Неясные часы

Ольга Кунавина, 2023

Что делать, если вы купили квартиру с привидением, да не с одним, а с тремя, или неожиданно стали обладателем очень ценной картины? Правда, тот, кто ее подарил, вам не друг и не приятель, а близкий родственник жестокого убийцы. Герои рассказов, составляющих сборник «Неясные часы», соприкасаются не только с представителями потустороннего мира, но и с загадочными проявлениями человеческой психики, которые могут таить большие неожиданности. И неизвестно, кто окажется страшнее: призрак или реальный человек, живущий по соседству.

Вилла в горах

Как оказалось, я приехала раньше всех. Поселили меня в просторном и довольно уютном номере, чему я несказанно удивилась и обрадовалась. Разложив вещи и переодевшись, я решила прогуляться и взглянуть на море, благо до набережной было рукой подать. Несмотря на то что солнце стояло в зените, а на небе не было ни одного облачка, набережная была полна народа: кто-то спешил купить билет на теплоход, чтобы совершить морскую экскурсию, кто-то фотографировался под сенью платана, под которым, как гласила стоявшая рядом с деревом табличка, Есенин назначал свидание Дункан, большинство же, как и я, просто прогуливалось.

Маленький пятачок пляжа, прилепившийся к одному из молов, был до отказа забит загорающими людьми, но меня нисколько не тянуло присоединиться к ним, хотя было очень жарко. Я никогда не любила и не люблю пляжи, переполненные отдыхающими, которые лежат в несколько рядов, чуть ли не на головах друг у друга. Я лишь остановилась на мгновение, чтобы взглянуть на эту разноцветную, шумную, безостановочно колыхавшуюся массу. Мне невольно вспомнились слова Марины Цветаевой, сказанные ею однажды Максимилиану Волошину, что она выйдет замуж за того, кто найдет на морском берегу и подарит ей сердолик. «Какое скромное желание, — усмехнулась про себя я. — В наши дни девушки предпочитают не простенькие камни, а нечто более стоящее и значительное».

Дойдя до конца набережной и любуясь безмятежной морской синевой, я повернула в обратную сторону и вдруг наткнулась на указатель, извещавший о том, что неподалеку, буквально в двухстах метрах, находится музей. Я искусствовед, музей — это часть не только моей работы, но и жизни, поэтому я никогда не пройду мимо него, даже если он окажется невероятно маленьким и скромным.

Музей действительно обнаружился поблизости; он располагался в доме, некогда принадлежавшем известной в городе семье, один из членов которой был композитором и учеником Римского-Корсакова. Как сообщила экскурсовод нашей группе, в этом доме в конце девятнадцатого века останавливалась королева Сербии, а кресла в музыкальном салоне принадлежали самому Шаляпину. Еще одной реликвией, которой гордился музей, было зеркало, в которое, по словам все той же экскурсоводши, неоднократно смотрелись сестры Цветаевы.

Пока члены группы толпились вокруг зеркала и заглядывали в него по очереди в надежде хоть на мгновение, но поймать тени былого, я рассмотрела отделку ножек шаляпинских кресел, затем мое внимание привлекла фигурка павлина из хризолита (моего любимого камня), стоявшая на полке камина, а потом приступила к изучению книжного шкафа, точнее, не шкафа, а его содержимого. Что поделать, но я люблю читать названия на корешках книг.

«Эти книги попали к нам из частных библиотек в начале двадцатых годов, когда создавался музей», — пояснила экскурсовод, заметив мой интерес к книгам, которые были в очень хорошем состоянии; большинство из них имели добротные кожаные переплеты, отделанные мозаикой.

Наконец толкотня вокруг зеркала стихла, все перешли в соседнюю комнату, и я смогла подойти к нему, чтобы внимательно рассмотреть этот предмет старины. Что ж, оно действительно было старое, небольшой круглой формы. Самым замечательным в нем была его резная рама. Я невольно бросила взгляд на свое отражение, как вдруг справа от меня что-то щелкнуло. Я повернулась и увидела незнакомого мужчину, с улыбкой смотревшего на меня и державшего в руке фотоаппарат.

— Извините, не удержался, — продолжая улыбаться, произнес он. — Дурная привычка. Снимаю все, что мне нравится.

«Какой неприятный тип», — подумала я, а вслух сухо произнесла:

— Действительно, дурная. — И вышла из комнаты.

Уйдя из музея, через некоторое время я оказалась в небольшом, но уютном парке.

Я люблю приморские города, именно за эти парки с их зеленью, беседками, старыми мраморными скамейками и укромными уголками. В этом парке был устроен небольшой каскад. Я медленно шла вдоль него, слушая, как по каменным желобам еле слышно струится вода. Возле одного из крошечных прудов, я остановилась, увидев на поверхности неподвижных золотисто-красных рыбок. «Неужели умерли?» — глядя на них сверху, с замершим сердцем подумала я. Однако рыбки были скорее живы, чем мертвы. Присмотревшись, я вдруг разглядела на противоположной от рыб стороне притаившегося в густой зелени большого черного кота. Кот, так же замерев, как и я, не сводил своих коварных глаз с рыбок. Я впервые в жизни видела, чтобы рыбы так искусно притворялись мертвыми. «И чья же возьмет?» — подумала я, заинтригованная представшей передо мной картиной.

Победили рыбки. То ли коту надоело пребывать в неподвижной позе, то ли, судя по его откормленному виду, он был не слишком-то и голоден, но вскоре он покинул свой наблюдательный пост, а рыбки тут же ожили. Их плавники и хвостики весело заискрились в прозрачной воде. Я с облегчением вздохнула и двинулась по направлению к выходу. Я собиралась вернуться в музей…

На следующее утро не успела я спуститься в холл, как дежурный администратор тут же проводил меня в небольшую комнату, в которой уже находилось трое мужчин и две женщины. Мужчины, расположившись вокруг стеклянного столика, тихо беседовали между собой. Двое из них сидели в креслах, третий же, на голове которого красовалась ковбойская шляпа, а возле ног, обутых в пляжные шлепанцы, в клетке мирно дремал петух, довольствовался стулом.

Что касается женщин, то между ними такого дружеского расположения друг к другу не наблюдалось. Они коротали время, сидя на разных концах дивана. Я отметила, что обе они были жгучими брюнетками. И мужчины, и женщины были приблизительно одного возраста — от сорока до пятидесяти лет. Поздоровавшись, я присела между дамами.

— У вас тоже сверхъестественные способности? — тут же тихим голосом спросила меня та, что сидела справа.

Я едва не подпрыгнула на диване.

— Способности?

— Ну да, вы тоже специализируетесь по поиску кладов? — невозмутимо произнесла она.

«Куда я попала?» — не без ужаса подумала я. Ощущение, что мой литературный агент опять втянула меня в не очень приятную историю, невольно охватило меня. «Для вас есть весьма интересный материал, — вспомнила я слова Алисы. — Драгоценности княгини Белореченской. Об их уникальной красоте в начале двадцатого века писали все модные журналы не только России, но и Европы. Просто грех не воспользоваться этим предложением, тем более что приглашающая сторона оплачивает все расходы».

— Н-нет, я из другой области, — ответила я.

В это время в комнату вошел мужчина, в котором я с удивлением узнала того самого человека, что сфотографировал меня в музее.

— Меня зовут Эдуард Ладыгин, — улыбнувшись, произнес мужчина. — Я являюсь представителем одной семьи, в интересах которой действую и в интересах которой вы были приглашены в этот замечательный город. Независимо от результатов ваших действий все ваши усилия будут хорошо вознаграждены. Дело же обстоит в следующем: мои доверители являются потомками известной княжеской семьи, точнее, княгини Белореченской, на чьей вилле вам сегодня и предстоит поработать. В девятнадцатом году княгиня вместе с младшей дочерью и годовалой внучкой покинула Крым, увезя с собой фамильные драгоценности. Две ее старших дочери по определенным обстоятельствам были вынуждены остаться в Петербурге. Княгиня вскоре умерла, драгоценности же перешли к младшей дочери, а затем и к внучке, связь с которой членам семьи возобновить удалось лишь в конце девяностых. Дама, прожившая всю жизнь в одиночестве и на чужбине, собиралась вернуться на родину, чтобы сделать сюрприз своим вновь обретенным родственникам — поведать о том, где ее мать с бабушкой спрятали самую ценную часть фамильных сокровищ. К сожалению, за несколько дней до своего приезда она, то ли в результате эмоционального волнения, то ли в силу своего отнюдь не юного возраста, скончалась. Наследники были потрясены таким жестоким ударом судьбы, однако предприняли самостоятельные поиски: тщательнейшим образом ими были исследованы петербургский дом, в котором до революции проживала семья княгини, ее московская квартира, а также имения под Калугой и в Поволжье, точнее, то, что от них осталось. Увы, все оказалось напрасно. Никаких результатов эти поиски не принесли. Осталось осмотреть единственное место — виллу в Крыму, на которой княгиня провела последние годы своей жизни в России и на которую мы сейчас с вами отправимся. Нынешний хозяин виллы любезно согласился впустить нас к себе ровно на один день. Два моих помощника, которые уже ждут в автобусе, при помощи специальной аппаратуры обследуют все стены на предмет наличия тайников и прочих укромных мест. Если же они ничего не найдут, то тогда к делу приступите вы, уважаемые обладатели сверхъестественных способностей.

При этих словах я снова едва не подпрыгнула на диване.

— Боюсь, но вас, должно быть, ввели в заблуждение насчет моих… э-э талантов, — пробормотала я, вставая с дивана. — Я полагала, что еду на встречу профессионалов и…

— Ничуть, — перебил меня Ладыгин.

Я с удивлением уставилась на него.

— Мы пригласили вас как специалиста в области ювелирного искусства. Нам понадобится ваше мнение, когда мы найдем драгоценности, — он сделал небольшую паузу и добавил: — Если, конечно, они отыщутся.

Мне нечего было возразить. «Посмотрю хотя бы дом», — подумала я.

В небольшом автобусе, в котором мы должны были добраться до виллы, Ладыгин сел рядом со мной.

— А если эти драгоценности уже давно найдены? — спросила его я.

Ладыгин отрицательно покачал головой.

— Вы так уверены? — удивилась я. Он улыбнулся мне в ответ.

Я отвернулась к окну.

— Чем вы занимаетесь? — поинтересовалась я через некоторое время.

Ладыгин сразу же понял смысл моего вопроса.

— Вообще-то я юрист, но фирма, в которой я сейчас работаю, занимается оказанием вот таких не совсем обычных услуг.

— Скажите, а вы действительно верите, что экстрасенсы могут находить клады? — стараясь, чтобы мой голос не был услышан людьми, обладавшими сверхъестественными способностями, спросила я.

— Мои клиенты попросили меня задействовать всё, что только может поспособствовать успеху, — так же тихо ответил он мне.

Пока ехали в горы, я смотрела в окно, наблюдая за тем, как наш автобус поднимается по узкой спиралевидной дороге все выше и выше, отчего казалось, что мы приближаемся к небу. Наконец мы приехали.

Вилла представляла собой красивое двухэтажное строение из белоснежного мрамора, как и все здешние дореволюционные постройки. Хорошая сохранность здания объяснялась тем, что после революции эта собственность княгини Белореченской почти семьдесят лет принадлежала партийному руководству, затем руководство поменялось, однако принадлежность осталась: простые люди здесь никогда не жили. Вилла надежно была укрыта от любопытных глаз не только благодаря своему месторасположению — она находилась высоко в горах, — но и тщательной охране. Полгода назад ее приобрел бизнесмен, много лет просидевший в Думе.

Нынешний владелец любезно встретил нас на крыльце и провел в свои апартаменты. В просторном холле возле одной из стен высилась куча старых вещей, среди которых выделялась железная кровать на колесиках с высокой спинкой. «Вот, нашел на чердаке, хочу теперь отреставрировать», — показал рукой на хлам хозяин и улыбнулся. Несмотря на всю его доброжелательность, я уловила в глазах владельца изрядную долю скептицизма, на что украдкой указала Ладыгину. «Да, — согласился с моим наблюдением он, — и это неудивительно: хозяин сам, когда приобрел эту виллу, не поленился тщательнейшим образом исследовать ее».

Вилла восхищала как снаружи, так и внутри. Она еще не была, как следует, обставлена мебелью, за исключением, может быть, двух-трех комнат. Вся отделка: панели, лепнина и росписи на потолке, а также лестница, ведущая на второй этаж, — сохранились просто великолепно. На первом этаже одна из комнат представляла собой что-то вроде домашнего музея, хотя всю виллу можно было смело назвать этим греческим словом. В этой комнате находились чертежи постройки здания, висели дореволюционные литографии с изображением виллы, а на круглом столике, чья крышка была инкрустирована перламутром, лежала небольшая книжка. Это был сборник стихов «Ветви дуба», изданный в тридцатые годы в одном из берлинских издательств и представлявший собой репринтное издание начала девяностых. Судя по этой комнате, можно было понять, что теперешний хозяин гордится историей здания, которое ему отныне принадлежало.

Ладыгин и его помощники поднялись наверх, мы же остались внизу в ожидании, когда настанет наш час. Пока экстрасенсы пили чай в столовой, я пребывала в музейной комнате, рассматривая чертежи и листая поэтический сборник. Когда же я заглянула в столовую, то увидела Ладыгина, который не без некоторого разочарования сообщил, что проверка стен, потолка и пола ничего не дала, так что теперь настала очередь обладателей сверхъестественных способностей.

Мы поднялись на второй этаж, и экстрасенсы сразу же развернули бурную деятельность. Кто-то, усевшись на пол, зажег свечи и принялся раскладывать карты, кто-то рассыпал в воздухе какую-то золотистую пыль или размахивал широким пером, изредка окуная его в чашу с водой. Петух, молчавший до этого, принялся безостановочно кукарекать. Его хозяин, держа птицу за веревочку, которая была привязана к одной из ее лап, самым внимательнейшим образом прислушивался к пению своего подопечного, видимо, стараясь распознать в нем некие указующие знаки.

Пахло ладаном и прочими благовониями, горели свечи, раздавались странные звуки. Я еще ни разу не была свидетелем столь фантастического зрелища. Мне казалось, что я попала в цирк, где представление дают разом все его артисты. Одна из брюнеток, бросив карты, прошла мимо меня и Ладыгина, стоявшего рядом, и заперлась в ванной комнате. Через несколько минут до нас донесся ее голос, она вызывала дух Есенина.

— Но почему именно Есенина? — тихо поинтересовалась я.

— Не знаю, — растерянно ответил Ладыгин. — Может быть, они были знакомы с княгиней по Петербургу? — предположил он.

— Сомневаюсь, — пробормотала я.

Спустя несколько часов, несмотря на изрядное количество обгорелых спичек и оплавившихся свечей, стало ясно, что и экстрасенсы оказались бессильны в обнаружении княжеских драгоценностей.

— Что ж, мы сделали все, что могли, — развел руками Ладыгин.

Хозяин виллы, который с не меньшим любопытством, чем я, наблюдал за происходящим, пригласил изрядно подуставших обладателей необычных способностей снова подкрепить свои силы перед тем, как мы отправимся в обратный путь.

Все вернулись в столовую и в полном молчании принялись дружно поглощать новые горы бутербродов с копченой семгой, ветчиной и сыром. Петух, вновь водворенный в клетку, молчаливо поклевывал зерна, не издавая ни единого звука. Я налила себе из большого термоса, стоявшего на краю стола, чашку травяного чая и принялась неторопливо пить, наслаждаясь его ароматом, как вдруг звякнуло блюдце. Брюнетка, та, что закрывалась в ванной комнате, а теперь сидела напротив меня, вперила в меня свои темные зрачки и заговорила низким голосом:

— Он здесь! Я вижу, вижу его. Не шевелитесь!

«Не иначе наконец-то дух Есенина пожаловал», — мысленно предположила я.

— Видимый мир есть мир невидимый. Он ближе, чем кажется. Ты видишь и не видишь, хотя ты смотришь. Ты видишь и не видишь, хотя смотришь. Ты видишь и не видишь, так посмотри же! — прокричала гробовым голосом брюнетка, а затем обессилено откинулась на спинку стула и, закрыв глаза, неподвижно замерла. Все, кто сидел за столом и с немым изумлением наблюдал эту с цену, уставились на застывшую брюнетку в ожидании, когда та придет в себя, но этого все никак не происходило. Первым встрепенулся хозяин, за ним остальные кинулись к брюнетке, чтобы привести ее в чувство.

Воспользовавшись суматохой, я выскользнула в коридор и прощальным взглядом окинула его стены. Несмотря на нового владельца, на вилле все еще сохранялся запах старины, той — прежней. Медленно бредя по коридору, я дошла до самой дальней комнаты и, открыв ее, вошла внутрь.

Я оказалась в довольно просторной комнате, единственным украшением которой, не считая деревянных панелей из бука и затейливо украшенных карнизов, были два больших зеркала, высотой с человеческий рост. Зеркала располагались по обе стороны от входной двери немного непривычным образом: они закрывали углы. Присмотревшись, я увидела, что они были включены в интерьер комнаты несколько позднее остальной отделки стен.

«Несомненно, такое расположение зеркал удлиняет и расширяет комнату, — подумала я, — но ведь она и без этого достаточно широка и просторна и уж точно не была предназначена для балов и приемов в самом конце крыла. Тогда для чего?» В моей голове неожиданно зазвучали слова брюнетки, сказанные за столом: «Ты видишь и не видишь, хотя смотришь, ты видишь и не видишь, видишь и не видишь…».

В это время скрипнула дверь, и в комнату вошел Ладыгин.

— Первый раз вижу такое странное расположение зеркал под углом, — произнес он, оглядевшись.

Я молчала, не переставая смотреть на зеркала, в которых отражался старый, но все еще крепкий, могучий дуб. В комнате царил полумрак. День близился к завершению. Листья дуба едва шевелились на ветвях. Неожиданно в зеркала ударили лучи света. Стало невероятно светло. Зеркальная поверхность заиграла веселыми бликами, заискрилась мириадами огоньков. По потолку весело заскользили тени. «Ну, конечно же, — подумала я, зачарованно следя за игрой света, — это его спальня».

— Мне нужна ваша помощь, — сказала я Ладыгину, направляясь к двери.

Когда мы пришли в столовую, принеся сверток, и, развернув ткань, достали шкатулку из серебра, воцарилась глубокая тишина.

Через некоторое время одна из брюнеток произнесла высоким голосом:

— Это что, розыгрыш?

— Нет, — ответил Ладыгин и поставил шкатулку на обеденный стол, затем он вынул из свертка бархатный мешочек и достал из него небольшой серебряный ключ.

Сопровождаемый прежним молчанием, Ладыгин медленно и осторожно вынул из шкатулки сначала парюру⁴1, включавшую бант-склаваж⁵2 и серьги-жирандоли⁶, отделанные изумительной синевы сапфирами, потом тиару⁷, украшенную рубинами, золотую фероньеру⁸ с черным бриллиантом, а также корсажную брошь в виде цветочного букетика с александритами, аквамаринами и бриллиантами. Последней вещью в шкатулке оказался жемчужный воротник. Почти все украшения — работы не позже начала девятнадцатого века.

— Нет, и все-таки то, что вы сделали, — это просто фантастика! — качая головой, произнес Ладыгин, когда мы уже ехали в автобусе, возвращаясь в город.

— Да нет здесь никакой фантастики, — улыбнулась я. — Все дело в книге да в зеркалах.

— В какой еще книге? — удивился он.

— У княгини Белореченской было четверо детей: три дочери и сын, — сказала я. — Сын в пятнадцатом году был тяжело ранен и контужен на полях Галиции. Стремясь поправить его здоровье, княгиня перевезла его сюда, в Крым, на семейную виллу. Юноша не мог ходить, так как был прикован к постели. Его спальня находилась на первом этаже, в дальней комнате. Вилла, как вы сами видели, располагается далеко от города. Соответственно посетителей на ней было немного. А мальчик очень хотел жить, ведь ему было всего девятнадцать лет. Страдая от ран, он начал писать стихи. К сожалению, юг ему не помог. Он умер. В память о единственном сыне, княгиня издала сборник его стихов. Тираж, по нашим меркам, очень скромный — всего пятьдесят экземпляров; он предназначался только самым близким, друзьям и родственникам. Спустя годы, этот сборник, находясь в эмиграции, в Берлине, переиздала сестра юноши, младшая дочь княгини. Вот благодаря этому сборнику я и предположила, где могут находиться драгоценности.

— И не ошиблись, — улыбнулся Ладыгин.

— Позвольте, но та же самая книжка имеется и у нынешнего владельца, — неожиданно послышался голос одного из экстрасенсов, что сидел сзади нас. — Что помешало ему отыскать сокровища Белореченских?

— Верно, — обернулась я, — у него она есть, но в этом репринтном издании отсутствует предисловие, которое есть в посмертном сборнике. Видимо, берлинский издатель в силу каких-то причин не посчитал нужным его оставить. В этом все и дело. Предисловие было написано самой княгиней. В нем она написала, как ее дети за неимением близких соседей составляли друг другу компанию для игр, когда приезжали летом на виллу. В детстве самым любимейшим их развлечением была игра в разбойники. Они зачитывались пушкинским «Дубровский». Если вам знакомо это произведение, то вы должны помнить старый дуб, в чьем дупле Маша Троекурова оставляла записки для Дубровского. Детям не составило труда разыскать подобное дерево в собственном саду. Оно росло прямо под окном комнаты брата и имело подходящее дупло, в котором они оставляли не только записки, но и игрушки, книги и прочие вещи. В дни смертельной болезни сына княгини дуб стал источником его размышлений и мыслей, вылившихся в стихи, одним из его последних, пусть и немых, собеседников, с которым он мысленно вел диалог, глядя в угловые зеркала своей комнаты. Вот почему они так расположены, ведь хозяин комнаты не мог ходить, будучи прикованным к кровати. В часы заката и рассвета он мог смотреть в зеркала, чтобы увидеть мир за окном, увидеть свой дуб. В дупло этого дуба мать с младшей дочерью и спрятали самые ценные украшения, искусно замазав отверстие садовым варом.

— Странно, что они не решили их взять с собой, — удивился экстрасенс.

— Здесь нет ничего странного, — пожала плечами я. — Как и большинство эмигрантов, они надеялись вернуться. Они не верили, что происходящее в России надолго. К тому же украшения, оставленные ими, довольно объемной формы; их не спрячешь под подкладку, как кольца, а они, как я полагаю, не хотели портить свои украшения, вынув из них камни и разломав на части.

— Но как вам удалось разыскать настоящую книгу? — с подозрительными нотками в голосе воскликнула одна из брюнеток. К тому времени уже весь автобус прислушивался к нашему разговору. — Вы ведь никуда не отлучались с виллы.

— Я нашла ее накануне. В музее, — улыбнулась я, — точнее, в книжном шкафу. Сотрудники музея были так добры, что даже разрешили мне подержать ее в руках.

На следующее утро по дороге в аэропорт обе брюнетки потребовали, чтобы автобус остановился возле какого-нибудь пляжа. Им необходимо было на утреннем рассвете промыть морской водой свои энергетические каналы.

— Это что-то вроде профилактики, — авторитетно пояснил мне владелец петуха, — чтобы связь с Вселенной стала лучше.

Никто против этого возражать не стал, к тому же времени до отлета оставалось предостаточно. Все вышли из автобуса и устремились к безлюдному пляжу. Переодевшись в одной из кабинок, я с удовольствием сделала пару заплывов и вышла на берег. Сидя на небольшом валуне и греясь под лучами постепенно набиравшего силу солнца, я смотрела вдаль, прощаясь с морем. Неожиданно ко мне подошел Ладыгин и, присев напротив меня, протянул мне свою ладонь, на которой лежал небольшой хризолит.

— Возьмите от меня на память, — произнес он, — ведь это… ваш любимый камень.

Я не могла скрыть своего удивления.

— Откуда вы узнали, что это мой любимый камень? — недоверчиво спросила я.

— Предположим, я умею читать мысли, — улыбнулся он.

— Надо же, как мне повезло, — ответила я, беря хризолит и принимаясь любоваться его красотой. — Менталист, да еще и фокусник.

— Фокусник? — делано удивился Ладыгин.

— Ну а кто же еще, — пожала плечами я. — Хризолиты, как говорится, не водятся в здешних краях. Эти «вечерние изумруды» можно найти в Красноярском крае или в Якутии, то есть довольно далеко от Крыма. Ну, если только вы не обладаете способностью перемещаться в пространстве…

— Способности у всех действительно разные — это я заметил еще вчера, пообщавшись с вами, — засмеялся Ладыгин. — Но… пусть это останется моим маленьким секретом. И вот еще… — Он достал из кармана рубашки фотографию. — Вы уж простите меня за мое тогдашнее поведение в музее.

На снимке, который он отдал мне, я была запечатлена в тот самый момент, когда смотрела в цветаевское зеркало. Вид у меня при этом был довольно глупый. Я едва сдержалась, чтобы не расхохотаться.

— Как сказал один из моих помощников, иногда полезно заглядывать в музей, — произнес Ладыгин.

— И не только, — ответила я и посмотрела в его смеющиеся светло-синие глаза.

Кстати, он уже не казался мне неприятным типом.

Примечания

4

¹ Парюра — набор одинаково оформленных ювелирных украшений.

5

² Бант-склаваж — ювелирное украшение в виде банта, предназначенное для ношения на шее.

6

Серьги-жирандоли — серьги в виде трех подвесок.

7

Тиара — разновидность украшения для головы, похожая на диадему.

8

Фероньера — лента или обруч с драгоценным камнем, надеваемый на лоб.