Лето прошло

Ольга Шлихт, 2022

Если вы любите вопросы и не любите однозначные ответы, то эта книга для вас. Кто все эти люди, нужно их – жалеть, любить, ненавидеть, понимать? Писатель, который, возможно, и не писатель вовсе, поскольку у него нет читателей. А нет их не потому ли, что он недолюбливает людей как таковых? Старик, глубоко привязанный к умирающей жене и отправляющийся в ночь на поиски плотских утех. Молодая мать, для которой главное – дочь. Или работа? Богатая домохозяйка, уверенная в готовящемся на нее покушении. Сумасшедшая или провидица? А как насчет вечной любви, компромиссов и светлого будущего?

Монстр

— Приве-е-ет, всем привет! Что так долго не открываете? Не рады мне? Я ведь знаю — не рады! Ха-ха! А мне все равно! Встречайте, угощайте. И ты, Сержик, мне тоже не рад?

Лиза. Вообще-то тетя Лиза. Но она всегда сердится, когда Сережа ее так называет. На Лизе широкое «безобразие» (мамино слово) цвета зеленки и черная шляпа, как у Кота в сапогах. И сапоги тоже есть. Под балахоном — черное платье, все в каких-то блестящих штучках. Мама напрягается, и Сережа напрягается.

В прошлый раз Лиза была грустная, усталая. Поцеловала Сережу в коридоре: «Милый мой мальчик». Мама, когда Лиза ушла, сказала папе: «Может, в этот раз надо было оставить ребенка? Ей ведь почти сорок». Посмотрела на Сережу и увела папу на кухню. Какой ребенок? У Лизы нет никакого ребенка.

А сейчас Лиза колючая, и шутки ее не смешат, а тревожат. Папа подстраивается под маму: хотел было обнять сестру, но запнулся, остался на месте. Лиза входит в комнату и говорит вслед маме, ушедшей на кухню готовить чай:

— Господи, как вы так можете жить! Втроем на пятнадцати метрах. А мебель! Есть же «Икея». Можно ведь напрячься, купить что-то посовременнее.

Спина мамы дернулась и исчезла в коридоре. Папа миролюбиво:

— В конце концов, у тебя тоже однокомнатная.

— Так я же одна! Сравнил. Сереже скоро в школу. Вы на такой площади не можете даже шкаф поперек поставить, чтобы не при ребенке… Сами понимаете. А шкаф! Он же только место занимает. Вот наверх на него всего и понапихали. Коробки какие-то, пакеты. Представляю, сколько там пыли.

Что за глупости. Прекрасная у них комната! Мама говорит, «очень уютная». В углу у двери — Сережина кровать. Настоящая, взрослая, ее хватит навсегда. Кровать отдал папин начальник. На кровати Чебурашка и собака, которую подарили в детском саду на Новый год. Шкаф Сережу не интересует. Но есть этажерка почти до потолка, которую сколотил папа. На ней — игрушки. Их мало, но они самые нужные. Так говорит мама. Медведь. Машины. Солдатики. Еще папины. Их привезла бабушка из Иркутска. Деревянные кубики. «Лего» — кубики и человечки. Мама выбрала из «всего безобразия, что сейчас продается». Есть еще грузовик, который не влезает на полку и стоит около кровати, и книжки — почти все мамины и папины. Красный толстый Маршак, «Конек-горбунок» с зачирканными папой картинками.

— А диван-то из «Икеи»! — говорит Сережа обиженно. Они ездили туда втроем, и Сережа ел в ресторане не какое-то «детское блюдо», а тефтели с картофельным пюре и соусом и катался с горки на улице у входа. Мама так радовалась ярко-зеленому («как травка!») дивану, потому что он шире прежнего и легко раскладывается на ночь, и тут же застелила его старым покрывалом.

Лиза усмехается:

— Ну, правильно, подвиг совершили. Диван новый купили! Теперь можно лет двадцать ничего не менять.

— Слушай, остановись! Ты же знаешь, почему мы жмемся, — папа разозлился.

— Ну, ладно, ладно, уже и пошутить нельзя.

Сережа понимает, о чем речь. Он помнит, что у папы был грузовичок и красный «Гольф» с побитым боком. Потом что-то случилось. Мама плакала и боялась подходить к телефону. Грузовичок и «Гольф» исчезли. Потом мама не плакала, а махала рукой и выдыхала облегченно: «Слава богу, обошлось… Главное — сыты, одеты, есть крыша над головой. А деньги — бог с ними».

Мама позвала на кухню пить чай.

Лизу посадили на стул. Второй достался папе. Между стиральной машиной и столом на раскладной табуретке боком втиснулась мама. Сережа — на коленях у папы.

— Шарлотка! Фирменное блюдо! — Лиза скривилась, но под суровым папиным взглядом не решилась продолжать.

Мама молча разливала чай.

Шарлотка очень-очень вкусная. Но, если честно, пирожные, которые однажды принесла Лиза, были гораздо вкуснее. Совсем маленькие. На каждого по штучке и еще два лишних, которые достались Сереже. Все разные. Одно с настоящей ягодой малиной. И шоколадное было.

Сереже неприятно от предательских мыслей. К тому же они напомнили ему о чем-то гораздо худшем, о его большой тяжелой тайне.

Лиза отхлебывает чай и смотрит куда-то и в никуда. Так она еще больше похожа на Снежную королеву с обложки книжки. Такая же красивая и страшная. Только Снежная королева никогда бы так странно не сделала волосы — на одну сторону головы и шеи.

Снежная королева просыпается, готовая к новым злодействам:

— Слушайте, давайте сходим в кино! С Сережей ведь может посидеть эта соседка, ну, которая уже с ним сидела. В «Фитиле» идет «Лабиринт Фавна» Дель Торо. Последняя неделя. Вы знаете Дель Торо? «Хеллбой»? Как, вы не знаете Дель Торо?! Хотя если вы и Спилберга не знаете…

Лиза приглашает не так, как когда-то в зоопарк, а с подковыркой. Сережа настораживается.

Мама недовольна, но отвечает спокойно:

— Мы с тобой уже раз сходили. На «Бойцовский клуб». Насмотрелись на мордобитие. Нет уж, спасибо. Лучше дома посидеть и хорошую книжку почитать.

— Это какую же?

— А мне недавно дали — Анну Гавальду. Или Пушкина.

— Гавальду? Эти розовые сопли? Это же не литература! А Пушкина — да, это как раз то, что нужно для таких, как вы, кто даже телевизор не смотрит.

— Смотрим. Только то, что можно и что нужно. А если тебя привлекают отрубленные головы или туалетная бумага с прокладками — то, пожалуйста, любуйся, сколько душе угодно.

Маленький телевизор — на стене рядом с холодильником. Сережа смотрит вместе с мамой «Спокойной ночи, малыши». Пушкина Сережа с мамой читают по слогам.

Сережа вспоминает с облегчением:

— Так мы и тебя по телевизору видели! В «Званом ужине»!

Было так: мама, папа и Сережа сели на кухне и приготовились болеть за Лизу. Папа объяснил: «Званый ужин» — такая передача, где соревнуются, кто лучше умеет готовить. А Лизе, сказал папа, важнее другое — показать себя и свои картины. Сережа и раньше знал, что она художница, и видел в гостях ее картины. Маме они не нравятся, и из-за них она не любит ходить к Лизе в гости. А тут по телевизору показали Лизину квартиру. На стенах и у стен — картины. На каждой обязательно очень красивая голая девушка, похожая на Лизу. К ней приладился или голый мужчина, или конь. Мама говорит, что это ужасно. Но во время «Званого ужина» она терпела и даже не выгоняла Сережу из кухни. Все участники сели в Лизиной комнате за стол под клеенчатой скатертью, и Лиза их кормила. На закуску она положила каждому на черную стеклянную тарелку два помидора, а между ними огурец. Мама с папой хотели смотреть «Званый ужин» и в другие дни, но следующий участник измазал настоящую голую девушку каким-то соусом, и всем надо было ее облизывать. Мама выключила телевизор со словами: «С ума они там все посходили, что ли?!» А Лиза заняла второе место. Теперь ее даже узнают на улице.

— Ах, да когда это было! Я уж забыла давно. — На самом деле Лизе приятно, и она смотрит на Сережу с благодарностью. — А кстати, у вас, молодой человек, скоро день рождения. Ну-ка, проверка памяти: сколько тебе исполняется?

Сережа прекрасно знает сколько, но испуганно цепляется взглядом за маму и неуверенно поднимает растопыренную пятерню.

— Ты что, язык проглотил? В наше время надо быть поактивнее, а то не пробьешься в жизни. Так что же тебе подарить?

Сережа молчит, набычившись.

— Ну ясно, в этой семье надо спрашивать родителей, что они разрешают подарить ребенку. Ну, родители, что подарить вашему сыну? А я вот возьму и подарю свою картину. Ха-ха! Испугались?

— Совсем не испугались. Можешь подарить. Но он не поймет. Ему еще рано. Подари альбом… Васнецова, к примеру. — Мама не просто говорит, она борется, наступает.

— А еще лучше — Шилова! — Лиза фыркает.

— А хоть бы и Шилова. Мы были на выставке, Сереже понравилось.

Сережа сказал маме, что Шилов ему понравился. Так и было, но три богатыря в Третьяковской галерее были лучше. А у Шилова ему запомнилась одна тетенька на картине. Красивая-красивая. Как принцесса. В яркой красной кофте. А сзади крест и все зеленое-зеленое. Как фотография.

— Нет, Шилова ему не подарю. А тебе принесу Пелевина. Чтобы поняла, что такое настоящая литература.

— Ты же нам читала вслух. Про Омона какого-то. Какие-то егеря, которые медведей изображали и которых Киссинджер убил. Полный бред. Но неважно. Бог с ним, с Пелевиным, с Дель… как его? У тебя свои вкусы, у нас свои. Сереже пора спать. Завтра в детский сад. Нам всем на работу. Да нет, ты оставайся, Лиза. Я Сережу быстренько положу и вернусь.

Лиза перехватила пробиравшегося вдоль стола Сережу, крепко-крепко и неудобно притиснула к себе.

— Какой ты у нас очаровашка. Совсем как твой папа в детстве. Хотя он и сейчас хоть куда.

Это означало: а мама твоя — некрасивая. Курносая, толстая.

В кровати, обнимая маму за шею, Сережа спросил:

— А Лиза злая?

— Нет, она несчастная. Видишь, нас трое, а она одна.

Мамины слова добрые, а голос не очень.

После мамы заглянул папа. Они с Сережей сегодня начинают готовить сюрприз для мамы к Восьмому марта, которое будет почти сразу после Сережиного дня рождения. Мама пишет стихи. Одно из них Сережа разучит с папиной помощью и прочитает после того, как папа подарит маме цветы.

Уж восток заалел,

Звезды стали бледнеть,

А в лесу за рекой

Стал соловушка петь.

И роса на траве,

Как алмазы, горит,

И кукушка «ку-ку»

Да «ку-ку» говорит.

Планировали другое, но оно плохо запоминается. Там есть такие слова: «Когда вокруг все очень плохо и на душе темно». И: «Семья родная — это гавань, семья родная — это все».

Когда за папой закрылась дверь, Сережа честно зажмурился, но еще долго не мог отогнать от себя свою тайну — страшного и прекрасного МОНСТРА.

Мамин голос:

— Вставай, Сереженька!

Зеленый диван уже собран, на нем одеяла и подушки, которые сейчас перекочуют на Сережину кровать.

Как рано, как не хочется вставать и выходить на холодную и почти темную улицу… И папе не хочется. Он сидит на кухне, грустный, и ест бутерброд с сыром. Ему ехать далеко — на строительный рынок, где он работает продавцом. А мама бодрая, совсем не сонная, достает белье из стиральной машины, вешает тут же на кухне. Загоняет Сережу в ванную.

— Одевайся, одевайся, опаздываем! Скажи папе до свидания!

У грязного мусоропровода на лестнице — окурки, горелые спички. Из разбитой форточки тянет холодом.

— Видишь, Сережа, никогда так не делай. Курить нельзя, само собой. И мусорить вот так тоже.

На первом этаже:

— Осторожно, смотри, кучи нет?

Сегодня кучи нет. Ее часто оставляет собака с верхнего этажа, которая сидит весь день одна и воет. И не может дотерпеть, когда ее выводят гулять поздно вечером.

На улице ветрено и слякотно, горят фонари. Мама вздыхает:

— Середина февраля! Что сделали с природой!

Озабоченно смотрит на часы.

— Ничего, успеем.

Но идет очень быстро и тащит Сережу за руку. Ему приходится почти бежать вприпрыжку. Брюки трут между ногами — штанины узки, лямки коротки. В детском саду они должны быть без пятнадцати восемь.

Первая половина пути — плохая. На тротуаре под низко нависшим колючим боярышником помещается только Сережа. Мама — на проезжей части улочки, параллельной основному проспекту, который гудит совсем рядом, по ту сторону войлочного, почти растаявшего газона. Маме то и дело приходится, согнувшись, перебираться на тротуар, увертываясь от еле разъезжающихся машин и водопадов, которые они обрушивают на пешеходов. Часто выныривают маршрутки, объезжающие пробки на проспекте.

Проспект им предстоит перейти по переходу. Но сначала — пара шагов через его опасного «дублера». Прежде чем их сделать, мама тревожно оглядывается и придерживает Сережу. Однажды он выскочил вперед и не понял, откуда сбоку взялась машина и почему водитель орет что-то злое в окно. Мама побелела и сказала страшным голосом: «Никогда, слышишь, никогда не переходи улицу, не посмотрев по сторонам!»

Проспект, светофор. Сережа знает: даже если зажегся зеленый человечек, все равно надо повертеть головой налево, направо, чтобы не попасть под колеса «какому-нибудь сумасшедшему».

Зато после перехода можно расслабиться. Территория магазина, через которую они идут, защищена от машин бетонными блоками, а потом начинается тихий квартал.

— Сережа, к нам скоро приедет бабушка из Белоруссии, на недельку. — Мама задумывается. — А ты какую бабушку больше любишь, иркутскую или белорусскую?

Сережа сжимается. Зачем мама спросила? Это Лизе нравится мучить его вопросами: «Кого ты больше любишь, папу или маму?» Или: «А ты меня любишь?» Он, конечно, говорит маме: «Белорусскую», но на душе неспокойно. Иркутская бабушка рассказывает ему о дедушке-директоре, который умер. Какой он был хороший. Какую прекрасную четырехкомнатную квартиру пришлось продать, чтобы получить три однокомнатные — для сына и дочери в Москве и для себя в Иркутске. Как повезло маме с таким мужем. Что папа мог бы жениться на москвичке. Что Сережа, слава богу, в их породу. Но слабенький, потому что мама его неправильно кормит. А белорусская бабушка много плачет. Вспоминает деревни Устье, Полосу. Как река Сож разливалась, и в заводях под ногами был мягкий травяной ковер. И рассказывает про ужасный взрыв, после которого всех выселили. Многие заболели и умерли. «Никогда, никогда я тебя не смогу туда повезти!» Сереже становится страшно и хочется, чтобы бабушка замолчала.

— Не знаю, как и быть. Заболела наша бабушка. Надо бы ей здесь полечиться. Но как, куда забирать? И иркутская бабушка все в Москву просится. Хочет свою квартиру продать, и чтобы мы нашу. Может, получится вместе двухкомнатную купить.

— А она от взрыва заболела?

— Да нет, не от взрыва. От жизни такой.

Сереже очень не нравится печальная мама. Не нравится слушать о болезни бабушки и то, что с ними кто-то будет жить.

Уличные фонари гаснут. Грязно-белый детский сад. Огни только на первом этаже. Охранник дядя Миша.

Сразу за ними входит рыжая Катя, у которой нет папы и которую мама всегда приводит первой и забирает последней. Катина мама здоровается с Сережиной, сладко улыбается, будто подлизывается. Так с ней здороваются все родители. Детский сад у них хороший, академический, здесь рано учат читать, и, чтобы Сережу взяли, мама устроилась сюда нянечкой. Сереже приятно, что его мама — начальство. Конечно, не такое, как Мария Игоревна или Светлана Петровна, но и ей родители на праздники дарят деньги, шоколадки и махровые полотенца.

Мама доводит Сережу до раздевалки его группы и уходит к себе на второй этаж. Она работает у старших. Как нехорошо, как стыдно: Сережа радуется, что мама ушла. Он боится, что она помешает тому празднику и ужасу, что вот-вот на него обрушится.

Группа помаленьку собирается. Пришел толстый Муслим. Он живет в соседнем с Сережей доме и раньше отнимал у всех игрушки. За это Денис, который переехал и теперь ходит в другой сад, однажды назвал его «чуркой», мама Муслима кричала, а мама Сережи дома сказала: «Нельзя приучать детей так распускать язык, но, с другой стороны, сколько же можно терпеть засилье…» Пришла Машенька, которая раньше вообще не ходила в детский сад и может ни с того ни с сего заплакать и попроситься домой. Еще одна Маша, с родинкой на руке. Олег, с которым Сережа дружит. Андрей с бабушкой. Они оставляют на улице черную собаку. Она добрая, и ее можно гладить. Сегодня с ними Мария Игоревна, которая часто убегает в туалет. Начинается завтрак. Как обычно. Может, и хорошо, что ничего не происходит. Все будет как всегда.

Кукуруза из банки и бутерброды с колбасой. Сережа не любит кукурузу и любит такую вот колбасу, которую у них дома едят только взрослые. Мама считает, что кукуруза — странный завтрак для детей, и Сережа отказывается от нее с чистой совестью. А колбасу мама не одобряет, но не запрещает, и Сережа ест ее с удовольствием, но немножко неспокойно.

В разгар завтрака — бодрые шаги по коридору. Сережу окатывает жаром и холодом. Вот, сейчас. В дверном проеме — черное кожаное пальто, почти белые волосы. Ярко-красная веселая улыбка. Рядом понурый мальчик.

— Извините за опоздание!

Ее зовут Вера. «Никаких теть!» Так она сказала, когда первый раз появилась у них в раздевалке. И подтолкнула к Сереже своего сына. Лиза тоже не хочет, чтобы ее называли тетей, но Вера совсем другая. Она всегда смеется и всех любит. Она быстрая и уверенная. Она приезжает на большой машине. Папа сказал: «„мерседес“, не очень новый». И пусть, все равно он здорово смотрится.

Воспитательницы Веру не любят. Мама сказала: «Она меня раздражает». А Сереже она кажется королевой, которая может все. Вера говорит ему хорошие вещи. Что он лучше всех нарисовал медведя. Что он умеет завязывать шнурки, а она не умела, когда была маленькая. Вера хочет, чтобы Сережа дружил с ее сыном Колей. Но как с ним дружить? Он всегда молчит, не отвечает и играет в стороне. Светлана Петровна сказала, что это такая болезнь и вообще-то Колю надо было бы отдать в специальный детский сад. «Но мамочка решила, что ему лучше с нормальными детьми, ну и добилась своего, а нам его одевать-раздевать и на горшок сажать».

В пятницу Коля принес монстра. В детский сад можно брать с собой игрушки из дома. Одну-две, небольшие. Мама разрешает Сереже выбрать только старые и неинтересные. «Поломаешь, потеряешь — не жалко». Вроде резинового слоника или пластмассовой машинки, у которой даже не открываются двери. Сережа смотрит, что приносят другие. Девчачьи куклы — ерунда. А вот мальчики хвастаются то человеком-пауком, то танком с вертящейся башней, и Сережиных сил едва хватает, чтобы помнить мамины слова: «Тебе хочется быть обезьяной? Хочется быть как все? Пусть они тебе завидуют, что ты так хорошо читать умеешь. Главное у человека — голова». Сереже не хочется быть обезьяной.

В пятницу Коля принес черно-зеленую фигурку. Сережа был как раз в раздевалке и тогда уже рассмотрел шипастое тело и два острых узких крыла. «Кто это?» — спросил он у Веры. «Монстр!» Потом Коля равнодушно поставил его на пол в углу, где всегда играл. Сережа посматривал издалека, приближался, садился на пол рядом и наконец взял монстра. Не крылья, а руки-крылья. Он их раскроет и полетит высоко, выше самолетов, и с неба упадет на врагов. Голова не то динозавра, не то крокодила. Злые желтые глаза. Бугры мускулов. Панцирь, как у черепахи. Мечу не пробить. А пуле? Тоже нет! Так Сережа его уже видел, видел! В телевизоре в витрине магазина. Монстр тогда присел, вытянул руки, из них выросли две ракеты и вырвались, и понеслись, и взорвалась огромная башня. Мама потянула Сережу дальше, и он не смог досмотреть. А у этого, у Колиного, две петли на руках. В них и вставляются ракеты. Олег тоже подошел, сказал: «А у меня трансформер дома. Два трансформера!»

Мама за спиной! Она к ним часто вот так, неожиданно, забегает со своего второго этажа. Как всегда, Сережа обрадовался и сжался. Мама рядом — защита и помощь. Мама рядом — а вдруг он делает что-то не так? «Какое уродство!» — сказала мама.

В тот день Сережа больше не дотронулся до монстра. Но не мог и не хотел от него освободиться. Когда Светлана Петровна повела их в бассейн и Сереже, как всегда, было стыдно своих худых ног и рук («как спички», — иркутская бабушка), в углу игровой комнаты маячил одинокий гигант. Когда они учили буквы, и Сережа в очередной раз восхитил Светлану Петровну, горели желтые глаза и ждали полета крылья.

Вечером в раздевалке (мама еще была у старших) он сел на лавку рядом с монстром, ждавшим отправки в Колин рюкзачок. Во власти монстра, во власти Вериного колдовства. «Хочешь посмотреть? Возьми». — «Нет, спасибо». — «Ты знаешь, он самый сильный на свете. Видишь, крылья выдвигаются. Он умеет летать. Вот сюда вставляется меч или копье. Ракеты, говоришь? Ну или ракеты. А ты заметил жабры? Он может жить под водой. — Загородив спиной от детей и родителей, прошептала: — Вот что, я тебе куплю такого же и принесу в понедельник. Я знаю, что мама тебе ничего не разрешает. А ты не говори, что я подарила. Скажи, что Коля подарил. Ей будет неудобно ему отказать. А мы своего больше не принесем в садик. Хочешь?» — «Да». — «Коля, попрощайся с Сережей».

Суббота, воскресенье. Скорее бы понедельник, скорее бы монстр! Обмануть маму! Обманывать нельзя, страшно. А ведь мама не разрешит и монстра от Коли! Что делать? Что будет? Мама, монстр, Вера срослись в черный ком.

И вот понедельник, надкусанный бутерброд с колбасой, Вера в дверях. Сейчас подойдет к нему, при всех протянет руку, а в руке — монстр! Куда бежать, где спасаться?

— Ради бога, извините, такие пробки! Можно, я что-то Сереже скажу? — Не дожидаясь разрешения, идет к нему, шепчет на ухо: — Я тебе монстра в карман куртки положила!

Смотрит нежно, подмигивает. Мария Игоревна качает головой.

О-о-х! Хорошо. Никто не видел, никто ничего не знает. И мама не знает! Монстр лежит себе в куртке, в темноте шкафчика, в безопасности. Будто его и нет вовсе. А может, и на самом деле его нет. Сережа наденет куртку, засунет руку в карман, а там варежка, и под ней пустота. Украл кто-то. Не придется ничего объяснять маме. Как — нет? Нет сокровища, которое в сто раз дороже пиратского клада, всех этих вертолетов, танков и трансформеров. И не будет никогда!

А тут еще Олег — отворачивается, не отвечает, смеется весело, играет в гараж с Муслимом. Так бывало и раньше. Раз — и нет дружбы. Может и толкнуть, и ущипнуть. За что? Однажды разрушил Сережину башню после того, как Мария Игоревна сказала, что Сереже с его ресницами надо сниматься в рекламе. Больно ударил по руке за то, что Сережа дал Андрею посмотреть его, Олегову, машинку. И молчал полдня. Потом вдруг — опять прежний, хороший Олег. От Олеговых штучек, от непонятности Сережу мутит почти как тогда, когда он отравился мороженым в парке. Олег, монстр. Плохо, очень плохо. А все-таки — такого монстра нет ни у кого! Коля не в счет. Одному Сереже такое богатство, такое счастье!

Когда Мария Игоревна, хлопнув в ладоши, крикнула: «Гулять!», Сережа вошел в раздевалку с опаской и надеждой, как разбойник, отправившийся в лес откапывать награбленное. Карман — нора с опасным зверем. Варежка. Жесткая пупырчатая кожа. Уколы шипов, укол крыла. Пластик теплеет, оживает и сливается с ладонью.

На улице пасмурно, мокро, противно. Сережа мыкался. Куда приткнуться? Олег катал вместе с Муслимом машинки по краю песочницы. Монстр рвался наружу, требовал восхищенного рассматривания, зрячего ощупывания. Сережа то и дело снимал варежку, лез в карман, а потом и вовсе оставил руку внутри. Потихоньку отошел к железной ограде, оттопырил карман, приподнял монстра так, что показалась крокодилья голова.

— Мальчик! Эй, мальчик!

Черный человек! Им пугал Олег. О нем предупреждала мама: «Никогда не разговаривай с чужими! Подойдет к тебе дяденька, даст конфетку, а потом посадит в мешок и утащит в подвал».

И вот он — по ту сторону ограды. Сереже все в нем видится темным, неразличимым — лицо, пальто. Только вцепившаяся в железный прут рука — белая.

— Мальчик! Позови, пожалуйста, Катю Родионову. Она рыженькая такая. Только тихонько, чтобы никто не слышал.

Где Мария Игоревна? «Дети, я на минутку, не разбегайтесь, я сейчас вернусь». Где мама? На ватных ногах двинулся к Кате, потянул за локоть.

Катя не удивилась, пошла к ограде, слушала, кивала головой. Белая кисть погладила ее по плечу. Сейчас вытащит Катю наружу. А там и мешок, и подвал.

— Дети, дети! Все сюда! Прогулка закончена.

Сережа видит, что Мария Игоревна черного человека заметила, но не закричала и в милицию звонить не кинулась.

Варежки полагается класть в сушильный шкаф. Монстр теперь совсем беззащитен.

Мама в коридоре:

— Сережа, а что тебе Колина мама сегодня утром сказала? Опять просила с Колей играть?

— Да.

По дороге домой мама рассказывала:

— Представляешь, какой ужас?! Ты же знаешь Максима из второй старшей группы. Ну, такой кудрявый. Так вот, мы уже давно заметили, что у нас стали игрушки пропадать. Не знали, на кого думать. Сначала решили, что это Ваня — он самый бедный. А вчера застукали — Максим! И его мать якобы ничего не замечала! У них, говорит, столько игрушек, что и не упомнишь все. Вот так! Денег куры не клюют, а ребенок позарился на детсадовское старье. И знаешь, что противно: мы его спрашиваем: мол, ты украл? А он нам в лицо так нагло: «Нет, я из дома принес». Шесть лет, а уже врать научился. Вор и обманщик. Что же с ним дальше будет?

Мама шла в сумерках на грохот проспекта, держала Сережу за руку, обходила лужи и думала о том, какой он впечатлительный. Вон как помертвел после ее рассказа. Как тяжело ему будет жить среди таких ловкачей, как Максим и его мамаша. Папашу не видела, но наверняка он не лучше. А эта Вера! Пронюхала, что у Сережи скоро день рождения. Надеется небось, что Колю пригласят. Да куда приглашать? Кого? В однокомнатную, заставленную? А эта все лезет, все навязывается со своим малахольным сыночком. Еще возьмет и подарит что-нибудь вредное. Заплатила директрисе, чтобы больного ребенка приняли. Платит воспитательницам за дополнительный уход. Что за время такое поганое! Все деньги решают. Какой ты хороший, какой родной, мой Сережа! Ты будешь хорошим человеком. Самое главное во все времена — оставаться человеком.