Там, где цветет полынь

Ольга Птицева, 2018

Несчастный случай навсегда лишает Ульяну семьи, дома и друзей. Теперь она скитается по коммуналкам в Подмосковье, проводит вечера в вагонах электричек и страдает от одиночества. У нее нет будущего, зато есть страшный дар: она умеет видеть чужую смерть во взгляде любого, кто встретится ей на пути. Проклятие это или болезнь? Ответа нет. Есть только запах горькой полыни и видения, которые лишают ее рассудка. Чтобы избавиться от них, Ульяна готова на многое. Даже ввязаться в опасную игру на выживание.

Сто тысяч мертвецов

Солнечный свет пробивался сквозь тяжелые тучи. Уля утопала в мягкости кожаного кресла и щурилась от удовольствия. Они с Рэмом сидели у большого окна, выходившего на улицу, и пили чай из чашек, больше похожих на супницы. Янтарная жидкость просвечивала сквозь тонкие фарфоровые бока, и Уля могла разглядеть, как медленно и плавно разворачиваются чайные листики на дне, как дрейфуют по кругу красные ягоды, кислые на вкус.

Чайную выбрал Рэм. Он уверенно прошел сквозь стеклянные двери, кивнул девушке у стойки и повел Улю вглубь зала, а она, мигом притихшая, покорно шла следом, улыбаясь сама не зная чему. Когда-то такие заведения были ее стихией. Она сидела на мягких пуфиках, разглядывая чайную карту, а Вилка, которая могла съесть на ночь целую пиццу и не вспомнить об этом поутру, заказывала себе самый большой кусок шоколадного торта.

— Не жмись так, — шепнул Рэм, усаживаясь напротив. — Ты знаешь о них всех куда больше, чем они о тебе.

— У нас есть чем заплатить? — Чашка чая по цене дневного рациона пугала нулями.

— Я угощаю. — Рэм стянул с плеч тяжелую куртку и кинул ее на соседнее кресло. — Нам бы поговорить, а здесь днем никого не бывает.

— Могу понять почему, — буркнула Уля, но ворчать не хотелось.

Хотелось сидеть так, грея ладони о чашку с чаем, и смотреть на шагающих за окном. Пока день складывался хорошо. Всю дорогу Рэм молчал. В поезде он забился в самый угол. Но чем сильнее они удалялись от дома, тем расслабленнее становилась его фигура. Перед конечной Рэм оторвал взгляд от грязного пола и посмотрел на притихшую рядом Улю.

— Вначале зайдем чаю попить. Договорились?

Уля кивнула. Прошедшая ночь оставила после себя стойкий привкус неловкости. Но Рэм определенно чувствовал себя лучше. Он все еще старался не дотрагиваться локтями до боков, но уже не валился с ног, что в свете последнего вечера казалось чудом. Не меньшим, чем его внезапное появление полуживым в коридоре коммуналки.

Откуда взялись эти шрамы и язвы, Уля не спросила. Она понимала, что Рэм не ответит, а только сильнее замкнется в себе. Потому Ульяна молчала, да и пульсирующая боль в запястье не давала ей заскучать. Рука то наливалась свинцом, то, напротив, становилась невесомой. Под узором пробегали мурашки, его жгло и морозило, но все это происходило где-то далеко. Напоминало о себе, но не мешало.

— Значит, ты хотел поговорить, — напомнила Уля, когда чашка опустела. — Перед тем как… Все начнется.

Рэм, смотревший в окно все время, пока они пили чай, обернулся. И Уля поняла, что никогда еще не видела его при свете солнца. Что солнце вообще ни разу не появлялось на небе с того момента, как это самое «все» началось. Рэм надел водолазку, и ворот скрывал отметины на его ключицах, но Уля помнила, что они там есть. А главное, Рэм знал, что она успела разглядеть их в полутьме комнаты, хотя это определенно не входило в его планы.

— Посмотри, — начал он. — Куда мы с тобой пришли?

— В кафе. — Его учительский тон казался Уле забавным.

Рэм поморщился.

— Это понятно. Куда мы вообще приехали?

— В Москву. Хотя я не понимаю зачем. В прошлый раз ты повел меня в сквер…

— И ничего не получилось. Но чем больше народу окажется рядом, тем легче тебе будет понять, что к чему.

— Мы будем ходить по улицам с завязанными глазами? Нас заберут.

— На улицы мы не пойдем. — Рэм кинул на Улю испытующий взгляд и вдруг улыбнулся почти весело. — Там слишком много места, воздуха и возможностей убежать. Мы спустимся в метро.

— Здесь? — Ульяне сразу стало не до смеха.

Станцию трех вокзалов она не любила всегда. И беззаботной студенткой — за постоянную грязь и вонь, и после, когда начала казаться себе такой же нечистой. Страх от потока людей был еще сильнее брезгливости.

— Вот именно потому, что ты боишься, мы сюда и приехали. — Рэм вытянул ноги под столиком и откинулся на спинку кресла. — Знаешь, сколько людей проходит здесь за сутки?

Уля покачала головой.

— Наверное, много.

— Много. Больше ста тысяч. Вдумайся: сто тысяч будущих мертвецов в сутки. Еще бы это место не вселяло в тебя трепет. Просто ты еще не научилась разделять настоящий страх и… — Он поискал подходящее слово. — И предвкушение. Да, не смотри на меня так. Если ты поймешь, о чем я говорю… То полынь… Она перестанет тебя пугать, ты начнешь искать ее.

— А она прячется, да? — чуть слышно проговорила Уля.

— Да. — Рэм удивленно поднял бровь. — Так уже бывало?

— Вчера… Я пыталась разобраться… Без тебя.

— Это хорошо. — Он хлопнул ладонью по столешнице. — Но давай по порядку. Сто тысяч мертвецов. — Рэм повторил это медленно, почти по слогам. — Они спускаются по эскалатору, чтобы пройти через переход, встать на перроне, а после забраться в вагоны. И все они умирают. На самом деле каждый проходящий мимо тебя — мертвец. Просто одни подошли к черте совсем близко, а другим еще предстоит путь…

— Жаль, что от возраста это не зависит, — пробормотала Уля, но Рэм услышал.

Он словно хотел что-то сказать в ответ, но передумал и отвернулся к окну.

— Да, все так. Но рожденный уже приговорен к смерти; по сути, это мало что меняет. Смерть спит в человеке, знает он это или нет. И очень чутко спит.

— Знаешь… — Рэм сидел теперь вполоборота, и Уля могла видеть только завитки его растрепанных волос и неожиданно красиво слепленное правое ухо. — Иногда мне просто дико слышать подобное от такого, как ты…

— Как я? — Он не шелохнулся, но скула чуть дернулась в усмешке.

— Прости.

— Да нет, ты права. Я просто повторяю то, что говорили мне. Не волнуйся, я точно такой неотесанный идиот, как тебе кажется.

Он продолжал смотреть в окно, но отражение выдавало улыбку.

— И кто же тебя надоумил? — спросила Уля. Улыбка в стекле померкла.

— Не отвлекайся, хорошо?

— Да, прости…

— И перестань извиняться постоянно, к чему это сейчас? — Рэм развернулся к ней, от улыбки не осталось и следа. — Ты будто не понимаешь, во что ввязалась… Боишься чего-то, когда самое страшное уже случи — лось.

Испуганная внезапной вспышкой, Уля сцепила ладони под столом и опустила голову.

— Я не знаю, во что ввязалась. Ты ничего толком не объясняешь, а кроме тебя… Мне просто не у кого спросить.

— Я пытаюсь объяснить хотя бы то, что понимаю сам. Но ты не слушаешь. Не пытаешься даже. Уля. — Прозвучавшее из его уст имя заставило Улю поднять глаза. — У тебя осталось пять дней, чтобы разобраться. Никому, кроме тебя самой, не нужно, чтобы ты… выиграла. — Последнее слово далось ему с заметным трудом.

— А кто-нибудь уже приносил Гусу его чертовы три подарочка? — леденея от собственной решительности, выпалила Ульяна.

Рэм скрипнул зубами.

— Не черти.

— Ответь. Просто скажи мне правду.

— Это неважно. У каждого своя игра. Не думай о других, о тебе здесь никто думать не будет. — Он просунул пальцы в узкий рукав и потер запястье там, где полынь заключала его в неразрывный круг.

— Понятно. Стоило сказать мне об этом, когда уговаривал согласиться на предложение Гуса.

Рэм дернулся, оттолкнул от себя столик — чашки жалобно звякнули — и встал.

— Пошли. Не собираюсь препираться с тобой до вечера. — Он бросил на стол скомканные купюры. — Вчера ты помогла мне, я хочу отплатить тем же… Игра — это твой выбор. Научись уже нести за него ответственность.

И вышел наружу не оглядываясь.

— До свидания, приходите к нам еще! — крикнула ему в спину официантка.

Шарф никак не желал вылезать из рукава, и Уля тянула его на себя, внутренне сжимаясь от обидных, но справедливых слов Рэма. Она и правда даже не пыталась побороть в себе страх. Глупая игра, разговоры о смерти, нелепые в своем пафосе, превращали все в фарс. Сюжет кино на один вечер. Но время шло — тут Рэм снова оказался прав.

Официантка подошла совсем близко, потянулась к остывшим чашкам, когда Уля наконец ее заметила и обернулась. Первой пришла полынь. Плотным облаком она окутывала девушку в бежевой форменной кофточке и светлом фартуке. На груди покачивался бейдж с именем «Анна». Сердце заколотилось, но в нарастающем страхе читалось что-то еще. Предвкушение. Как и пророчил Рэм.

Воздух стал тягучим киселем. Официантка взмахнула ресницами, дежурная улыбка сделалась еще шире, но для Ули этого не существовало. Она увидела свет больничной палаты. Лихорадочный запах тел пробивался сквозь вездесущую полынь. Лежавшая на койке девушка, бледная, почти прозрачная, хваталась за горло, но спертый воздух не проникал в ее легкие. Кожу покрывали багровые шелушащиеся пятна, все в запеченных коростах. Анна, если бейдж был все-таки ее, хрипела, на губах выступала кровь, наконец она дернулась вперед и обмякла, завалилась на бок, рука безжизненно свесилась с края. В дверях палаты появилась заспанная женщина, смуглая, почти желтая. На пороге она крикнула кому-то отрывисто и гортанно — Уля не разобрала, что именно, но это было не нужно. О смерти полынь говорила с ней на языке, понятном без слов.

Реальный мир возвращался рывками. Вначале померк дрожащий свет ламп, потом исчезла палата, и только мертвое лицо Анны наложилось на ее же, только живое и довольное.

— Подождите сдачу, пожалуйста, — настойчиво повторила она, видимо, не в первый раз.

Уля схватилась за край стола, чтобы не упасть.

— Нет… Не нужно. Это вам, — пролепетала она, пытаясь натянуть куртку.

— Ого! — Официантка заглянула в чек. — Тут много останется! Вы уверены?

— Да.

— Спасибо! — Анна улыбнулась еще шире. — Я как раз завтра улетаю в отпуск. Индия, представляете? Всю жизнь мечтала там оказаться.

Уля вымученно улыбнулась в ответ и пошла к выходу.

— Главное, прививки все сделайте, — сказала она на прощание.

— Теперь уж точно сделаю! — ответила Анна, зажимая в кулаке купюры.

Эти слова нагнали Улю у самых дверей. Они, как ветер в начале апреля, влажный, обещающий новую весну, а с ней и новую жизнь, взлохматили волосы на макушке. Уля нерешительно оглянулась, но официантка уже шла по проходу на кухню, подхватив поднос с чашками.

Только оказавшись на улице, Ульяна поняла, что дурнота исчезла, а запах полыни, который обычно оседал на нёбе, растворился. Не было тяжести на сердце, не было этого липкого страха увиденного. Нет, мир продолжал жить, обтекая Улю, а не выбрасывая ее из своего бесконечного потока.

Она огляделась. Рэм стоял у входа в метро. Он затягивался сигаретой, разглядывая плитку под ногами, и выдыхал дым, а нижняя губа чуть кривилась, придавая лицу угрюмое выражение. Мимо прошествовала юркая брюнетка, с ног до головы завернутая в полосатое пончо. Она заинтересованно зыркнула в его сторону, Рэм с ленцой поднял взгляд, ухмылка стала еще насмешливее. Девица на ходу пожала плечами и ускорила шаг. Рэм проводил ее глазами, хмыкнул и уставился на ботинки.

«Интересно, — подумала Уля, перебегая дорогу, — каким он был до полыни? В нормальной жизни».

Когда она подошла, Рэм молча кивнул и скрылся в дверях. Рассказать ему об официантке, готовой завтра отправиться к океану, чтобы встретить смерть от хвори, неведомой странам первого мира, Уля не успела. Но, спускаясь за ним по лестнице к переходу, она подумала, что Рэм из тех людей, для которых нормальной жизни просто не предусмотрено.

Они прошли по коридорчику, разделенному на два потока, и остановились у эскалатора. Рэм пропустил Улю вперед, а сам встал на пару скользящих ступенек позади.

— Сейчас мы спустимся, и ты пойдешь в центр зала. — Он наклонился вперед и навис над Улей, чтобы его шепот был слышен. — Не спеши, не бойся, ничего не делай. Просто стой; все подумают, что ты кого-то ждешь. Сосредоточься на проходящих мимо. Слушай их голоса, дыхание, биение сердца. Ты должна раствориться в этом… будто тебя самой нет. Понимаешь? Ничего нет, кроме этих звуков и запахов.

— Мне закрыть глаза?

— Если так будет легче, но не обязательно. Все это мелочи, детали, не думай о них. Полынь сама тебя направит, главное, не бойся. — Они уже сошли со ступенек. — Я буду рядом. Ничего плохого с тобой не случится.

И легонько подтолкнул Улю в спину, а сам шагнул в сторону, теряясь среди точно таких же, как он, хмурых, обычных, озабоченных повседневным людей. Искусство сливаться с толпой было освоено им в совершен — стве.

Ульяна вобрала в себя плотный воздух, насквозь пропитанный запахом влажных курток, людским дыханием и особым, чуть кисловатым духом подземки. Лавируя между пассажирами, Уля добралась до балкончика, нависавшего над переходом на радиальную. Полукруглые арки, подсвеченные мягкими лампами, высокий потолок, весь в россыпи мозаики, ровный ряд колонн и огромная люстра, сиявшая позолотой, — если бы только можно было убрать отсюда поток человеческих тел, то станция стала бы величественной. Но сто тысяч мертвецов не желали исчезать. Они спешили по делам, набирали в телефонах бесконечные сообщения, улыбались чему-то своему или хранили злость, накопленную за день. Каждый чего-то хотел, каждый стремился к простым вещам — еде, удовольствиям, сну, податливому телу рядом. И каждому предстояло умереть. Может быть, через долгие десятки лет, а может, сегодня вечером. Печать смерти незримо отмечала их лица. Она была как тонкий хвостик нитки, только потяни — и все полотно разбежится под пальцами в спутанную пряжу.

Уля вдохнула еще раз и послушно закрыла глаза. Полынь нахлынула мощно и властно. Страх не заставил себя долго ждать. Но теперь Ульяна знала, что страх этот, как и смерть, не имеет к ней никакого отношения. Это не она боится полыни, нет, это сама полынь обращается в горечь и страх. Потому отступать сейчас было глупым бегством по кругу. Полынь не подстерегала Улю, она просто была повсюду.

Конец ознакомительного фрагмента.