Взлетая выше облаков

Ольга Миркулова

Свобода не знает границ. Свобода не знает страхов. Свобода окружает нас, живет внутри, нужно лишь сорвать оковы и шагнуть навстречу. Но мало кто знает, что путь к долгожданному лежит через всепоглощающую тьму, и ступаешь ты не на светлую дорогу, уложенную золотым кирпичом, а в бездонную пропасть. Есть лишь один способ преодолеть ее: отрастить крылья, уподобившись птицам…

Глава 2

Он обернулся — на его лице была лишенная всякого выражения маска,

вычеканенная из серебристого металла,

маска, которую он всегда надевал,

когда хотел скрыть свои чувства.

Рэй Брэдбери «Марсианские хроники»

Старшая школа. Пора веселья, приближения ко взрослой жизни и… Экзаменов. Да, от них никуда не деться. Вроде бы подразумевается обычная проверка знаний, но для сдающих это: бессонные ночи за грудами учебников и зубрежкой, куча пустых чашек из-под кофе, фантики от вредной еды и тарелки, на которых когда-то были бутерброды… В общем, все, чем заставлено рабочее место помимо книг и тетрадей, потому что отрываться на нормальный приём пищи в последнюю неделю неохота, так как прекрасно понимаешь: потом так просто не вернуться за работу — ты обязательно захочешь немного отдохнуть, а затем и вовсе заснёшь.

Что же ещё? Экзамены — это сдающие нервы у отличников и принятие судьбы у двоечников. Это пора, когда большинство сверстников уже совершеннолетние и хотят гулять целыми днями и ночами напролёт, тем более сейчас наступило лето, но нужно готовиться, готовиться и ещё много-много раз готовиться! Скучно, долго, и все же ничего не поделаешь — надо, значит надо. Ну, если конечно не хочешь остаться без хорошего образования и успешной карьеры в будущем. Я думаю, что многие захотели бы быть каким-нибудь богатым бизнесменом, нежели дворником или охранником на складе, хотя, может, есть и такие люди, кто знает?

Неделя пролетела для меня незаметно. Она стерлась из памяти, в отличии от той злополучной ночи, что до сих пор не выходит из головы. Во время небольших перерывов и ночью, когда я лежу часами напролёт не в силах уснуть, я, словно наяву, вижу съехавшую на одно плечо толстовку, выпирающие косточки ключиц и затуманенные алкоголем глаза с двумя кругами радужки: большим серым и маленьким, тонко окаймляющим зрачок карим. Я чувствую горячее дыхание на своих губах, узловатые сильные пальцы, сомкнувшиеся на моих плечах, легкий фруктовый шлейф духов, смешанный с ароматом «Мангового рая»…

Ненавижу свой мозг за это! Почему именно его образ засел настолько прочно и так реалистичен даже спустя неделю, а дурацкие доказательства по математике он забывает напрочь?!

7 утра. Истошно громко звонит будильник на телефоне, оповещающий хозяина, — меня — что надо поднять свое бренное тело и идти на первый круг ада — экзамен по математике. Может, он и не так сильно орет, но именно в этот момент кажется, что реактивный самолёт на взлёте и то тише. Мне ещё повезло: я смогла выкрасть у царицы ночи около четырёх с половиной часов сна! И пусть мать попросила лечь пораньше, я решила, что лучше измучаю себя подготовкой, усну прямо за столом, чем снова увижу Тома.

Солнечные лучи пробивались сквозь неплотно зашторенные занавески и падали прямо на кровать. Они освещали растрепанные по подушке рыжие пряди, заставляя их светиться огненным, и ужасно лезли в глаза.

— Почему именно сегодня? Как же голова раскалывается… — я сонно тру глаза и, приложив огромные усилия, сажусь, чтобы отрубить лежащую слишком далеко кричалку.

Вяло тащу себя до ванной и отскакиваю назад, ошарашенная собственным отражением. За прошедшие семь дней я совершенно не ухаживала за собой помимо чистки зубов, которая происходила автоматически. Теперь же из зеркала на меня смотрит существо, некогда бывшее семнадцатилетней девушкой: бездонные пропасти под глазами, тусклый цвет кожи с едва различимыми веснушками и пустой взгляд, обладатель которого желал лишь исчезнуть куда-нибудь далеко и надолго, а лучше навсегда.

Мне плохо, я разваливаюсь на части и у меня сдают нервы. Наплевав на то, что я ещё не ела и смешивать все сразу не желательно, закидываю в себя обезболивающее и успокоительное, запиваю все водой. Родителей дома нет, и никто не сможет отчитать меня за это.

Есть не хочется, но надо. Если не поем сейчас, живот свернётся в трубочку на экзамене, а мне только этого в совокупности с остальным не хватало, так, для полного комплекта. Омлет на скорую руку, привести себя в подобающий вид или точнее что-то похожее на него и собрать вещи. На мне сейчас классический нежно-голубой костюм из атласной ткани, рубашка без единой складки и туфли на небольшом каблуке. Волосы короткие, поэтому много времени на них не трачу. Во рту мятная жвачка и ещё целая упаковка с собой — помогает сосредоточиться. Из вещей только ключи, телефон, немного денег, две ручки, линейка-транспортир, паспорт и таблетки.

Выхожу на улицу, сразу ощущая собственную оплошность — все же нужно смотреть в окно перед тем, как покинуть квартиру. За время моих сборов погода переменилась чертовски сильно: небо заволокло тучами, которые тянутся до самого горизонта однотонным полотном, ветер пробирает до костей, мелко накрапывает дождь. Его почти не чувствуешь, только видишь, но это не отменяет того факта, что одежда мокнет, а обувь скользит по образовавшейся грязи. Тем не менее я не тороплюсь, еле переставляя ноги, и запрокидываю голову наверх, позволяя каплям падать на нос, полузакрытые веки и лоб. Мне уже легче. Таблетки начали действовать, и груз адски проделанной работы за плечами успокаивает.

Иду привычной дорогой мимо серых многоэтажек и одинокого, словно затерявшегося среди этих великанов магазинчика с продуктами. Маленького, с неприметной надписью: «Продуктовый». Он совершенно не вписывается в общую картину улицы, отчего невольно становится его жаль, пусть я прекрасно понимаю, что жалеть какое-то здание глупо.

Резко выключается свет. Я замираю на месте с чуть приподнятой ногой, не шевелясь. Неприятный ком тревоги застревает в горле, и я судорожно пытаюсь его сглотнуть.

— Угадай кто! — знакомый голос спасительным ключом снимает опутавшие меня цепи страха.

— Лика, я думала, что в обморок падаю! Не пугай больше так.

Тьма отступает — я снова вижу окружавший меня до этого мир, плюс, ещё одно дополнение к нему в виде удивительно веселой для такого дня подруги.

— А есть повод? — она склоняет голову чуть в бок, пристально разглядывая мое лицо. — Плохо себя чувствуешь?

— Нет, все хорошо. — я улыбаюсь ей самой добродушной улыбкой, на какую только способна.

Лика сегодня пришла в темно-синем платье, поверх которого нацепила кислотно-желтый дождевик, один в один как из фильма «Оно».

Я хватаю ее запястье и срываюсь с места. Удивленный вдох растворяется в громких ударах усиливающегося дождя.

Мы смеёмся, мчась навстречу ветру. Вскоре Лика обгоняет и теперь уже сама тянет меня за собой. Она всегда была спортивнее и к тому же обувь подобрала по погоде, в отличии от кое-кого. Я ловлю противное чувство дежавю, будучи ведомой, но лишь до тех пор, пока Лика не кричит, стараясь пересилить ветер, и указывает свободной рукой вперёд:

— Смотри, там наши!

Я вижу знакомые спины, что несутся по лужам, огибая здание школы. Десятки брызг от их ног разлетаются на несколько метров. Мы ускоряемся.

Отдышаться удаётся уже только внутри. Я облокачиваюсь на собственные колени, согнувшись в три погибели, и тяжело втягиваю в себя воздух. Со мной пару раз поздоровались, но сил хватило лишь кратко кивнуть им в ответ. Ненавижу бег, особенно на каблуках. Мое лицо со сто процентной вероятностью сейчас ужасно красное, я всегда сильно краснею, одежда до последнего волокна промокла, правда, это не столь страшно, ведь большинство в точно таком же состоянии искупавшихся под небесным душем.

Я наконец выпрямляюсь и осматриваюсь: здание пункта проведения экзамена будто собрано из кирпичиков детского конструктора выцветшего розового цвета. В узком проходе, где мы остановились, два ряда лавочек смотрят друг на друга, двери раздевалок настежь открыты. Лика уже успела сбегать в толпу одноклассников и сейчас оживленно болтает с ними. Смотря на неё, так и не скажешь, что девочка пришла сдавать сложный экзамен, а не на вечеринку. Другие в ее присутствии тоже заметно расслабляются. Я всегда удивлялась странной ауре Лики, что поднимала настроение окружающим, когда, казалось бы, повода веселиться невозможно найти. Она и сама вечно улыбалась, смеялась и никогда не унывала, заражая своим настроем остальных. Такая вот девочка-зайчик, которая изредка показывала свои острые коготки.

Перевожу взгляд на соседний коридор…

Худощавая фигура в белой рубашке возвышается над всеми. На целую голову выше остальных, его окружавших… Парень зарывается пятерней в мягкие на вид волосы, за секундный поворот головы замечаю тонкую душку очков, знакомую до тошноты. Мне чудится, что я чувствую слабый запах духов с ароматом тропических фруктов.

Сильно зажмуриваюсь. Открываю глаза и образ Тома мгновенно исчезает, словно его и не было. Ни человека, ни духов. «Галлюцинации?»

— Эмма! — Лика активно машет мне рукой, отбегая от стенда с информацией. — Мы с тобой в одной аудитории!

— Здорово… — говорю, пребывая в состоянии остаточного шока. Мне очень хочется спросить Лику: не видела ли она здесь высокого парня и описать в подробностях все его приметы, но сдерживаюсь, ведь вероятность этого слишком мала, а вот то, что она посчитает меня за полоумную — пробивает собой потолок. — Пошли, кажется, нас запускают. — мы ретируемся в сторону толпы одноклассников.

— Что ж, да прибудет с нами сила, будущие студенты! — кричит Лика, первая убегая в наш кабинет.

Коридор разрывает воодушевленный вой старшеклассников. Женщина-администратор морщится. Я ее понимаю: наш класс больше походит на настоящий цирк, чем на будущих врачей, инженеров, учителей и ещё много кого, кто должны стать порядочными членами взрослого общества.

Первые сорок минут из трёх часов прошли в полной тишине, прерываемой лишь короткими вздохами, шелестом листочков, звуками быстрого зачеркивания чего-то ручками и сдерживаемого кашля с задней парты. Следующие сорок минут дополнились тихими чертыханьями, нытьем и молитвами. Мне тоже хотелось выкрикнуть пару-тройку нецензурных выражений и стукнуть от досады кулаком по столу, но все же удалось подавить этот эмоциональный порыв и писать дальше. За это время я пару раз оглядела свою аудиторию: из десяти человек трое были мои одноклассники. Лика усердно работала два с половиной часа, после чего немного полежала грудью на парте, последний раз сверила ответы с черновиком и сдалась. Она вышла из аудитории вторая, чему я не сильно удивилась — Лике учеба всегда давалась без особых усилий, тем не менее она за оценками не гналась. Такие обычно говорят: «Что Бог пошлёт», только вот моя подруга атеист.

Я тоже отдаю руководителю работу и на затёкших ногах выползаю на улицу. Вода с неба лить перестала, но голубое полотно до сих пор под грязным одеялом, пусть уже и не однослойным. В голове у меня пусто, мелкий тремор от долгого сидения в одной позе только-только начал сходить. Вокруг ни души. Я смотрю себе под ноги, разглядывая меловые рисунки младшеклассников.

— Да почему ты не понимаешь?! — Голос очень похож на Лику. — Неужели, ты ни разу не задумывался?!

Я медленно бреду вдоль забора, стараясь не привлечь внимания разговаривающих. Через несколько шагов могу разглядеть собеседника Лики. Это Алекс. Смуглый юноша чуть выше среднего ростом с широкими плечами. Спортсмен и человек, сводивший «погулять» добрую половину школы.

Я останавливаюсь в тени, где ни он, ни она не заметят меня. Подглядывать и подслушивать не хорошо, я знаю, только мои ступни, словно прилипли к земле, а тело сковал невидимый свинцовый панцирь. Я впервые вижу Лику такой. Нет, она и раньше могла поскандалить, но сейчас… Мне, кажется, что вот-вот ее маска исчезнет. Она все ещё на ней, только появилась длинная полоска разлома, что тянется от правого уголка губ по диагонали вверх.

— Лика, подожди, что ты хочешь сказать? — Алекс в полном замешательстве.

— Подумай сам! — голос Лики наполнен бесконечным отчаянием, злостью и… Что-то там есть ещё, хорошо замаскированное, но все же слабо выглядывающее сквозь трещину маски. Это что-то наверняка и ломает ее, пытаясь выползти наружу. — Почему я всегда делала за тебя домашку, когда тебе было лень? Почему прикрывала перед учителями, если ты сбегал чуть ли не каждый день? С какого перепугу я даже сегодня отдала тебе свою бутылку с водой, хотя саму тошнило ещё с самого утра?

Алекс не шевелился. Лика смотрела на него своими карими глазами так, что и до меня дошла эта щемящая сердце волна, от которой дышать стало практически невозможно. Руки сами потянулись к груди и скомкали рубашку.

— Я терпела то, что вокруг тебя всегда ходила толпа баб, что ты их обнимал, с ними спал, а меня лишь использовал… Я терпела! Меня выворачивало изнутри, но я ничего не показывала, потому что понимала: я не смогу дать то, что тебе нужно… — все вокруг смолкло. Трещина ветвилась, расползалась во все стороны. Разноцветная краска кусками осыпалась на землю. — Просто скажи, ты хоть на йоту чувствовал ко мне подобное?

Лика не плакала. Желтый капюшон откинулся назад, ее длинный рыжий хвост растрепался, а руки дрожали, сжатые в кулаки так сильно, что на ладонях у неё должны будут остаться полумесяцы.

Алекс опустил взгляд в пол. Он несколько раз открывал рот, дабы начать говорить, но так не проронил ни слова. Его сильная, внушающая в большинстве случаев страх фигура сейчас выглядела ужасно жалкой.

— Уходи.

Я читаю по губам. Лика произнесла последнее слово настолько тихо, что даже Алекс вряд ли услышал. Вне зависимости от этого, он ее понял и поплёлся прочь, не видя, как маска со сворачивающим уши треском лопается и тысячами осколков летит на мокрый асфальт.

Вместе с этим проходит и мое оцепенение. Я бесшумными шагами выхожу из укрытия и подхожу к осевшей наземь подруге. Лика сидит на корточках, обняв колени и спрятав в них лицо. Край дождевика испачкан в грязи, но кого это сейчас волнует…

— Пойдём, присядем? — я протягиваю руку, которую неуверенно принимают. Какая же маленькая, почти детская ладошка у Лики…

Первая попавшаяся лавочка служит нам причалом. Лика молча присаживается, не замечая, что наступила на ещё тлеющий окурок сигареты, оставленный непонятно кем. Ее спина, обычно удивительно прямая, сгорбилась, пальцы крепко вцепились в коленки, а сама она смотрит куда-то вдаль. По сравнению со мной она сейчас кажется маленьким гномиком, хотя роста мы примерно одного.

— Неудавшееся признание? — осторожно интересуюсь я.

— Скорее неудачный выбор. Как говорят: любовь зла — полюбишь и козла. — она усмехается. — Я не хотела взаимности, глупо ее ждать от того, кто даже не задумывался о твоих чувствах. — Лика и Алекс знают друг друга уже много лет и всегда дружили, но не более. Никто и подумать не мог, что у них может что-то получиться. Я в том числе.

— Но ты… Все равно хочешь быть с ним, да? Зачем себя мучить, если ты прекрасно осознаёшь последствия?

Говорю и тут же прикусываю язык. Робко поднимаю глаза на Лику. Я же знала! Знала, сколько боли ей приносил Алекс своим безразличием и как долго она ее терпела, но я не хотела этого признавать. Мой вопрос глуп и бессмыслен: Лика не могла никому сказать о своих переживаниях, боясь упреков и отказа, а потому и отпустить тоже. Только сейчас до меня доходит, что я видела ее страдания каждый божий день, но просто не желала в это влезать. Много раз чертова маска на лице Лики трещала по швам у меня на глазах, и моя единственная подруга заклеивала, запаивала сколы, оставляя сама себе шрамы… Какая глупая и банальная история: отличница, влюбленная в хулигана…

— Прости…

— За что? — Лика удивленно смотрит на меня. Непонятное чувство тошноты вновь подступает к горлу.

— За то, что не заметила раньше.

— Я и не хотела, чтобы кто-либо замечал. Это мои гормоны и только мои проблемы. Я видела тебя, когда ты выходила из школы и даже думала, что стоит уйти, но почему-то не решилась. Наверное, мне все же хотелось, чтоб у нас был свидетель. — Лика сильнее сжала руки на коленях. — Я противоречу сама себе, как глупо, не правда ли? Мне просто нравилось проводить с вами время, со всеми вами…

Лика плачет. Только не так, как обычные люди. Без истерик, без швыряния предметов, криков о несправедливости… Без слез… Лучше бы эти треклятые соленые дороги ползли по щекам, краснели и опухали глаза, чем так. Она продолжает улыбаться, рисуя себе новую маску, которую уже больше не снимет при мне, если я ничего не сделаю сейчас. Мы обе понимаем, что нашему беззаботному детству осталось чуть меньше месяца. Пройдут экзамены, выпускной и все: больше не будет того класса, который мы успели полюбить. Алекс может даже и не вспомнит о ней никак, кроме как о девочке, что давала списывать на уроках.

— Что будешь теперь делать?

— Что-что, пускать слюни на его сладостный образ, вот что! — Моя подруга смеется, зажмурившись, словно от боли.

Я не выдерживаю и крепко прижимаю Лику к себе.

— Эмма?

— Мне плевать, забудешь ты Алекса или нет, пусть даже он тебя нисколечко не любит, но, пожалуйста, перестань улыбаться, когда тебе больно. Перестань носить эту гребаную маску, когда ты со мной. Я не могу это больше видеть.

Лика дрожит, комкая мой пиджак на спине и оставляя на нем мокрые дорожки слез. Она — единственный живой человек, который всегда меня поддерживал, не давал сойти с ума и ничего не просил взамен. Только она знает о моем прошлом, которое я так не хочу вспоминать и в то же время боюсь потерять. И я очень рада, что наконец смогла хоть что-то сделать для неё.

— Спасибо…