет не нужен. Зыбкая тема.

О редакторах либо…

На первый взгляд, произнесешь «редактор», и всем все понятно:

— О! Как же знаем-знаем, тот, который тексты редактирует!

Верно. А кто тогда «редактор по гостям»? Тот, который гостей «редактирует»? Нет, конечно. Просто называться «редактором по гостям» красивее, чем, скажем, администратором или тем, кто отвечает за гостей, спикеров, экспертов — как же назвать такого «специалиста»?

Думали-думали, не знаю кто, но, походу, люди недюжинного ума, и решили, пусть будет зваться редактором. Гениально! Такое только на телеке и возможно. С продюсерами и вовсе смешная ситуация, ими вообще всех подряд называют, так что редакторам еще повезло.

Но об этих позже, а сейчас о редакторах в прямом смысле этого слова, тех, которые имеют полное право так называться. Эх, сколько же нервов, слез и скандалов из-за них. Приходит молодой да зеленый корр, уверенный в своей гениальности, а ему его же текстом по щам да распоследними словами кроют. Тяжело такое вынести, недолго и разувериться в своей гениальности, смириться и принять чужую критику. А придется, если желание стать журналюгой после первого же раза не исчезнет да уверенность не расколется, хотя пошатнется — это бесспорно.

— Как удержать остатки своей уверенности? — вопрошают начинающие корры.

— Помнить, что ваш редактор — всего лишь человек, такой же, как и вы. А еще, что телек — это вкусовщина (к этому еще вернемся).

Редактор загнан в еще большие рамки, чем корреспондент. Своей должностью, политикой канала, ставкой в штате, в конце концов. Все эти нюансы влияют на его мнение о вашем тексте. Не попали в формат — бездарь, написали не то — лажа, слишком хорошо — литературщина, и так далее. У телевизионного текста свои законы изложения и написания, их надо соблюдать, иначе текст становится литературным, художественным, артхаусным, каким угодно, только не телевизионным.

Редактор поставлен не пестовать авторский стиль каждого корра, а следить за тем, чтобы все тексты его рубрики были в едином формате канала, соответствовали общей концепции. Вот и приходится на любом канале, где бы вы ни работали, писать не в собственной стилистике, а в канальной. С одной стороны, затеряться легко, с другой — хорошая школа подстраиваться и перестраиваться в написании различных текстов согласно разным задачам. А что до собственного стиля? Так говорят же, все равно угадывается и считывается. Но это уже зрителю виднее и… редактору.

Дает редактор тему и приговаривает: сделай так, сними эдак, а вот это не забудь и обязательно с вывертом да подворотом, чтоб зритель заинтересовался и не переключился на другой канал…

Хорошо, когда задача стоит четко и ясно, и даже инструкция к действию имеется. Хуже, когда редактор толком задачу поставить не умеет и говорит, мол, сними получше да покрасивее — это ни о чем. Тут важно хотя бы выведать посыл: высмеять, опровергнуть, разоблачить, разъяснить и так далее.

Поначалу думала, надо вот прям один в один все сделать так, как сказал редактор, и начинала требовать от оператора невозможного, а он упирался, мол, нельзя так снять или не сможем. Я не верила и переживала. Но со временем поняла одну простую мысль: снимать надо по месту, а не по научению редактора, который, как правило, и сам не знает, что можно снять, а что нет.

Так что слушала-то я редакторов всегда внимательно и даже искренне обещалась сделать все в точности, но потом действовала в рамках поставленной задачи, исходя из обстоятельств, с учетом необходимости раскрыть тему целиком и полностью. Корр должен обладать гибкостью ума и склонностью к компромиссам.

Мой первый оператор когда-то сказал золотые слова:

— Учись пользоваться ситуацией, она всегда направит, а если растерялась — без паники! Оператор ведь под рукой. Обсудите проблему, глядишь, если не он подскажет, так твое подсознание отзовется.

Съемки — это командная работа. А потому не возбраняется иной раз воспользоваться и чужим умом.

Зарубка на чужой ум.

Народная мудрость гласит: старый конь борозды не портит, но ленится. Обычно все знают только первую часть поговорки. Жаль! Ибо если разговор заходит об операторах, то поговорка не в бровь, а в глаз. Правда, к их чести, следует добавить все ж оговорочку — так, да не так при должной мотивации. Об этих мотивациях речь и пойдет.

Первый у вас съемочный день или нет, не важно, операторов на любом канале много, потому даже если выезды у вас чуть ли не каждый день, вам наверняка придется работать с разными операторами. В любом случае (и это понятно!), вам неизменно захочется перед каждым продемонстрировать, насколько вы хороши, умны и профессиональны! Похвальное желание! Так и делайте! Но с умом! И особенно при первом выезде с незнакомым оператором, и особенно если он «старик», или, как я таких называю, матерый!

Надо сказать, что на телеке очень мало женщин-видеооператоров, потому как оборудование тяжелое, а таскать его на себе приходится постоянно. Так что гораздо чаще в вашем съемочном тандеме второе лицо будет мужским. И кстати, геи тоже среди телеоператоров встречаются редко, наверное, 1% всего, опять же из-за «тяжелости» профессии.

Как известно, мужик, он, хоть стар, хоть мал, а падок до женского, в его понимании, непременно слабого и милого. Вот и пользуйтесь!

Если милая, симпатичная, улыбчивая девушка-корр говорит по делу, без напора и апломба, просит снять то или другое не в приказном тоне, а с интонацией «искренней необходимости», матерый оператор растает и из отеческих побуждений научить и показать класс снимет все, о чем просите, и расстарается, так что видеоматериала у вас будет с лихвой. В свою очередь, молодой тоже сделает всего побольше и помногу, но из других побуждений — показать себя сильным альфа-самцом, который молод, горяч и сдюжит любую работу, в общем, покрасоваться захочет.

Как бы то ни было, но результат вам понравится! А пока они трудятся, вы тоже баклуши не бейте, используйте время с умом и себе на пользу, а именно: присмотритесь к ним, оцените их профпригодность и старательность, и не забудьте подметить человеческие черты характера, они играют важную роль. Ибо каким бы профессионалом ни был мужчина, многое здесь и сейчас по ситуации зависит от его личности, склонности к перепадам настроения, болтливости или, наоборот, немногословности, отвлекаемости от рабочего процесса или абсолютной сосредоточенности, манере преувеличивать или преуменьшать, а то и филонить, и так далее.

Все эти знания помогут вам в дальнейшем управлять и манипулировать (в хорошем смысле слова и в рабочих рамках). Другими словами, знать, кого и о чем можно просить прямо, а кого завуалированно, кого нужно подгонять и направлять, а кому достаточно просто и четко поставить задачу, и он сделает больше, чем надо, сделает хорошо и даже лучше. С кем можно и даже нужно посоветоваться и обсудить предстоящие съемки, а кто и сам справится. С кем нужно построже, а к кому — с уважительным вниманием. Кто слабоват на креатив, а кого заносит или, наоборот, кто зацикливается на чем-то одном, забывая об остальном. За кем глаз да глаз, а кому полный карт-бланш. Кого можно поучить, а с кем на рожон лучше не лезть — только нарвешься и отношения испортишь.

Все мы разные. Одни — скандалисты и склочники, другие — душки и угодники. Со вторыми не расслабляйтесь — видеоматериала постоянно будет не хватать. А первым не потакайте и не поддавайтесь на провокации — бывает, они старательно выводят вас из себя, ибо настроение у них сегодня такое.

Помните, корр — главный на съемках, так что надо бы держать себя в руках всегда и неизменно. Если видите, что оператор-скандалист в общем и целом снимает основной набор планов для монтажа, то и ладно, не приставайте к нему, большего все равно не добьетесь, а нервы дороже. А если сам начнет провоцировать, не поддавайтесь, не ведитесь! Глядишь, привыкнет, что вы — кремень, зауважает. А нет? Так попросите координаторов вас больше с ним в пару не ставить. Черный список операторов в каждой редакции существует. Негласный, само собой, но все о нем знают, и попасть в него мало кому хочется, потому как это верная дорога к увольнению.

Хорошему корру приходится интуитивно угадывать настроение и своей съемочной команды, и спикеров, и героев. Но если владеть ситуацией в меняющихся обстоятельствах не всегда получается, то держать съемочную группу в кулаке приходится несмотря ни на что. Главное, делать это умно, хитро и незаметно. Помните правила Глеба Жеглова? Нет? Так прочтите книгу братьев Вайнеров или посмотрите фильм: много полезного почерпнете. Но, впрочем, напомнить себе лишний раз и мне не помешает. Итак, правило первое: «Когда разговариваешь с людьми, чаще улыбайся» (но не придурковато, а легко, искренне, улыбка не должна быть натянутой, пусть будет непринужденной, краткой). Второе: «Умей внимательно слушать человека и старайся подвинуть его к разговору о нем самом (то есть меньше говори о себе, проявляй интерес и к другим, но следи, чтобы не скатиться до нездорового любопытства, которое люди не любят), а следом и третье правило: «Найди в разговоре тему, которая ему (собеседнику) близка и интересна» (хорошо работает прием, если нужно расположить человека к себе, полезно и в общении со спикерами и с коллегами). Четвертое: «С первого мига проявляй к человеку искренний интерес» (как известно, снисходительности никто не терпит и не прощает, так что поднапрягитесь, это вернется сторицей). Есть еще два правила, если захотите их узнать, уж приложите к тому немного усилий.

И напоследок вместо резюме: допускается временами быть каким угодно милым, улыбчивым, даже слабым, но как только ситуация требует принять решение или раздать задачи для оперативного и сиюминутного выполнения, на вас будут смотреть как на ответственного за это. С вас будут молчаливо спрашивать взглядом, выражением лица, малозаметной ухмылкой. Корр — главный на съемках, ему принимать решение за всех, а остальным исполнять. Все это знают, даже если спорят или противятся. В такие моменты корру придется показывать, чего он стоит на самом деле, добавить в голос уверенности и металла, не кричать, не визжать, не истерить, не топотать ножками, а именно строго, холодно, быстро и точно распределить роли и задачи для решения возникшей проблемы. Но помните: командовать — это прежде всего ответственность, а вовсе не право бездумно распоряжаться направо и налево, как многие ошибочно полагают.

Корры и «кооры»…

Вышла из редакции.

Вспомнила, что завтра съемка и надо бы камеру согласовать.

Завернула к координаторам, скрестила пальцы на удачу: хоть бы сегодня не Элькина смена. Заглянула с опаской…

…выдохнула.

Эльки не было. За всех отдувался Славик. Ну, как отдувался — это я зря. Славик — душка, с характером и харизмой, он ни за кого не отдувается, он руководит.

Когда три года назад я пришла работать на телеканал, Славик был наряду с Элькой простым координатором (или коором), потом им добавили третьего. А три — это уже толпа, которой нужно руководить, соответственно, кто-то из тройки должен был стать главным. Элька была уверена, что это ее право, но тут, признаюсь, начальство удивило, впрочем, подозреваю, сработал все тот же пресловутый половой признак, по которому истеричной бабе у власти не место, если у нее нет существенной поддержки в этой самой власти. У Эльки не было. Главным среди кооров стал Славик. И мы все дружно вздохнули с облегчением!

Славик был умный, спокойный, гибкий в поисках компромисса, не лизоблюд, рассуждал здраво, плюс отличное чувство юмора и воспитанность. Общаться с ним было в радость, потому и с проблемами в организации съемок или монтажа обращались только к нему: он всегда старался помочь и, если в редких случаях у него не получалось, никто не сомневался, что Славик сделал все от него зависящее. В отличие от той же Эльки, которая только избранным коррам шла навстречу, остальным же очень редко, по настроению, получая удовольствие от осознания того, что в ее силах помочь, но не хочется, потому что знает за собой безнаказанность. Об этом, к сожалению, и мы все знали. Знали, что крайним всегда остается корр. Конечно, это не голословно, ибо для убедительности пару раз проверили: претензии Эльке предъявили, нажаловались на нее начальству, и что? Эльке ничего, а себе мы тем самым жирнющую свинью подложили: пакостила потом Элька самозабвенно и с азартом.

Славик такие финты не выкидывал и, даже когда стал главным, не отлынивал от помощи, наоборот, оперативнее разруливал наши рабочие проблемы.

Словом, Славку нельзя было не любить. А еще он был высокий, стройный и смазливый — допбонус, не так ли?

Конечно, мы понимали, что он не на нашей стороне, нет! Он — по другую сторону! Но и стену между собой и коррами он не воздвигал, избирательным не был, а главное: не подставлял — и на том спасибо!

— Привет, — заулыбалась я удаче в лице Славки.

— Хай! — ответил он. С вопросами не торопился, ждал, ведь просто так к ним мало кто заходит, а я и вовсе по крайней нужде.

— Чего один?

— Курить ушли.

— Мне повезло.

Славик улыбнулся краешком губ, об отношениях Эльки с коррами знал не понаслышке, но изменить ничего не мог. Максимум — одернуть Эльку при случае, если ее сильно заносило, но и этим не злоупотреблял, все-таки она была старше чуть ли не вдвое, работала на столько же дольше, к тому же некий напряг после его назначения между ним висел в воздухе. Сильно обиделась Элька, что не оказали ей честь и доверие за долгую и преданную, в ее понимании, службу. Сдерживалась она с трудом, выплескивая негатив на корров. Зная о ее сволочном характере и беспринципности лучше всех нас, Славик понимал: огня ему не потушить, но и масла не надо подливать.

— Камеру дашь? — спросила я.

— Тема какая?

Славик пересел за Элькин стол и открыл график. Я назвала тему, он — дату съемки.

— Какую камеру хочешь? — прозвучал привычный вопрос, благо, был выбор.

— Как всегда, — и скорчила «милаху».

— А другую для разнообразия, не? — усмехнувшись, все же спросил Славик.

— Слав, вот весна придет и до разнообразия дело дойдет, а зимой надежнее с проверенными.

Я подмигнула, Славик засмеялся.

— Понял.

— Не сомневаюсь.

Он быстро напечатал рядом с моей фамилией состав съемочной группы. И я попрощалась.

Прошла мимо зеркала у центрального гардероба. Вернулась. Остановилась. Мешки под глазами от недосыпа, волосы шампуня просят. Чертова работа: либо некогда, либо сил уже нет.

Может, пора бы навсегда из этого ада?

Кличут нас журналюгами… И что?

По-моему, очень даже метко. Какая работа, такое и прозвище. Глупо обижаться. Поездишь несколько лет по учреждениям да кантором, пообщаешься с разным людом, и характер закаляется, будь здоров, заматереешь, мало не покажется. Внешне-то, если не захочешь, так и не заметно будет — паинька да и только, а внутри — волчара. С годами, правда, все сложнее становится прятать тяжелый и цепкий взгляд…

А прятать надо. И особенно на работе. Ну, согласитесь, зачем сразу все карты на стол, кто ж так играет. Порой полезнее дурочкой прикинуться, глазки с поволокой подать, улыбочку отвлекающую нацепить, но бдительность не терять и при необходимости всех на место быстренько поставить, если работе мешают или саботируют.

Тем утром мне было тоскливо, вокруг непроглядная серость, работать не хотелось, а надо. Приехали к одному дядечке, пожарных дел мастеру. Тема заурядная — техника безопасности при работе с электроприборами и все такое. И как назло, спикер попался из тех, которых снимают часто, востребованные то бишь, а посему мнят они себя профи в телепроизводстве.

Заметно это с порога: у них в кабинете, где обычно висит портрет президента или известного философа, красуется собственная физиономия. Вот и у этого собственный портрет со стены взирал строго. Смекнула, вздохнула, собирая терпение в кулак. Субъекты эти порядком раздражают, потому как всегда с претензией, мол, я не я, а вы точно никто.

Оператор Ромик, пофигист и молчун, начал выставлять план на интервью. Дядя заявил, что сидеть будет только в своем большом кресле, переделанным из спецсидения гоночных болидов. Попытались переубедить: кресло слишком высокое, потому в кадре подголовник будет торчать огромными «ушами». Дядя не проникся, настоял на своем. Махнули рукой.

Дальше больше. За креслом во всю стену висит рекламный плакат его фирмы. И дядя ставит условие — плакат должен быть в кадре.

— Нам нельзя не проплаченную рекламу в кадр, — взвыл оператор.

— Другие же снимали! И в эфире было, сам видел, — нагло соврал дядя. Выпендривается, сука. Ладно, посмотрим, что дальше.

Оператор растерянно посмотрел на меня.

— А у нас не пройдет, — спокойно ответила я, давая понять, что очень сильно сомневаюсь в его словах.

— Ну, тогда интервью не будет! — встал в позу дядя.

Вот индюк самоуверенный. Ты кому тут условие ставишь! С подчиненными права качай. А сейчас здесь моя съемочная площадка, и делать будешь то, что я скажу. Разозлилась.

Но ему еще милее улыбнулась, молча кивнула оператору, мол, выставляйся, а там решим, и навострила уши. Внимала каждому слову, как волк за добычей следила. Дядя решил, что задавил меня своим мужским эго, и продолжал напыщенно.

— И не вздумайте меня обмануть. Я все знаю. Перед началом съемки кадр мне на согласование покажите. Я посмотрю. А то скажите, что баннер в кадре, а сами его обрежете.

— Что тут обрезать, его снять со стены надо, мы не можем на баннер снимать, — горячился Ромик. — Даже если я крупно возьму, все равно реклама читается.

— Не надо крупно! Баннер должен быть целиком! — давил металлом в голосе дядя.

У Ромки в глазах засветилось отчаяние. Он метнул на меня умоляющий взгляд. Решение-то за мной. Дядя уловил, что оператор ждет моей команды, но демонстративно в мою сторону не смотрел, обращался только к оператору, опрометчиво считая его главным. Я задумчиво прищурилась: неужто женоненавистник попался. Хм… Интересненнько…

И тут дядя, видать, расслабился победно и сплоховал:

— Ну, вы, коллега, можете между собой посовещаться по поводу композиции кадра. Но снимать начнем, когда я одобрю.

Вот оно!

Повод оскалиться! Не спорить, не ругаться, не доказывать свою правоту, не кричать, даже голоса не повысить. Достаточно внимательно слушать и в нужный момент ухватить зубами и разорвать в клочья. Ибо мы — журналюги, профессионалы, и никому не позволено в этом сомневаться! Мы же не учим других работать! Вот и нас учить не стоит.

Коллега? Какие мы тебе коллеги, дядя, если ты — пожарных дел мастер?

Улыбнулась и тихо так спрашиваю, глядя прямо на него:

— А вы телеоператор?

Дядя на секунду растерялся, поначалу даже не понял, кто спросил. Повернулся в мою сторону. Мне того и надо. Впилась в него взглядом насмешливым.

— Не понял? — переспросил он.

Я еще шире оскалилась, прищурилась игриво, взглядом цепко держу. В гляделки меня еще с детства не переиграть! И елейно так ему:

— Ну, вы же сейчас моего оператора коллегой назвали. Вы что, тоже телеоператор?

Пауза. Шах и мат! Взглядами сцепились не на шутку. Секунда, две, три, пять…

Инженер с оператором затихли, боялись шевельнуться.

Дядя первым взгляд отвел. Не дурак, смекнул, что ловко его подловили и на место поставили. Гнев подавил. Не сразу, конечно, с трудом, но поражение принял, понял, кто на съемочной площадке главный, больше не капризничал, в работу нашу не вмешивался, на вопросы отвечал споро и с уважением, даже угодить старался. Признал, что в каждом деле свой хищник, и вслух сомневаться в этом следует поосторожнее.

Вот когда работа в удовольствие. От таких баталий настроение поднимается, адреналин зашкаливает. Кайфово!

И ведь убиваешь, как минимум, двух зайцев: и спикер шелковым становится, и съемочная группа уважением проникается.

— Круто ты его! — похвалил Ромка.

— А толку! — скривилась я. — Все равно другого спикера записывать придется — реклама-то в кадре все равно частично, но осталась.

— Она по-любому осталась бы, а так дядю хоть притушили, а то борзый сильно.

Ну да, так и есть: свора мы, алчущая…

Свора и есть, жадная до сенсаций, славы и первой полосы.

Все верно! И свора, и жадная, и алчущая… Признаю, ибо работа обязывает.

Вот только и нам самим обходится это недешево. Играем с совестью в поддавки. Где-то она возьмет вверх, а где-то смолчит и уступит, у каждого — своя ставка, которая по силам или по степени испорченности.

Да и в самой своре все разные: кто-то беспринципный, другой — человечный…

Дружба среди корров — явление из ряда вон. Руководству выгоднее конкуренция, а уж здоровая или нездоровая, не суть. Да и нам дружить некогда, в лучшем случае — нормальные отношения, а если ненормально складывается, как с Элькой, то график работы позволяет избегать друг друга максимально.

Так что негласно корры разделяются на тех, с кем ты не прочь перекинуться словом и поплакаться при случае, и тех, кого стороной обходишь, просто кивнув в знак приветствия. Маруська для меня была из первых. Мы с ней на одной волне схоже смотрели на мир.

Однако увидеть ее в своей редакции было странно. Не принято у нас это, ну, вроде как в чужую квартиру без приглашения.

— Марунь, ты че тут? — удивилась я.

Маруська захлопнула какую-то брошюру и развернулась ко мне.

— Зашла переждать присутствие Эльки у нас.

— А читаешь что? — я посмотрела на обложку брошюры. — М. А. Федотов?

— Дельный мужик, — серьезно заявила Маруська.

— Знакомый?

— Нет. Правильные вещи пишет.

— Про альтернативу закона в СМИ, — прочитала я заголовок.

— Тут не только об этом, — Маруська открыла страницу и процитировала, — послушай: «…среди владельцев СМИ доминирует убеждение о том, что журналисты — не более чем их холопы, которым можно платить сколько сочтешь нужным, но зато заказывать любую музыку». Так-то! Холопы мы с тобой!

— Что это вы мне все холоп да холоп! — невесело вспомнила я другую цитату.

— Твой «Иван Васильевич» сейчас ни к месту, — возмутилась Маруська.

— Зато про «меняет профессию» уместней некуда, — парировала я.

— Все мы — холопы, хоть на дядю работаем, хоть на государство, — вздохнула Маруська и бросила книжку на стол. — Видела в новостях про врача, который алкашу наподдал за дело, а тот скопытился?

Конец ознакомительного фрагмента.