День божьих коровок

Ольга Неподоба

Повесть от первого лица рассказывает о человеке, чей острый психологический кризис совпал с загадочными и угрожающими явлениями, которые внезапно откуда-то обрушились на землю. Герой путешествует в причудливом лабиринте реальных эпизодов и вымышленных ситуаций, с беспощадной самоиронией анализируя мысли и чувства в поиске ответов на жизненно важные вопросы.

Глава 2

КОВЕР — САМОЛЕТ

Чувствительность или, как ее называют психологи, сенситивность, — качество, которое можно считать как наказанием, так и подарком судьбы.

Илсе Санд, «Близко к сердцу: Как жить, если вы слишком чувствительный человек»

Наверное, наверное… все изменилось.

Но пожалуй, надо начать не с этого, а с коврика. Вернее сна, где мне приснился коврик.

Так… опять получается ерунда. Коврик, сон… Не знаю, когда я заметил изменения, в этой истории сложно найти ниточку, за которую можно небрежно дернуть и с легкостью распутать клубок событий. Скорее всего, я обратил внимание, что СТРАННОЕ ПРОИЗОШЛО… когда меня с размаху ударил по мозгам этот… мягко говоря, необычный сон. Необычный не по содержанию, а по «качественным характеристикам», если так можно выразиться о сновидениях.

Он был совсем иной и отличался от обыкновенного так, как черно-белая фотография без ретуши отличается от взрыва сознания художника-абстракциониста.

Он был абсолютно реалистичный, простой и одновременно изощренно пугающий.

Короче говоря, однажды я проснулся оттого, что кто-то громко и отчетливо спросил: «КТО ТЫ???»

Я с трудом сообразил, что снился сон, который не запомнился, и невнятно пробормотал, еще пребывая в дреме: «Не знаю…»

А больше заснуть и не смог, на часах было пять утра, я лежал и думал: «А кто же я?» На самом деле, конечно, я знал, кто я такой, но вот так резко и коротко сформулировать определение себя я бы сейчас не смог. Например, я — врач, или строитель, или альпинист, или филателист, или футболист, или пианист… Или же, к примеру, я — бродяга, я — гений, я — ничтожество, я — герой или я — злодей. Хоть что-то, но… быстро и конкретно… Так кто же я?

«Я тебе подскажу, — ухмыльнулся мой внутренний голос. — Ты — больной!!!»

Я зажмурился, помотал головой, а потом резко открыл глаза.

Взгляд в утреннем сумраке упал на пол, где небрежно валялся полускрученный ковер, а вернее — коврик из большого красивого магазина ИКЕА, который когда-то по случаю купила жена.

На красном в белую полосочку тканном изделии производства ордена Всемогущей ИКЕИ самозабвенно храпел старый пес-полупудель. Я захотел встать и пнуть его во двор, чтоб старикан не обделал мне спальню, такое водилось за ним последнее время — старость, что поделаешь! И осекся.

СТОП.

Какой полупудель… какой полупудель… Он умер! Да и коврик этот я давненько вынес в гараж… Что это еще такое со мной? И тут все вокруг поплыло, приняло размытые формы, как будто по картине внезапно потекла краска. Полупудель широко открыл глаза, медленно поднял голову, я увидел, что она разбита, по морде ручьем течет темная кровь, а глаза… Глаза — совершенно черные, с зеленоватым свечением изнутри… Он начал вставать, двигаясь всем телом ко мне…

Как же я заорал!!! Я ору, ору, надрываясь, широко раскрывая рот, задыхаясь, но понимаю, что не издаю ни звука, я до предела напрягаю связки, но не слышу своего крика. А пес, который уже и не полупудель, а какое-то лохматое собакообразное с узкими вертикальными зрачками в пронзительно-зеленых глазах и с оскаленными желтыми зубами, медленно, неестественно медленно приближается ко мне. Это продолжалось несколько секунд, я думал, что задохнусь, но наконец голос прорвался и я смог заорать по-настоящему.

Заорал и понял, что это сон, сон!!! Черт побери, я всего лишь сплю и мне надо немедленно очнуться, иначе случится что-то по настоящему плохое! И моментально проснулся… Меня трясло от слабости, в глотке першило, на глазах навернулись слезы. Конечно, ни пуделя, ни коврика в комнате не было, я встал и пошел на кухню попить воды. Дошел в полумраке до холодильника, достал бутылку минеральной, налил стакан, начал жадно пить. Внутренний голос издевательски поинтересовался с участливостью внимательного доктора: «Ну а сейчас, больной? Вы проснулись или спите? Вы уверены?»

Проснулся, естественно, что за бредовые вопросы! Но что-то не давало мне покоя, я оглянулся по сторонам, вглядываясь в знакомые предметы обстановки, нервно вглядываясь, словно был все-таки не уверен, сплю на самом деле или нет, и пытался найти что-то типа коврика или покойного полупуделя, что-то такое, ЧЕГО ТУТ БЫТЬ НЕ МОЖЕТ. Но все было в абсолютном порядке, как обычно. Тикали настенные часы, скрипела несмазанная калитка во дворе, колыхались оконные шторы, светало, из тещиной комнаты чуть слышно бормотало радио. Я облегченно выдохнул и решил поваляться еще полчасика, пошел к себе на диван и боковым зрением увидел полоску света из комнаты тещи — обычно она рано вставала и тихенько-тихенько, чтоб никого не разбудить, включала свет и радио… СТОП!!!

Сердце зашлось в бешеном темпе и сдавило горло — нет тут никакой тещи, она давно уехала, в ее комнате никого нет. И света не может быть! И радио не может быть!

Я снова сплю.

Я ВСЕ-ТАКИ СПЛЮ!!! Хотя я абсолютно уверен, что не сплю…

Как же так?

Картинка перед глазами снова поплыла, стала акварельно-прозрачной, зыбко задрожала, так под водой дрожит морское дно. Я моментально проснулся в поту и с сильным сердцебиением. Тут же поспешно вскочил и без завтрака, как будто убегая от чего-то, начал собираться на работу, а когда вышел из дома, то подозрительно оглядывался по сторонам — нет ли вокруг чего-то такого… такого… Чего не может быть.

А может, это опять только снится, я сейчас лежу на диване и вот-вот проснусь от попыток закричать, не слыша собственного голоса. Что за новый удар прилетел откуда не ждали, да и удар ли это? Что происходит сейчас, явь это или… не явь?

Таких снов у меня не было никогда. Что это было? Ничего не значащий кошмар, вызванный нервным напряжением, или тревожный сигнал о начале опасных изменений в моей голове? Это одноразовый сбой или теперь так будет повторяться каждую ночь, пока я окончательно не потеряю связи с исходной точкой и уже не смогу вырваться из лабиринта «квазиреальностей»?

В любом случае, уже сейчас это оказало такое сильное воздействие на мои несчастные мозги, что я чувствовал легкую дезориентацию, как будто все происходящее вокруг находилось в отдалении от меня — обычные звуки казались тише, обычные цвета — блеклыми, знакомые лица — отчужденными и настороженными. Как будто все вокруг присматривались ко мне, шептались украдкой, ухмылялись и, как только я отвернусь, тыкали мне пальцем в спину и уродливо корчились от беззвучного хохота: «А он не зна-а-ет… что мы ему снимся, а мы — это совсем… совсем не мы…» Прошло еще несколько часов в рвущем напряжении, как будто корявая рука дергала по нервам словно неумелый гитарист по ржавым, расстроенным струнам.

Но все было нормально, часов в одиннадцать утра я успокоился и окончательно убедился, что не сплю.

— И как же так вы убедились в этом, больной? В том, что вы на самом деле не спите? Тем, что не видите ничего необычного? Так может, ты плохо смотришь, придурок!!! — начав фразу спокойно, следом громко зарычал внутренний голос.

— Заткнись, — одернул я его, — я просто видел дурной сон.

Я не собираюсь над этим размышлять. Вообще не собираюсь. Ни сейчас, ни позже. Сны — это просто сны, какими бы пугающими они не казались. Не надо об этом думать, все и так пройдет. Не думать о том, что недоступно твоему пониманию — это самый лучший рецепт. Плюнуть и забыть. А через день странное покажется не таким уж странным, а потом и вообще будешь удивляться, как такая ерунда могла сбить тебя с толку.

И все как бы прошло. Отпустило.

Однако вечером, перед тем как завалиться на диван, я внезапно поддался неразумному порыву, пошел в гараж, принес красный коврик, вытряхнул пыляку и бросил его рядом с диваном. Отчего-то я нуждался в нем, чтоб спокойно уснуть. Посидел, покурил, потом встал и разложил свернутый в рулон коврик строго по рисунку линолеума, прям так… миллиметр в миллиметр. Отошел в сторону и внимательно запомнил расположение ковра.

Всезнающий «эскулап из пекла» резко натянул желтую резиновую перчатку, которая с треском лопнула, обнажая черные заскорузлые когти. Потом взглянул на меня, накинул измятый, давно не белый халат, поправил разбитые очки на волосатом носу и сочувственно намекнул: «Ты сходишь с ума, братан».

Ага… Может быть.

Сон изрядно встряхнул мои нервы, я был крайне напуган и решил, что уложенный «в миллиметры» коврик останется моей «зацепкой», если что… Я точно запомнил его расположение, и если он хоть чуть-чуть сдвинется, окажется в другом месте, это будет что-то значить.

Неугомонный злобный насмешник высунулся из своей заплесневелой норы, ощерился и, гримасничая, хихикнул: «Глупое существо, это ничего не значит, коврик может лежать точно так же, но это не будет свидетельствовать о том, что ты не занырнул в опасные сны».

Да мне все равно! Будет это что-то означать или нет. Мне так спокойнее, а это уже лучше, чем ничего. Мне захотелось принести коврик в спальню, я и принес. И больше ничего. Нормальный, абсолютно такой нормальный поступок. Ноги у меня мерзнут, хочу постелить что-то теплое у кровати. И все! Что не так???

Я не мог (или боялся!) заснуть и пристально пялился на коврик, как будто он сейчас зашевелится. И вдруг подумал, что я очень похож на этот коврик. Лежит вот он себе, лежит… В общем-то — чудный коврик в красно-белую полоску. И качество отличное, и красивый, глаз радует, только… вот некуда его приткнуть! Столько времени он мозолил мне глаза, и я с какой-то истерической маниакальностью пытался его куда-нибудь применить. То туда, то сюда. То на кухню, то в спальню, то диван накрою, то на стену прилаживаю. И нигде (нигде!!!) он явно не был на месте. Отдельно — чудный коврик, а вот куда его не приладишь — все не то. Настолько не то, что глаз режет. И выкинуть эту заразу жаль, хороший ведь коврик, и бесит постоянно — потому как некуда его положить, повесить или хотя бы прикрыть им что-нибудь.

Единственное, с чем гармонично сочеталась эта зловредная тряпка — был старый полупудель, самозабвенно храпящий во сне… Но после событий с псом коврик начал особо зловеще бросаться в глаза, мучить меня своим вызывающим несоответствием или… пустотой, как навязчивое пятно, как что-то режущее то ли глаза, то ли душу. Однажды я не выдержал и вынес его в гараж. Почему не выбросил? Не смог. И я прекрасно понимаю, почему.

Этот никчемный дурацкий коврик, кажется, действительно оказался символом моей личности! На герб мне этот коврик, на лоб прилепить!!!

Как там спросили меня во сне? Кто я? Да ведь я — этот чертов коврик.

Вроде, всем я хорош — силен, умен, творчески развит. И смастерить руками многое в состоянии, знаний и навыков всяких полезных полно, а вот… некуда применить мне ни один из моих талантов и способностей замечательных. В общем, как бы сам по себе я ни был изумительно хорош, я абсолютно никому не нужен и ни с чем вокруг не сочетаюсь.

Я могу выживать в почти любых природных условиях, мое тело способно переносить запредельные нагрузки, моя психика заточена под суровый экстрим, я знаю, как действовать в сложных ситуациях, только все это никак не помогает мне достичь чего-то существенного в жизни, в обществе, в социуме, чтоб его, и вообще… Я — классный. Я — крутой. Только мне совершенно некуда себя приткнуть. Нигде мои умения и навыки не нужны, может, ими кто и восхищается, но так… отдельно, как говорится, от всего общего интерьера.

Я где-то читал, что в древности мастера ковроткачества намеренно допускали небольшую ошибку, огреху в сложном орнаменте, чтоб показать высшим силам, что человек несовершенен и творения его рук тоже не могут быть совершенны. И если я — ковер… то мой «орнамент» почти полностью состоял из ошибок с редкими вкраплениями красивого узора.

Я торможу бег своих высокосамооценочных мыслей, осознавая, что да, все это действительно достигнуто мной, но только с крохотной оговоркой — это все со мной БЫЛО!

Я БЫЛ способен выживать в любых природных условиях, я БЫЛ заточен под любой экстрим, я БЫЛ способен вести себя умно и холодно… Я БЫЛ классный и крутой…

Но потом шаг за шагом, незаметно, по капельке, по камешку, по комочку снега со склона, а следом лавиной, сметающей все на своем пути, это все осталось где-то там, в прошлой жизни, далеко — далеко на краю земли, в тридевятом царстве, в тридесятом государстве. Так далеко, что оглядываясь назад, я не верю собственной памяти — неужели все это реально происходило со мной, неужели я и взаправду БЫЛ… таким.

И вот в конечном итоге оказалось, что я всего лишь уродливая тень былого. К тому же, я — коврик, и мне совершенно некуда себя приткнуть. Меня таскало по жизни туда-сюда, нигде не находилось мне места, пока не появилась лучшая в мире работа. Хотя, может, это не более чем временная иллюзия, но так хотелось надеяться, что коврику все-таки нашелся уголок во Вселенной. Пусть тихий и незаметный, но собственный. Как минимум — мне так казалось и так хотелось в это верить.

У меня действительно появился свой уголок — моя самая лучшая работа в мире! Устроившись охранником-обходчиком в зоопарк, я сутками ходил по его аллеям — сам себе хозяин, сам себе собеседник, сам себе доктор и сам себе судья!

Не буду лукавить, мне сразу понравилась ВНЕШНЯЯ ФОРМА моей работы — ходить-бродить на свежем воздухе, без всяких сложностей и психических нагрузок, но не очень вдохновляло СОДЕРЖАНИЕ.

Мало что поначалу понимая, первые недели я неприязненно кривился, считая зоопарк чем-то сродни тюрьмы для животных. Я даже старался не смотреть по сторонам, чтоб не обнаружить вдруг что-то резко негативное, что заставит сердце заболеть и «выгонит» меня с этой, такой нужной мне сейчас, работы. Но шаг за шагом, день за днем — и понемногу мое настроение стало меняться.

Я начал осторожно поглядывать вокруг, рассматривать животных и птиц, внимательнее присматриваться к новым сотрудникам. И неожиданно осознал, к своему огромному удивлению, что моя изначальная неприязнь, в принципе, ни на чем не основана, кроме как на моих личных предрассудках.

Здесь все было действительно — ХОРОШО!

Звери и птицы совсем не выглядели замученными пленниками, несчастными заложниками человеческой жажды развлечений — они все были ухожены, веселы и полны энергии. Сотрудники с неподдельным душевным теплом и искренним увлечением заботились о своих подопечных. Наблюдая за всем этим, я начал оттаивать, привыкать, и потихоньку до меня дошло… что доселе я ничегошеньки не понимал. Кривую, скептическую ухмылку все чаще стала сменять неловкая, но простая человеческая улыбка, так давно меня не посещавшая.

Не знаю, что там в иных местах, но этот конкретный зоопарк был не тюрьмой, а домом для всех — двуногих и четвероногих.

Чем больше я погружался в новый, все сильнее захватывающий меня мир, тем шире раскрывались узкие створки моего сознания, пропуская робкие лучики долгожданного света. За что, за что мне эта награда, эдакому-то дураку? Что я сделал такого особенного, что кто-то свыше сжалился надо мной и за руку привел меня, как заблудившегося ребенка, к порогу нового дома?

Мне чертовски повезло!

Меня одарили этой работой, которая позволяет мне чувствовать себя королем! Она разгоняет дурные мысли и заставляет находить самому себе нужные и полезные слова. Она ощутимо оздоравливает меня душевно и физически, дает мне возможность анализировать и мыслить. Я даже зарабатываю столько, сколько мне нужно, и мне абсолютно не надо больше денег. Вот ровно столько, сколько есть, столько мне и надо. И ни на копейку больше. Я даже курить могу, когда хочу, а для меня это огромный плюс.

А еще второй огромный плюс — я могу часами проводить «инвентаризацию внутреннего содержания» моих мозгов, неспешно вынимать, рассматривать и оценивать частички своего сознания, эпизоды жизни, а потом аккуратно укладывать их обратно, понимая, что ничего не можешь выбросить в мусорное ведро. То, что стало негодным, все равно дорого тебе как память, ты встряхиваешь это, выбиваешь пыль и со вздохом возвращаешь на место… Нет, ничего я не могу вышвырнуть из составляющих и элементов своего прошлого, даже самое дурное. Все мне дорого и все значимо для того, чтобы разобраться, наконец, что же все-таки осталось от меня прежнего, а что безвозвратно утеряно в той лавине, которая снесла мою жизнь к чертям. Нет, не просто снесла, а разрушила до основания мою крошечную личную Планету со всеми обитателями и огромным куском моей собственной застиранной до дыр души.

Я знал и умел многое. Кое-что осталось во мне и сейчас. Нельзя же думать о себе только плохое и горевать над утерянным. Иногда нужно поковыряться старательно и отыскать ну хоть что-то хорошее, за что бы можно зацепиться и как-то удержаться, дабы совсем не упасть.

Я по-прежнему прекрасно ориентируюсь на местности без всяких современных приборчиков, умею читать бумажные карты и пользоваться компасом, что немаловажно, потому как для большинства нынешних экстремалов отрыв от спутниковой навигации равен ситуации, когда беспомощного слепого ребенка выкинули в темном лесу.

У меня, как и раньше, железный желудок и неразбалованный иммунитет. Я могу смело выпить воду из любой грязной лужи, и все нормально обойдется, в отличие от тех, у кого от глотка воды из лесной речки будет недельная диарея, так как они обычно пьют только чистенькую кипяченую водичку и не приучают свой иммунитет к неординарным обстоятельствам. Но в то же время, я знаю, как эту воду очистить, если возникнет необходимость.

Я по-прежнему могу съесть даже то, от чего выворачивает подавляющее количество нежных созданий. У меня изумительный внутренний механизм выживания — когда голоден, я не чувствую вкуса пищи, вообще не чувствую, и могу слопать что угодно, не поморщившись.

У меня великолепная терморегуляция тела, мне, по большому счету, почти все равно, жара или холод, плюс я знаю, как надо одеваться, чтоб не мерзнуть в стужу и не изжариться в зной. Я могу почти бесконечно долго подниматься в горы, спускаться по кручам и переносить немалые грузы.

Я отлично умею ходить. Казалось бы, ходить любой может, но это не совсем так. Я хожу ПРАВИЛЬНО, мне известно, как экономить силы, выбирать темп, отдыхать на ходу, как ставить ногу на том или ином рельефе, как спастись от мозолей и не уставать очень долго. Я способен добывать пропитание почти везде и всегда, зимой и летом, я разбираюсь — где еда, а где яд, что лечит, а что убьет. А если необходимо, запросто обойдусь без пищи, не испытывая почти никаких страданий. Я умею пользоваться медикаментами и могу оказать помощь как себе, так и другим.

Я исходил в свое время многие горные края нашей страны и ближайшего зарубежья, я с «закрытыми глазами» пройду сам и проведу людей по скрытым тропам, проберусь туда, куда сунуться никому другому и в голову не придет. Если нужно, я сумею правильно спрятаться, превратиться в невидимку и скрытно передвигаться на большие расстояния.

Я чувствую, когда следует бежать, а когда нужно затаиться и ждать, я знаю, что такое лавины и трещины в ледниках, мне знакомо коварство горных рек, мне ведомы повадки диких животных. Я не растеряюсь, если ударит лютая буря, и при необходимости быстро сооружу укрытие из подручных материалов. Я умею предсказывать погоду и замечать малейшие признаки надвигающегося шторма, мне не нужен никакой интернет, чтобы знать, какая погода будет завтра.

Я умею молниеносно ориентироваться в экстремальных ситуациях. И если придется, смогу обойтись почти без всего, что считается необходимым. А если какие-либо мои познания и умения не пришлось испытать на практике, то теоретически я вполне готов опробовать их.

Я познал некие фундаментальные принципы — КАК НАДО. Вот просто — КАК НАДО. Как надо действовать, как устроен мир природы… И даже если вышвырнуть меня в той дикой среде, где я никогда не был, раз я знаю принципы, я смогу сориентироваться и понять, как действовать дальше.

Но главное… Главное даже не в этом, главное — я узнал, на что на самом деле способен человек, даже если он сам этих своих возможностей и не предполагает. Я знаю, какие силы таятся порой внутри хилых на вид организмов. И тот, кто никогда не отрывался от запрограммированного маршрута: диванчик — телефончик — компьютер — диванчик и до полусмерти уставал после воскресного похода по супермаркету, вдруг понимает, что может идти по горам день и ночь, спать на льду и жрать всякую гадость, тащить на спине тяжелый груз и при этом успевать глядеть по сторонам на белоснежные поднебесные горы и восторженно орать: «ВОТ ОНО!!! ВОТ ОНО — СЧАСТЬЕ!!!»

Я знаю, как мобилизовать эти силы в себе и знаю, какими «волшебными заклинаниями» можно вызвать их из темных подвалов подсознания в других людях. Для некоторых «волшебные заклинания» должны звучать грубо и не особо цензурно, а некоторым — стоит всего-лишь напомнить о незримых крыльях, которые есть у каждого, надо только дать им возможность раскрыться.… Надо только встать и сделать шаг вперед тогда, когда тебе кажется, что ты уже не способен шевельнуться. Просто поверить в то, что СДЕЛАВ ШАГ, ты никогда об этом не пожалеешь, а если откажешься идти дальше — будешь жалеть всегда. Почему? Потому что ты и так знал, как жить без крыльев, а вот каково оно, с крыльями, — ты даже и не попробовал.

Когда-то и надо мной прозвучали «волшебные заклинания», но сейчас я не знаю — рад ли я тому, что позволил «крыльям раскрыться».

Крылья — это и награда, и наказание.

Награда — когда ты летишь.

Наказание — воспоминания о полете.

Крылья умирают быстро, человек слишком тяжелое создание, чтобы нести его по небесам всю жизнь. Он обременен множеством грузов — сомнениями и заботами, страхами и лишними «мудростями», необходимостями и надобностями. «Легкость бытия» приходит на миг, в который оживают крылья, а потом покидает с горькой улыбкой: — «Ну что же поделать, дорогой, ты же сам набил камнями карманы, надел самые увесистые башмаки, отожрал огромный живот и набрал на всякий случай целый мешок „самого нужного“ барахла, я… Я больше не в силах поднять тебя к облакам!»

И ты, конечно, можешь снять башмаки, выкинуть камни, но… человек слишком тяжелое создание!

И ты бормочешь что-то оправдательное в ответ, да и живешь себе дальше, как ВСЕЛЮДИ, но так тяжко знать — что еще недавно ты мог летать! А сейчас остается только подхватить перышко из мертвого крыла и подарить его ветру, не загадывая никаких желаний: «Лети, лети лепесток…»

ПРОСТО — ЛЕТИ!

От этих размышлений зашумело в ушах, заколотилось сердце, и я отпустил себе мысленную пощечину, чтобы очнуться.

Опять мои мысли унесли меня в сторону от основной задачи поиска «жемчуга» в навозной куче своего сознания! Опять я углубился в какие-то дебри, как будто специально пытаюсь причинить себе боль.

Нет, нет! Все не так грустно!

Я все равно еще жив и как-нибудь постараюсь если не полететь, то уж хотя бы похлопать крыльями.

Кое-кто внутри меня потряс рожками и измывательски ухмыльнулся:

«ДА!

В тебе определенно осталось немало чего хорошего!

НО!

Это абсолютно не нужно в той жизни, в которой ты живешь.

Твои выдающиеся навыки, знания и даже физические возможности ничего здесь не стоят. Они, конечно, могут вызывать восхищение типа круто, да только… зачем это все? Ты пришел в этот мир, как на рыбалку с серебряной лопатой… Лопата, конечно, красивая, из ценного металла… Но на рыбалке нужна удочка! И копать червей серебряной лопатой тоже как-то неудобно, серебро — штука хорошая, но для лопаты — неуместная».

Я подумал с усмешкой: «М-да… А он прав!»

В этом мире из меня бы получился самый успешный и гениальный бомж. Я знаю столько всего такого важного, но совершенно не нужного современному цивилизованному человеку. Столько знаний и умений в наличии, но… они никому не нужны, а мне самому вряд ли когда-нибудь пригодятся.

Да, я нашел в себе много чего хорошего, целый тяжелый заплечный мешок всего хорошего, но во всем этом великолепии таились некие моменты, которые изрядно портили общую картину.

Сколько раз в той, прошлой жизни, когда мои бурные страдания по собственной крутости и нереализованности начинали изрядно портить настроение всем окружающим, мой вечный лукавый «сосед» выпрыгивал из темного пространства сознания и с издевкой интересовался: «А если ты такой весь из себя разэдакий, сильный-умный-под экстрим заточенный, что же ты, братец, до сих пор делаешь тут, среди нас, людей простых и убогих? Шел бы в горные гиды или в армию, или бандитов ловить, или девиц в белоснежных ночных рубашках на пожарах спасать, мало ли героических специальностей на белом свете! Да уж стал бы, на худой конец, каким-то знаменитым путешественником и переплыл бы океан на надувном крокодиле или обошел бы земной шар по экватору на ходулях в костюме чебурашки! Ты ж ничего такого, братец, не совершил и даже не пытался, гниешь потихоньку и ноешь. Ноешь и гниешь. Гниешь и ноешь. А больше даже ноешь. Может, на самом деле, не настолько ты и силен-умен-высокоразвит, а просто неудачник обыкновенный, Victus vulgaris, который сваливает свою нереализованность на великую непонятую исключительность? И винит всех вокруг.

Ты все — таки внутренне — слабак.

Не боец.

И конечно — трус.

Только и делаешь, что оправдываешь свою несостоятельность внешними обстоятельствами.

И однажды даже жена от тебя сбежит, достанешь ты ее».

Все так, все так… Я всю жизнь жил так, будто у меня впереди еще вечность, бездна времени, и я все успею и все смогу.

ПОТОМ.

ПОТОМ все будет. Обязательно.

Сначала в горы ходил постоянно и никак не мог надышаться этим духом свободы, воли и ветра. Горы, случайные подработки, горы, снова заработал на горы и опять в горы! Отдышался, зализал раны и снова в горы, марафон восторга и захлебывающегося счастья. А остальное — ну потом, потом как-нибудь, еще успею. Так и бежал, зажмурившись, пока однажды не оказалось, что на этом марафоне я уже не один, откуда-то взялась жена, а затем появилось потомство. Как-то все само собой случилось, в промежутках между нескончаемым бегом. Или побегом?

А потом я много чего пробовал. И нигде не прижился. И там, в горах, которые с каждым годом становились все дальше и дальше, я все потерял, и здесь, в «реальной жизни», в которую я запихивал себя в приступе ответственности перед семейством, тоже ничего особенного не нашел. И от этого становился злее и злее. Я пытался усидеть на двух стульях, хотел воли и ветра, одновременно стабильности и покоя. Так не бывает. Как минимум, у меня. И пока я терял время, пытаясь стать добропорядочным гражданином и солидным отцом семейства, моя душа тихо подыхала в тоске. И я стал исключительно паршивым мужем и еще более паршивым папашей. Скажу честно, хоть в таком мало кто признается — периодически я их тихо ненавидел за то, что они «отрубили мне крылья», что из-за них я должен пинать ногами в угол свои мечты и зарабатывать материальные блага путем самоубийства собственной души. Хотя меня ведь никто не заставлял жениться и «обламывать себе крылья»… Как бы никто…

Но это же так убедительно воздействовало на мои мысли и поступки — «ВСЕЛЮДИ хотят семью»!

Понятное дело, я любил жену и детей, даже тещу, но все равно… изредка ненавидел. Они не идиоты, все это чувствовали.

И однажды… моя жена действительно сбежала!

Ей вдруг подвернулась возможность свалить за границу, в маленькую европейскую страну, работать самой и учить там детей, в общем, она уехала. Нет, мы не развелись, зачем, мы ведь не ссорились, не изменяли, просто ей выгоднее и лучше было уехать, ну а мне… При расставании она горько усмехнулась: «Теперь никто не будет обгладывать тебе крылья. Мы больше не будем виноваты в том, что ты несчастен. Ты свободен, ты можешь делать со своей жизнью все, что считаешь нужным. Вперед… Ты свободен!»

Прощание обошлось без драм: деловитые сборы, скупой на эмоции отъезд. И они исчезли из моей реальности так спокойно и обыденно, как будто просто вышли в магазин за хлебом. И мне, собственно, не за что было обвинять жену, считать себя преданным не было никакого повода. Все честно. Все предельно честно. Тем более… мы же не развелись. Мы просто расстались… на время. «Она вернется, обязательно вернется, и цельная жи-и — сть… впереди разольется… и мы все успеем, и обои наклеим, и чайник согреем…» — издевательски напевал я сам себе, не в склад и не в лад.

Она просто уехала. Ненадолго.

Я немедленно уволился с хорошо оплачиваемой ненавистной офисной работы, зачем она мне теперь? Много ли мне надо, лично мне, тех чертовых денег? Да почти ничего не надо.

Сначала я даже взбодрился, вот теперь мне ничто не мешает, я буду заниматься тем, чем хочу, я пойду в горы, а моя дальнейшая биография воссияет свободой и свершениями.

Но получилось не так. Видимо, потеря ранила меня гораздо больше, чем я предполагал.

Вместо прекрасной насыщенной жизни, где никто больше «не обгладывает мне крылья», незаметно пришло что-то тягостное и мрачное, затянувшее меня в такую тьму, о которой я представления не имел даже в самых тошнотворных кошмарах. Ни в какие горы я, освобожденный, так и не пошел. Сначала откладывал, типа надо разобраться с какими-то делами, потом искал, с кем пойти, а оказалось — не с кем, потом еще что-то. Потом замаячил денежный кризис, ведь подходило время, когда кончатся деньги. Нужно было найти простую, не напряженную работу, а она никак не находилась, в общем, я потихоньку сползал куда-то туда, где я еще не бывал… Силы покинули меня, будто бы вдруг из моего нутра вынули батарейки, я сутками напролет сидел у компьютера, заходил на сайты с поиском работы, тупо пялился в информацию о вакансиях и курил. Даже если попадалось что-то стоящее, я находил тысячу и одну причину, по которой именно это предложение никак не подходило мне.

А однажды я обнаружил, что уже неделю не выходил из дома, не мылся и ничего не варил, ел только хлеб, консервы, сухие макароны быстрого приготовления, даже не заваривая их.

Как-то я оглянулся по сторонам и увидел окружающую меня помойку. Остатки еды, пустые пачки из-под сигарет, горы окурков, пепел… Мне стало дурно в этом смрадном гнезде, в который превратился мой дом, но я осознал, что не в состоянии навести порядок, хоть какой-то. Я не мог даже заставить себя пойти под душ. Это была не лень, это было что-то тотально всемогущее, оно полностью охватило меня, сковало и обессилило. Одна часть мозга рассерженно твердила мне, что надо встать и что-то делать, а другая сладко убаюкивала: «Да, да, еще сигаретку, еще глоток пива, и мы встанем, и мы все сделаем…»

И так продолжалось долго.

Деньги из старых запасов уже подходили к концу. Энергии хватало только на то, чтобы раз в несколько дней доползти до магазина, купить сигарет, выпивки, хлеба и, спрятав глаза от прохожих, бежать назад в свою нору. И там снова сидеть, курить, пить и чувствовать, как тяжелая черная дыра затягивает все больше и больше. Помойка вокруг меня уже совсем не раздражала, и мне было уже не совестно, что я не моюсь и не бреюсь, что на мне грязная одежда, в которой я и хожу, и сплю.

Да мне вообще на все наплевать!

Я перестал смотреть телевизор и включать интернет.

Сначала мне звонили друзья и приятели, я не брал трубку, а потом они прекратили звонить, да и телефон я не часто заряжал.

Я перестал общаться со всеми из прошлой жизни. Нет-нет, никто ни в чем не провинился передо мной, и знакомые наверняка недоумевали, предполагая черт знает что… Но мне надо было выжить, а любое общение препятствовало этому, выволакивая из заколоченных гробов истлевшие трупы воспоминаний, и танцевало с ними инфернальное танго на моих костях. Как будто даже самые добрые намерения примеряли свинорылые маски и лезли именно туда, куда лезть было категорически воспрещено и невыносимо болезненно.

Мне было тяжело от людей, и я искал поддержки там, где ее всегда для меня было вдоволь. Я с детства привык наблюдать за поведением животных, сначала — из интереса, а оказалось — для того, чтобы лучше понимать самого себя. Мы, люди, — дети природы, и природа, наша заботливая мать, всегда дает нам подсказки, но мы ведем себя как подростки, которые всегда считают, что мама глупая и ничего не понимает. А иногда стоит повзрослеть, забросить свой всезнающий подростковый гонор и уверенность в собственной исключительности, да прислушаться к матери, да посмотреть вокруг… И многое станет проще. И понятнее. Я всегда почему-то это знал, с самых ранних лет.

Например, собаки и кошки ведут себя по-разному, когда им плохо.

Собаки в открытую показывают боль, надеясь на помощь, потому что чувствуют себя среди своих, они социальные существа, а кошки… прячут боль, они ждут в ответ не помощи, а еще большей боли, они все-таки остались дикарями, хотя тысячи лет прожили бок о бок с людьми. Кошки скрывают свои страдания, потому что показать боль — показать слабость, а если ты слаб — тебя добьют. И это осталось в хищной горячей крови, не растворилось и не вытравилось за тысячелетия проживания на мягких подстилках в окружении полных мисок и заботливых, ласковых рук…

Я вел себя как кошка, потому что внутренне все-таки не чувствовал себя «среди своих». Я не мог показывать свою слабость — чтобы даже случайно, не желая этого, кто-либо не затронул запретные струны и не причинил мне еще большего вреда.

Я отмалчивался и «прятался в норе», я не мог сказать в лоб: «Не тревожьте меня, в этом поединке не нужны секунданты! Это не благородная дуэль, это драка в подворотне и не нужно меня „обнимать“, когда я замахиваюсь палкой на врага». Никто бы меня не понял, причины моего уединения невозможно объяснить людям так, чтобы не обидеть. Ведь в сознании обычного человека это не укладывается: как же так, товарищ в беде, ему надо общаться, выговариваться, друзья обязательно помогут… Но мне не надо было выговариваться, мне категорически противопоказано то, что взбудоражит сознание. А если «выговариваться», то придется расковыривать раны в душе, заставляя вновь сочиться гноем. Гноем, а не кровью. Потому что это все сгнило, во мне не осталось ни капли живой крови. Одно гнилье.

Мне никто не был нужен, потому что я прекрасно понимал — любые попытки помочь нанесут только еще больший вред.

Потому что не беда, когда тебя не понимают, беда — когда понимают неправильно, а ты бессильно барахтаешься в паутине словес и пытаешься до хрипа доораться до них: «Да хватит же мучить меня своими поучениями!!! Вы ничего не понимаете в том, что происходит, и никогда не поймете. Вы — здоровые нормальные люди с нормальными и здоровыми проблемами, а я — больной придурок, расплодивший в своей душе такую смертную гнусь, которую вы в глаза не видели… Чем, ну чем вы можете мне помочь? Сочувствием? Отлично… Лучшая пища для „демонов“ — жалость к себе, давайте, разжигайте ее, кормите тварей досыта, чтоб росли и размножались. Дружественным „пинком“ — вперед к счастливой жизни? А пинать давно нечего, я… каша, жижа, расползшаяся масса, нечего пинать — только ноги увязнут… Что еще? Отвлечь, развлечь, развеселить?»

Да, некого тут уже веселить… Кроме моих «демонов».

Я страдал от одиночества? Да… Страдал.

И одновременно отталкивал тех, кто хотел мне помочь? Да. Отталкивал!

Парадокс? Нет.

Мне отчаянно был нужен кто-то, кто РАЗДЕЛИЛ БЫ МОЮ ЖИЗНЬ ПОЛНОСТЬЮ, каждую ее минуту. Тот, кто просыпался бы со мной по утрам и засыпал, когда опускается ночь, тот, кто дышит с тобой одним воздухом, ест из одной миски, греется у одного костра и плачет общими слезами. Кому ничего не надо объяснять.

Когда объясняешь что-то, всегда теряешь изначальный смысл, вносишь помехи, невольно искажаешь мысли, что-то приукрашиваешь, а чему-то важному не уделяешь внимания. «Не надо объяснять» — это ключевое понятие настоящего единства, настоящего родства душ!

Мне были необходимы СВОИ, а не ГОСТИ… Свои — они для любого дня, как веселого, так и печального. А гости, забредающие время от времени, не видящие всей картины, судящие со своей колокольни, со своими «полезными» советами и «правильными» взглядами — пусть заходят по праздникам, потом, если эти праздники для меня когда-нибудь наступят.

А пока я лучше посижу у своего костра один. Может, заметят мой огонь в непроходимой чаще дремучего леса… СВОИ, может, и подойдут!

Тяжелые челюсти депрессии азартно размалывали мои кости, я чувствовал, что до фатальной границы невозвращения осталось совсем немного, полшага, полвздоха… Нет, высасывающая жизнь тварь, овладевшая всем моим существом — это не хандра, не обида, не боль, которую можно «вылечить» разудалой вечеринкой или новой женщиной, это не имеет ничего общего с тем, что привычно называют депрессией. Бывает ситуация у некоторых, когда есть ПРИЧИНА, по которой приходит печаль и тоска, а после устранения препятствия или получения желаемого человек радостно запрыгает и запляшет «как новенький» — это не депрессия. Это бытовая хандра. То, что происходило со мной, никакой очевидной причины не имело. Оно просто пришло. Само по себе. Властно, безапелляционно завладело моим мозгом, моим телом и моей душой. Произошло полное выключение всех основных потребностей. Мне не хотелось ни есть, ни спать, ни двигаться, ни общаться — только заливать пивом совесть, которая еще шевелилась и пыталась вытолкнуть меня к свету. Но голос совести, взывающий к рассудку, что надо встать, искупаться, побриться хотя бы, убрать мусор в доме, был слишком немощен. Он не мог победить всемогущую нечистую стаю, заполонившую душу и пригвоздившую меня к мертвой точке моего существования.

Бескрайняя давящая сила пришла и забрала у меня все силы, без остатка.

Она обосновалась серьезно, свила грязные гнезда, пустила ядовитые корни и, по-видимому, уходить не собиралась, разве что забрав меня с собой.

Я снова и снова дотошно перебирал механизмы моего сознания, разбирал на детали и воспоминания, пока не понял, что не потеря моей Планеты и не отъезд жены c детьми привели меня прямиком в болотную обитель нежити — это все не было ПРИЧИНОЙ.

Эта темная сила, размазавшая меня и загнавшая в угол, была только моей. Личной. Неотъемлемой частью. Как потайная неактивизированная программа, она жила во мне всегда, а когда я остался один в пустоте, из крохотной токсичной «клеточки» начало разрастаться нечто такое огромное и уродливое, что захватило меня целиком. Она была, была внутри меня, эта токсичная клеточка! Это она мне мешала радоваться жизни тогда, когда, казалось бы, все было хорошо и прекрасно, но я маялся и искал горести там, где их в помине не было. Это она, незаметная и неявная, ставила стены между мной и моими близкими, взращивала непонимание, не давала тянуться к свету чахлым росткам счастья… Она, она затмевала мне глаза и душу непонятной неудовлетворенностью всем, что у меня было. А когда у меня не осталось ничего, властно и по-хозяйски встала во весь рост, и мне уже было некуда деться и не у кого искать защиты…

— Ага, — кисло протянул мой непрошеный «врачеватель», прожигая меня насквозь черным скальпелем безнадежности, — она, она во всем виновата, болезнь депрессия, а так же они — ВСЕЛЮДИ. У любого ничтожества всегда виноват КТО-ТО. Или что-то. Это отличительная черта ничтожеств — искать виноватых. Может, уже пора, наконец, забраться повыше да сигануть в окошко? Ну чтоб, как положено, всем виноватым стало стыдно и они зарыдали в голос. Но никто не зарыдает, ты все сделал для того, чтоб на тебя было всем наплевать.

— Ну так это же замечательно! — ответил я. — Я давно мечтал, чтоб на меня, наконец-то, стало всем наплевать.

— Мечты сбываются! — темный дух прищурился, и в его узких зрачках промелькнули багровые огни. — И это самое опасное качество любой мечты.

Думаю, что я каким-то образом мог погибнуть тогда. Не знаю, каким — может быть, машина бы сбила, когда я в прострации шел в магазин, может быть, подростки приняли бы за бродягу и забили насмерть, я не знаю как, но я точно знаю, что я бы тогда погиб.

Но кое-что произошло.

Кое-что очень важное и очень вовремя.

Я хорошо помню тот день, когда я нашел свою самую лучшую работу в мире.

Эту нежданную яркую заплатку на сером полотнище моего бытия я назвал «ДЕНЬ БОЖЬИХ КОРОВОК».

Как-то я вышел на улицу, глубоко погруженный в себя, с привычно низко опущенной головой. И тут заметил, что вокруг все как-то изменилось, я присмотрелся и увидел, что дорожки, деревья, дома, люди — все усыпано ковром из миллионов алых божьих коровок! Я замер и, наверное, впервые за долгое время поднял голову к небу. Оттуда бесшумно сыпался живой дождь из божьих коровок. Они плыли по воздуху, падали вниз, взлетали вверх, пространство наполнилось красными бусинками, они были везде — на асфальте, в воздухе, на моих руках и плечах…

Я не мог сообразить, как же пройти, и остановился. Мне не хотелось раздавить ни одну из них, но это было невозможно, божьи коровки заполонили мир… Они были везде.

Я стоял дурак дураком, не в состоянии сделать и шага.

Люди шли, наступали, их башмаки чавкали по лопающимся живым бусинкам, некоторые старались идти чуть ли не на цыпочках, а другие не видели ничего особенного в том, чтобы прямо по живым божьим коровкам мчаться по своим неотложным делам, оставляя за собой смертную просеку, еще шевелящийся след… А я вообще не мог двинуться, так и замер на месте, задрав голову к небу и раскинув руки…

Не знаю, что там случилось на самом деле, никогда раньше такого не видел. Ясно только, что ветер почему-то занес в город эту огромную стаю. Постепенно их становилось меньше и меньше, и я начал аккуратно двигаться, стараясь не наступить ни на одну.

Я шел, а божьи коровки еще продолжали потихоньку падать с неба, вся улица казалось красной от них, живых и мертвых… Я шел и шел, хотел просто посмотреть, где же закончится ковер из красного жемчуга, так и дошел до зоопарка. Прямо возле кассы на входе висело объявление, что требуется охранник-обходчик. «Чудесно!» — подумал я. Тут же пришло в голову, что божьи коровки подали мне явный знак, стало быть, пора начинать что-то менять. Я и размышлять даже не стал. Я уже все выбрал, красная дорога привела меня сюда. Значит, судьба. Ведь именно такая работа мне сейчас и нужна.

Меня осыпало божьими коровками как живительным дождем, и я вдруг поверил, что это смыло с меня горькую накипь, очистило и дало маленький шанс на преображение. Хотя нет… на преображение, скорее всего, я все-таки не рассчитывал, а надеялся хотя бы на возвращение к самому себе, тому, каким я был до того, как меня начал захватывать ядовитый туман депрессии, пожирать парализующий душевный некроз. Стать бы снова плохим или хорошим, это не важно, главное — живым.

Зоопарк находился рядом с домом, прямо за кварталами приговоренных к сносу «сталинских» двухэтажек. Переходишь дорогу, и вот она — работа на свежем воздухе, без лишнего общения с людьми. Мечта моя заветная! Я позвонил кадровику, актуальна ли информация о работе, обрадовался, получив утвердительный ответ, как ошпаренный, галопом помчался домой, чтобы привести себя в порядок, насколько это возможно, и… У меня появилась самая лучшая работа в мире.

Да, пора, пора схватиться хотя бы за метлу, если уж меч таким, как я, не полагается!

Пора начать, наконец, разгонять по углам обнаглевших паразитов, заполонивших все вокруг, смахивать и срывать ржавую паутину, которая почти задушила меня насмерть, открывать настежь окна, чтобы впустить свежий воздух, вымыть стекла, чтобы в дом мог войти чистый свет — ПОРА ЧТО-ТО ДЕЛАТЬ!

Сжав зубы, я решил заново учиться ЖИТЬ.

Но это оказалось не такой простой задачей. Ненасытные посланцы сумрака не отпускали меня, хотя я, как мог, пытался бороться с ними.

Задыхаясь от бессилия, переламывая катастрофическое нежелание даже шевелиться, я начал убирать в доме, заставлял себя мыться, стирал барахло, выкидывал мусор, мыл окна, мебель и вообще все, что попадалось под руки. Так я потихоньку начал раскачивать свою пустоту и наполнять ее действием. Любым. Даже совершенно бессмысленным. Главное — не сидеть на месте и не разлеживаться днем на диване.

Двигаться. Не поддаваться. ЖИТЬ.

Я помню, с каким невыносимым психическим насилием я поначалу заставлял себя ходить на дежурства, как неделями, месяцами, буквально чуть не пинками выпихивал себя из дома. Главное — выйти за порог, вышвырнуть себя из затхлой, но такой безопасной норы и доползти до работы, перетерпеть там когда день, когда ночь, когда сутки… Все время что-то делать, забивать «демонов депрессии» всеми возможными способами.

Мне было плохо, физически плохо, нервы постоянно горели огнем, мучила бессонница, часто разламывалась от боли голова.

Я чувствовал себя старой развалиной, я ходил, не оглядываясь по сторонам, виновато опустив голову, словно весь мир указывал на меня пальцем, хихикал и издевался за спиной: «Смотрите, мертвец на работу идет! Мертвец вообразил, что он живой! Эй, попей пивка и вали обратно в свою могилу, вонючая трупанина!»

Но на самом деле на меня никто не обращал внимания, до меня абсолютно никому не было дела, даже чтобы поиздеваться.

Так продолжалось довольно много времени. На дежурствах мрачной тенью я бродил по аллеям зоопарка, старался держаться, насколько хватало сил. Но в промежутках между сменами я опять и снова проваливался в пустоту и чуял, что вот-вот сломаюсь… Мне с каждым днем было все тяжелее и тяжелее выходить на работу, я снова начал сползать в жестокое уныние. И казалось, никаких сил не хватит, чтобы победить это болото и выкарабкаться на свет. Я чувствовал, что у меня опускаются руки, чавкающая жижа затягивает, сыто урча, и скоро проглотит меня с головой. Я потеряю контроль и все то, что подарил мне ДЕНЬ БОЖЬИХ КОРОВОК… Хотя бы шанс на спасение!

Я понял, что вот-вот дрогну и упаду. ДЕНЬ БОЖЬИХ КОРОВОК дал мне возможность сделать шаг, оттолкнуться, приподняться, но дальше — надо было грести самому… А на это не хватало то ли сил, то ли воли, то ли чего-то жгучего в груди, чего у меня совершенно не осталось.

Несмотря на обретенную работу и бурную суетную деятельность, на самом деле я не выбрался к свету, все эти внешние изменения и телодвижения не дали мне ровно ничего. Моим сознанием по-прежнему владела тьма, и хоть тело боролось и металось, что-то делало, душа по-прежнему сидела в грязной вонючей дыре, в которую я превратил свой дом, пялилась в одну точку и медленно умирала. Я понял, что ни от чего пока не спасся и силы скоро покинут меня.

Мой заботливый адский «опекун» похлопывал по плечу и участливо нашептывал на ушко: «Зря, зря, братан, ты во все это ввязался. Ты же знаешь, что все равно не выдержишь, зачем ты издеваешься над собой? Зачем тебе эти бессмысленные мучения, когда ты все равно вернешься ко мне. Пошли, посидим… плюнем на все и снова будет спокойно и хорошо…»

Я устало сопротивлялся и затыкал ему глотку, эта непрерывная невидимая борьба отнимала остатки сил. А когда нервы не выдерживали перегрузки, все чаще и чаще, проявляя слабость и казня себя за это, я покорно плелся к ларьку, набирал пива, чтобы мозг расслабился, мой неотступный враг прикрыл лязгающую пасть, а я мог хотя бы спокойно поспать, без мыслей и терзаний.

И вот однажды, когда в выходной я в очередной раз пошел за пивом, кое-что случилось, кое-кто внезапно и нежданно пришел мне на помощь.

Путь к заветному магазину шел через кварталы «сталинских» двухэтажек, которые расселили и готовили под снос. Проходя мимо, я вдруг замедлил шаг, мне показалось, что меня окликнули. Я обернулся и прямо перед собой увидел, что в грязном запыленном окне сидит огромный белоснежный кот с разноцветными глазами и глухо кричит, точнее — стонет, глядя прямо на меня. Наверное, он и раньше пытался привлечь к себе внимание, а я его не замечал в своей сумеречной прострации. Форточка была открыта, но кот не выходил наружу, судя по его истощенности, он вообще давно из квартиры не выбирался. Он наверняка ждал своих хозяев, которые ушли в новый дом и новую жизнь, посчитав его не нужным более элементом. Они были добрые люди, они оставили форточку открытой, чтоб кот мог пойти на поиски новой жизни или хотя бы смерти.

Но кот, видимо, и при хозяевах никогда не выходил из комнаты, поэтому не воспользовался предоставленной возможностью. Он, может, просто боялся даже на минуту покинуть свое жилище и думал своим кошачьим умом: «Вдруг я отлучусь на минутку, а они вернутся меня забрать. Они обязательно вернутся, ведь они все — таки любят меня, надо только быть на месте и ждать…»

Меня насквозь прошило холодом, дрожь пробрала по костям от этих мыслей. А ведь я делаю ровно то же самое. Я сижу в запертой комнате с открытой форточкой и боюсь куда-то идти: «А ВДРУГ ОНИ ВЕРНУТСЯ, а меня нет, они любят меня, надо только быть на месте и ждать».

Но возможно, причина, по которой я так больно и резко среагировал на этого несчастного брошенного кота, крылась совсем в другом. Может быть, причина таилась в последнем отрезке моей прошлой жизни, когда по кусочку, по камешку, по крошке… совсем незаметно начала рушиться, распадаться, улетать в бездну моя Планета. Я, конечно же, спохватился, но было уже поздно.

И главное… Глаза этого белого кота за стеклом… были такие же… как у моего… Рыжего. Такие же точно, необыкновенно умные, будто он знал все тайны Вселенной, все до единой звезды по именам, все тайные тропинки галактик, все маршруты комет и все мои сны наизусть… Как будто бы мой Рыжий вернулся ко мне бегом по радуге, чтобы в тяжелые дни быть рядом и спасти меня от тьмы.

Его глазами на меня снова смотрел КОСМОС.

Кот, кот… Я знаю твои мудреные секреты, ты кричал сквозь стекло не от голода и одиночества, ведь коты… коты скрывают свою боль!

Ты окликнул меня, чтобы я не прошел мимо, потому что увидел мою слабость. Ты не звал меня на помощь, ты — сам решил спасти.

— Опять ты насочинял вонючую кучу пафосного головного мусора! — немедленно пробудился и с ревом ощерился мой нечистый «сосед», протягивая ко мне узловатые когтистые клешни. — Блохастый просто хочет жрать! И нет никакого «космоса» в его глазах.

— Ну и хорошо, — нехотя ответил я, чувствуя, как под бескрайними вековыми льдами упрямо потянулись к свету еще слабые, но с каждым мгновением набирающие силу живые ростки, — если он ПРОСТО хочет жрать, я буду ПРОСТО его кормить. Без «космоса» в глазах.

Темный болотный дух зашипел, оседая, и скрылся в грязных булькающих водах. Но через мгновение на поверхность вырвалась скрюченная когтистая лапа, угрожающе растопырилась, а потом сжалась в кулак.

Что ж… Я нисколько не сомневался, что ты никуда не ушел, мой злокозненный темный «сосед», неистовый дух самоуничтожения! Но как минимум у меня сейчас есть удачный миг, а может, даже удачный час, чтобы попытаться выскользнуть из темницы, пока он затаился на дне.

Надо использовать это время… с пользой!

В тот день я не отоварился в магазине пивом, я купил кошачью еду и бросил коту в форточку. Как же он жадно глотал пищу, с какой болью и благодарностью смотрел на меня своими разноцветными глазами!

Я наблюдал за белоснежным страдальцем за окном и с растущим напряжением осознавал, что мне не просто необходимо найти способ вырваться из темного плена, а надо сделать это как можно скорее.

СРОЧНО и ПО-НАСТОЯЩЕМУ.

Полноценно.

Без поблажек и отступлений.

Не оставляя пожирающим меня сущностям ни единого шанса.

Не уступая им более ни клочка своей изорванной души, ее уже и так осталось совсем немного.

У меня очень мало времени, я как будто почувствовал, как включился обратный отсчет на «адском механизме», уже готовом взорваться и разнести меня в клочья — пять, четыре, три…

Не выкарабкаюсь сейчас — не выкарабкаюсь никогда.

У меня появилась зацепка — мне НАДО кормить этого кота!

Пять, четыре, три, два…

Держаться за нее и не отпускать!

Как бы не тянули меня в бездонное жерло коварные цепкие лапы свирепых обитателей глубин.

Пять, четыре, три, два… один…

Это не просто белый кот в окне…

Это мой Рыжий в самую тяжелую минуту примчался ко мне на помощь из далекого далека, вернулся из запределья, спустился с радуги, и я… Я не имею права его предать!

Пять, четыре, три, два, один… СТОП!!!

Мигающие цифры на «адском механизме» яростно вспыхнули и погасли.

Главное не забывать, что это совсем не победа — они могут включиться в любой момент!

Только попробуешь возгордиться: «Я ПОБЕДИЛ ДЕМОНА», только начнешь торжествующе ликовать и праздновать свою неуязвимость, тут же запылает лютым пламенем во тьме зловещий отсчет: «Пять… четыре… три… Я ЗДЕСЬ!»

Я не избавился от «демона», я всего лишь прогнал прочь его грязную и нахальную служанку, ведьму-депрессию. Но и она не исчезла навсегда, а только отползла от порога, затаилась в кустах, моргает круглыми совиными глазами и ухает во мраке, ожидая добычу…

Мой «всезнающий советчик», мой «неистребимый сосед», мой «вероломный попутчик» и мой единственный настоящий враг — он по-прежнему со мной, только власть его временно пошатнулась.

Он остался в праве говорить — ну а я приобрел право его не слушать!

Я уныло подчинялся темной воле, оправдывая свои слабости универсальным лозунгом побежденных: «Да кому я нужен?». Кому какое дело до того, каким образом я плетусь по своей убогой дороге на кладбище? У меня никого нет, кроме моих «демонов» — а они хотя бы никогда не оставляют меня одного в пути.

Я сам по себе Планета — пустая и необитаемая, болтался себе бессмысленно в темных углах вселенной, куда не проникает свет звезд и давно никого не ждал.

Но нежданно-негаданно у безжизненной Планеты появился маленький белый Спутник.

Теперь — универсальный лозунг отменяется.

У меня появилось полное право сказать вражьим силам: «НЕТ»

Я — нужен!

Кому-то, кроме вас!

И потихоньку, шаг за шагом, я начал выздоравливать.

С надрывом, преодолевая ежеминутное сопротивление, я начал жить по-настоящему, ну хоть как-то… Ну хоть плохенько, но жить, а не медленно умирать в захламленной помойке, сгорая от пустоты…

Я каждый день ходил кормить моего нового знакомца, мою живую «зацепку».

И каждый день, когда не было дежурств, заставлял себя чем-то заниматься, хоть чем-то — ходить по улицам, вычищать дом и гараж, готовить еду, а не покупать готовое, делать утреннюю зарядку, слушать радио, читать старые книги, все равно что, главное — НЕ СИДЕТЬ НА МЕСТЕ.

Я вскопал и очистил крошечный тещин палисадник во дворе, починил покосившийся забор, покрасил окна и калитку. Оказалось, что вокруг столько разных дел, которых я даже не замечал долгое, долгое время. И что удивительно — все они приносили мне радость!

Я отлично знал, что если опять засяду в кресло у компа и уставлюсь в одну точку, черные когтистые обитатели пустот схватят снова и больше не отпустят меня никогда.

Кот в окне «зацепил» меня за жизнь.

Если я снова опущусь в парализующую прострацию и не приду к нему с пакетиком еды — погибнет он, а следом погибну я.

Я не упущу свой единственный шанс, как бы мне не грозил кулаком из болота блуждающий ледяной бес! Как бы не сверлила меня пустыми зрачками из колючих зарослей неотступная ведьма-депрессия.

Теперь… Теперь я просто приговорен к жизни!

Почему я не забрал кота? Ну, я как бы побоялся разбить окно в доме, а выманить его через форточку не получалось. Кроме того, а вдруг за ним действительно вернутся его хозяева? Или он убежит от меня искать свой опустевший дом, попадет под машину или в пасть собакам? Неоднозначно. Пока я просто его кормил и разговаривал с ним. Кот отвечал мне благодарным урчанием и иногда скреб по стеклу когтями. Но кот при этом ждал тех, кого любит. Ждал. А я… просто буду помогать ему ждать. А он — помогать мне ЖИТЬ.

Жить оказалось не такой простой задачей, как могло показаться. Тьма никуда не ушла и пыталась на каждом шагу подстеречь и утащить за собой. Потихоньку я выработал правила борьбы с тьмой. Надо закрыться. Надо полностью закрыться и выработать ежедневные ритуалы, «найти узкую тропу» и четко ходить только по ней, изо всех сил сохраняя равновесие. Шаг влево, шаг вправо, и это чудовище схватит тебя за горло и унесет в чащу. И сожрет. Тропа должна быть узенькой, и лучше даже не смотреть по сторонам, чтобы не потерять бдительность и не соблазниться на манящие в трясину болотные огоньки. Только по тропе. И смотреть только вперед, а по сторонам и не назад — ни в коем случае! Оглядываться нельзя ни на миг, замаячат призраки воспоминаний, схватят ядовитыми клыками за горло, и… там точно погибель.

Моя «тропа» была выверенной и четкой.

Я нашел ее интуитивно, делая шаг за шагом, то проваливаясь, то чувствуя почву под ногами. Надо делать то, что не нравится «демонам», этот простой рецепт оказался удивительно действенным. «Демоны» хотят полежать или посидеть? Значит, надо вставать и идти, неважно куда, но наперекор. «Демоны» до мучительной слабости в каждой мышце мешают отжиматься или пробежаться по парку? Значит, отжимайся и беги! «Демоны» заставляют вспоминать прошлое и перебирать ошибки и разочарования? А ты, а ты… хотя бы поотжимайся! Или просто — иди… не можешь идти — ползи… Не можешь ползти — сжимай до хруста челюсти, царапай землю когтями, чтобы скрежет зубов заглушал враждебные, зовущие в пропасть, голоса: «Ты не боец, ты слабак… Ты все равно сломаешься…»

Делай все наоборот, назло, наперекор.

И никому… никогда… ни о чем… не рассказывай. В этой борьбе ты можешь быть только один на один со своим внутренним врагом. Почему? Потому что никому не дано влезть в твою шкуру и прожить твою жизнь со всеми переживаниями, эмоциями и болями. Как там говорил Далай Лама, а ведь хорошо сказал, прямо в точку: «… попробуй его слезы, почувствуй его боли. Наткнись на каждый камень, о который он споткнулся. И только после этого говори, что ты знаешь — как правильно жить».

Как бы кто ни старался, какими бы лучшими мотивами не вдохновлялся — он все равно не сможет понять тебя до конца. А значит, будет привносить лишь шумы и мусор в твою и без того слабую, неустойчивую, едва живую душу.

Никто не может быть тебе советчиком — потому что никто не может быть целиком тобой.

Дорогу надо искать в одиночку, и какая бы она не была — кривая, трудная, плохая — не надо попусту терять время и искать лучшую. По твоим следам неусыпно бредет тьма, времени до заката почти не осталось. Топай уж по той тропинке, какая есть, и никого не слушай — потому что это твоя дорога и другой уже не будет. А куда она приведет, думать не стоит: что плохая дорога, что хорошая, они все равно ведут в одну точку.

Главное — не стоять на месте.

Главное — не слушать нечисть, вопящую и воющую в дремучих недрах сознания.

Скоро зайдет солнце, но мой путь осветят луна и звезды, а если тучи скроют луну и звезды — мои глаза привыкнут к темноте, и я все равно смогу идти…

— Какой же ты все-таки пафосный дурак! — расхохотался лукавый бес внутри.

И добавил:

— «Мой путь осветит луна… мои глаза привыкнут ко тьме…» Никто не может идти бесконечно. Ты устанешь и остановишься. А я тебя сожру. И никакие звезды тебе не помогут.

— Может быть, — ответил я, — там и разберемся. А пока я буду идти.

— Без цели и смысла?

— Почему? У меня есть цель — сдохнуть только тогда, когда избавлюсь от тебя, чтоб ты скопытился с голодухи!

— Вот про «скопытился» это ты в точку, копыта у меня есть. А остальное — бред.

— Ну и ладненько, пойди травки пожуй, копытный, а мне пора.

Я вставал рано утром, чтобы вечером засыпать быстрее, а не мучиться от бессонницы. Я просыпался, отжимался, подтягивался на турнике, обливался ледяной водой, чтобы «шкура дымилась», пил несколько чашек термоядерного крепкого кофе, потом курил, ел сыр, колбасу и хлеб, собирал себе обед на работу, брал пакет с мусором и относил к бакам, где почти всегда ошивался Креативный Бомж.

С недавнего времени поселился у нас на районе, скорее всего в ожидающих сноса безлюдных серых домах, этот забавный бездомный. Был ли он действительно помешанный или изображал такового — то никому неведомо. Но если прикидывался блаженным, то весьма убедительно. Если бы этот бомж был обычным человеком, он наверняка стал бы каким-нибудь навороченным кутюрье, потому что, как бы это смешно не звучало, одевался он с большим вкусом и выдумкой. Понятное дело, все бомжи одеваются с помойки, но этот тип был явно одарен, выискивал действительно интересные «наряды» и носил их с настоящим великосветским шармом.

Бомж был довольно молодой, с длинными волнистыми волосами, роскошной бородой. Последнее время он, например, носил вышитую «золотом» красную жилетку с бахромой, броский шейный платок, поверх серых штанов надевал ярко-желтые шорты, на голове носил тельняшку, лихо повязанную как бандану, и все это смотрелось очень стильно и интересно. Самое интересное, что он всегда был довольно опрятен, от него ничем дурным не пахло, а длинные волосы не казались давно немытыми. Как ему это удавалось — непонятно.

Он ни к кому не приставал, не попрошайничал, просто бродил и разглагольствовал, закатывая глаза, то сам с собой, то с голубями на асфальте, то с облаками в небе. А еще он каждое утро сидел в позе лотоса возле мусорных баков, разворачивал кульки с мусором, глубокомысленно перебирал их до каждой бумажки и обертки, потом складывал все аккуратно обратно и брал следующий пакет.

Я не мог не злиться на бедолагу, так как догадывался, что он разбирает и мои пакеты. Мне было неприятно, что кто-то любуется моим мусором, но ничего с этим не поделаешь, ибо это беззлобная игра отреченного от реальности ума. Да и я сам сейчас мало чем от него отличаюсь, безжалостно констатировал я, просто ПОКА стараюсь держаться покрепче за рамки рассудка, чувствуя, как ежедневно слабеет моя хватка.

Я давал ему денежку, хотя бездомный «модник» и не просил, а в ответ нес какую-то непонятную, но явно для него забавную чушь. У меня от этого вдруг поднималось или портилось настроение — в зависимости от того, что я услышал или, вернее, что уловил из его бормотания. Странно, когда твое настроение колеблется в ту или иную сторону от не всегда понятных выражений полоумного бродяги. Но это происходило… Он заметно воздействовал на меня своими речами, попадая в самую точку, как будто ему было известно обо мне куда больше, чем это возможно незнакомцу. Да ладно, отмахивался я от таких мыслей, это лишь игра моего воображения.

Однажды он взял две десятирублевые монеты и положил себе на глаза, запрокинув голову: «Всем нужно по две монеты, чтобы закрыть себе глаза, только не у всех есть глаза. А ты ходи и всем давай по две монетки, всем давай, кто не возьмет, у того нет глаз. Так все и узнаешь, у кого есть, а у кого нет… Скоро солнце взорвется, у кого есть глаза — нужны монетки, чтобы не ослепнуть. У меня нет глаз, поэтому они мне не нужны, я отнесу их в магазин». Что он хотел сказать этими словами, я не знаю, но настроение испортилось. А позавчера: «Ты не волнуйся, что я тебе скажу, но о тебе тоже кто-то думает, там, далеко. Это плохо, когда о тебе думают, от этого появляются крысы в доме. Нужен кот — разогнать крыс. Пусть или будут с тобой, или не думают, не разводят крыс… Но они думают о тебе, нужен кот… ЗАБЕРИ КОТА!»

Откуда он знает про кота? Почему его бредни безошибочно попадают в цель? Или я воспринимаю его галиматью серьезнее, чем надобно? И откуда он знает, что кто-то далеко думает обо мне и, вообще, что у меня есть кто-то… далеко.

А еще у Креативного Бомжа была своя философия, конечно, странная, поставленная с ног на голову, но как-то пугающая своей агрессивной близостью к реалиям.

По его рассказам, он на самом деле принц, но в детстве его заколдовала злая ведьма. И вот он стал таким чокнутым принцем.

Король — отец, королева-мать и брат, тоже принц, очень горевали по этому поводу, что вот меньшой стал таким странным, повязал голову банданой, отрастил волосы и стал молоть всякую чушь, от которой вяли королевские уши и рыдали королевские фрейлины.

Чем больше страдали все вокруг, тем хуже вел себя Заколдованный Принц. Подложил кнопку на стул военному министру, кинул дохлого таракана в суп важному зарубежному послу, ел только из немытой посуды, на завтраке отказывался от манной каши, не менял носки по два дня, ходил по тронному залу в спортивном костюме. И поговаривали, что начал курить в туалете. Завел себе крысу с голым хвостом и пугал до визга молоденьких фрейлин.

Король, королева и особенно старая нянька были настолько огорчены поведением принца, что когда он однажды покинул дворец, только для виду поплакали, но вздохнули с облегчением.

Принц очень любил свое королевство и свою королевскую семью, особенно старую няньку!

— А отчего же тогда покинул? — спросил я.

Креативный Бомж закатил глаза к небу и торопливо ответил:

— Понимаешь… если ты любишь, ты должен облегчить страдания любимым. Например, представь, ты был замечательным сыном, мужем, другом, отцом… И когда ты помрешь, как будут горевать твои родные, ты им принесешь боль, столько будет слез и печалей… Какая же это любовь? Это чистый эгоизм. А если ты был всю жизнь дрянью последней, все только вздохнут с облегчением, что наконец — то эта скотина сдохла… и никто из твоих любимых не проронит и слезинки. Вот это и есть настоящая любовь: СВОИМ УХОДОМ НЕ ПРИЧИНЯТЬ НИКОМУ БОЛИ. Поэтому я решил усугубить свою «чокнутость» и стать совсем-совсем плохим, да и уйти так, чтобы обо мне никто никогда не заплакал. И никому бы не было от этого больно.

Я не знал, что ему ответить, я оказался в некоем онемении. Мой уж очень необычный собеседник заполнил паузу легким насвистыванием и добавил:

— Вот если бы у меня были враги, я бы никогда не желал им ничего плохого.

— Ты такой добрый?

— Вовсе нет. Я очень логичный сумасшедший. Вот представь. Живет мой враг долго и счастливо, он сытый, богатый, жизнь полна радости, все его обожают, живет он долго, не болеет, а тут — БАХ, приходит время помирать. Представляешь, как ему будет горько терять ВСЕ ЭТО прекрасное и хорошее, пожизненно окружавшее его? Это же так обидно и так больно — хуже не придумаешь! А если человек жил погано, он только радоваться будет, что наконец-то отбросит коньки и его мучения закончатся. Поэтому врагам надо желать только побольше счастья, здоровья, радостей, богатства и удачи.

— Мда… Даже сказать нечего. Какая на редкость циничная интерпретация заповеди «Возлюби врага своего». Но тебе простительно, ты не в себе. И еще, а если человек жил НИКАК, то как ему помираться-то будет?

— Ну, наверное, так же — НИКАК. Это тоже неплохой вариант. Куда лучше, чем в горести и печали за много чего потерянного. То есть жить надо как можно хуже — чтобы помирать легче было и не жаль расставаться с такой-то паскудной жизнью.

Помолчал мгновение и изрек:

— Плохие падут в пламя, хорошие шагнут в небо, а никакие — так и будут болтаться на пепелище и умолять, чтоб их забрали хотя бы черти.

Вот что тут скажешь?

Да ничего!

Только махнуть рукой остается. Ну что с него взять, он же сумасшедший!

Мне бы нравился этот более чем оригинальный бродяга, если бы он не разбирал мой мусор.

А прикосновение чужого взгляда к моим бытовым отходам вызывало во мне сильный и с трудом контролируемый гнев, будто кто-то вторгается в мое личное пространство и нарушает границы. Я понимал, что это глупо, но все равно… гневался.

И я вообще отметил, что последнее время много, очень много пустого мелко-бытового гнева кипело во мне. И на душе скопилось столько грязной пены, что порой мне становилось очень стыдно за свои мысли и поступки. Хотя на тот момент действительности даже гнев был куда лучше, чем пустота и отрешенность, высасывающая из меня жизнь. Гнев все-таки эмоция, а эмоции позволяют почувствовать себя живым. Гнев — очень плохо. Но иногда бывают такие моменты, когда ПЛОХО — лучше, чем НИЧЕГО. Даже плохое может спасти, если заставит «душевного мертвеца», каковым я себя ощущал, что-то чувствовать. Хотя бы гнев.

Конец ознакомительного фрагмента.