Александр и Таис. История одной любви. Книга первая. Том 2

Ольга Эрлер

В романе Ольги Эрлер Александр предстает не только как великий царь, но и как человек, способный на искреннюю дружбу и глубокую любовь. Рядом с ним по жизни идут друг детства Гефестион и прекрасная гетера Таис. Ее любовь выдерживает все испытания, и оборвать ее может только смерть.Второй том опубликованной ранее одноименной книги.

Глава 14. В Индии. Лето 327 — лето 326

Чем больше человек достиг, тем большего ему хочется.

Потос — романтический дух, честолюбие, жажда познания, тяга к новым опасностям и приключениям — тянул Александра в Индию. Официально считалось, что ее завоевание послужит созданию надежного тыла. Александр давно стал поговаривать о сказочной Индии и вдохновлять своих македонцев и наемников (союзники были давно распущены, а те, кто остался, остались добровольно) дойти до края обитаемой земли — ойкумены — подобно великим героям и мифическим предкам Александра Гераклу и Дионису. И его солдаты опять пошли за ним. Кто-то из интереса, кто-то из послушания, привычки, кто-то из жажды новых впечатлений, а кто-то ради наживы. Большинство — потому что не представляли другой жизни, чем та, которую они вели до сих пор и которая их совершенно устраивала. Мысль о том, что вести войны — в природе человека в те времена еще не ставилась под сомнение.

Безусловно, был и ропот: «Что он опять удумал, куда его снова тянет, когда же кончится эта война и это скитание по земле?» — думал не один и не два в раздражении. Но Александр, будучи сам увлекающимся, бесстрашным, любознательным человеком, и на этот раз смог увлечь своих людей в неизведанный, неизвестный и возможно враждебный им мир.

Не его ли провидчески описывал Гомер: «О, необузданный, снова о подвигах бранных замыслил; снова о бое мечтаешь; ты рад и с богами сразиться.» Не его, но ему подобных, какие всегда существовали на земле. Не знающих меры. Жаждущих больше и больше. Идущих дальше и дальше. Любой ценой. Рискующих и выигрывающих. А что было бы с человечеством без подобных людей? Мир вперед толкают именно такие. К успеху приводит крайность, а не умеренность.

Почти третью часть реформированной армии Александра теперь составляли персы, бактрийцы, арийцы, парфяне и другие представители покоренных народов. Изменилась ее структура и вооружение: сариссы (длинные копья), непригодные в горных условиях, заменили на мечи, уменьшили подразделения, создали отряды конных лучников и драгунов. Для достижения нового качества боеготовности, взаимодействия и управляемости потребовались месяцы учений и маневров, которые по своей серьезности мало отличались от настоящих сражений. Два индийских раджи, служивших ранее персидскому царю, а потом Бессу, стали союзниками Александра и помогали ему словом и делом. При этом они преследовали свои цели — Александр должен расправиться с их врагами и пощадить их собственные земли. Александр нашел их позицию вполне разумной.

Насколько тяжело дался первый переход через Гиндукуш, который как будто предвещал, что впереди грядут тяжелые времена, настолько все сложилось удачно сейчас. Македонцы наконец повернулись спиной к злосчастной Бактрии и Согдиане, где провели два беспокойных года, и устремили свое движение к Индии. За десять дней, по более легкой дороге, используя опыт и ошибки первого перехода, армия летом 327 перешла перевал и спустилась в долину. И горы показались не такими непроходимыми, и высота с ее разряженным воздухом не была больше новостью, и запасов сухого пайка хватило, так, что не пришлось забивать вьючных животных. Слава богам!

В конце лета 327 в верховьях реки Кофена (Кабул) Александр разделил свое войско на две колонны: Гефестион и Пердикка отправились в северном направлении на Певкелаотиду (Пешевар), чтобы на месте слияния Кофена с Индом строить мост для переправы через Инд. На себя Александр, как всегда, взял самую трудную задачу — подчинить дикие и воинственные племена Сватского нагорья, Кафиристана и Баюра — аспасиев, гурайев и ассакенов.

Сопротивление было очень упорным, но Александр оказался упорнее: осаждая и штурмуя крепости, переваливая через горы, засыпая ущелья, поднимаясь по отвесным скалам, разрушая старые и создавая новые города, уничтожая врага, завоевывая новых союзников, проявляя личную храбрость, проливая собственную кровь, он добился своего. Он был щедро одарен богами, но его главный талант заключался в умении воевать. Здесь он оказался непревзойденным. Это он умел делать лучше всего и именно это он и хотел делать, потому что умел, как никто другой.

Взятие крепости на скале Аорн, не взятую самим Гераклом, само название которой «недоступная даже птицам» говорило за себя, означало последнюю победу Александра в этой горной стране. Пришлось засыпать 500 метровый обрыв, построить там 30-метровую площадку для артиллерии, и все это на высоте трех километров под непрекращающимся обстрелом.

Недоступная даже птицам покорилась Александру.

…Александр стоял на вершине поросшей елями горы, смотрел на захватывающую картину мира под своими ногами — на грозовые тучи и волнующийся океан облаков, непередаваемое разнообразие туманов, синие горы, простор, сколько хватало глаз, — и чувствовал себя… нет, не богом, а мальчиком в Миезе. Воспоминание легко унесло его на устланную хвоей площадку на горе, где он часто учил уроки. Глядя вниз на лесистые склоны, на небо в смутном жемчужном сиянии, он читал тогда «Прометея»: «… я им показал восходы и закаты звезд небесных…»

В тот далекий день пятнадцать лет назад он думал о том, что будет с ним, когда он станет взрослым, завоюет весь мир, покроет свое имя славой и будет счастлив. И вот он взрослый, стоит здесь, в 30 тысячах километров от любимой Македонии, высоко над миром и наблюдает закат…

Жизнь получилась. Мечты сбылись. Мир принадлежит ему.

После захвата Аорнской крепости Александр соединился с частями Гефестиона и Пердикки и переправился через Инд.

Таис уговорила Александра оставить ее при себе, в «царском обозе». «Да, да, я знаю, моя очередь уступать», — скрипя сердцем согласился Александр. Основное время, однако, она находилась не с ним, а на попечении Кратера, и страшно волновалась за Александра, который постоянно был на передовой. Они виделись очень редко — только в перерывах между осадами и сражениями, в которых Александр был четырежды ранен. И только когда компания благополучно закончилась, и части двинулись к Инду, они, наконец, соединились.

Степи с белыми островками пушистого ковыля, с рычащими газелями, смешными фигурами пугливых сайгаков остались далеко позади и в прошлом. В настоящем же присутствовали величественные горы в ледяных шапках, широкие долины, поросшие развесистыми тополями и фисташковыми деревьями, белые и сиреневые поля опийного мака, огороженные глинобитными заборами. Таис умилялась всему: стадам смешных длинношеих коз с белыми животами, фиолетовому буйству шафрановых полей, утреннему туману на зеленых склонах, усеянных каменными глыбами. Даже если дорога проходила по безводной местности, и ландшафт беднел — голые горы и долины, пыльная дорога все равно не портили ее хорошего настроения. И хотя мудрый Солон предупреждал, что пока жизнь не кончена, надо воздерживаться от того, чтобы называть себя счастливым, а лучше — удачливым, Таис была счастлива и не боялась кары богов.

Странно было видеть рядом с Александром Роксану вместо привычной Барсины, которая, после его скоропалительной женитьбы, была «отпущена» на все четыре стороны. Впервые Таис увидела «царицу» еще весной. Тогда они расположились на привал в зеленой долине, в тени раскидистых деревьев с узловатыми стволами, под которыми были разостланы ковры и подан обед. Роксана в ярких розово-бордовых одеждах сидела, скромно потупив красивые черные глаза. Традиционные 16 косичек спускались из-под тюбетейки до пояса. Она держалась скованно, не понимая речи вокруг. Александр в свои 29 лет был на 14 лет старше ее. И хотя в отцы он ей не годился, но обращался с ней, как с дочкой. Видя, что луч солнца бьет ей в глаза, он подвинулся и жестом подвинул ее, а когда заметил, что она откусила слишком горячий кусок мяса, быстро подал воду запить. При этом он шутил с сидящим рядом Пердиккой, что надо было отправить Роксану к Сисигамбис и дочерям Дария в Сузы, где бы она подросла в обществе сверстниц и выучила греческий.

Таис тогда подняла глаза к небу и поразилась его бесконечности и голубизне. В голове пронесся давний, еще египетский разговор о Барсине — тогда эта тема еще интересовала Таис. Александр обронил, что Барсина идеально подходит для своей роли.

— А что же со мной? — спросила тогда Таис.

— Причем здесь ты? Мы говорим о разных вещах.

— Мы говорим о женщинах в твоей жизни, — уточнила Таис.

— Кроме тебя в моей жизни нет женщин. Барсина не моя жизнь, а обслуживающий персонал.

— И какова ее роль? — не унималась Таис.

— Роль женщины при мне.

— В твоей постели.

— В моей постели она чрезвычайно редко. Или ты ревновать вздумала? — он улыбнулся.

— А ты, как всегда, все хочешь перевести в шутку, — она действительно тогда еще ревновала. — Я иногда думаю, что, если бы ты меня любил (Александр при этом «если бы» вытаращил глаза), то я была бы женщиной «при тебе».

— Ты неправильно думаешь. Именно потому, что я тебя люблю, ты никогда не будешь официальной подругой или женой.

— Ты еще и жениться собираешься?

— Может быть, а, может быть, и не раз, — он усмехнулся, но потом сменил тон, погладил ее подбородок. — Детка моя, доверься мне. Я знаю, что я делаю. Все это только ради твоего будущего и твоей безопасности. Не надо никому знать, что мы значим друг для друга. Во-первых, это никого не касается, — он несколько раз задумчиво кивнул головой. — Во-вторых, я не вечен, и надо сейчас побеспокоиться о том, чтобы тебе потом, без меня, не было плохо. Ты мне слишком дорога.

— Я не понимаю тебя! — Таис испугало это «не вечен».

— Милая! Кого моя мать вынудила уйти из жизни после смерти моего отца в первую очередь? Клеопатру — новую жену папы вместе с невинной дитятей. Кого я убрал, восходя на престол? Не скажу, что с большой радостью, но я это сделал. Потому, что такой мир и такие правила игры, — сказал Александр мрачно.⁶

Он сказал тогда — таков мир, не я его придумал. А сам нарушает его жестокие законы — наследники Дария живы, он не уничтожил возможных претендентов на трон царя царей. Александр поступает сейчас иначе, чем в начале своего пути, чувствует себя уверенней, живет своей головой, не слушает ничьих советов и плюет на традиции отцов и прадедов. Но он знает, что после него вряд ли найдется человек, у которого хватит благородства, мужества и власти жить так, как живет он.

Но это ужасное «я не вечен!» Таис отогнала страшную мысль. Он молод, силен, и безусловно, вне всяких сомнений — вечен, как эти горы с ледяными вершинами и это голубоглазое улыбающееся небо.

Александру оставалось жить под этим небом четыре года.

Интересный случай произошел в Нисе у подножья Кох-и-Нора. Ее жители отправили к Александру послов. Рослые, светлокожие и русоголовые, эти люди отличались от остальных народов Пенджаба. На удивленные расспросы нисийцы рассказали, что в незапамятные времена их привел в эту страну бог Шива, и они никогда никому не подчинялись. «Дионис», — сказал Александр и его глаза загорелись.⁷ Его догадка подтвердилась, когда он увидел холмы Нисы, поросшие оливами, лаврами, виноградом и плющом, как в далекой Элладе! Все это поразило эллинов до глубины души — они нашли страну и народ, который привел сюда Дионис, они действительно идут путем Диониса, сына Зевса. Александр не был бы собой, если бы не отметил это открытие празднеством в честь Диониса. Македонцы, украшенные венками из «темнолистного» плюща, возводили алтари в лесах, славили своего любимого бога, дарившего радость и забвенье от трудов и забот — пели, пили и веселились в его честь. В своем затуманенном вином воображении они видели себя не на этом краю земли, а в родной Элладе.

В конце 327 Александр соединился с частями Пердикки и Гефестиона, которые за эти несколько месяцев прекрасно выполнили свою задачу — усмирили Певкелаотиду, построили флот для переправы армии и грузов, навели мосты-понтоны через широкий Инд.

По пути из Аорна к Инду армию Александра сопровождала новая боевая сила — слоны, управляемые махутами-погонщиками, одетыми, в отличие от остальных индийцев, не в белые, а в индиговые одежды. Считалось, что белый цвет раздражает слонов. Насколько это было верно, трудно судить, но то, что слоны раздражали лошадей, было правдой. Кони их панически боялись, впрочем, как и люди поначалу. Остановившись на правом берегу Инда на пару месяцев, Александр устроил маневры, в которых армия должна была сражаться против слонов. Опыт, приобретенный в этих маневрах, пригодился солдатам в последующих событиях. Александр позаботился и о развлечениях, организовав свои маленькие «олимпийские игры» — соревнования по борьбе, бегу, метанию диска, прыжкам, панкратию, который Александр сам не любил. Но именно этот вид противоборства — избиение друг друга кулаками — вызвал особый интерес у местного населения. У Александра появилось новое спортивное увлечение — «игра царей» — с которой он познакомился в Гиндукуше. Две команды верхом на лошадях палками, которые Таис прозвала швабрами, пытались забить мяч в ворота противника. При этом кони опасно сталкивались, игроки получали травмы, за что Таис совершенно не одобряла это новое увлечение.

Гефестион доложил, что раджа Таксила позаботился о доставке большой партии зерна, а Александр гнал с собой 20 тысяч голов быков и коров, таким образом была решена проблема провианта. Все складывалось неплохо в джунглях на правом берегу Инда, в плодородной стране, где обитают слоны и обезьяны. Вообще, Индия, как Египет, оказалась совсем другой, чем ее описал великий сказочник Геродот. Не нашлось там ни людей-муравьев, ни женщин с глазами на плечах. Но слава о ее красоте, невиданных сокровищах и мудрости не врала. Главные ее богатства заключались не в золоте и слоновой кости, а в богатейшем природном и животном мире, в ее непохожести ни на кого, в ее экзотических обычаях и образе жизни, вызывавшем недоумение и очарование одновременно.

Таис и Александр, когда позволяло время, ходили в джунгли на охоту «глазами». Александр не боялся змей. Он шутил, что практически вырос с ними, — мама их держала, как другие — кошку или певчую птичку. И действительно, ни с ним, ни с кем-то, пока Александр был поблизости, ничего не случалось. Дремучий лес был влажным шумным домом для армии животных, птиц и насекомых. Таис не уставала дивиться фантазии природы — разнообразию ее цветов, форм, видов. В чаще пальм, манго, смоковниц, бананов, цветущего жасмина, туберозы, сотен растений неведомых пород трещали миллионы кузнечиков, гоготали совы, метались стаи испуганных попугаев, рычали тигры, визжали обезьяны. Некоторые деревья представляли собой целые рощи со множеством стволов и уходящими в небо сросшимися кронами. Они считались священными, к ним приходили на поклонение пилигримы и молодожены.

Как-то Таис, Гефестион и Александр наблюдали забавную картину: обезьяны, сидя высоко на фиговом дереве, обрывали, надкусывали плоды и бросали их вниз антилопам, ждущий внизу свою долю пропитания. Так мирно и разумно жили эти два вида вместе, помогая друг другу. Обезьян, этих самых шумных и суетливых жителей леса, было особенно много. Вот они растянулись на спине на ветках своего дома-дерева и спят, а одна зевает, полуспит-полунаблюдает, не грозит ли где опасность. А если грозит, начинает кричать, гавкать, скакать по дереву, предупреждая свою спящую семью. Особенно смешными показались Таис бородатые обезьяны, черные, с серой гривой вокруг лица. Александр не разделил ее восторгов:

— Ты битый час рассматриваешь этих уродов. Когда ты, наконец, на меня посмотришь? — обиделся он.

Обилие экзотики привело к тому, что, когда Александр увидел нормальных родных кабанов, он несказанно обрадовался. Но он не был бы собой, если бы не попробовал чего-то новенького. Так он «охотился» на слонах за маленькими слонами, которых отлавливали, чтобы потом приручить и заставить работать на себя. Ловля понравилась ему больше, чем приручение. Этот жестокий процесс удивил его, ибо не совмещался в сознании с обожествлением индийцами этого умного животного.

Такие противоречия наблюдались и в самих индийцах: роскошь, утонченная красота, изысканность уживалась с крайней нищетой, аскетичностью, безропотным принятием своей кармы. Раджа Таксала познакомил их с философами-аскетами, которых македонцы назвали «гимнософистами» за отказ от всех земных благ, в том числе и от одежды. Философ Онесикрит, ученик Диогена, нашел в их образе жизни и мыслей много общего с учением киников — неприятие распрей, наслаждений и страданий, стремление отличать страдание от труда, желание делать добро и слиться с природой и мировой душой. Гимнософист Калан, проведший в поисках просветления почти сорок лет в лесу, согласился сопровождать Александра в его походе. Их странная дружба началась с того момента, когда они посмотрели друг другу в глаза и… поняли друг друга. Они вели разговоры и споры через двух переводчиков и все же понимали друг друга, они были противоположными, как «да» и «нет» и все же понимали друг друга. Случилось то, что раньше случилось с Диогеном, Сисигамбис, а позже — с Пором.

— Чем большим величием духа обладает человек, говорил Платон, тем сильнее он хочет быть первым среди всех, это его страстное желание, — говорил Александр.

«Если бы Платон не умер за 18 лет до рождения Александра, можно было бы подумать, что он говорил о нем,» — подумалось Таис.

— Страсть — это неразумное и несогласованное с природой движение души, — возражал индус. — Они противоречат разуму, мешают ему, поэтому первое, что должен сделать стремящийся к мудрости — смирить, уничтожить свои страсти.

Таис на миг представила страсть Александра, и ей стало дурно от такой мысли. Ну уж нет, лишиться лучшего, что существует в мире!?

— Ладно, я соглашусь на «умей властвовать собой», — отвечал Александр, — но не на полное уничтожение своих страстей. Я согласен, нельзя жить приятно, не живя разумно, нравственно и справедливо. Но жаль жить разумно, нравственно и справедливо, не живя приятно, — и он очаровательно улыбнулся.

— Единственная возможность счастья для человека, — с трудом переводили речь Калана толмачи, — если он преодолеет свой страх перед несчастьем, болью, бедностью, жизнью вообще. Только так он достигнет единственного счастья — умиротворения души.

— Согласен: благороден тот, кто не печалится о том, чего он не имеет, а радуется тому, что имеет. Так говорят и наши мудрецы. Но что плохого в том, чтобы иметь много и радоваться многому? Что плохого в том, что кто-то умеет много ума, — Александр показал в сторону Калана, — много красоты, — он показал в сторону Таис, — много храбрости, — он указал на Пердикки, — много благородства, — он положил руки на плечи Гефестиона, — или?… — и он показал на себя, мол, решайте сами, чего во мне много.

Все рассмеялись.

— Процитирую нашего мудреца, — продолжил Александр, — «начало и корень всякого блага — удовольствие чрева. Даже мудрость и прочая культура имеет отношение к нему». Поэтому, прошу к столу!

Этот разговор происходил после переправы через Инд, во дворце раджи Таксилы, на большом приеме, настоящем симпосионе с умными разговорами, тонкими развлечениями, музыкой, стихами, изысканными угощениями. Александр, увешанный гирляндами из пахучих экзотических цветов, поднял чашу, плеснул из нее Зевсу и Брахме-создателю, которому подчинялся весь мир, Вишну, который являлся помимо прочего богом солнца, за что македонцы приравняли его к солнечному богу Аполлону, и его жене — богине красоты и счастья Лакшни, которую они олицетворяли с Афродитой, так как она тоже появилась из океана.

Александр так и не смог толком разобраться в джунглях индийских верований с их армией богов, отдельных для каждой касты. Несмотря на эту неразбериху, он увидел много общего с эллинской, персидской, египетской религией. Например, в рассказах о происхождении и устройстве мира, в борьбе богов с темными первобытными силами и друг с другом. Много похожего нашлось в атрибутах: у индийцев имелся напиток бессмертых богов амрита, мировое дерево ашватхи, обожествленные животные; наги-змей, хануман-обезьяна, суратхи-корова, ганеш-слон.

Простых македонцев особенно заинтересовал любимец пастушек бог Кришна. «Что это мужик такой синий? — спрашивали несведущие. — Удовлетворил 16 тысяч женщин, — отвечали знатоки. — Ну, тогда конечно посинеешь, — сочувственно соглашались рубаки.»

Как-то Таис повела Александра рассматривать скульптуры, барельефы и фрески причудливых, как песочные замки, индийских храмов. Чего они там только не увидели, в том числе и такого, что Александру пришлось долго крутить головой, чтобы разобраться в хитросплетениях тел, рук и ног.

— Ты чего меня сюда притащила? Тебе чего-то в жизни не хватает?

— Я сама не знала… — попыталась оправдаться Таис.

— Ну, ладно, посмотрели — пойдем…

А Гефестион, хохоча, с гордостью сообщил, что он таких изображений у него чуть «линга» не разорвалась. Это слово все выучили очень быстро, а храм с эротическими изображениями стал местом настоящего паломничества македонских «орлов».

Понравились Александру и местные танцы.

— А танцовщицы? — уточнила Таис.

— Куда этим «апсарам» до тебя!

Однако апсары танцевали что надо, и Таис сразу поняла, что ей за ними не угнаться. Простое подражание, как это было в Персии, здесь не поможет, ибо каждое движение, каждый жест, положение пальцев, выражение глаз означали слова. Танец показывал то, о чем пела певица. Выучить эти танцы можно было только, выучив их язык. Но Александр сделал такие «глазки», что не было никаких сил отказать ему, и Таис пообещала выучить самый короткий танец-рассказ, так и быть. Этим она и занялась, пока Александр занялся подготовкой к трудной битве с раждой Пором, расположившим свою огромную армию на восточном берегу реки Гидасп.

Сражение произошло в мае 326 и стало последней грандиозной битвой, блестяще выигранной Александром. Не помогли ни 200 боевых слонов, ни личная храбрость предводителя, не струсившего, как Дарий, ни проливной дождь, чуть не сорвавший переправу Александра. На любой талантливый и смелый ход Пора Александр делал еще лучший — гениальный ход. И Александр умел ценить мужество, достоинство и благородство противника.

— Как хочешь ты, Пор, чтобы я с тобой обошелся, — спросил бог войны поверженного противника, сверкнув глазами из-под шлема.

— По-царски, — ответил раненный Пор.

Они посмотрели друг другу в глаза и поняли друг друга. Александр оставил Пору не только его царство, но и присоединил соседние княжества. Пор оценил своего странного победителя — до последнего дня оказывал ему поддержку и даже после его смерти выказывал уважение его памяти.

Во время трехмесячного отдыха после этой битвы македонцы еще раз сразились с индийцами, но на этот раз не на поле брани, а на стадионе, состязаясь в ристалищах и скачках. В совместной охоте на тигра Александр, вопреки обычаю стрелять по взятому в кольцо тигру со слона из лука, спрыгнул на землю и пошел на тигра с копьем.

Гифасис. Лето 326

А потом началось нечто неведанное, оказавшееся роковым — наступил сезон дождей. Не тех дождиков, спутников зимы, которые знали эллины — ничего подобного они еще не видели в своей жизни. Казалось, мировой океан, к которому они так долго шли, пролился бесконечным, все сметающим на своем пути ливнем с небес. Реки, ручьи моментально выходили из берегов, затапливали лагерь, неся на людей нечисть, скорпионов и змей. Потом так же неожиданно дождь прекращался, выходило солнце, все покрывалось плесенью, и люди по колено в воде и грязи задыхались в душных испарениях. А на следующий день картина повторялось, и так — несколько месяцев. Отвратительные спутники ливней — свинцовые тучи, непролазная грязь, духота и сырость, которые можно выдержать день-другой, угнетающе подействовали на состояние людей. Казалось, их души отсырели и заплесневели от воды и грязи.

Мирное население царств дружественных раждей осталось позади, а те, которые были впереди, сопротивлялись продвижению македонцев по Пенджабу — земле пяти рек. Македонцы подошли как раз к третьей из них — Акесину, когда им пришлось сразиться с катайцами за их главный город Сангалу. Битва была выиграна, но с огромными потерями, вдвое превысившими даже потери в битве с Пором.

Джунгли казались бесконечными и непроходимыми. Стоило их одолеть, в долине армию ждали сопротивляющиеся племена. Если не враги, то укусы змей, лихорадка, малярия, заразные болезни, незаживающие раны уносили жизни солдат. Изнурительная жара, усталость и бесконечные потоки вод, размытые и заваленные оползнями пути, по которым приходилось двигаться, измотали и ожесточили людей. Они начали терять надежду на благополучный исход похода и скорое возвращение домой.

Достигнув пятой реки Пенджаба Гифасиса, за которой, как считали эллины, кончалась земля и простирался лишь мировой океан — конечная цель их похода, македонцы с ужасом узнали, что это далеко не так. На самом деле за Гифасисом лежит огромная пустыня, для пересечения которой потребуется 12 дневных переходов. А за пустыней течет река Ганга, самая большая в Индии, на которой их ждет царь Ксандром с 200тысячной пехотой, 80тысячной конницей и 4 тысячами слонов.

Нет, миру нет конца! И опостылевшей войне нет конца. Восемь лет бесконечной войны! Они уходят все дальше от дома, терпя потери, лишения, выдерживая голод, холод, снег, жару, ветер, песчаные бури, а вот теперь еще и семидесятидневный всемирный потоп. И все это — беспрерывно сражаясь! Измученные солдаты упали духом, подняли ропот, и командиры их поддержали.

Птолемей, Кен, Пердикка, Кратер, насквозь промокшие и облепленные грязью, пришли в сырую обвисшую палатку Таис с необычной просьбой: она должна поговорить с Александром о недовольстве солдат, их нежелании продолжать поход в никуда и попытаться уговорить царя повернуть назад, повлиять на него в их духе.

— Почему я? — строго спросила Таис.

— Ты умеешь с ним разговаривать, ладить. Знаешь подход. Ты на него хорошо влияешь, он сам всегда это подчеркивал. И он послушает тебя, ты это доказала в Персеполе, — объяснил по-военному косноязычно, но откровенно Пердикка. — Дело на самом деле как никогда серьезное. Люди действительно на пределе и настроены очень решительно.

— Да, я в состоянии это понять. Но если таково мнение армии, то почему я должна говорить от ее имени? Какое я имею отношение к армии, почему меня выдвигают в ее глашатаи?

— Он тебе не сделает ничего, — буркнул Птолемей.

— Он и тебе не сделает ничего, — отрезала Таис, — если вы будете просить его, объясните вашу позицию по-человечески. Умоляйте его, но открыто! Вы разве не знаете, что больше всего на свете он ненавидит интриги и закулисную игру, любые намеки на мятеж?

— А ведь Таис права, — неожиданно поддержал ее Кен. — Что мы, как трусы, подставляем ее под удар. Зачем действовать за спиной, если мы считаем, что наше дело правое.

— Более того, хотя я вашу позицию понимаю, я ее не разделяю. Меня не остановили ни стужа, ни жара. Не остановит и дождь. Я готова идти за царем на край света и куда угодно. Потому что я ему верю. Но я обещаю стоять рядом и повиснуть у него на руке в случае его нежелательной реакции, — Таис бросила взгляд на Птолемея.

И он понял, что она вмешается. Она догадывается, что в случае бунта полетят головы — не могут не полететь. Она вмешается, умница, даже если не ради них, но ради Александра.

На собрании представителей войска Александр поначалу не мог поверить, что люди готовы сдаться так близко от цели. Он напомнил солдатам об их великих победах и удивился, что решимость и мужество покинули их сейчас, когда основная работа сделана, и осталось пройти совсем немного. Ведь они вот-вот достигнут пределов ойкумены, дойдут до мирового океана, омывающего землю. Но его речь не возымела своего обычного действия, не убедила, не зажгла их сердец. Огромная усталость от тягот похода, убийств и опасностей единственный раз помогла им на время выйти из-под магического влияния его личности. Александр был поражен! Как можно отступить, как можно что-то не довести до конца? Признаться в собственной несостоятельности? Он не понимал этого. Он был сбит с толку и не узнавал своих солдат. Они отказываются подчиняться, они хотят идти назад?..

— Ну, что ж… Тогда возвращайтесь одни, если у вас нет ни чести, ни совести… Я пойду дальше. Без вас. С азиатами, недавними вашими врагами, — презрительно бросил он им после долгой недоуменной паузы.

У многих совесть «проснулась» уже сейчас, послышался гул, сдержанные рыдания. И тут Кен, гипарх гетайров, снял шлем и заговорил о солдатах: об их заржавевшем оружии, обносившейся одежде, о их тоске по родине, по семьям, об их усталости, о том, что они уже не те, какими были раньше.

— Они всего лишь люди. Они не могут. Ты — можешь, но ты — богоравный повелитель. Твой замысел велик, достоин богов, но непосилен твоим солдатам. Пойми нас, царь! Умеренность в счастье — высшая добродетель, — закончил он дельфийской мудростью свою сбивчивую, но искреннюю и мужественную речь.

Нельзя добиться ничего выдающегося, не преступив меры, не преодолев страха и бессилия. Растут, только перерастая себя. Но Александр не сказал этого. Не проронив больше ни слова, он удалился к себе. Он понял, что «поет глухим».

Офицеры же, заметно нервничая, бурно обсуждали ситуацию, не зная, правильно ли они поступили, нашли ли нужный тон и гадали, что решит Александр. У Таис горела голова от всего увиденного и услышанного. Ее мучила мысль, почему Александр уже давно приказал строить огромный флот на Гидаспе, в царстве Пора. Он наверняка знал уже раньше, что впереди, за Гифасисом лежит не мировой океан, а обширные земли…

— Кратер, Птолемей, — обратилась к ним Таис, — прикажите Аристандру спросить воли богов.

— Ах! — все, что тот смог сказать Кратер в ответ на ее находчивость.

Предсказание конечно же оказалось против продолжения похода в восточном направлении.

…Таис сделала все отвращающие знаки, три раза повторила «со мной Афина-Владычица», решительно вздохнула и проскользнула в палатку Александра, зная, какой тяжелый бой ей предстоит. Она понимала, что для Александра полученный им удар равнозначен удару ножа в спину; его люди, его народ нанесли ему такое поражение, которое не наносили враги.

Она правильно угадала мысли государя. Его не смог остановить противник, неужели остановят свои? Бывшие пастухи и землепашцы, нищие, которых он вытащил из лесов Македонии, сделал из них не только людей, но хозяев жизни, перед которыми склонились народы. Он показал им огромный мир, другую жизнь, масштабы и перспективы, покрыл их славой, обогатил в конце концов. А они этого всего не поняли и не оценили? Они хотят в свои деревни, к своим овцам и баранам. «Сами они бараны, безмозглые и ничтожные», — думал Александр. Без прикрас описал Эсхил людей прошлого, да только и теперешние ничем не лучше:

«…Смотрели и не видели, а слыша,

не слышали, в каких-то грезах сонных

влачили жизнь…»

Из-за их убогости ума, трусости, нищеты духа, скудости фантазии должна рушиться мечта всей его жизни? Какая неблагодарность, какая насмешка судьбы! Царя мучил гнев, отчаяние, досада. Он чувствовал себя так, как будто у него отняли цель жизни, перечеркнули все огромные усилия, вложенные в ее достижение. Чужая воля вмешалась в жизнь, где господствовала только его воля. И это была не воля высших судеб, богов или непреодолимых роковых обстоятельств, нет — воля его подчиненных!

Два дня провела Таис в палатке Александра в уговорах, утешениях, ласках. Всеми силами пыталась поддержать в такое сложное для него время, уменьшить горечь и разочарование, чувство одиночества. Одни боги знают, каких усилий и душевной работы ей это стоило. Но велика была любовь. Спасибо любви, слава любви.

— Ты переступаешь грань! Не руби с плеча, ты не в Гордионе. Это твои люди.

— Трусы!

— Они хотят жить! Не в памяти веков, а сейчас и на этом свете. Александр, это неповиновение — знак, который тебе шлет судьба. Отнесись к нему серьезно. Прояви благоразумие.

— Ты на их стороне? — какое презрение в сощуренных глазах.

— Нет. Я с тобой — вот тут, сейчас. Ты знаешь, я никогда не вмешивалась ни во что. Но даже я не всегда понимаю тебя: что тебя гонит на край света, что тянет за пределы разумного, зачем такое напряжение сил, зачем столько крови? Вряд ли кто-то поймет это когда-нибудь правильно. Лично мне не нужны доказательства твоей исключительности, я ее и так принимаю. Но я чувствую, что сейчас ты делаешь ошибку. Конечно, если человек так много берет на себя, так вмешивается в ход жизни, он не в состоянии избежать ошибок. Иногда судьба оказывается сильнее, жизнь настаивает на своем, и у тебя не остается выбора — ты вынужден поступать против своей совести и убеждений, как это было с Парменионом. А иногда происходят просто несчастные случаи, катастрофы, как с Клитом. Но сейчас хозяин положения — ты.

Александр сидел с упрямым и недовольным лицом, притоптывал ногой и всем своим видом выражал раздражение и несогласие.

— Я знаю, как ты не любишь разочаровываться в людях. Но, что поделать, боги создали мир и людей такими: несовершенными, низкими, трусливыми, глупыми. «Человек — не более чем тень.» Это не новость для тебя. Вот и сделай это знание своим союзником. Это твои люди.

— Они предали меня. Значит, они больше не мои.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

6

По неточным сведениям — возможных конкурентов на престол: кузена Аминту и сводного брата Карана. Точно — князя Аттала, который вступил в тайные сношения с персами. Александр не простил ему оскорбления и ссоры с отцом.

7

До сих пор этот народ стоит особняком, его язык напоминает греческий, они не приняли мусульманства и считают себя потомками солдат Александра.