Сага о маленьких радостях. Записки заядлого собачника

Ольга Ожгибесова

Эта книга посвящена животным – в первую очередь, пуделям, которые на протяжении долгих лет дарили любовь своим хозяевам.

В поисках радости

В это время у меня уже был другой пудель. Поскольку Груню родители отдавать не хотели, а жить без собаки уже стало невозможно, я решила взять щенка. О породе даже не задумывалась — только пудель! Вопрос — где взять? В свердловском клубе мне дали ясно понять, что в Тюмень щенка не отдадут — самим не хватает (господи, было же такое время!), а у нас в городе пуделей не было. Я специально сходила на выставку ДОСААФ, которая традиционно проводится в мае, и увидела лишь одного страшного черного кобеля по кличке не то Атос, не то Артос… Что-то такое… Невообразимое… Оскорбляющее мои эстетические чувства… Ну и, разумеется, пуделями, к которым «служебники» всерьез никогда не относились, никто вообще не занимался.

Для начала стоит рассказать о том, как я искала клуб собаководства. Поскольку в Тюмени я тогда знала лишь три улицы — ту, на которой жила, ту, где работала, и центральную, то найти клуб было делом практически нереальным. Я останавливала на улице каждого, кто шел с более-менее породистой собакой, — как правило, это были овчарки, и интересовалась адресом. Чаще всего на меня смотрели как на сумасшедшую. Ну, или, в лучшем случае, недоуменно пожимали плечами. В общем, вели себя, как партизаны на допросе. Наконец, кто-то проговорился, и я отправилась на поиски. А когда нашла, оказалось, что «служебники» именно в этот момент решили избавиться от декоративных пород, и где они теперь базируются — одному Богу известно.

Я продолжила поиски, и удача улыбнулась: «декоративники», отделившись, создали свой клуб «Фауна» и обосновались в Д/к железнодорожников, где и собирались в какие-то, сейчас уже и не вспомню, в какие дни.

Пуделями в «Фауне», естественно, тоже никто не занимался. По одно простой причине: на учете не было ни одной собаки — даже того самого Атоса-Артоса. На вопрос, где взять щенка, ответить никто не мог. Зато, отдав должное моей активности и напористости, мне предложили организовать секцию пуделей, сформировать очередь и привезти собак из Москвы. Только в столице, проявив определенную хитрость и изворотливость, можно было приобрести искомое и вывезти на периферию — москвичи, как известно, не слишком любят отдавать то, что есть только у них.

Вот так началась история пудель-клуба в Тюмени.

Не помню, как, с чьей подачи, но мы вышли в Москве на некую Анну Д. Тогда я и подумать не могла, что собаками могут заниматься аферисты чистой воды… Считала, что любовь к собакам у всех такая же искренняя и далекая от материальной выгоды, как у меня. Договорились, что я приезжаю, и она сводит меня с заводчиками, у которых на данный момент есть интересующие меня щенки.

В Москву я приехала накануне Нового 1988 года. Декабрь. В Москве слякоть и мерзость. Встретила меня Анна, повезла по всем адресам. Сначала туда, где были абрикосовые щенки. У заводчиков оставалось две суки — как раз то, что мне надо. Но отдавали они только одну — с белым пятном. Вторую решили немного придержать. Договорились, что если в Москве ее не купят, то я приеду еще раз.

Всего я везла из Москвы одну серую, одну абрикоску, двух коричневых и двух черных — шесть щенков!

Прежде чем рассказать про эту эпопею, скажу, почему назвала Анну аферисткой. Дело в том, что коричневые щенки не имели родословных, и Анна, зная об этом, заранее предупредила хозяев, чтобы они мне ничего не говорили. Тогда не было такой системы, как сейчас, когда при покупке щенка ты получаешь щенячью карточку, а то и готовую родословную. К тому же я еще была не слишком искушенным собачником и не ждала такой, грубо говоря, подставы. Представьте мое состояние, когда через несколько дней после возвращения из Москвы мне позвонила хозяйка щенков и призналась в обмане! Обидно было тем более, что коричневая сука предназначалась для моей сестры, собиравшейся ходить с ней на выставки! Я была в шоке. Начала звонить всем остальным продавцам. Выяснилось, что щенячку на серебристого щенка Анна зачем-то забрала себе — может и, скорее всего, хотела «срубить» за нее деньжат. Знаю, что хозяева потом долго выбивали с нее этот документ, вплоть до того, что кто-то из их коллег — мужчин, будучи в Москве в командировке, встречался с Анной и даже угрожал ей открытым текстом. Но, в конце концов, щенячка была получена.

Дуракам закон не писан

Ну, а теперь о том, как я везла шесть щенков в одной хозяйственной сумке! Кто сегодня готов повторить такой подвиг?

Я решила совместить приятное с полезным: из Москвы обратным рейсом вместе со щенками долететь не до Тюмени, а до Омска, где в это время служил в учебке мой «забритый» в армию муж, снять гостиницу, встретить с ним Новый год (в том, что его отпустят в увольнение, я почему-то по наивности своей не сомневалась) и на следующий день поездом вернуться в Тюмень. О том, что все это время компанию мне будут составлять шесть щенков, напуганных, голодных, скулящих, скучающих по оставленным в Москве мамам, как-то не думалось.

Не помню, как я грузилась в самолет, — видимо, последующие события выбили у меня из памяти столь незначительный момент. Помню только, что рейс был вечерний, и уже спустя три часа, когда в Омске пробило десять, мы приземлились в аэропорту.

Омичи, успевшие до наступления Нового года вернуться в родной город, испарились мгновенно. На автобусной остановке я осталась одна. Изнеженные столичные щенки, в самолете мирно спавшие в теплой сумке, быстро подмерзли на нешуточном сибирском морозце и запросились наружу по своим нехитрым детским надобностям.

Картинка была еще та: странная тетенька в объемном «бартерном» китайском пальто на лебяжьем пуху, раскидав по снегу свои вещички, собирает в сугробах разноцветных щенков, разбегающихся в разные стороны, и запихивает их в большую сумку.

Когда, не дождавшись автобуса, я все-таки взяла такси, водитель всю дорогу до города кидал удивленные взгляды в зеркало, пытаясь понять, кто издает на заднем сиденье столь странные звуки. Удивление усиливалось еще и тем, что пунктом назначения была не конкретная улица и дом, а некая воинская часть, расположившаяся за цирком в центре города.

На КПП, как и следовало ожидать, дежурили только рядовые — офицеры уже готовились встречать новый год. В теплое помещение меня не пустили — не положено, хотя о терроризме в то время и слыхом не слыхивали, а повизгивающих в сумке щенков вряд ли можно было, будучи в здравом уме, принять за взрывное устройство. С трудом, но все-таки я втолковала горе-воякам на посту, к кому и зачем приехала. После недолгого совещания они решили вызвать дежурного офицера. Все это время я чувствовала себя не лучшим образом — стрелки часов неумолимо приближались к двенадцати, щенки замерзли, проголодались и устали, и их возмущенный скулеж почти не прекращался. Да и самой мне было отнюдь не жарко топтаться на снегу у ворот в ожидании неизвестно чего.

Дежурный офицер появился минут через десять — и весьма недовольный, видно, вытащили из-за праздничного стола. Выслушал мои сбивчивые объяснения: мол, хотела увидеть такого-то из такого-то отделения такой-то роты. Посмотрел, как на идиотку. И убил наповал: сегодня утром все отделение отправлено на постоянное место службы в Итатку. Глухой такой поселок ракетчиков недалеко от Томска. В ответ на мой отчаянный возглас пожал плечами и ушел.

Теперь представьте. Ночь, полчаса до Нового года. Чужой город. Я стою в полном одиночестве у закрытых ворот воинской части, а в сумке копошатся шесть безнадежно замерзших щенков. Я не могла даже плакать: во-первых, слишком замерзла, во-вторых, глупо рыдать, когда тебя никто не видит. Нужно было решать, что делать дальше.

Можно было дойти до гостиницы, снять номер, встретить новый год с бутылкой дефицитного шампанского, купленного в Москве, отдохнуть и утренним поездом вернуться в Тюмень. Но я выбрала другой путь: дошла до дороги, поймала такси и поехала на вокзал. Можете представить себе такую авантюристку?! Никто в целом мире не знал, что я в Омске! Исчезни я сейчас на этих занесенных снегом улицах — меня никто не хватится как минимум несколько дней, пока не кончатся новогодние праздники. Даже родители, потому что в Тюмени у меня тогда не было домашнего телефона, а о сотовых мы и знать ничего не знали.

На вокзале, несмотря на новогоднюю ночь, народу хватало. Очередь в кассу была приличная. Я покорно пристроилась в хвост, пристроив у ног сумку с угомонившимися щенками. Они, по-моему, уже смирились со своей судьбой.

Самые непоседливые, впрочем, тут же закопошились, пытаясь выбраться наружу через небольшой проем не застегнутой до конца молнии, оставленный, чтобы детки могли дышать. Я склонилась над сумкой, запихивая обратно то одну, то вторую любопытную морду. В этот момент кто-то тронул меня за плечо…

Я выпрямилась и обернулась. Напротив меня стоял удивительно знакомый солдатик в грубой шинели, с голой шеей, торчащей из ворота гимнастерки, в уродливой казенной форменной шапке. Как выяснилось потом, окончившие учебку младшие сержанты с утра торчали на вокзале в ожидании поезда на Итатку, который должен был придти лишь ранним утром следующего дня! Отцы — командиры предпочли сбросить обузу со своих плеч задолго до Нового года, чтобы потом среди ночи не бросать застолье и не везти их на вокзал. На меня в тот день часто смотрели как на идиотку. Вот и сейчас народ расступился в изумлении, когда мирно стоявшая в очереди девушка вдруг ни с того ни с сего начала обниматься с подошедшим со стороны солдатом…

Он опознал меня по тому самому бартерному китайскому пуховику. Сказал сослуживцам: «О, у моей жены такое пальто. Да и шапка у нее такая же… И вообще это моя жена!»

Новый год мы встретили на скамейке в зале ожидания. Шампанское из Москвы я тащила не зря — всем досталось по чуть-чуть. Кроме командира — молодого лейтенанта, который смотрел с плохо скрываемым подозрением, когда муж представлял ему меня: «Это моя жена! А это моя собака!». И гордо продемонстрировал абрикосового щенка.

Какая жена?! На вокзале! В Омске! В новогоднюю ночь! С кучей собак в сумке! Сейчас такое и представить трудно…

Мой поезд пришел через час. Утром я уже была в Тюмени. К вечеру у меня оставалась только коричневая девочка, которая должна была уехать в Свердловск, к моей сестре. Но не прошло и двух недель, как я снова отправилась в Москву — теперь уже за своей собакой. Но это уже совсем другая, не такая захватывающая история.

Три зарплаты за щенка

Звали ее Арника Дан — по папе немка, по маме — чешка. Перед самой поездкой мне пришлось обсудить этот вопрос со своей мамой, поскольку двухлетнего сына в отсутствие папы, служащего в далекой Итатке, нужно было вновь отправлять к родителям. Идею приобретения собаки мама почему-то не одобряла, но поскольку спорить со мной было бесполезно (в конце концов, я уже была достаточно взрослой и самостоятельной), то лишь поинтересовалась ее стоимостью. Щенок стоил бешеных денег — 300 рублей! Плюс 70 рублей на самолет до Москвы и обратно. При том что оклад у меня, молодого специалиста, был всего 126 рублей. Три зарплаты! «Ужас!» — сказала мама. Пришлось напомнить, что буквально накануне нашего разговора отец купил себе новый радиоприемник последней модели (он всегда покупал себе новейшую аппаратуру) за те же деньги. «Ну, так он сам зарабатывает», — привела странный довод мама. Странный, потому что к тому времени я уже четыре года жила самостоятельно и собаку собиралась покупать, разумеется, на свои кровные.

Подробностей этой поездки я, честно говоря, не помню. Она не была столь экстремальной, как первая. Я спокойно долетела до Москвы, спокойно доехала до заводчиков, взяла щенка и отправилась обратно в аэропорт. И только один момент запомнился… В метро возить собак тогда запрещалось. Но на мне был все тот же объемный китайский пуховик — за пазухой у него поместился бы не один щенок, так что пронести пуделенка мимо бдительных дежурных метрополитена и спуститься по эскалатору вниз на платформу большого труда не составило. В вагоне щенку стало жарко. Представляю, что подумали обо мне пассажиры, когда моя «пышная грудь» вдруг зашевелилась! А потом на свет Божий появилась щенячья голова, увенчанная, словно одуванчик, рыжей шапочкой, два черных глаза и забавная бритая морда. Надо было видеть, как расцвели улыбками мои случайные попутчики! «Щенков стоит возить в метро, хотя бы ради того, чтобы люди улыбались!» — подумала я тогда.

Что я помню об этой собаке? Она была моим вторым ребенком. Любимым. Потому что с сыном были проблемы, а с ней — нет. На него я могла кричать и ругаться — с ней разговаривала с одной лишь лаской в голосе: Арнюша, Нюся. Помню, приводила ребенка из садика, готовила ужин, усаживала его за стол и одновременно кормила собаку. Это был, напомню, 1988 год. Ни о каких кормах мы тогда и знать ничего не знали. Может, в Москве что-то уже и появлялось, а в Тюмени эра «Педигри» и «Вискаса» наступила лишь 4—5 лет спустя. А тогда я либо варила кашу, либо давала то, что если сами — суп, макароны и т.д., обязательно добавляя мелко нарезанную колбасу, поскольку мясо в голодной Тюмени в отличие от сытой столицы давали исключительно по талонам — 1 кг на человека в месяц. Впрочем, и колбасу тоже по талонам, как и масло, и мыло, и водку, и многое другое. Господи, неужели такое когда-то было?!

Так вот, сын считал, что Арнику я кормлю вкуснее, чем его, и требовал, чтобы я непременно крошила ему в тарелку колбасу — так же, как Нюсе. Слава Богу, что ел, сидя за столом, а не на полу рядом с собакой. Когда начинал вредничать, я пугала его, говоря, что отдам его еду Арнике.

В Свердловск ездили часто, — Арника неизменно нас сопровождала. В конце восьмидесятых стало легче с провозом собак. Как бы то ни было, оставлять ее в Тюмени было не с кем. Груня новую жиличку восприняла с философским спокойствием — во всяком случае, не припомню, чтобы она хоть раз на нее зарычала или как-то иначе проявила свое неудовольствие. Может, потому, что Арника приезжала и уезжала и ни на что не претендовала?..

Совершенно однозначно — эту собаку я привезла для участия в выставках. В Тюмени их тогда проводили две в год: ДОСААФ и «Фауна». Так что пришлось учиться сушить, мыть и стричь. Машинки не было — а где бы ее взять? Ножниц нормальных — тоже. Про щетки я вообще не говорю. Кажется, заводчица поделилась со мной пуходеркой — на деревянной ручке, длинная железная… как бы поточнее выразиться… щетина, которая в кровь рвала пальцы, а не только собачью кожу и шерсть. Если долго чесать, на большом и среднем пальцах оставались мозоли. Но ничего, справлялись. Но зато к этому времени я уже знала, как полагается сушить и фенить! И это уже было достижением.

Помню, Нюсе было месяцев пять — шесть, и у нее никак не выпадал один клык. Вечерами я брала ее на руки и расшатывала этот чертов зуб. Дело было в Свердловске. Мама посмотрела, как я маюсь дурью, и сказала: «Лучше бы ребенком занялась!». «Ребенок у меня бесплатный, — недолго думая, возразила я, — а собака триста рублей стоит!».

Дерните стоп-кран, пожалуйста…

Сейчас я понимаю, что собака (если смотреть с высоты развития породы сегодня) была откровенно очхоровской — прямоватые ноги, короткая морда, широкий череп, круглые глаза. Но тогда… абрикосовый пудель — вот такой, как у меня, — ухоженный, подстриженный, начесанный… Это была картинка! Лучше нее в Тюмени, да и в Свердловске, на тот момент не было. До 91-го года, когда в страну просто хлынули собаки современного типа, оставалось еще несколько лет.

Разумеется, на всех выставках мы получали оценки «отлично» и даже занимали первые места. С Арникой я начала ездить и в другие города — в Екатеринбург, в Киров, в Москву…

Поездку в Киров запомнила надолго. Во-первых, помню, что там было неимоверное количество коричневых карликов. Были ли они местного разведения или нет, какого уровня — судить не берусь. Но то, что их было много — это точно. Но тогда я к коричневым была как-то равнодушна. У двоюродной сестры жила коричневая Габи — та самая, без родословной, привезенная мной из Москвы. У нее был очень насыщенный, цвета темного шоколада окрас, темные глаза, и сама она была хорошего типа — квадратная, крепкая, с красивой головой, пожалуй, лучше, чем моя Арника. Но… без родословной. Зато у нее был отвратный характер — дома она рвала и грызла все подряд, ела детские носки, трусики, даже юбки и платья, при этом ни в какую не оставалась одна, выла и лаяла, даже выгрызла дверь — до дыры! В общем, это был ходячий кошмар. После того, как соседи, которым надоело слушать, как собака целыми днями лает и воет в пустой квартире, выбили дверь, сестра собралась с духом, поехала на рынок и Габи продала. И ведь продала же! Взрослую! Страшно подумать, что с ней стало потом…

Но вернемся к Кирову. Мы чего-то там получили — оценку «отлично», даже, помнится, вышли в какое-то сравнение, но бестов никаких тогда не было, и чего меня туда понесло — вообще непонятно. На обратном пути поезд остановился на какой-то станции — всего на три минуты. Поскольку длительной остановки в ближайшее время не предполагалось, мы с Арникой вышли из вагона. Проводник не возражала, даже открыла нам дверь. Была зима — кажется, февраль. Собака отошла в сторонку и сел в сугроб. И в этот момент поезд тронулся…

Я держалась за поручень вагона и сначала шла, а потом уже бежала за поездом, который начал набирать ход. Я кричала «Нюся! Нюся!», а она тихонько трусила за мной — ей и невдомек было, что нужно поторопиться. Проводница стояла на площадке и ругала меня почем зря. Выхода было два: запрыгнуть в вагон и оставить на станции собаку, но это было совершенно невозможно, или отпустить поручень и остаться самой. Но об этом думать тоже не хотелось — в вагоне оставались и вещи, и документы. «Дергайте стоп-кран! — закричала я проводнице. — Дергайте стоп-кран!». Она и дернула.

Поезд заскрежетал, завизжал, замедлил ход и остановился. Я схватила собаку, взлетела по ступенькам в вагон и помчалась на свое место. Я была уверена, что сейчас последуют какие-то санкции. Например, штраф. Ну, или вообще высадят. Видела, как пришел разбираться начальник поезда, но вот, что удивительно — проводница меня не сдала! Впрочем, она в любом случае была виновата — не надо было выпускать пассажира на такой короткой остановке. С тех пор я никогда не выхожу с собаками на маленьких станциях.

Стричь меня учила моя московская заводчица Галина Константиновна Кухаренко, за что ей большое спасибо. Потом была многолетняя практика на своих и чужих собаках, но основы стрижки «модерн» преподала мне именно она. Других стрижек тогда практически не было — не стригли даже льва. На выставках эта прическа не только не приветствовалась, но иногда даже становилась поводом для снижения оценки. Кстати, в Тюмени все же была единственная собака, стриженная подо льва, — серебристый карликовый кобель московского разведения. У него была молодая хозяйка — совсем девочка, которая занималась с ним и ОКД, и ЗКС, так что этот кобель был вполне охранной собакой, несмотря на свой размер.

Я приехала в Москву снова спустя два года — в 89-м, чтобы принять участие в первом Всероссийском пудель-шоу. Такая первая, по сути, монопородная выставка. Собак было — море. Только в нашем ринге, а выставляла я Арнику в открытом классе, было семнадцать сук! Судил немец — очень приятный дядечка. Что я помню про судейство? Очень была необычная манера по тем временам. Да и по нынешним тоже — сейчас так не судят. Может, потому, что нет такого количества собак? Для начала эксперт прогнал нас всех по кругу и сразу разделил на три части: хорошо, очень хорошо, отлично. «Хорей» даже не смотрел, не описывал, не расставлял по местам — поставил оценки и отправил с ринга. Очхоровских снова всех прогнал по кругу и расставил по местам, но описания, если мне память не изменяет, не давал. Потом дошла очередь тех, кто мог рассчитывать на «отлично». Мы оказались именно в этой группе. Выстроились. Эксперт пошел вдоль ряда пуделей, наклоняясь к каждой собачке, заглядывая ей в глаза и проверяя зубы. Когда подошел к Арнике, нагнулся, потрепал ее по морде и даже причмокнул, как если бы поцеловал — так она ему понравилась.

Надо сказать, что выражение морды у Арники, действительно, в отличие от многих других абрикосов, было ангельское. Ну, хороша она была! А потом… потом эксперт обнаружил на груди у нее маленькое, совсем незаметное, на первый взгляд, белое пятнышко. Надо было видеть, как он расстроился! Я даже не ожидала. Он чуть не плакал, разводил руками, как будто извинялся, прижимал руку к груди и почти кланялся мне. И в результате поставил нас на третье место. Я, конечно, тоже расстроилась. Потом мы сидели с заводчицей у нее на кухне и чего-то пили, и обе плакали. Но, согласитесь, третья из семнадцати — это тоже не так плохо.

Арника была идеальной по характеру собакой — ласковой, незлобивой, спала со мной в постели, чего никогда не позволяла себе Груня, причем всегда у стенки и даже похрапывала. Вернувшийся из армии муж сначала ревновал, потом сам оценил прелесть ее пребывания под одеялом — брал в охапку, словно мягкую игрушку, и забывал о моем существовании…

Арника — единственная собака, которая умела улыбаться. Когда у нее было хорошее настроение, она вставала на задние лапы, передними начинала скрести мою ногу, при этом открывала рот, растягивала губы, так что обнажались зубы, и еще издавала какие-то хрюкающие звуки — ну, полное подобие смеха! Конечно, она была избалованной собакой — ее любила не только я, но и мои родители, у которых мы проводили значительное время, и соседи. Помню, маленький сын однажды сидит, гладит собаку и наговаривает: «Арнюша, девочка моя!». И поясняет бабушке: да, надо говорить — девочка моя, она же у нас еще маленькая!

Поскольку в этот момент я довольно активно занималась пуделями и даже возглавляла секцию, то и экспериментировала я на своей собаке почем зря — в смысле стрижек. Тогда только-только появилась книжка Вольф-Тальбот «Пудель» — настольная книга пуделиста, учебник и библия в одной обложке, а в ней — описание разных стрижек. Вот я и решила потренироваться — взяла и сделала Арнике «английское седло». Наверное, если бы стриг профессионал, она бы выглядела лучше, но мне все равно понравилось.

Замуж Нюся выходила трижды. Первый раз я повязала ее в Свердловске с абрикосовым пуделем по кличке Барон, которого привез из Москвы с моей же подачи мой двоюродный брат. Родился один щенок, — его мы соответственно назвали Виконт. Парень был очень крупный — вырос практически до размера стандартного пуделя, и яркого, очень насыщенного окраса. Но не красный, а именно темно-абрикосовый. Хозяйка его выставляла, но потомства, по-моему, он так и не оставил — вязать в Тюмени было не с кем. А жаль. Викоша, как мы его звали, вполне мог бы стать родоначальником абрикосовых стандартов. Но больших сук хотя бы черного окраса в нашем городе тоже не было. Я уж не говорю об абрикосовых…

Нюся, кстати, сама была очень яркая. Помню, на выставке в Свердловске один из пуделистов прицепился ко мне: чем красила собаку? И никак не мог поверить, что у меня нет необходимости ее красить.

Так вот, вернемся к Виконту. В момент его появления на свет мы жили в маленькой однокомнатной квартирке, и разместить собаку со щенком было негде. Пришлось устроить ее под ванной — в углу. Нюсе там места вполне хватало. Буквально через день-два после родов приехала из Свердловска мама. Я буквально обалдела от того, как повела себя Арника. Она ходила вокруг мамы кругами и громко жаловалась, по — другому не скажешь, на свою долю: визжала, скулила и звала ее за собой в ванную. Когда мы вошли туда, она начала метаться от щенка к маме, издавая все те же звуки, словно показывала ей: мол, посмотри, вот видишь, что тут такое? Ты это видела? Какая я несчастная! Что со мной сделали! «Да-да-да, — отвечала ей мама, — бедная, он тебя совсем замучил!». Очень довольная тем, что ее правильно поняли и пожалели, Нюся спокойно улеглась к своему дитятку.

Во втором помете у нас родилось пять щенков — три суки и два кобеля. Про кобелей сейчас ничего не вспомню. Одна сука уехала в Киров, две остались в Тюмени. Одну из них звали Жантиль, и на тот момент она внесла самый значительный вклад в поголовье абрикосовых малых в Тюмени, поскольку рожала по исключительно по восемь штук. Хозяйка умудрялась раздать их в мгновение ока даже в те годы, а это были уже девяностые, когда спроса на пуделей не было вообще. Но все они сели на диваны — на выставки почти никто не ходил. Да и интерес к выставкам тогда резко упал. Люди выживали, как могли. Стало не до собак. Но об этой печальной теме чуть позже.

Я всегда знала, что пудели — умнейшие собаки, но Арника убеждала меня в этом неоднократно. Она понимала меня на уровне интуиции, каких-то флюидов. Иногда я не успевала произнести ни слова, а она уже реагировала.

Помню, как-то я решила ее помыть. Клянусь, я только подумала о том, чтобы ее помыть, молча встала с дивана и молча пошла в ванную, чтобы включить воду и подготовить шампунь, полотенце и т. д. Я сделала буквально три шага, как Арника соскочила с дивана и исчезла под креслом! Как она поняла?! В другой раз то же самое было со стрижкой. Я встала с дивана со словами, сказанными в никуда, в пространство: «Собаку, что ли, подстричь?» Я не взглянула на нее, не позвала, не взяла в руки ничего, что могло быть связано со стрижкой. Опять же просто не успела. Через секунду после этих слов Нюся испарилась!

Сейчас у меня живут карлики и стандарты — они по-своему умны, но вот такой интуицией, как мне кажется, обладали только малые пудели. Даже про больших я не могу сказать того же. Может, потому что карлики более эмоциональны, а большие, напротив, более флегматичны?

С Арникой связаны еще две сейчас забавные, а тогда едва не ставшие драматичными истории, сохранившиеся у меня в памяти. В 91-м у нас в семействе «случилось» прибавление — родилась дочка. Привезли ее из роддома. Глядя на нее сейчас — 176 см, трудно поверить, что когда-то росту в ней было всего 47 сантиметров — кукла! Положили куклу в кроватку, на которой еще не была установлена решетка, и ушли на кухню — обедать. Через какое-то время захожу в комнату и вижу, что пеленка сбилась, и даже лицо у ребенка закрыто. Ничего не поняла, но пеленку поправила и снова ушла. И уже на кухне в какой-то момент обратила внимание на собаку: она лежала под столом, а тут поднялась и бочком-бочком, явно стараясь не привлекать к себе внимания, отправилась в комнату. Я, заподозрив неладное, — за ней. И что бы вы думали? Арника встала на задние лапы возле кровати, а передними начала старательно «закапывать» ребенка! Как она глаза ей не выцарапала — не знаю! Скребла, правда, пеленку, но так, чтобы прикрыть ею лицо. То есть принесли домой что-то странное, чересчур, видимо, пахнущее, инородное и чужое, от чего нужно срочно избавиться.

Арнику я, конечно, слегка отшлепала, и больше она на Лену не посягала. Но решетку на кроватке на всякий случай сразу установили.

Второй случай связан с колли по кличке Тося (Таис Фром Си Кастл), которую приобрел себе муж, решив, что, если у меня есть своя собака, то и у него тоже должна быть. Про нее можно рассказывать отдельно. А случай был вот такой: специально для Тоси муж где-то достал лошадиную ногу — «косточку». Нога была настоящая, с копытом. Тося долго ее мусолила, но попробуй с такой справиться! А грызла она ее в коридоре между комнатой и кухней. То есть обойти Тосю, которая возилась с этой ногой, никак нельзя было.

Арника, как все нормальные пудели, обычно находилась рядом с любимой хозяйкой: я на кухню — и она на кухню, я в комнату — и она туда же. Но в коридоре лежала Тося и мимо своей косточки Нюсю не пропускала — рычала. Вообще-то собаки у нас жили дружно, никогда не дрались, но тут Тосю просто бес попутал. Замкнуло ее на этой лошадиной ноге. В общем, три дня я носила Арнику на руках — из комнаты в кухню и обратно. На третий день Тося решила, что, чем ногу караулить, проще Арнику загрызть. И в какой-то момент кинулась на нее, не дожидаясь, пока та выйдет в коридор, — прямо в комнате! Крик стоял! Хорошо, что все мы в этот момент были дома. Арнику из зубов Тоси вырвали, злодейку наказали, пуделя утешили, чем могли… После этого, вы не поверите, — за ночь Тося ногу сгрызла начисто вместе с копытом!

Выставочная карьера Арники закончилась, когда собака, в общем-то, была еще совсем молодой. Года три — четыре. И не потому, что мы собрали все, что могли. Тогда и собирать-то, по большому счету было нечего — даже Чемпионов России еще не давали. Первый раз, помню, за этим титулом мы ездили с подругой в Пермь, и это было уже году в 94-м, а то и в 95-м. Может, в Москве и раньше начались Чемпионаты России, а на Урале и в Сибири — в середине 90-х. Ни про какие САСы мы и слыхом не слыхивали. Тогда не нужно было получать кучу кандидатов — это уж потом РКФ придумала, чтобы на выставки народ привлекать. Чемпиона России получала одна собака в окрасе — кобель или сука.

Помню, как это было. Приехали мы в Пермь с подружкой, — у нее жила малая серебристая Элис Мориц, привезенная из Москвы. Эля была страшная стерва. Стригла ее только я, потому что хозяйке она не давалась, но при этом и меня умудрялась то и дело тяпнуть за палец. Однажды, когда мы «имели наглость» выдавать ее замуж, Эля в самый ответственный момент укусила меня за нос…

Стрижки превращались в настоящую экзекуцию, но не столько для собаки, сколько для меня. Длились эти процедуры несколько часов, после чего, совершенно обессиленные, мы с ее хозяйкой обязательно это дело «запивали», чтобы снять стресс. Например, Эля совершенно не хотела стоять, все время заваливалась на бок, висла на наших руках, отворачивалась, горбилась и т. д. Причем стричь мы ее начали с двухмесячного возраста, то есть нельзя сказать, чтобы она была не знакома с этой процедурой. Но вот такая была собака…

Выставлять ее тоже могла только я, потому что в руках у хозяйки она превращалась в кисель, расползающийся по всему рингу. В то время, а это год 94-й — 95-й никто толком и не умел выставлять — стойки в ринге только-только становились, что называется, хорошим тоном, и никто и не думал о том, чтобы подбирать собачке оптимальный темп движения и следить за тем, как она держит голову. Ну, пробежали и пробежали, ну, получили описание… Вот и мы — пробежали и получили описание.

Судила тетенька из Москвы — помню, полная такая, круглая. Эля, которой было года полтора, стала первой в ринге серых сук, а у кобелей ринг выиграл хороший такой семилетний мальчик в классическом льве, с огромным количеством шерсти, с неплохой головой (но и у Эльки был такой рубильник — позавидуешь!). Вышли мы с этим кобелем на сравнение на Чемпиона России. Поставили собак в стойку. А Эля ну ни в какую стоять не хочет — падает на бок и все тут. Я ее под горло взяла, встряхнула и так зажала, что собака аж захрипела, а сама на эксперта смотрю и во весь рот ей улыбаюсь.

Вот она ходила между нами, ходила, ходила — ходила, думала — думала. И тот нравится, и эта вроде ничего. У кобеля хозяйка была — молодая девушка, деловая такая. Эксперт у нее спрашивает: сколько собачке? Семь лет. А вам? То есть Эльке. «Полтора года», — говорю я, а сама Элю душу и улыбаюсь. Эксперт снова думает. Чувствую — сейчас силы у меня кончатся, руки разожмутся, и собака просто упадет на пол. И прощай тогда Чемпион России! Ну, и решила на судью «давление оказать». «Мы, — говорю, — еще молодые, у нас все впереди, нам стимул нужен!» Уж не знаю — почему, то ли эти мои слова повлияли, то ли улыбка висельника, но только Чемпиона России эксперт нам отдала. А в качестве приза мы получили чугунную сковородку…

Конец ознакомительного фрагмента.