Через боль, но на волю. Дневник матери

Ольга Колодяжная

Если вас коснулась тема наркомании, то эта книга для вас. Это исповедь матери, дочь которой долгое время находилась в наркотической зависимости. Одновременно это размышления о путях выздоровления от тяжелого недуга, основанного на личном опыте. Эта книга может стать отправной точкой для тех, кто ищет выход, надеется и продолжает бороться.

Отец

Чувство вины за все, что произошло с дочерью, сильно угнетало. Придавливали расхожие стереотипы: «плохо воспитала», «не уделяла внимания», «плохая мать». Это первое, что я услышала в свой адрес от отца дочери. Так думают многие. Надо было понять, что во мне не так, что послужило питательной средой болезни? Будучи честна перед собой, я понимала, что моя вина есть. Но виновата ли я в том, что по моей психике был нанесен удар еще в детстве, и что это отразилось на моей семейной жизни и на моих детях? Я тоже больна, мне бы тоже где-нибудь полечиться. Моя болезнь называется созависимость, да еще и с глубокими корнями. Мой отец был сыном пьющего и жестокого отца, бросившего жену с пятью детьми. Отец моей матери умер тоже от этого зелья, и рассказывают, не раз его, пьяного и буйного, связывать приходилось. Про прадедов не знаю наверняка, но кто в России (мои корни из Владимирской области) не пил?

Грубые, явные мутации заметны всем, даже ведется статистика. Но кто ведет наблюдение за мутациями нашего сознания, нашей нервной системы? Это же ясно, что последствия алкоголизма, массового в нашей стране, это не только и не столько физические отклонения. Эпидемия наркомании — это естественное следствие, давшее буйные плоды на благодатной почве. Алкоголь не зря называют «отечественным наркотиком». Моя дочь — это я, ее отец (тоже, кстати, любитель) и все наши пившие предки с обеих сторон, записанные в генах и переданные по наследству.

Не мне судить моего отца. Теперь, когда накопился свой опыт жизни, я понимаю, почему он пил: война, рухнувшие планы стать художником (он остался без правой руки и с искалеченной левой), семь лет лагерей после войны, нищета. Та страна, которая кому-то кажется утраченным раем, начала проявлять реальную заботу о тех, кто пришел с войны калеками, где-то в семидесятых. Тогда появились полноценные пенсии, давали жилье, были льготы на лечение или приобретение… ковров, например. Получив ковер, простой советский инвалид чувствовал, что Родина его не забыла и ценит пролитую им кровь. Но до этого такие как мой отец чувствовали себя ненужными, людьми второго сорта. На нашей улице мы были самой бедной семьей. У нас был самый плохонький забор и маленькая времянка вместо дома, в которой я родилась и выросла.

Инвалиды тянулись друг к другу и, конечно же, пили вместе. Из раннего детства помнится: сижу на маленькой лавочке рядом со столом, за которым мой отец с друзьями-инвалидами. На столе бутылка дешевого вина, граненые стаканы. Отец рассказывает о том бое, в котором его ранило: девятнадцатилетний мальчишка в сырых окопах с винтовкой против танков. Отец закрывал мокрое от слез лицо культяшкой, показывая, как инстинктивно пытался спрятаться от рвущихся вокруг снарядов и от руки с наградными часами — единственным, что осталось от командира при прямом попадании.

Он рассказывал, как хотел покончить собой в лазарете, потому что не знал, как ему жить. Старенький мудрый доктор перевел его в палату, где лежали такие же мальчишки, как он, только без рук и без ног — обрубки. Среди них он был самый здоровый, это его отрезвило. Этот рассказ отца прочно врезан в память и отрезвляет меня в трудные минуты.

Он почти не рассказывал о послевоенных лагерях, стыдился. Стыдился того, что участвовал в воровстве. Молодому парню хотелось есть, а на пенсию можно было купить одну буханку хлеба, и не было рук, чтобы заработать. Эти глубоко загнанные внутрь боль, обида, страх, стыд прорывались дикой злобой, когда алкоголь отключал сознание.