Сто двадцать третья, на выезд!

Ольга Найт

Вы видите белую машину с красным крестом и синим проблесковым маячком, несущуюся по проспекту. Какие мысли приходят вам в голову?Что там внутри этой машины вот сейчас в данный момент происходит? Куда она летит через перекрестки и светофоры под вой сирены? Что будет там по окончании ее пути?Днем и ночью, в холод и в жару, в снег и в дождь несется скорая помощь под вой сирены и эта книга о ее нелегких буднях.

Сто таблеток коринфара

На часах 22.30. Только что сдала полусуточную дневную смену.

Диспетчера на ночь поставили с классным доктором, знающим молодым парнем, давно работающим на скорой. Я радостная, держу в руках вызов в предвкушении крутой ночной смены и с мыслями: «Да мы всех просто залечим сегодня!».

Повод к вызову: «болит живот» у девочки 27 лет. Вызывает мама. В голове моей проносится: «наверняка гинекология или пищевая токсикоинфекция, лучше бы второе — поехали бы в инфекцию, по пути карточки бы дописали (смотрю доктор не успевает их строчить — целый ворох накопил), поболтали бы, музыку послушали бы, а может там банальный аппендицит…, тоже не плохо».

Вообще-то лучше не гадать заранее, что там на вызове — обязательно будет что-то такое, что и не предполагалось. Я это знала, все это знали, но… мыслям-то не прикажешь. Доктор Леша тоже обрадовался такому поводу. Хоть немного передохнуть по пути в больницу и обратно, а то без заезда с обеда мотается, а может даже получится и время чуть украсть (хоть пять минут) — кости бросить (т. е. прилечь), но это если сильно повезет… Вот с такими мыслями мы и ехали на тот злополучный вызов.

Второй этаж московской задрипанной пятиэтажки встретил нас неприветливо темнотой и запахами кошачьей мочи. На лестнице хоть глаз выколи. Трудно лампочку вкрутить, что ли?

Дверь открыла взволнованная женщина средних лет.

— Проходите. Она там, в спальне.

Проходим по мрачному коридору, заставленному какими-то коробками, детскими вещами, велосипедом и детской коляской. Где-то в глубине коридора слышится приглушенный женский крик. В нос ударяет запах нашатыря. Я уже на рефлексе смотрю, где какие комнаты и кто в них. Две комнаты закрыты. Кухня — там мужчина.

Отмечаю это у себя в голове.

Входим в хорошо освещенную комнату (наконец-то!). В центре большая двухспальная кровать, покрытая зеленым покрывалом. На ней лежит девушка. Лицо бледное, словно лист бумаги. Девушка то лежит спокойно с закрытыми глазами, то начинает метаться по кровати с нечленораздельными воплями и криками. Кое-что из ее крика понять можно.

— Больно! Больно! Не могу!!! Ааа!!! ААА!!!

Дико и страшно кричит. Будто не человек вовсе, а раненый зверь. Потом замолкает, затихает на пару секунд и опять.

Рядом с кроватью (почти вплотную) стоит маленькая детская кроватка. В ней, как ни странно, спит ребенок примерно шести месяцев от роду и даже не реагирует на душераздирающие крики. По другую сторону еще одна кроватка, чуть побольше. В ней никого.

— Что случилось? — спрашивает Лёша у матери.

— Она вот так уже час кричит. Вроде бы на живот жалуется. Говорит, что болит живот.

— А нашатырем пахнет. Она сознание теряла?

— Не поняла я… Она отключалась ненадолго… Я ее нашатырем… Вот, вроде бы пришла в себя…

У меня сразу мысль мелькнула о внематочной беременности и разрыве трубы. Очень похоже по клинике… Но, как потом оказалось, я сильно ошибалась.

Метания по кровати и крики девушки продолжались.

— Маша! Маша! Не надо так кричать, — попыталась успокоить ее мать. — Врачи приехали.

Кое-как с большим трудом удалось поймать Машу на кровати. Пока мать и я удерживали ее, Лёша измерял давление.

— Черт! 40/0. Маша! Что болит? Ты слышишь меня?

— Живот!!! ААА!!! ААА!!!

— Где? Покажи рукой.

Маша обвела рукой весь живот.

— Давно?

— Да!!! Я таблетки пила! ААА!!!

— Какие таблетки?

— Там, на столике! ААА!!!

Маша вырвалась из наших рук и снова продолжила метаться по постели и орать жутким голосом от которого в ушах звенело.

Мы окинули взглядом столик у окна. Там и вправду был какой-то флакончик. Лёша схватил его. Я увидела, как он напрягся, читая название.

— Ты выпила их? Все? — его голос сорвался. — Отвечай! Ты их все выпила?

Он подскочил к Маше и стал ее трясти.

Она заорала так, что на улице было слышно.

— Да!!! Все!!! Не хочу жить!!! Я умереть хочу!!! ААА!!!

— Когда ты их выпила? Слышишь? Когда? Сколько времени прошло?

— С шести вечера пью!!! Я умереть хочу!!! Отстаньте от меня!!! ААА!!!

И снова этот крик.

Лёшин голос:

— Ну и дура! Какая же ты дура!

Пузырек полетел в неизвестном направлении.

— Она сто таблеток коринфара выпила. Весь флакон! Ставь кубиталку, капельник. Я за промывалкой в машину.

Легко сказать… Ставь… Ага… Кое-как мать Маши скрутила свою дочку.

— Нет!!! — орала Маша. — Нет!!! Я умереть хочу!!!

При таком давлении поставить венозный катетер и так проблематично, а тут еще эти телодвижения, этот жуткий крик.

— Саша, иди, помоги!

Прибежал мужик с кухни. Машин отец. Вдвоем им удалось скрутить ее, но вен на периферии почти не было.

Как мне удалось установить катетер в локтевую вену сама не пойму. Бывает такое отчаяние, когда думаешь, что уже все, а оно вдруг раз и получается.

Тут примчался Лёша с промывалкой (желудочный зонд и воронка) и реанимационным набором. Наивные, мы полагали, что еще что-то в желудке осталось… Она ведь ела эти таблетки около четырех часов… Все уже давно было в крови. И это чудо, что она еще жива и в сознании. Молодой, крепкий организм и компенсаторные реакции еще кое-как справлялись.

Быстро собрала капельник. Флакон физраствора плюс допамин (препарат повышающий давление). Подключила. Машу удержать почти невозможно. Тем более родителям. Но если ее отпустить, она вырвет капельницу. Силища у нее неимоверная, хотя вроде бы и худенькая девушка. Откуда только берется…

— Надо промывать! — Леша собрал промывалку.

Я притащила откуда-то из ванны ведро воды и пустой таз. Сама даже не пойму, как нашла все это.

Вдруг одна из дверей в соседней комнате открывается, и из нее выходит ребенок. Девочка в синей пижаме, на вид лет пяти. Подошла к нам. Внимательно посмотрела на всех: на нас, на мать свою, скрученную на постели и орущую благим матом. Все замерли. Немая сцена. И вот девочка среди всего этого хаоса произносит.

— Моя мама умрет! Она умрет! Я это знаю.

Я хватаю ребенка, вталкиваю ее обратно в ту комнату, откуда она пришла, закрываю дверь и прижимаю ее стулом. Да, грубо. Да, жестоко. Но ребенок не должен этого видеть. Она не должна видеть, как умирает ее мать и что мы собираемся с ней делать.

Машу держат все, и все равно ей удается вырваться. Я не могу понять, откуда в ней такая сила, что трое взрослых людей не могут ее удержать.

Снова скрутили. Пытаюсь запихнуть ей в рот зонд. Закусывает, зараза! Челюсти так сомкнула — не разжать ничем. Мычит только и головой крутит.

Лёша хватает ларингоскоп. Пытается им разжать челюсти. Не получается.

— Бесполезно! — он сдается. — Все. Я запрашиваю место на госпитализацию.

Но Машу еще не отпускаем. Боимся, что сорвет капельницу. Она орет и извивается.

— ААА!!! ААА!!! ААА!!!

Нам дали Склиф. Приволакиваем в квартиру носилки. Кладем на них нашу больную, и тут я замечаю, что Маша уже чуть успокоилась. Может поняла, что мы от нее отстали, или уже силы начали покидать ее. Немного, совсем чуть, посопротивлявшись и чуток покричав, она укладывается на носилки, с которыми мы устремляемся вниз к машине.

Быстро перекладываем в машину.

— Боря! Бегом в Склиф! На всех порах! Мигалки! Сирена! Бегом, слышишь?

Водитель, кивнув, берется за штурвал, то есть за руль.

Родню не берем с собой намеренно. Никто не знает, что будет в пути. Не стоит им на это смотреть.

Загрузились все в салон. Маша притихла. Не к добру это… Но пока еще дышит. Помчались.

Леша сидит на кресле у изголовья. Я сбоку на скамейке. Достали кислород, наладили. Мешок Амбу наготове лежит рядом на носилках.

Смотрю на Машу. О, блин! Она не дышит. Лёша бьет кулаком в стекло перегородки кабины водителя.

— Стой! Стой! У нас остановка!

Резкое торможение. И мы встали.

Надо интубировать. Бью прекардиальным ударом (резкий удар кулаком по грудине). Иногда это срабатывает и при остановке дыхания, но не сейчас. Нет дыхания и все тут.

Реанимационный набор. За секунду собран ларингоскоп. Лёша пытается ввести трубку.

— Связок не вижу! Черт! Есть! Все. Ввел. Дыши мешком.

Подключаем мешок Амбу. Дышим. Нет эффекта.

Меняемся местами. Лёша качает (непрямой массаж сердца). Я дышу мешком. Время, время… Маша синеет. Через пару минут вижу, вроде бы поддыхивать сама начала.

Щупаем пульс. Есть! Слабый, но есть. И поддыхивает самостоятельно. Вроде бы вытащили. Адреналин льется рекой. Шприцы и ампулы раскиданы по всей машине. Неужели вытащили. Самим не верится в это.

— Поехали!

Рывком тронулись. Скорость с которой мы летели, видимо, была не шуточной. Слава Богу, что была уже почти ночь. Машин мало. Мельком я бросала взгляд в окно. Мимо проносились перекрестки. Мы на них даже не притормаживали. Сирена глушила наши уши. Все вокруг тряслось. Я подпрыгивала на ухабах, исправно нажимая на мешок Амбу каждый раз, как Маша переставала дышать. Это помогало. Но надолго этого не хватит. Были моменты, когда она опять полностью останавливалась, и тогда Леша снова качал, а я дышала. Был израсходован весь адреналин из ящика.

Неожиданно резко взвизгнули тормоза. Мы у приемного Склифа. Слава Богу!

Выкатываем носилки, одновременно пытаемся дышать и качать, так как Маша снова остановилась. Несемся с носилками по коридору, даже не замечая охраны, не слыша их криков.

Лёша резко рявкнул:

— В блок! (т. е. блок интенсивной терапии).

Но мне кажется, и так всем все было ясно. На носилках заинтубированная, уже посиневшая девушка. Очень трудно бежать, одновременно везти носилки и одновременно с этим качать сердце и дышать мешком. Очень трудно. Пот струится по спине. Коридор такой длинный. Ну вот, наконец, и БИТ.

Открываем дверь, вваливаемся. Все, доехали!!!

— Ну что вы нам тут привезли? — врач БИТ уставился на Машу. — Так она же труп уже.

— Она поддыхивает сама. Смотрите. Она не труп. Пока…

Мы перестали за нее дышать. И правда, Маша сделала попытку вдохнуть сама. Мышцы немного напряглись.

— Ладно. На монитор ее!

Перекладываем на кровать с кардиомонитором и ИВЛ.

Вот это да! Сердце бьется. Ритм, правда, плохой, неправильный, идиопатический, но оно же бьется. Она жива! Даже дышать сама пытается.

Объясняем все врачу, говорим что мы делали и как.

Врач БИТ вздыхая, глядя на монитор:

— Синдром умирающего сердца. Ладно, оставляйте ее здесь. Будем ждать. Здесь уже сделать ничего нельзя.

Забрав свою каталку и мешок Амбу, отправляемся в любезно предоставленную нам ординаторскую комнату для того, что бы немного перевести дух, привести себя в порядок и написать сопроводок и карточку.

Через два часа Маша умерла… У нее осталось двое маленьких детей…