Эмпаты

Ольга Свобода, 2022

У молодого эльфа Авантюрина есть всё: положение в обществе, достаток, заботливые родители, красивая невеста. Вдобавок судьба одарила его давно забытым и опасным видом магии, который запрещён законом и карается смертью. Незадолго до свадьбы Авантюрин решает отвлечься и в очередной раз устроить небольшую тайную тренировку, но всё выходит из-под контроля. В мгновение ока привычный мир рушится, а сам маг оказывается втянут в противостояние эльфов и людей, пусть и хочет только одного: построить новую жизнь взамен утраченной. Крутые повороты сюжета, непростые судьбы, уникальный мир, истории о дружбе, любви и предательстве ждут читателей на страницах романа.

Глава 2 Тария

Влатко метнул нож, но дважды дал маху: не попал по крысе, а если бы и попал — ножик шлепнулся плашмя. Торопливо оглянувшись и убедившись, что свидетелей его позора нет, Влатко сел обратно на жесткую скамью.

«Дрянной ножик. Дрянная крыса, дрянная скамейка, и работа эта — дрянная. Какая разница, по какую ты сторону от решетки, если большую часть жизни всё равно торчать здесь, в холоде, сырости, в копании сотен крыс… Нет, не надо было мне соглашаться, ох, не надо…»

Будто в ответ на его внутренние сетования, в углу раздался сварливый писк крысиной драки. Свет масляной лампы туда не проникал, но и без этого Влатко хорошо мог представить всю мерзость этой картины: мыши и мелкие крысы не ввязывались в потасовки, дрались обычно откормленные, жирные особи, борясь за превосходство в стае. Таких боёв Влатко насмотрелся за последние дни предостаточно — наглые грызуны решали свои вопросы не только по ночам, в темных углах, но и прямо днем, устраивая разборки у всех на глазах. Порой распаляясь настолько, что визжащим мерзким клубком прокатывались практически по ногам.

«А всё гребаная гордость. Ну староват я уже в подмастерьях ходить… И что? У Антония я всегда был сыт, обут и одет, спал на чистой и сухой постели, а работал весь день в светлой мастерской, прямо у окна… Откуда мне было знать, что сидеть целыми днями в темноте так гадко?»

Влатко долго предавался унынию и корил себя и за ссору с мастером, и за то, что попросил протекции дядюшки и пошел в тюремщики…

«Работа как работа, — пожал тогда плечами дядюшка, — а через пару-тройку лет можешь подать ходатайство о переводе. Хоть в караульные, хоть в патрули… А хотя бы и в особого назначения! Служба есть служба. Надо где-то начать, зацепиться, а там уж и дело пойдёт… При короле никогда не останешься голодным, где бы ты ни трудился на его благо».

Во время этого разговора Влатко кивал и во всем соглашался с дядей. Однако теперь при мысли о том, что в этих подземельях придется провести не один год, живот сводило судорогой и всё время тянуло по малой нужде. Последнее — навряд ли от нервов. Скорей уж от вечно ледяного и мокрого пола…

Но вдруг все тягостные мысли разом вылетели из головы. Влатко вскочил на ноги, звякнув доспехами, и в ужасе начал озираться по сторонам.

Он уснул! Боги всемилостивые, уснул на службе!

Сердце колотилось, а ладони под перчатками стали липкими и противными. Влатко сильно тряхнул головой, но морок не рассеялся.

Кажется, он все-таки не спит. Но откуда тогда в его голове слышится музыка?

Влатко прошелся взад-вперед по коридору, стянул с себя одну перчатку и больно ущипнул руку, но ничего не помогало. Сладкая, обволакивающая, прекрасная песня не смолкала. Неуместная в подземелье, как куча навоза в бальном зале. Кому может прийти в голову петь в самом мерзком месте в мире? Да ещё и так красиво…

Через несколько минут Влатко оставил свой пост. Мысли о возможном наказании вяло плескались где-то на самом краешке сознания, заглушаемые непереносимым желанием найти источник звука.

Слова на незнакомом языке сливались в восхитительную мелодию. Но она раздавалась отовсюду и ниоткуда, и Влатко долго плутал в темных коридорах, напрочь позабыв, как в них ориентироваться. Наконец он нашел нужное направление.

Странно, ведь песня не становилась громче по мере приближения, но Влатко был твердо уверен, что идет правильно, ориентируясь не на слух, а на ощущения.

Спроси его, что именно он чувствовал, — и он бы затруднился с ответом. Как описать состояние, будто сотканное из разных фрагментов жизни? Умиротворение от объятий матери на ночь. Радость от первой стрелы, попавшей в цель. Азарт от галопа на резвой лошади по летнему полю и предвкушение первой женщины…

Когда Влатко добрался до нужной камеры, лицо его было мокрым от слёз. Он был готов стоять и слушать вечно, но пленница вдруг замолчала. Несколько секунд стражник смотрел на неё умоляющим взглядом, но воцарившуюся тишину нарушали теперь только звук падающих капель и извечная крысиная возня.

— Пожалуйста, — прокаркал Влатко, удивившись, насколько хриплым и чужим стал его собственный голос, — спой ещё…

Девушка внимательно посмотрела ему прямо в глаза. Она ничего не сказала, но и так всё было понятно.

«Как же я могу петь в таком гадком месте? Неужели ты не понимаешь, как это тяжело? Мои песни — не для неволи. Да тебе и самому не хочется здесь быть, ты тоже в клетке. Пойдем наружу. Под ярким солнцем я спою тебе снова, а легкий ветер подхватит мой голос. Мы живем, чтобы быть счастливыми. Зачем противиться этому? Зачем придумывать тюрьмы и подземелья? Счастье — это так просто. Идём со мной, я научу тебя…»

Влатко чуть не взвыл, когда понял, что у него нет нужного ключа и он не может открыть дверь. Он в ярости саданул кулаком по дубовым доскам возле замка, а затем вцепился в прутья решетки и неистово их затряс.

«Только я могу дать тебе настоящее счастье, — говорил взгляд девушки, — что ты готов сделать ради этого?»

— Влатко!

Грубый голос резанул слух. Влатко оторвал руки от решетки и прижал их к голове. Нет, нет, он не хочет больше слышать ничего, кроме прекрасной песни!

Увесистая пощечина смогла рассеять морок. Влатко с трудом сфокусировался на двух мужчинах в форме.

— А я-то думал — куда ты подевался? Знай бы, что тебе так хорошо в подземельях, пришел бы попозже. — Сава, его сменщик, как обычно, пытался острить, но взгляд у него был обеспокоенный, а лицо — бледное. Он старательно отводил глаза от камеры с девушкой и держался как можно дальше.

Борко, начальник смены, напротив, был красный, как перезрелый помидор. Он буквально выплевывал слова, и капли слюны разлетались во все стороны.

— Что ты тут делаешь, идиот?! Ты что, забыл, как наказывают за оставление поста? Ты что, не знаешь, что если тебя выгонят со службы, то потом даже нужники чистить не возьмут? И никакой дядя не поможет! А почему эта стерлядь тут одна? Где эти долбаные особисты?! То путаются везде, а как нужны — не дождешься… Что ты молчишь, придурок? Чего тебя сюда поперло?

— Она не стерлядь, — выдавил Влатко, — она… она…

Борко отвесил ему ещё две оплеухи. А Сава съязвил:

— Ты смотри, не иначе как влюбился. А не маловат размерчик-то у твоей избранницы? Треснет ведь в первую брачную, даже если натянуть сумеешь.

Борко для верности дал по шее незадачливому подчиненному, а потом крепко схватил за волосы и рывком повернул ему голову к камере.

— Смотри. Смотри, сукин ты сын, взаправду смотри!

Сморгнув навернувшиеся от боли и обиды слезы, Влатко вдруг обмяк в руках начальника. И, широко раскрыв глаза, уставился на пленницу.

Нет, она действительно была прекрасна. Но раньше Влатко не замечал прозрачных крыльев за её спиной, остреньких ушек.

Ещё удивительнее, как он мог не заметить, что она была крохотной, как птичка? Минуту назад Влатко бы на Первой книге поклялся, что девушка — человек. А сейчас настолько же очевидно стало ясно: она — эльф.

— Господа, а не слишком ли опасное место вы выбрали для экскурсии? Эта камера — под охраной Королевских войск особого назначения. Я, конечно, понимаю, что вы считаете подземелья вашей территорией, и в общем-то так оно и есть… Но всё же я бы настоятельно рекомендовал вам воздержаться ходить в эту часть.

Неприятный голос подошедшего мужчины заставил всех вздрогнуть. Сильнее всех — начальника смены.

— Так точно, господин Матей. Как раз объяснял новичку, как это опасно. Я бы спросил разрешения на визит всенепременно, но у камеры никого не было.

Особист скривился.

— Борко, вот только давайте без шпилек, у вас все равно не получается делать это достаточно тонко. Не лезьте в наши дела, и мы не полезем в ваши. Я достаточно понятно объясняю? И камера эта — не зверинец. Не успеете оглянуться, как будете втроем ползать вокруг неё на коленях и пускать слюни. А теперь прошу простить — у меня есть работа. Надеюсь, у вас тоже её достаточно.

Борко отвесил торопливый поклон и практически волоком потащил за собой Влатко. Сава — умница! — верно всё понял и прикрыл отход сзади, заслоняя широкой спиной безвольно переставляющего ноги сослуживца.

Они прошли не одну сотню шагов, но их всё же догнал отчаянный крик. Борко и Сава поморщились, а Влатко узнал этот голос. Наполненный страданием, из самого прекрасного он превратился в самый страшный в мире звук.

***

— Ну же, милая, ты же знаешь — это не доставляет мне никакого удовольствия, — почти промурлыкал Матей, подтягивая к себе цепочку с трепыхающейся эльфийкой. — Всего несколько ответов — и всё кончится. Ничего сложного.

Эльфийка смерила его презрительным взглядом, эффект которого заметно смазался из-за очередного рывка цепи. Сложно изображать надменную гордость, когда сидишь на привязи, как собака.

Да, её тюремщик действительно не испытывал удовольствия от допроса — уж в чем в чём, а в людских удовольствиях она разбиралась прекрасно.

Вот только говорил он об этом так, будто отсутствие удовольствия объяснялось сочувствием, коего не было и следа. Её мучитель вообще ничего не чувствовал… Впрочем, такое в своей жизни она уже успела повидать.

— Ты когда-нибудь думала о том, как сложно допрашивать вас, эльфов? С людьми всё гораздо проще. Боль развязывает языки даже самым упорным молчунам. Пара сломанных костей, горстка выбитых зубов — и допрос превращается в легкую беседу, только успевай записывать. Но вы… воробья и то было бы разговорить проще — у него не такие хрупкие кости, да и живучести побольше… Не один мой коллега был отправлен в отставку за то, что переусердствовал. А уж за тебя я поплачусь не только карьерой… Ты ценный экземпляр, сломай я такую — можно лишиться и погон, и головы.

Эльфийка недоверчиво покачала головой. С чего бы вдруг ему признаваться, что он не может её пытать?

Матей размял пальцы, будто собрался играть на орга́не.

— К счастью для тебя и меня, я никогда не совершу такой глупой оплошности. Оставим грубые методы дилетантам. Сейчас я познакомлю тебя с тем, что такое настоящий профессиональный подход. Но прежде дам тебе последний шанс. Вопрос будет очень простой: назови своё имя.

Глядя на упрямо вдернутый подбородок, Матей вздохнул. Достал из мешочка на поясе толстую иглу и покрепче перехватил цепочку.

— Всё-таки у людей и эльфов очень много общего. Например, и те и другие не умеют трезво оценивать события, чем создают немало проблем себе и окружающим…

Она не хотела кричать. Стискивала зубы до скрежета, сжимала кулаки. Но когда игла пробороздила очередную кровавую линию на тонкой, полупрозрачной, нежной коже, сдавленный стон просочился через плотно сомкнутые губы.

— А ты знала, что физическая боль ослабляет твои способности? Думаю, наша сегодняшняя беседа станет для тебя бесценным опытом. Вряд ли у тебя когда-то была возможность исследовать себя в таких условиях.

Прочертив последнюю полосу, Матей аккуратно вытер кровь с иглы и убрал её обратно в мешочек.

— Жаль только, что этим исследованиям ты не обрадуешься.

Эльфийка зажмурилась, так как знала, что ей нельзя устанавливать с ним связь. В лучшем случае это заведомо бесполезно, а скорее всего — очень опасно. Но немигающий взгляд прожигал её насквозь, даже с закрытыми глазами. Противиться получалось всё хуже, а как только она разомкнула веки, тьма расширенных зрачков Матея утянула её прямо в бездну.

Единственное, что она успела, — это громко закричать, хотя и заранее зная, что никто не придёт на помощь.

***

— Повторю свой вопрос: как твоё имя?

Эльфийка облизнула растрескавшиеся, в кровь искусанные губы.

— Тария.

Матей улыбнулся. Не знай она наверняка — ей бы показалось, что радостно. Но она знала: в этой душе не осталось вообще ничего живого. А все ухмылки, пожимания плечами, нахмуривание бровей — не более, чем жалкая попытка выдать себя за человека, коим эта оболочка не является уже давно.

— Повтори погромче, я не расслышал.

Прикушенный язык болел едва ли не больше порезов. Она сплюнула кровь, прочистила горло. Хотела посмотреть своему тюремщику прямо в глаза, но в последний миг всё же смалодушничала. Хватит с неё и того, что голос не дрогнул.

— Тария. Из Дома Благодати.

— Хорошо. Очень хорошо! Видишь, это же совсем не сложно. И на самом деле, у меня к тебе ещё всего один вопрос: как найти это место?

Не было смысла делать вид, что она не понимает, о чём речь. И не было ни единого шанса, что ей позволят не ответить. Тария вытерла слезы и начала объяснять.

***

— Для поклона приземлишься на пол, король не любит эти ваши воздушные ужимки. Не заговаривай, пока он не велит тебе, даже если покажется, что он закончил говорить. Будешь вести себя так же хорошо, как со мной, — и его величество может оказать тебе какую-нибудь милость. В противном случае… в противном случае даже я не знаю, что тебя ждет. Его светлость очень изобретателен и почти никогда не повторяется… И самое главное: если ты хоть на долю секунды попробуешь применить свои чары, я прихлопну тебя, как комара. Поняла?

Тария отрешенно кивнула. Поклоны на полу, молчание, смирение. Что тут не понять…

На секунду она вспомнила Ланнуэля: с небрежно перехваченными лентой волосами, с рассеянным взглядом, вечно чем-то занятый, он ни капли не походил на людских монархов. Как-то раз она осмелилась заявить ему об этом.

Ланнуэль не оскорбился и не рассердился. Немного подумал — как всегда перед ответом, а потом сказал: «Мне нет нужны подчеркивать моё положение драгоценностями или надменным видом. У меня есть почти целая вечность, чтобы доказать всем, что свой трон я занимаю по праву. Доказать делами, а не пуская пыль в глаза и попусту сотрясая воздух».

Этот разговор состоялся очень давно. И, признаться, тогда Тария была не вполне согласна со своим правителем. Ей нравились золото и драгоценности, и в глубине души очень хотелось, чтобы враги падали ниц от страха, едва завидев короля эльфов.

Но каждая встреча с человеческими монархами доказывала правоту Ланнуэля.

Жирные, напыщенные правители предавались лености и разврату, изредка отвлекаясь на дела, при этом не имея никакого понятия, как на самом деле живет их народ. Утверждали свой авторитет казнями и жестокостью, наживали себе врагов и один за другим умирали насильственной смертью от рук собственных подданных. И ни один не сумел научиться на ошибках предшественника…

Человеческий век до смешного короток, но короли жили и того меньше. При этом совершенно не сознавая, сколь они жалки в своей мимолетной власти и мнимом могуществе…

Сильный рывок цепочки выдернул Тарию из философских раздумий. Пусть люди и жалки, но огромны и плодятся как кролики… И на колени сейчас встанет именно она.

Сесил Восьмой не отреагировал на появление пленницы. Он не торопясь заканчивал трапезу, с наслаждением обгрызая хрящики с костей какой-то птицы. Когда король облизнул толстые, короткие, сально блестящие пальцы, Тарию замутило: как и многие эльфы, она не ела мяса, и от созерцания монаршего обеда её чуть не вывернуло.

Из угла донеслось недовольное ворчание. Придворные предусмотрительно отошли подальше, открыв взорам горного льва, сидящего на массивной цепи. Большая кошка не сводила желтых глаз с королевских объедков.

Закончив с едой, его величество ловко кинул скелет обглоданной тушки зверю. Даже Тария не успела заметить молниеносного движения лапой, а лев, недовольно сморщившись, хрустнул костями и в два счета проглотил подачку.

— Арчи недоволен. Уже несколько дней никто не попадал к нему на обед. Впрочем, если мне не понравится наша с тобой беседа, бедного котика это вряд ли спасёт. Больно уж ты мелкая, даже для эльфа.

Король выжидающе смотрел на Тарию, но она промолчала. Приземлилась, изобразила поклон. Ничего сложного…

— Хм. Смотрю, соседство с людьми всё же идёт вам на пользу. Хоть вы и живёте до сих пор в лесу, как дикари, но становитесь цивилизованнее. Это хорошо, что ты не безнадежна. Как только достаточно эльфов признают, что вам необходимо учиться у нас, война кончится. Ты же хочешь, чтобы она кончилась?

«Учиться чему? — подумала Тария. — Убивать всё, к чему прикасаешься? Отравлять ручьи нечистотами, жить в каменных клетках, лгать, унижать собственных собратьев? Оглянись, король болванов. Сколько стоящих здесь голодны прямо сейчас? Каково им было смотреть на то, как ты набиваешь брюхо, и каково ждать, пока ты наговоришься? Ждать, когда им тоже кинут кость уже после того, как поел плененный лев? И о какой войне ты мне говоришь? Когда у вас перемирие с эльфами, вы начинаете убивать друг друга…»

— Отвечай! Ты хочешь, чтобы кончилась война?

— Да, господин.

Сесил довольно кивнул.

— Можешь называть меня «ваша милость» или «ваше величество». Я ещё не твой господин. Хотя… всё может очень быстро измениться. Матей сказал мне, что ты выдала ему путь к Колыбели.

Тария кивнула.

— Всё, что смогла вспомнить. Методы господина Матея… очень убедительны.

Король хлопнул в ладоши и улыбнулся, будто услышал отличную шутку.

— Убедительны… Да, пожалуй, ты и впрямь не такая уж дикарка. Ты мне нравишься. Вот что… Матей, как там зовут этого, второго?

— Солин, ваша милость.

— Помести их в одну комнату. Я слышал, эльфы не переносят одиночества. И выбери камеру посуше…

Тария поклонилась на прощание. Но, прежде чем они с Матеем успели покинуть тронный зал, их нагнали слова короля:

— Если мы и вправду найдём Колыбель, ты станешь моей гостьей. И я подумаю, могу ли взять тебя на службу. Но если нет…

Без слов поняв своего хозяина, лев взревел.

Тария на секунду зажмурила глаза, почти физически ощутив зловоние огромной пасти.

Даже после этого она надеялась, что люди ничего не найдут.

***

Цепочка была слишком короткая, чтобы он смог к ней приблизиться. Только если бы она проделала свою половину пути. Но Тария сидела неподвижно, сложив крылья, спрятав лицо в коленях и обхватив себя руками.

Эльф молчал, чтя святое правило: не прерывай тишину чужого горя. Нуждающийся в утешении должен сам подать знак.

Солнце скрылось за горизонтом, им принесли ужин, но ни один не притронулся к пище. Наконец Тария всхлипнула последний раз и выпрямилась. Эльф перехватил её взгляд, и только когда она едва заметно кивнула, заговорил.

— Солин. Из Дома Первоцветов.

— Тария. Дом Благодати.

— Я слышу тебя, Тария из Дома Благодати. И… не кори себя. Здесь любой бы выдал что угодно.

— Но ты — нет, — вскинула голову Тария, не ответив на приветствие, — ты не рассказал им, где искать Колыбель.

Солин усмехнулся.

— Потому что сам не знаю, где она. Я не слышал зов и не настолько одарён, чтобы отследить связь после телепортации. На самом деле, они уже давно поняли, что я для них бесполезен. Держали только потому, что больше никого не было. А теперь…

Тария внимательно посмотрела на него.

— Ты приветствовал меня словом. Будто рад со мной познакомиться. Хотя и думаешь, что с моим признанием тебя убьют.

Солин встретил её взгляд не мигая:

— Вот именно.

***

— И всё-таки они ничего не смыслят в еде. Вообще, кто им сказал, что эльфы любят сладкое? Этот их ужасный сахар совершенно не то же самое, что нектар и пыльца… Неудивительно, что они толстые и злые. Если бы я ел такое каждый день всю жизнь, тоже бы озверел.

— Зато, может, вырос бы, — прищурилась Тария. — А вдруг всё дело только в питании? Представляешь, если бы мы сравнялись с ними в размерах… Кто бы тогда ещё кого боялся!

— Ой, нет! Даже ради окончания войны я не начну есть дохлятину. Есть принципы, которыми невозможно поступиться!

— А в доме Первоцветов готовят круассаны с медом?..

Тария поддалась искушению и растворилась в легкой болтовне. Было так приятно вспоминать о родине… Разговаривать с кем-то, чей глаз не больше всей твоей головы. Не чувствовать запахи чужого огромного тела.

Когда-то ей казалось, что мир с людьми возможен. Теперь за эти мысли ей хотелось дать пощёчину себе прежней.

–… а потом они подожгли Древо. Если бы не предчувствие Клариэля, мы были бы там, внутри. И всё же не все спрятались достаточно хорошо… И я — тоже. Я хотел быть ближе к Древу, хотел видеть их лица, запомнить и отомстить… Я не подумал, что дым будет таким едким и его будет так много. В общем, меня выкурили, как какую-то пчелу.

— Давно ты здесь? — Тария подвинулась ближе к Солину и положила ладонь ему на руку. Её глубокие царапины не зажили и некрасиво бугрились на гладкой полупрозрачной коже. Солин с трудом отвёл от них взгляд и сжал зубы.

— Не знаю. Меня долго держали на нижних ярусах, а там совсем теряешься во времени. Но думаю — долго. Слишком долго. Я… прошёл свой путь.

— Не говори так, — Тария отпрянула, — я не могу остаться здесь одна!

— Возможно, это тоже скоро кончится, — Солин посмотрел ей прямо в глаза, — если они не найдут то, что ищут. Ты уверена, что рассказала всё правильно?

Тария вздохнула.

— К сожалению, скорее всего, да. Я могла что-то немного напутать, но… я слишком хорошо помню Колыбель. А этот Матей… мне никогда ещё не доводилось иметь дело с таким, как он. И дело даже не в порезах, он…

— Тсс… — Солин прижал палец к губам, — не надо. Я понимаю. Но всё же рад, что не доживу до того дня, когда люди найдут Колыбель.

Тария ничего не успела ответить, даже если бы нашлась, что сказать. Но они оба уже слышали тяжелые шаги в коридоре. Она посмотрела на Солина, прикоснулась ладонью ко лбу, а затем — к сердцу.

— И я не забуду тебя, Тария из Дома Благодати.

***

Полуголый мужчина съежился на неудобном стуле, больше всего на свете желая исчезнуть из этого проклятого места. Но чуда не случилось, и приходилось слушать этот вкрадчивый, но холодный голос, от которого отчаянно знобило.

— А знаешь, зачем на допросах раздевают людей? Чтобы оценить масштаб работы. Не все пытки одинаково эффективны. Ты не поверишь, но есть люди, готовые перенести парочку переломов, и даже лишиться нескольких пальцев, но не сказать правду. У меня как-то был клиент, который, оставшись без глаза, всё равно мне наврал. Нет, друг мой. Допрос — это искусство. Нужно найти что-то, что будет слишком дорого для тебя, чтобы этого лишаться. У каждого есть свой предел, и моя задача — найти его ещё до того, как я приступлю. Отмывать кровь утомительно, как и долго возиться с тобой. Да и проверять твою ложь может оказаться накладно…

— Прошу, — проскулил мужчина, — я не предавал короля!

— Все так говорят. Но предательство — это не такое простое понятие, как принято считать. Повар мог бы предать короля, подсыпав ему отравы или приготовив несвежее, и тем самым помешать государственным делам. Казначей предает короля, когда ошибается при подсчете налогов. Крестьянин предает короля, когда ленится и губит свой урожай…

— Я ничего такого не делал! Прошу вас! Я ни в чем не виноват! — голос мужчины сорвался на визг.

— Грубо перебивать человека, который рассказывает тебе важные вещи. И неразумно перебивать того, кто собирается тебя пытать. — Матей назидательно поднял указательный палец вверх, а потом задумчиво посмотрел на него. — Пожалуй, в наказание я лишу тебя пальца. Чтобы ты помнил этот урок.

— Нет! Нет, прошу вас! Я ювелир! Я работаю руками! Не оставляйте меня без пропитания!

— И всё ещё слишком глуп… Поразительно, как некоторые люди не умеют воспринимать реальность. Тебе нужно беспокоиться о своей жизни, а не о работе. Но раз уж ты настаиваешь… И заметь, не я начал этот разговор! Наверное, тебе просто хочется облегчить душу. Не томи себя, расскажи о своем ремесле. И не забудь упомянуть об алмазах графа Дидье.

Пленник побледнел и перестал дергаться.

— Скажи, ведь ты сразу понял, что они не местные? И не надо отпираться, ты же профессионал. Увидев иностранную драгоценность, ты, конечно, как верноподданный своего короля, попросил у графа документы на камни. И что же он тебе ответил?

Ювелир открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба. И совсем по-рыбьи выпучил испуганные, почти бесцветные глаза.

— Вот видишь, ты опять молчишь… Ну кто после этого упрекнет меня в отсутствии терпения? Пожалуй, я приступлю. И поверь мне, в следующий раз ты замолчишь, только если я засуну твой отрезанный палец тебе прямо в глотку.

Истошный крик эхом отскочил от стен. Но Матей с ножом в руке прошёл мимо ювелира и открыл дверь камеры.

— Я уж думал, вы никогда не придёте. Учти, кровь бы сам отмывал. И стул, если бы этот слизняк обгадился. Возвращайся через час, за это время мы управимся.

Матей, отпустив подчиненного, вернулся на свое место, но уже не один.

— Ну же, хватит слёз. На твоё счастье, у нас появились более чистые и эффективные методы работы. — Матей повернулся к новоприбывшему. — Зафиксируй страх, который он испытывает, только пусть боится теперь не пыток, а предать короля, так же сильно. И всю любовь, какую найдешь, преврати в любовь к его величеству.

— Даю слово, — улыбнулся Солин, — после моей работы он при виде вашего короля будет писаться от восторга.

***

Ювелир широким легким росчерком подписал признание. Он улыбался, глаза его блестели.

— Я так рад, что всё рассказал! Это такое счастье — наконец облегчить душу. Меня так терзала вина перед нашим королем, и сейчас я готов принять любое наказание. Даже моей жизни не хватит, чтобы искупить мой грех!

— Ну что вы, — поморщился Матей, — хорошие мастера на дороге не валяются. Королю вы куда полезнее будете живым. За вашу провинность мы конфискуем часть вашего имущества, а также обязуем вас сделать несколько одолжений его величеству.

— Все что угодно!

— Угодно, угодно… Не успеешь оглянуться, как настанет пора осеннего бала. Королеве не помешают новые украшения. Изъятые у графа Дидье алмазы вполне подойдут… Кроме того, мы проверим все наводки из вашего признания. Если они подтвердятся, вы подпишете ещё несколько бумаг… Ну а сейчас вас проводят к выходу. Король милостив, и вам никогда не следует забывать его доброту.

Стражники под руки выволокли ювелира, который всё продолжал лепетать слова любви и верности короне.

— Я надеюсь, он успокоится потом? Или до конца жизни останется таким дегенератом?

— Обижаете, — вскинул брови Солин, — восторги улягутся за пару часов. Это так, побочный эффект и последствия пережитого страха.

— Что ж, в таком случае — благодарю за работу. И прошу прощения, что вам временно пришлось переехать в темницу. Как там наша гостья?

Солин помедлил с ответом.

— Всё ещё не готова к предложению его величества.

— И мы пока не готовы его сделать, — пожал плечами Матей, — сначала нужно убедиться, что она не наврала. Неужели мы действительно найдем эту гребаную Колыбель?

Солин немного нахмурился от пренебрежительного тона, но благоразумно решил не обострять диалог.

— Она будет либо там, либо где-то очень близко. Девчонка всё время ревёт из-за того, что выдала тайну.

Матей фыркнул.

— Тоже мне, тайна. Будь хотя бы у трети ваших соплеменников столько же ума, как у вас, никакая Колыбель не была бы нужна. Жаль, что не всем очевидно, что вы проиграли войну и надо искать сотрудничества, а не неприятностей.

— Тем лучше для меня, — пожал плечами Солин. И добавил: — Я бы хотел вернуться к Тарии. Может, смогу уговорить её присоединиться.

— Она же сейчас оплакивает вашу преждевременную кончину?

— Ну, значит, обрадуется сильнее… только давайте я сделаю всё сам, ладно? А то у меня мурашки от ваших садистских инструментов, да и корочки потом чешутся просто невыносимо.

Матей кивнул и ослабил кандалы. Выскользнув из оков, Солин набрал скорость и на полном ходу врезался в стену

Подняв стонущего эльфа, Матей скептически покачал головой:

— Не уверен, что это лучше порезов, но раз вам так больше нравится…

***

Последние отзвуки детской колыбельной растворились в сыром воздухе, но Тария продолжила гладить Солина по волосам. Затуманенные глаза застилали слёзы, а мысли её были далеко-далеко за пределами этой каменной клетки.

Солин пошевелился, охнул от боли в ребрах и зашипел.

— А ведь я ещё должен быть благодарен, что меня не убили, верно? Но пока что получается с трудом…

Тария помогла ему сесть и опереться на стену.

— Мы не говорили об этом. Не подумай, что я не рада, но… почему они это сделали?

— Они предложили мне работу.

— Работу? И чем, по их мнению, мы можем быть им полезны? Ты же рассказал, что эльфы не умеют шить сапоги?

Солин криво усмехнулся.

— Их интересуют мои таланты другого рода. Пусть я и недостаточно одарен, чтобы найти Колыбель, но я неплохо работаю с человеческими чувствами. Заставить кого-то чего-то бояться или, напротив, — любить, разоблачить лжеца, убедить в чем-либо… Люди — абсолютно примитивные создания. Среди эльфов я считался слабым эмпатом, но с этими двуногими обезьянами я бы справился легко.

— Тебя побили, когда ты отказался?

— Нет, еще до этого. Вообще-то… я сам подкинул им эту идею.

— Что? — Тария отпрянула, чуть не помяв крылья о холодную стену.

— Сама подумай… если я умру, я уже не принесу никакой пользы. А так — смогу отомстить. Пусть не всем, но буду делать то, что заложила в меня Природа: копаться в головах людей, подчинять их своей воле.

— Своей?! Да ты же будешь помогать тому, кто сжег ваше Древо! Какое тебе дело до людских склок, чтобы лезть в эту грязь?

— Это лучше, чем смерть. — Солин попытался подняться повыше и поморщился. — Всё что угодно лучше, чем смерть от человеческих рук. Блоха, которая живет не дольше, чем ты спишь, лишает тебя жизни… Просто смешно. Я переживу их жалкого короля. И всех его преемников. И даже через триста лет я найду возможность отсюда сбежать. Живым, целым, полным мести и знаний о людях.

Тария встала и подлетела к кувшину с водой. Зачерпнула её во что-то, подозрительно напоминающее наперсток, и вернулась к Солину. Он принял питье из её рук и благодарно кивнул.

Но едва он обхватил сосуд и сделал пару глотков, как Тария накинула свою цепь ему на горло и сильно сдавила.

— Нет, Солин. Есть вещи похуже, чем смерть. Например, предательство. Получать удовольствие от помощи врагу. Радоваться, что обманываешь соплеменницу. Лгать той, что была добра к тебе и пела колыбельные. Ты не слышал Зова не потому, что ты слабо одарен. А потому, что ты не достоин его. Не достоин дара, и жизни — не достоин. Ты думал, я не замечу, что, как только тебя ко мне подселили, нас перестали охранять? Или не почую, как от тебя разит спокойствием и радостью? Надеялся, что не увижу твоего вранья?

Остатки упреков утонули в судорожных всхлипах. Тария плакала, повернувшись спиной к остывающему телу. Но на этот раз её хотя бы не вырвало. Впрочем, ей сразу говорили, что будет нелегко. Знай она тогда насколько, никогда бы не согласилась стать тем, кем стала.

Когда слёзы высохли, а нос начал нормально дышать, Тария запела.

Она бы покончила с Солином сразу, как только всё поняла, но тогда ещё не чувствовала рядом нужного человека. А сейчас он снова был где-то недалеко…

***

Влатко перешагнул распростертое тело Матея, даже не удосужившись проверить, жив ли особист. Руки дрожали, и ключ получилось вставить только с третьей попытки.

— А теперь пой. Пожалуйста, спой мне ещё!

От обожающего, щенячьего взгляда Тария дрогнула. В такие моменты она считала свой дар проклятьем.

Почему раз за разом от её действий в конечном счёте страдают те, у кого ещё осталось что-то светлое в душе, а отъявленные мерзавцы остаются безнаказанными?

Но каждый раз она напоминала себе, что пришла сюда не вершить правосудие.

Война есть война. Невозможно одержать победу, не запачкав руки.