Деревенские сказки

Ольга Пустошинская, 2019

В одной маленькой деревушке живут наши герои, мирно существующие вместе с русалками, лешими и прочими сказочными лесными созданиями.

Кикимора

— Мам, расскажи, как дядьке Ульяну дом строили, — пристала к матери Полинка.

Мать сидела за кроснами, ткала полотно. Руки у неё так и мелькали, нитки, казалось, сами собой в красивую ровную ткань сплетались.

— Сто раз уже рассказывала, дочка.

— Ну и что, нам всё равно интересно, — поддержал Лёша.

Яшка промолчал, он слишком большой для разных баек, но уши навострил. Мать — удивительная рассказчица, речь у неё течёт, как говорливый ручеёк.

— Ну, слушайте, коли охота есть, — соглашается она.

Был тогда Ульян молодым да чернявым. Лавку открыл, да не там, где сейчас, а в проулке. Торговлишка там не шибко шла… Но скопил кое-как деньжат, позвал плотников и построили они ему дом двухэтажный с лавкой в людном месте, железной крышей крытый.

Ульян и тогда уже был жадноват. Заканчивают плотники работу, тот всё ходит да вздыхает, то к одному придерётся, то к другому. То стены кривые, говорит, то угол просел. Я и кормил-поил вас на дармовщину: и щи с мясом, и каша с маслом, и кисель клюквенный с сахаром! Да ещё и патефон вам включал, музыкой развлекал.

Плотники смекнули куда ветер дует… Ну закончили работу — Ульян придрался ещё к чему-то и всех денег не заплатил.

Ой ругались… да без толку всё. Плюнули работники, собрали свой струмент и ушли.

Ульян посмеивался: вот как ловко я работников провёл, а дом-то загляденье. Добротный, просторный, тёплый…

Мать замолчала, поправила что-то в работе.

— А потом что было, мам? — не выдержал Лёшенька.

— Что потом? Да недолго он радовался-то…

Стала жаловаться жена его, Ефросинья, что балует кто-то в дому. Новёхонькую рубаху постирала, сушить повесила — а рубаха вся в клочья изорвана. Чугунок щей кто-то прямо в печи опрокинул. Встала утром однажды, а все волосы всклокочены, запутаны, как мочало…

Она Ульяну жаловаться, а тот на всё отговорки находит.

— Ты сама, Фроська, рубаху порвала… или кошка-зараза когтищами исполосовала. Чугунок криво поставила…

— А волосы?!

— Заплетать на ночь надо-тка, чтобы не лохматились.

Ещё много чего Ефросинья рассказывала: деньги пропадали, посуда билась. Сядет ткать за кросна, полотно — загляденье, а за ночь кто-то всё испортит, испоганит, нитки порвёт…

А однажды обедать сели, достаёт Ульян вилки и ложки из шкафчика, а они узлом все завязаны…

— Как это, мам? — расширила глаза Полина.

— Ну как… как на верёвке узлы, так же и ложки завязаны.

Тут уж и Ульян понял, что не кошка это сделала.

Это, говорит, домовой шалит. Надо его задобрить, уважить: молочка в миску поставить, хлебца положить.

Ефросинья всё так и сделала, да только не помогло. Кофту её праздничную снова кто-то изорвал. А однажды не спалось ей ночью, всё ворочалась… И услышала, как бегает кто-то по дому и хихикает. Испугалась страсть… Толкает в бок мужа, а тот знай себе похрапывает.

— И что же она сделала? — подал голос Яшка.

— К ведьмаку пошла…

Его деревенские обходили десятой дорогой — боялись, ну а Ефросинье деваться некуда, пошла…

Тот выслушал, поколдовал что-то и сказал, что кикимора у них в дому завелась.

— Ах, батюшки, — испугалась Фроська, — да откуда же она взялась?

— Обидели, может, кого? — хмыкнул ведьмак.

Ефросинья задумалась. Был её Ульян жаден да завистлив. Мягко стелил, да жёстко спать. В лавке обвешивал и обсчитывал всех подряд. Хоть копейку урвёт, а всё на душе приятственно.

Так что из обиженных очередь можно было от деревни до самого Питера выстроить… Как же из них того найти, кто кикимору натравил?

— Что же делать теперь? — спрашивает Фроська.

— Тот обиженный подложил что-то в доме… ищи, — пожал плечами ведьмак.

Ефросинья весь дом с лавкой перевернула, потратив на это неделю. Каждый аршин прошла, все вещи пересмотрела, но ничего чужого не нашла. А Ульян всё отмахивается: сама виновата. Есть такие мужики, у которых завсегда бабы повинны.

Она опять к ведьмаку. Ничего не нашла, говорит.

— Не там ищешь, — усмехается тот, — в полу смотри, в стенах, в крыше.

— Как в полу? — испугалась Фроська. — Что же мне, полы ломать? Муж не позволит.

— Ну как хочешь, — засмеялся ведьмак.

Вернулась Ефросинья домой. А тут раз — и всё прекратилось: никто нитки не путает, посуду не бьёт, одежду не портит. Обрадовалась она. Думает:"Вот хорошо, что не послушала ведьмака. Невесть что говорит… Только два рубля жалко, что ему отдала".

Ходит довольная… А у неё ребёночек махонький уже был… Кирька-то.

И вот просыпается однажды, подходит к зыбке, а у сыночка половина головы без волос. Выстриг кто-то.

Вот тут она завопила, заголосила… Ругмя ругала Ульяна, тот к ведьмаку побежал, привёл в дом.

Ходил ведьмак с пруточками, искал какую-то вещь. И в одном месте, в аккурат в углу, прутки-то как зашевелятся! Фрося сама видела…

Ульян работника позвал, велел пол убирать. Доски подняли, а там куколка самодельная из тряпок лежит, соломой набитая.

Ульян тут и вспомнил про плотников, которым не заплатил всех денег.

— А это они куколку подложили, да? — встрял Яшка.

— Эге. Обиделись за то, что Ульян их обманул.

— А что потом было?

— Да ничего. Куколку ведьмак забрал, и всякие безобразия прекратились, — ответила мать.

— Подвела его жадность…

— Только ничему Ульяна на научила кикимора. В лавке так и обманывает, всем завидует… Вот и нашей лошадке позавидовал.

Яшка рассмеялся:

— А что, Лёшка, может, напомнить Ульяну Петровичу про кикимору, а?