Неясные часы

Ольга Кунавина, 2023

Что делать, если вы купили квартиру с привидением, да не с одним, а с тремя, или неожиданно стали обладателем очень ценной картины? Правда, тот, кто ее подарил, вам не друг и не приятель, а близкий родственник жестокого убийцы. Герои рассказов, составляющих сборник «Неясные часы», соприкасаются не только с представителями потустороннего мира, но и с загадочными проявлениями человеческой психики, которые могут таить большие неожиданности. И неизвестно, кто окажется страшнее: призрак или реальный человек, живущий по соседству.

Чаепитие

В жемчужных отблесках прекрасная Камея…

Пусть образ тайной неразгаданной увит —

В ней кто-то видит нежный профиль Галатеи,

А кто-то омут чар губительных Лилит… ¹

Красивые строки, не правда ли? Я работала по заказу издательства над книгой о камеях. Близился срок ее сдачи, и мною были описаны все сколько-нибудь значимые коллекции гемм, имеющиеся в России, от Эрмитажа до калининградского Музея Мирового океана, однако я все никак не могла закончить рукопись. Мне казалось, что ей чего-то недостает, еще одной главы, что ли.

Неожиданно позвонила Алиса, мой литературный агент, и сообщила, что одному музею неким лицом передано в дар уникальное собрание камей и инталий². Это известие меня заинтересовало — не так уж часто в наше время музеям дарят по-настоящему ценные вещи. Мне захотелось познакомиться с коллекцией и с ее бывшим хозяином. Прежде чем купить билет на поезд, я решила забронировать номер в гостинице, которую мне порекомендовала Алиса. Было опасение, что свободных мест в ней не окажется, ведь стояло лето, а город, в который я направлялась, располагался на берегу моря, но, к моей радости, номер для меня нашелся.

Накануне моего приезда прошел шторм, и поэтому на побережье было довольно прохладно, что не могло не обрадовать меня, так как я с трудом переношу жару. Гостиница, где я собиралась поселиться, тоже не разочаровала меня ни своим месторасположением (она находилась в довольно тихом уголке, удаленном от набережной), ни теми услугами, которые она предлагала своим постояльцам. Меня встретили поздно ночью на вокзале и вместе с багажом препроводили прямо до входных дверей. К моему восторгу, номер оказался чудесным, с небольшим балкончиком, выходившим на море.

Утром я отправилась в краеведческий музей, где тоже не испытала разочарования: как заверили меня сотрудники музея, занимавшиеся составлением передачи, коллекция оказалась действительно прекрасной и включала в себя редкие экземпляры, выполненные зарубежными и русскими мастерами восемнадцатого-девятнадцатого веков. Оставалось подождать пару дней до окончания оформления, и тогда я своими глазами смогла бы увидеть это собрание и даже подержать его в руках. Эти два дня я решила потратить на хозяина драгоценных гемм (им оказался местный житель), чтобы поподробнее узнать о его сокровище и о том, что подтолкнуло его на такой благородный поступок. Сотрудники музея были столь любезны, что дали мне его телефон, и я, дозвонившись до него, договорилась о встрече на завтрашний полдень.

Возвращаясь из музея в гостиницу, я прошла через всю набережную и в самом ее конце, на открытой террасе одного из кафе, с удовольствием выпила чашку кофе, приготовленного по-восточному, Было очень тихо, лишь только слышался шум волн, набегавших на берег и гулко обрушивавшихся на мелкую гальку. Я сидела и смотрела то на море, то на небо, в котором были перемешаны все оттенки синего, серого и жемчужного, бесцельно вглядываясь вдаль и ни о чем не думая. В таком расслабленном состоянии я вернулась в свой номер.

Перед сном я всегда читаю, поэтому с книгой в руках, как обычно, я прилегла на кровать, но через некоторое время почувствовала, что у меня неудержимо слипаются глаза. «Здешний воздух так действует на приезжающих, что они первые дни сонные ходят и спят до обеда», — вспомнились мне слова хозяйки гостиницы, с которой я познакомилась в гостиничном холле.

Я положила книгу на прикроватную тумбочку и обвела взглядом свой номер. В светлых пастельных тонах и довольно просторный, он мне очень нравился.

Взгляд мой остановился на противоположной стене: там висела большая черно-белая фотография, единственное украшение номера, не считая двух медных бра над кроватью. Почему-то на это фото я не обратила внимания, когда обживала свой номер. Я встала с кровати и подошла ближе, чтобы лучше рассмотреть фотографию. На ней была снята группа молодых людей, расположившихся за круглым столом, покрытым белой скатертью и уставленным чайной посудой. В правом нижнем углу снимка стояли цифры: 1916.

Это был довольно оригинальный снимок. Люди были не просто сфотографированы. Они с неподдельным интересом взирали на меня с фотографии. Их было шестеро. Две барышни и четыре молодых человека. У девушки, сидевшей за столом слева и одетой в черное платье, ворот платья украшала брошь-камея. «Затянутая в черный шелк, с крупным овалом камеи у пояса, выплывала Ахматова», — невольно вспомнились мне слова Бенедикта Лившица, процитированные в моей предыдущей книге: она была посвящена украшениям, которые носили в эпоху Серебряного века. Эту девушку тоже можно было назвать поэтической особой. Ее пепельные волосы мягкими волнами обрамляли лицо с большими темными глазами, а на красивых чувственных губах стыла слабая полуулыбка.

Вторая барышня, улыбавшаяся более радостно, сидела за столом по другую сторону от девушки в черном платье и была одета в белую блузку и светлую юбку с вышитым узором по подолу. Украшений на ней не было, зато у нее было круглое лицо с ямочками на щеках и коротко стриженные пышные белокурые волосы. «Довольно смелая прическа для того времени», — подумала я.

Что касается мужчин, то, несомненно, это были снобы. Они были одеты в серые костюмы с жилетами, белоснежные рубашки и галстуки. По тогдашней моде их волосы были тщательно разделены пробором, а лица украшали ухоженные усы и маленькие аккуратные бородки. Правда, внешность одного из молодых людей, единственного кто не сидел за столом, а стоял, разглядеть было невозможно, так как в момент фотографирования его то ли окликнули, то ли он сам отвлекся на что-то, повернув голову.

«Какая замечательная компания, — улыбнулась я. — Было бы здорово оказаться в ней». Мне всегда нравились подобные фотографии, вроде тех, что делали когда-то Бахрушин, Наппельбаум или Эберлинг. Их снимки отличает какая-то особая притягательность.

Я вернулась к кровати, легла и выключила свет. «Спать сегодня, наверное, буду без задних ног», — подумала я, закрывая глаза.

Действительно, сон пришел ко мне сразу. Сначала мне снились липовые аллеи, поляны с красивыми, просто сказочными цветами, вроде тех, что встречаются в моем любимом мультфильме «Тайна третьей планеты». Затем я увидела кусты сочной зелени, возле которой стояли какие-то мужчины и о чем-то оживленно разговаривали. Одеты они были так, как одевались в начале прошлого века. Подстегиваемая любопытством, я медленно подошла к ним. Они стояли полукругом и смотрели на то, что лежало перед ними на траве. Слева от них суетился фотограф с громоздким фотоаппаратом на треноге. Время от времени раздавались вспышки. Я встала на цыпочки, заглянула через чье-то плечо и…вскрикнула. Там, на траве, лежала я, вернее, мое тело. Причем я сразу же поняла, что мертва, так как из моей груди торчала длинная рукоятка ножа, а в левом уголке рта застыла струйка крови. «Труп молодой женщины, — неожиданно громко прозвучал над моим ухом незнакомый мужской голос, — смерть наступила от удара ножом в сердце». Мне стало дурно, все поплыло у меня перед глазами, и я, падая в темноту, проснулась.

Сердце мое бешено колотилось. Мне не хватало воздуха, хотя окно в комнате было открыто. Я выскочила на балкон и сделала несколько глубоких вздохов. Что это? Предупреждение? Но о чем? Я вспомнила, как несколько лет тому назад уехала в отпуск и как через три дня мне приснились родители. «Все. Пора домой», — ласковым голосом произнесла мама, на что я возмущенно ответила: «Как домой? Да ведь я только приехала. Не вы ли сами уговорили меня поехать отдохнуть, утверждая, что каждую книгу я пишу, как последнюю?». «Пора, пора», — повторил отец. На следующий день мне позвонила сестра и сообщила, что родители попали в автокатастрофу.

Утренняя прогулка по набережной и осмотр собора конца девятнадцатого века постепенно изгладили из моей памяти ночной кошмар, так что на встречу с владельцем коллекции я пришла в приподнятом настроении. Я ожидала увидеть пожилого человека, какими обычно и бывают серьезные коллекционеры и собиратели, но меня встретил еще довольно молодой мужчина, лет тридцати пяти, невысокого роста, с весьма привлекательной внешностью.

— Вообще-то к этой коллекции я не имею никакого отношения, — улыбнувшись, сказал он, выслушав мои восторженные восклицания по поводу его благородного поступка. — Ее собрал мой родственник. Он умер прошлым летом. Прямых наследников после него не осталось, а я не слишком силен в этой теме. К тому же собираюсь в самое ближайшее время уехать в другую страну.

— Вы намерены эмигрировать? — спросила я.

Он снова улыбнулся:

— Моя вторая половина, с которой я хочу соединить свою жизнь, итальянка.

— Это другое дело, — засмеялась я. — Надеюсь, ваша избранница по достоинству оценит ваш поступок. Простите, а кто вы по профессии?

— Психолог.

— Неужели люди, живущие в таком райском месте, нуждаются в психологах? — не удержалась от легкой насмешки я. — Мне кажется, здесь уже сама атмосфера лечит. Один воздух чего стоит.

— Да, наверное, это кажется странным и нелепым, — ответил он, — но, поверьте, местным жителям психологическая помощь так же необходима, как и обитателям мегаполисов. Только представьте, в летний сезон количество людей в нашем городе увеличивается в несколько раз. Толпы народа заполоняют улицы и переулки. Местные жители, чтобы заработать, сдают каждый угол, даже сарай. Это касается и тех, кто живет в квартирах. Нередко хозяевам приходится спать на лоджии, так как комнаты заняты постояльцами. Не всегда человеческая психика способна выдержать подобные обстоятельства.

Да, его объяснения прозвучали убедительно, так что мне оставалось только принести извинения за свой насмешливый тон. Простившись с психологом, я еще долго гуляла по городу и поздно вечером вернулась в свой номер. «Надеюсь, эта ночь пройдет без кошмаров», — подумала я, закрывая глаза, но мои надежды не оправдались.

Во сне я увидела длинный светлый коридор, в который выходило множество одинаковых деревянных дверей. Я брела по этому коридору, пока не дошла до последней двери. Потянув на себя ручку, я оказалась в ванной комнате. В ней стояла белоснежная ванна на изогнутых ножках, наполненная чистой водой. Подобрав полу кружевной ночной рубашки, в которую я была одета, я осторожно ступила одной ногой в воду, потом другой, а затем опустилась в нее полностью. Блаженное состояние постепенно охватило меня. Я лежала в ванне и время от времени перебирала руками воду, как вдруг напротив меня возникло белое лицо с темными, невероятно огромными зрачками и ярко-красными губами. От неожиданности я уставилась на это лицо, пока не поняла, что это эластичная белая маска с прорезями для глаз и рта. И тут меня охватил страх. Я настолько оцепенела, что была не в состоянии издать ни единого звука, пока тот, кто прятался под маской, не улыбнулся мне зловещей улыбкой и не схватил руками мои лодыжки. Я обратила внимание на ногти, выкрашенные красным лаком. Маска перехватила мой взгляд, снова улыбнулась и резко дернула на себя мои ноги. Я с головой погрузилась в воду. Я пыталась вырваться, но у меня ничего не получалось, и я начала захлебываться. «Причина смерти — утопление», — внезапно произнес чей-то незнакомый мужской голос мне в ухо. Я прерывисто вздохнула и… проснулась.

Сердце опять было готово выскочить из груди. Я встала с кровати, подошла к окну и простояла возле него, пока не рассвело. Мне еще никогда не снились такие жуткие кошмары. «Неужели это реакция моего организма на акклиматизацию?» — подумала я, вглядываясь в синеву моря. Утро обещало чудесный день.

— Ну вот и погода устанавливается, — сказала хозяйка гостиницы, когда я спустилась вниз, чтобы выпить чашку кофе в кафе, расположенном на первом этаже. — Сегодня уже можно смело отправляться на пляж.

Но я отправилась не на пляж, а в музей, где и провела почти целый день, изучая коллекцию гемм и восхищаясь красотой тех предметов, что ее составляли. Это занятие постепенно сгладило тяжесть моего ночного кошмара. Укладываясь спать, я старалась ничего себе не желать, а только вновь и вновь вспоминала те превосходные камеи, что наиболее впечатлили меня. «Они побеждают столетья», — вспомнила я, засыпая, слова Рейнака³1 о геммах.

На третью ночь я увидела себя в комнате, обставленной мебелью в стиле эпохи Людовика Пятнадцатого. Одетая в длинный розовый пеньюар с широкими рукавами, я сидела за круглым столиком и раскладывала пасьянс. Неожиданно по моей спине пробежал легкий холодок. Я обернулась в сторону окна, которое было чуть приоткрыто, но увидела лишь, как едва колыхнулись легкие полупрозрачные шторы. Я вновь вернулась к картам, как вдруг мою шею обхватило что-то похожее на веревку и начало медленно сдавливать горло. Мне стало нечем дышать, глаза мои закатились. Я чувствовала, что теряю сознание. Перед тем, как окончательно погрузиться в темноту, я услышала, как кто-то громко произнес: «Асфиксия». Через некоторое время темнота стала рассеиваться, и первое, что я увидела, было мое тело, которое висело прямо над столом с завершенным пасьянсом, а рядом со столом стояли мужчины, одетые в кожаные тужурки и галифе, заправленные в сапоги. Все они с любопытством смотрели на меня, точнее, на мое тело.

Утром, обзвонив все гостиницы в поисках свободного номера и поучив отрицательный ответ, я как бы невзначай поинтересовалась у горничной, пришедшей убрать комнату, не было ли в моем номере несчастных случаев.

— Несчастных случаев? — удивилась она. — Что вы имеете в виду?

— Ну, может быть, кому-то внезапно тало плохо с сердцем, и… этот человек скончался, — запинаясь, объяснила я.

— На вашей кровати еще никто не умирал, — покачала головой горничная. — Да и вообще гостиница наша новая. Всего только третий год как открылись.

Я задумалась. Чем же тогда можно было объяснить мои ночные кошмары? Книг детективной тематики я уже давно не читала. В последние годы интерес для меня представляли либо мемуары, либо специальная литература.

Мой очередной ночной кошмар был связан с высотой. Мне приснился догорающий осенний вечер. Желтые и красные листья устилали землю и тихо шуршали под ногами. Я шла одна по какой-то незнакомой мне улице, пока дорога не вывела меня на небольшой, перекинутый через речку мост. Медленно я брела по мосту, пока не остановилась и, облокотившись о перила, не посмотрела вниз. Вдруг кто-то крепко схватил меня сзади, а затем стремительно перебросил через перила. Последнее, что я увидела перед тем, как закричала, была темная гладь воды.

Когда я проснулась, то не сразу поняла, где нахожусь. Лишь немного придя в себя и присмотревшись, я поняла, что лежу на кровати в гостиничном номере и что за окном стоит глубокая ночь. «Еще один такой кошмар — и я умру прямо во сне от разрыва сердца», — невольно подумалось мне.

Дождавшись утра, я весь день бродила по городу, переходя из одного парка в другой и таким образом скрываясь от жары, пока под самый вечер не оказалась на железнодорожном вокзале. Шумный и переполненный днем людьми, он, к моему удивлению, оказался совершенно пуст. Я заглянула в зал ожидания: там тоже не было ни души. Встав у окна, я бесцельно смотрела на пустой перрон. И вдруг мимо окна прошла, точнее, проплыла, высокая стройная дама, одетая в изящный дорожный костюм начала двадцатого века, который состоял из длинной юбки и приталенного жакета светло-серого сукна. Руки незнакомки были спрятаны в крошечную муфту, а на голове красовалась маленькая шапочка с опущенной на глаза черной вуалью, доходившей до переносицы и не скрывавшей остальные безупречные черты лица. Я остолбенела от неожиданности, а когда пришла в себя, то выбежала на платформу. Никого! Незнакомка как будто в воду канула.

«Ну не привиделась же она! Только этого мне еще не хватало», — подумала я.

Я вернулась в номер, включила свет и присела в кресло. Мой рассеянный взгляд скользил по стенам, пока не остановился на фотографии. «Хорошо вам там чаи распивать, — вздохнув, подумала я, глядя на тех, кто смотрел на меня со снимка. — Могли бы и мне предложить чашечку».

Я встала, подошла к письменному столу и стала бесцельно перебирать бумаги, лежавшие на нем. Неожиданно мои пальцы коснулись плотного прямоугольничка. Это была визитка психолога, которую он дал мне на прощание. «Садков Глеб Николаевич. Семейный психолог», — прочитали мои глаза. Дальше шел номер мобильного телефона. Не знаю почему, но я набрала его.

— Вот уже несколько дней, как я плохо сплю, — сказала я. — Меня одолевают самые разные кошмары, а ведь раньше я этим не страдала. Я даже на кровать боюсь прилечь, хотя мне еще ни разу в жизни не попадались такие замечательные кровати. Но как меня только во сне на ней не убивали: и душили, и топили, и даже с моста прошлой ночью сбросили. Не представляю, какие еще существуют способы убийства. Помогите мне понять, почему мне все это снится. — Про даму в вокзальном окне я решила промолчать.

— А это не может быть связано с вашей книгой? — спросил психолог, выслушав меня. — У вас может быть элементарное переутомление.

— Но я же не над эпопеей работаю, вроде «Войны и мира», — возразила я. — Я пишу о совершенно простых вещах — о камеях. Я пишу о красоте, о мастерстве тех, кто их создал. Конечно, я касаюсь каких-то античных историй или известных исторических личностей, но стараюсь не упоминать ни о насилии, ни о преступлениях, с ними связанных.

— А как же камея Гонзаго? — в голосе психолога послышалась легкая насмешка. — В скольких руках она успела побывать. Да и сами герои, чьи портреты изображены на ней, благонравием при жизни не отличались.

— А утверждали, что не в теме, — укоризненно произнесла я.

— Ну, хорошо, — примирительно сказал он. — Попробуем выяснить причину ваших ночных кошмаров. Я зайду к вам завтра, после работы.

Садков пришел, как и обещал, вечером. Видимо, выглядела я настолько неважно, потому что в его глазах промелькнуло удивление.

— Неужели так плохо?

В ответ я только молча кивнула.

— У вас довольно уютный номер, — сказал он, войдя в комнату. — Но, может быть, вам стоит переехать в другой?

— Увы, это невозможно. Сезон в самом разгаре, — сухо произнесла я. — Все номера заняты. И не только в этой гостинице. Я уже узнавала.

— Что же мне с вами делать? — произнес Садков, разглядывая меня. — А давайте-ка куда-нибудь сходим, — неожиданно предложил он. — Не хотите посидеть в летнем кафе на свежем воздухе и полюбоваться ночным морем?

Я отрицательно покачала головой.

— Я так и думал, — улыбнулся он. — Тогда давайте просто погуляем. Я покажу вам одно чудесное место.

Я согласилась и попросила подождать его в холле, чтобы переодеться для вечерней прогулки. Когда я уже спускалась вниз по лестнице, то увидела, как Садков весело переговаривается о чем-то с хозяйкой гостиницы.

— Неужели и Эмма — ваша клиентка? — шутливо спросила я, когда мы направлялись к выходу.

Он недоуменно взглянул на меня. Я кивнула в сторону хозяйки гостиницы.

— Ах, вот вы о ком, — засмеялся он. — Нет, я просто поинтересовался, правда ли, что здесь варят очень вкусный кофе.

Мы все время шли какими-то улочками, так что мне казалось, что мы поднимаемся куда-то вверх по нескончаемому серпантину, но, когда Садков подвел меня к низкой каменной балюстраде, оказалось, что передо мной, как на ладони, лежит весь город. Это было действительно чудесное зрелище. Город переливался, но огни мерцали также и в небе, отчего казалось, что небесные стразы плавно перетекают в земные.

— Ну как вам? — поинтересовался мой спутник.

— Замечательно, — сказала я, присаживаясь на край балюстрады. — Кажется, протяни руку — и коснешься пальцами звезд.

— А если встать, то они покажутся совсем близко. Не хотите попробовать?

Я покачала головой.

— Боитесь высоты?

— Боюсь. К тому же я еще не закончила книгу.

— Я вас подстрахую. Ну же.

Не люблю, когда меня подзадоривают, поэтому я вздохнула и встала на узкую каменную поверхность. Действительно, звезды показались еще ближе, однако, когда я посмотрела вниз, у меня тут же закружилась голова. Я покачнулась, но Садков успел поддержать меня, а затем помог спуститься. Ухватившись за его левую руку, я обратила внимание на перстень, надетый на безымянный палец. Чувство профессионального любопытства, как всегда, взяло вверх, и я на мгновение задержала руку психолога, чтобы рассмотреть перстень. Это была инталия на аметисте с изображением листика плюща.

— Единственное, что я оставил себе из коллекции на память, — объяснил Садков.

— Аметист в инталиях встречается не часто, — сказала я. — Первое, что мне приходит на память, это изображение императора Каракалла. Есть еще изображение Брута, хранящееся в Бостоне, и портрет императора Луция Вера. Также имеется гемма, на которой изображена дочь Тита Флавия Веспасиана — Юлия. Вот, кажется, и все. Ах, да, как же я позабыла про Артемиду с факелами, что хранится в археологическом музее Неаполя. Но ваша инталия не менее интересная, ведь плющ, как известно, символизирует бессмертие…

Едва я произнесла последнее слово, как внезапный порыв ветра ударил меня в спину, да так, что я не удержалась на ногах и уткнулась своему собеседнику в грудь.

— Простите, — пробормотала я.

— Ничего страшного, — ответил Садков. — Кажется, надвигается гроза.

И действительно, вскоре поднялся ветер, а затем стал накрапывать дождь. Мы были вынуждены вернуться к гостинице.

Перед тем как проститься, психолог вынул из кармана аптечный пузырек и протянул его мне.

— Попробуйте вот это средство. Две таблетки на ночь. Не пугайтесь, это всего лишь успокоительное. Я сам им пользуюсь, когда очень устаю и не могу заснуть.

Я бросила на него удивленный взгляд.

— Представьте, и с психологами такое случается, — улыбнулся он.

Я с опаской смотрела на пузырек, не решаясь взять его.

— Есть еще один вариант, — сухо сказал Садков. — Я могу записать вас на прием к хорошему психиатру.

— Пока обойдемся без него, — поспешно произнесла я, забирая пузырек.

Как и посоветовал Садков, я выпила две таблетки. И хоть на сей раз меня никто убивал, но в моих ушах звучала такая тяжелая, мрачная музыка, что мне казалось, что меня хоронят заживо.

Проснулась я в половине седьмого. Немного походила по комнате, затем села за стол и попыталась заняться рукописью. Несколько часов я просидела над своими последними записями, но результаты моего труда были удручающими.

После обеда я отправилась в музей. Мне нужно было забрать снимки камей, которые для меня должен был сделать музейный фотограф, но по дороге я неожиданно заблудилась. Решив немного передохнуть от жары, я зашла в первый попавшийся магазинчик. В нем продавалась всевозможные женские украшения. Я перебирала ожерелья, цепочки, кулоны, пока мой взгляд не остановился на браслете, украшенном семью крупными гладкими бусинами. Семью камнями. Я по очереди коснулась зеленоватого нефрита, голубого агата, небесной бирюзы, розового коралла, темно-синего лазурита, золотисто-желтого цитрина и фиолетового аметиста. И хотя в магазинчике освещение было тусклым, камни ярко переливались. Очарованная их блеском и игрой, я не в силах была оторвать от них глаз. В памяти неожиданно всплыли строки из стихотворения Тэффи:

И проснутся семь огней,

Заколдованных камней!

Не раздумывая, я купила браслет, надела на руку и вышла на улицу. Солнце пекло по-прежнему, но я решила продолжить свой путь. Однако не успела я сделать и нескольких шагов, как вдруг серебряная цепочка, на которую были нанизаны камни, порвалась, и бусины разом посыпались на землю и покатились по дорожке. Я бросилась их поднимать. Камни убегали от меня, а я торопливо спешила за ними, пытаясь поймать их. Наверное, со стороны это выглядело смешно и нелепо, но мне было не до смеха. И все же спустя некоторое время шесть камней оказались в кармане моей юбки. Не хватало только аметиста. Я не отрывала взгляда от земли, но камень никак не находился. «Аметист, свети! Свети! Озаряй мои пути!» — как заклинание, прошептала я.

Пройдя еще немного, я вдруг наткнулась на каменную лестницу, возле нижней ступеньки которой преспокойно лежал мой беглец. Обрадовавшись, я подняла его, опустила в карман, присоединив к остальным, а затем подняла глаза и увидела, что стою перед небольшим особнячком, выкрашенным в нежно-зеленый цвет. Мраморная доска сообщала, что в данном здании находился музей истории театра.

Я толкнула дверь и очутилась в пустом вестибюле. В нем было прохладно и пахло лаком, краской, а также сырой известью. Не прошло и двух минут, как в вестибюле показалась невысокая полная женщина, которая тут же воскликнула, увидев меня:

— А мы еще не открылись. У нас только вчера закончился ремонт.

Женщина подошла ко мне.

— Простите, а я вас раньше нигде не могла видеть? — вдруг растерянно произнесла она.

Я пожала плечами:

— Вполне возможно.

— Ваше лицо мне кажется знакомым.

Пришлось признаться в том, что я несколько раз принимала участие в телевизионных программах.

— Точно! — обрадовалась женщина. — Вы Алла Родионова, искусствовед. Я читала вашу последнюю книгу. О Серебряном веке. Написано просто и в то же время захватывающе интересно! Ну, раз так, давайте я проведу для вас небольшую экскурсию. Кстати, меня зовут Ирина Ильинична, и я директор этого музея.

Я не стала отказываться от сделанного мне предложения.

— У нас на побережье несколько театров, — рассказывала, водя меня по залам музея, Ирина Ильинична. — А сколько столичных трупп перебывало в наших краях! Даже Шаляпин пел. У нас богатая театральная история, поэтому нам есть чем похвастаться.

Похвастаться действительно было чем. Особую гордость музея составляли театральные костюмы, которым был отведен один из самых больших залов. За этим залом располагалась небольшая комнатка, где была представлена экспозиция, посвященная летнему театру. Летний театр действовал в городе много лет, пока не был закрыт в конце двадцатых годов прошлого века.

— В летнем театре преимущественно играли любительские труппы, — пояснила Ирина Ильинична. — У нас и некоторые их костюмы сохранились. Если хотите, можете подробнее ознакомиться с ними. Я видела, они вас заинтересовали.

Оставляя меня в зале, Ирина Ильинична сказала, что, после того как я закончу, то смогу найти ее внизу.

Закончив изучать костюмы, я вышла в коридор и, немного постояв, неожиданно отворила соседнюю дверь. Не могу объяснить, что меня к этому подтолкнуло, но я зашла внутрь и принялась рассматривать стенды с фотографиями, которые там висели. Одна из них привлекла мое внимание. На ней был снят молодой человек с очень красивой наружностью. Он был одет в черный фрак, белую манишку и высокий цилиндр на голове. Особое впечатление на меня произвели его глаза, большие, с необыкновенно длинными темными ресницами. Таким ресницам могла бы позавидовать любая девушка.

Шло время, а я все стояла и никак не могла оторваться от этого лица — настолько его красота была притягательна.

Наконец я опустила взгляд. Подписи под фотографией не было.

Я оглянулась. Возле одной из стен стоял деревянный стеллаж, на полках которого лежали альбомы в старинных кожаных и бархатных переплетах. Я взяла несколько из них, присела за овальный столик, покрытый темно-бордовой скатертью, и принялась перелистывать страницы. Вскоре мне стало понятно, что эти альбомы являются своеобразной летописью любительских трупп, существовавших когда-то в городе. В одном из альбомов я обратила внимание на фотографию молодой женщины, с задумчивым видом опиравшейся на высокую тумбу. Ее внешность показалась мне знакомой. У меня было такое ощущение, как будто я ее только что видела. Задумавшись над столь странным обстоятельством, я в течение некоторого времени разглядывала фотографию, пока меня не осенило.

Ну конечно же! Эти глаза! Я поднялась и, держа альбом в руках, подошла к стенду. Сходство между девушкой и молодым человеком было поразительным. «Брат и сестра», — подумала я.

Я вернулась к столику и прочла подпись под фотографией в альбоме: «Евгения Борецкая в роли Офелии. Постановка Л. Трубина». Указательным пальцем левой руки актриса слегка касалась своих губ. Я обратила внимание на квадратный перстень, надетый на ее средний палец. «Инталия?» — мелькнуло в моей голове.

Продолжив листать альбом, я обнаружила еще один снимок этой девушки. На этот раз она была в образе Медеи. «Какой интересный выбор персонажей», — задумчиво покачала головой я, разглядывая лицо Борецкой. На это раз ее сняли в профиль. Безупречно красивый нос и такой же красивый подбородок. Нос и подбородок. Нос и подбородок женщины, которую я видела позавчера на вокзале!

Прихватив с собой альбом, я отправилась вниз, в кабинет директора.

— Расскажите мне о Евгении Борецкой! — прямо с порога заявила я.

Ирина Ильинична удивленно взглянула на меня, однако тут же усадила на один из стульев, стоявших вокруг длинного прямоугольного стола, и присела рядом.

— Прекрасно вас понимаю, — сказала она. — Невозможно не обратить внимания на такую красавицу. Эта девушка была довольно известной личностью в наших краях. — Ирина Ильинична придвинула альбом к себе. — Она была дочерью губернатора нашего края. Большую часть времени Евгения проводила в Санкт-Петербурге, где жила у бабушки. Доподлинно известно, что она посещала лекции в университете. Кажется, интересовалась теософией. В летние месяцы приезжала к отцу и играла в любительских труппах.

Директор музея замолчала.

— И это все? — недоверчиво спросила я.

— У нее был брат-близнец, Ян, — сказала Ирина Ильинична, — но он умер в подростковом возрасте. Несчастный случай — выстрелил в себя из револьвера отца. Все произошло на глазах у сестры. Дома, к сожалению, в это время никого из взрослых не было. Для матери Евгении это стало настоящим ударом, и она вскоре умерла. Что касается отца, то он в двадцатом году на одном из кораблей эвакуировался вместе с войсками Врангеля. Как сложилась судьба Евгении нам, увы, неизвестно. Скорее всего, она тоже покинула Россию.

Что ж, это были все сведения, какими со мной могли поделиться. Я поблагодарила Ирину Ильиничну за рассказ и собралась уйти, как вдруг она произнесла, склонившись над альбомом:

— А вот еще одна фотография Евгении. Здесь она после спектакля. Кажется, со своей поклонницей.

Я подошла и увидела снимок, на котором Евгения Борецкая, одетая в древнегреческую тунику, с диадемой на голове была снята вместе с белокурой девушкой. Той самой, что была на групповом снимке, висевшем в моем номере.

Озадаченная этим обстоятельством, я вернулась в гостиницу. Первой, кого я увидела в холле, была хозяйка, стоявшая возле стойки администратора и что-то писавшая в толстой тетради.

— Эмма, — сказала я, подойдя к ней, — как давно в моем номере висит черно-белая фотография?

— Вам она тоже понравилась, как и мне? — улыбнулась владелица гостиницы. — Я совершенно случайно купила ее пару месяцев назад, когда искала инсталляцию взамен той, что при уборке разбила горничная. У нас в городе есть магазинчик, в котором мы, владельцы гостиниц, предпочитаем покупать разные безделушки для украшения номеров. Однажды я столкнулась там с мужчиной, принесшим эту фотографию. Он меня и уговорил ее купить. Все-таки старина. Да вы же его знаете. Он приходил к вам вчера вечером. Почему вы так на меня смотрите? Это ведь именно он попросил меня никому не сдавать этот номер, а оставить его для вас.

Я поднялась к себе и остановилась возле фотографии. Затем сняла ее со стены, положила в пакет и вышла.

Садков ничем не выдал своего удивления, когда открыл мне дверь своей квартиры.

— Неужели таблетки не помогли? — невозмутимо произнес он. Я тоже не хотела показывать ему своих чувств, поэтому довольно спокойно сказала:

— Объясните мне, что все это значит?

— Что вы имеете в виду?

— Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. Зачем вы устроили всю эту историю с коллекцией?

Садков улыбнулся и пригласил пройти в гостиную.

В гостиной я вынула из пакета фотографию, положила ее на журнальный столик и присела на диван. Он устроился напротив меня в кресле.

— Разбирая бумаги своего двоюродного деда, я нашел среди них нечто вроде мемуаров его матери, которые она записала на старости лет и в которых поведала о своих и своих друзей «приключениях». Должно быть, он оставил их без внимания, иначе уничтожил бы эти откровения. — Садков развернул фотографию и придвинул ее ко мне. — Взгляните на девушку в черном. Это Анна Измайлова. Она отравила всю свою семью. Не могла простить мать за то, что та после смерти отца вышла замуж за другого человека и родила ему трех детей. А вот эта «английская роза», — он ткнул пальцем в блондинку, — специализировалась на утоплении. Снимала комнату в каком-нибудь частном пансионе и, незаметно проникнув в ванную комнату, топила кого-нибудь из постояльцев, когда тот принимал ванну. Причем делала это, надев на свое лицо маску, сооруженную из белой шапочки для купания, с прорезями для глаз и рта. Рот, как и ногти, она предпочитала красить исключительно ярко-красным цветом. Господин, что находится в центре, — Петр Абросимов, он занимался повешением. Вешал свои жертвы, но предварительно душил их. В квартиру предпочитал проникать по пожарной лестнице через раскрытое окно. Двое остальных господ, что сидят справа и слева от него, Дмитрий Терехов и Павел Круглов. Терехов сбрасывал по ночам с моста в реку припозднившихся прохожих, а вот Круглов убивал одним ударом ножа в сердце. Раз в году эти господа встречались в ресторане и отчитывались, сколько душ каждый из них отправил на тот свет.

Я глубоко вздохнула.

— А кто шестой?

— Шестая. Шестая и есть автор «мемуаров» — Евгения Борецкая. Правда, здесь она одета в мужской костюм. Жаль, что ее лица не разглядеть. В молодости она была невероятно хороша собой. Ее преступления были самыми утонченными по сравнению с остальными. Нет, она не убивала сама — по ее мнению, все, что делали ее друзья детства, милые благовоспитанные мальчики и девочки, было грязно и грубо. А вот довести свои жертвы до самоубийства — это, как сейчас принято говорить, она считала высшим пилотажем. Прекрасная артистка, она могла действовать то в образе девушки, то в образе молодого человека — последнее ей особенно нравилось. Когда в нее влюблялась хорошенькая девушка, это доставляло ей ни с чем несравнимое удовольствие: она радовалась тому, что может легко обмануть представительниц пола, к которому сама же и принадлежала. Итак, она влюбляла в себя свои жертвы, а затем Ян или Евгения, в зависимости от того, кем она была на данный момент, признавалась, что неизлечимо больна, что ее дни сочтены и что она скоро умрет. Возлюбленный или возлюбленная непременно хотели последовать за ней на тот свет. И им никто не мешал осуществить свое намерение. Все, как говорится, делалось исключительно по личному желанию самоубийцы, о чем он всегда предусмотрительно сообщал в своей предсмертной записке. Придраться невозможно, а уж тем более кого-то обвинить, не правда ли?

Он взглянул на меня, вероятно, ожидая согласия, но вместо этого я угрюмо спросила:

— И сколько же людей, благодаря их проделкам, лишилось жизни?

— Я узнал только, что орудовали они семь лет и что разоблачили их случайно. В кабинете ресторана, в котором они обычно встречались за чашкой чая, чтобы рассказать о своих, как вы изволили выразиться, проделках, возле одной из стен стоял дольной большой шкаф. За пару часов до их очередной встречи в нижнем отделении этого шкафа спрятался сын повара — он играл в прятки со своим младшим братом. Мальчику было лет десять. Находясь там, он уснул, а когда проснулся, отчетное заседание было в самом разгаре.

— Кровавое чаепитие, — прошептала я.

— Особо вольготно им было в первые годы революции, когда в стране царил бардак. Мальчик узнал блондинку: они жили по соседству. Он также запомнил и имена, благодаря чему удалось всех установить и, следовательно, остановить. Вот только шестого поймать не получилось: Евгения как будто почуяла, что за ней придут, и буквально за несколько минут до ареста исчезла. Когда милиция пришла ее арестовывать, то товарищей милиционеров ждала лишь чашка еще дымившегося кофе. Несколько лет Борецкая скрывалась, где придется, а потом вернулась в родные края и поселилась по соседству у дальних родственников под чужой фамилией. Конечно, ей пришлось завязать с прошлым, но… она тосковала по нему. Подтолкнуть человека к мысли добровольно расстаться с жизнью — дано не каждому, не так ли?

Я покачала головой.

— Но вам-то зачем понадобилась вся эта история?

— Не поверите, но после прочтения записей старушка стала являться ко мне во сне. Говорила, что она и ее друзья хотят вернуться.

Мне показалось, что передо мной сидит умалишенный.

— Что, невмоготу без преступлений? — усмехнулась я. — И каким же образом они пожелали это сделать?

— С помощью определенных предметов, которые им принадлежали. Например, фотографии. Ведь фотография — это своего рода зеркало, а зеркало, как раньше считали, да и считают сейчас, это своеобразная дверь в потусторонний мир.

Эта фотография была среди вещей, доставшихся мне в наследство от сына Борецкой. Я отнес ее в магазин, и… ее тут же купили. Хотя, признаюсь, сначала я сомневался, но именно вы подтолкнули меня осуществить то, что предложила мне моя покойная родственница.

— Я? — не сдержала удивления я.

— Да, вы. Полгода назад на одном из телевизионных каналов была передача с вашим участием. Когда вам задали вопрос, верите ли вы в то, что старинные предметы могут нести в себе негативную, разрушительную энергетику, вы сказали, что нет.

— Я и сейчас не откажусь от своих слов, — пожала плечами я. — Всякая красивая вещь, если она создана с любовью, несет в себе только радость и счастье.

— А как же тайна, которая заключена в ней? — улыбнулся Садков.

— Но тайна заключена вовсе не в ней, — возразила я, — а в тех человеческих руках, что ее сотворили.

— Нет, — покачал головой Садков, — я имел в виду другую тайну. Тайну влияния на человека.

Я бросила на него удивленный взгляд.

— Да нет никакой другой тайны, есть только одна тайна — тайна мастерства. Как психолог вы должны понимать: если человек не может справиться со своими чувствами, которые толкают его ради обладания красивой вещью на страшные поступки, то это его проблема, но не проблема красоты.

— И все-таки не все так просто, как вы говорите, — опять покачал головой Садков. — Знаете, глядя на вас тогда, я понял: вы и есть тот самый человек, который мне нужен, поэтому я и затеял передачу коллекции музею, а заодно раздобыл номер вашего агента и сообщил ей об этом мероприятии, а также о том, где вам лучше всего остановиться.

— Значит, вы решили поставить свой эксперимент на мне?

— Но вы же не станете отрицать того, что связь между нашим миром и тем существует? — Он наклонился ко мне. — Вы же пережили все то, что они натворили сто лет назад.

— Нет никакого потустороннего мира, — ответила я. — Связь, конечно, есть, но она существует между прошлым и настоящим и, конечно же, будущим. И это один мир. Другого нет. Да, что-то остается навсегда в вещах, в человеческой памяти и даже, быть может, в воздухе, в атмосфере. Иногда наше зрение позволяет нам это увидеть.

Он хотел возразить мне, но у меня не было желания с ним спорить, поэтому я встала:

— Надеюсь, вы удовлетворены сделанным. И все же я еще раз повторю: я верю в магию творчества, а не в магию.

— О, да, — усмехнулся он. — Как там у Мережковского? «Чудес больше нет. Магия — вздор. Глупы те, кто в нее верит».

Он насмешливо посмотрел на меня.

— Вы забыли еще одну фразу, — сказала я. — «Но если ты хочешь быть обманутым…»

Я открыла дверь и ушла.

На следующее утро, собирая вещи, я включила телевизор и неожиданно услышала:

— Вчера ночью в нашем городе, — произнес голос диктора, — было совершено жестокое убийство. Хозяин квартиры убит ударом ножа в сердце. Следствие прорабатывает несколько версий: в частности, смерть погибшего могла быть связана с его профессиональной деятельностью — убитый Глеб Садков не один год проработал семейным психологом. Следователи допускают, что преступление мог совершить кто-то из его клиентов, а также из числа их родственников. Преступник похитил из квартиры часы и деньги, однако не взял аметистовый перстень, который лежал на письменном столе.

Примечания

1

Марина Кауханен «Из камня лунного…»

2

Инталия — резной камень (гемма) с углубленным изображением.

3

¹ Саломон Рейнак (1858 — 1932) — французский археолог.