Латая старые шрамы

Ольга Кандела, 2019

Кровопролитная война окончена, иномирные пришельцы ингиры, которых в простонародье также называют Хамелеонами, выселены за пределы Антреи, но люди все так же близки к вымиранию, как и прежде. И ситуация год от года лишь ухудшается. На десять рожденных мальчиков приходится лишь одна девочка, а местные женщины порой вообще отказываются заводить семью и потомство, предпочитая свободные отношения и праздную жизнь в свое удовольствие. Забытый герой войны Рейнар Фрей, чье лицо и тело изуродованы страшным иномирным оружием, ныне курирует все вопросы, связанные с ингирами, и предотвращает попытки повторного вторжения. Ему нет дела ни до женщин, с их рьяными попытками отстоять собственные права, ни до мужчин, пытающихся найти компромисс и призвать представительниц прекрасного пола к благоразумию. Нет дела до тех пор, пока свидетельницей очередного вторжения не становится свободолюбивая красавица по имени Роксана, которую Рейнару поручают охранять от возможного покушения. И, конечно же, он и не предполагает, что девушка, ставшая обузой и лишь мешающая проводить расследование, выведет его на след Хамелеонов.

Глава 4

Рейнар

Я быстро шел по тоннелю, сжимая в руке масляную лампу. Огонь растекался по стенам дрожащими рыжими кляксами, а за их пределами шевелилась кромешная темнота. Айна с самого начала умчалась вперед и только изредка взлаивала, очевидно сообщая, что путь безопасен и она бдит. Было тихо, сухо и даже не слишком холодно. Я вспомнил, какой промозглый ветер разгулялся снаружи, и лишний раз порадовался, что решил воспользоваться этой дорогой. Подземный ход достался мне вместе с домом почти сразу после войны. Тогдашнего хозяина осудили за нелегальное сотрудничество с Эврой, сослали куда-то на рудники, а я в итоге получил вполне приличное жилище за заслуги перед Антреей. Возможно, верхом вышло бы быстрее, однако лошадь моя осталась в стойле управления, а носиться по улицам в поисках экипажа, да еще в такую рань, казалось неудачной затеей. Нужно будет по приходу в лабораторию телеграфировать, чтобы кто-нибудь доставил мою кобылу.

Интересно, Тенрилл уже уехал? Может статься, что дело окажется пустышкой, мыльным пузырем, раздутым на испуге впечатлительной дамы. Ничего подозрительного на месте происшествия я не нашел, однако для окончательного вердикта стоило поговорить с Алариком и еще раз проверить Ключ.

С суматошным писком какая-то приблудная крыса сунулась мне под ноги, и я, ругнувшись, потерял равновесие и чуть не растянулся на утоптанном земляном полу. Айна выскочила из темноты и бесшумно схватила крысу, сомкнула пасть поперек туловища. Писк надорвался, а я потер ушибленное плечо и подумал: заметила ли девица, через какую дверь я вышел? В конечном итоге это не так уж и важно, но делиться собственными секретами не люблю. Даже будь эта анья хоть трижды кузиной моего друга. Странно, что не пришлось тащить ее силой, все же я ожидал большего сопротивления. Дамочка оказалась разумной, и это к лучшему. Глядишь, запрется в комнате и выходить станет, только когда меня дома не будет.

Кстати, она же еще одежду просила. Тьфу ты, делать мне больше нечего! Я остановился и смачно сплюнул. Впрочем, злость почти сразу прошла, а предвкушение обычной работы наполнило грядущий день смыслом.

Айна, стоя на задних лапах, уже скребла железную дверь, которой заканчивался тоннель, и нетерпеливо повизгивала. Я поднял лампу выше и, нашарив в кармане брюк связку ключей, отомкнул замок. Собака прошмыгнула внутрь и помчалась вверх по узкой винтовой лестнице, стуча когтями по железу. Знает, что у Аларика всегда есть в запасе что-нибудь вкусненькое для любимицы.

Я повесил фонарь на крюк у двери и поднялся в округлую комнату, всегда напоминавшую мне площадку маяка. Только весьма просторную, и вместо фонаря в центре тихо гудит резонатор. Ключ. Инородная машина, подсвеченная со всех сторон масляными лампами, чем-то неуловимо похожая на осиное гнездо. Высокое, медное и… чуждое. Я так до сих пор и не привык к виду этой громадины.

Подойдя, склонился над широкой панелью — детищем наших ученых, выглядевшим, пожалуй, даже грубо рядом с изящными формами Ключа, — и сразу же принялся проверять показания. Стрелки в круглых окошечках привычно подрагивали на отметке около нуля. Я осторожно развернул скрученную узкую ленту, испещренную маленькими проколами самописца, — ничего необычного. Фон нормальный, длина волн в пределах нормы. И, судя по всему, за прошедшие сутки открытия дочерних порталов не было.

— Ах ты, шельма! — послышался радостный голос ученого из приоткрывшейся двери смежной комнаты, и я почувствовал, как свело нутро.

Терпкий аромат свежесваренного кофе и жареного бекона накрыл с головой, и я шумно сглотнул. Вспомнил, что не ел со вчерашнего дня, и решительно пошел объедать Аларика. Айна уже лежала у его ног, увлеченно грызя какую-то косточку, а ученый, подняв на меня небесной синевы очи, вздернул бровь:

— Ты что, совсем не кормишь животину, ингирвайзер?

— Так у нас, на счастье, есть ты.

Я скинул пальто, без приглашения развалился в соседнем кресле и подтянул поближе тарелку с мясом. Рядом удачно оказался глиняный горшок с запеченным в каких-то травах картофелем, и я, не особо деликатничая, ткнул туда вилкой.

— Дикарь. Сущий дикарь.

Аларик удрученно вздохнул и, схватив бронзовую турку, плеснул кофе в свободную чашку.

Наш ученый отличается хорошими манерами и даже за столом прилаживает за воротник салфеточку. Да и в целом человек он изящный — тонкой кости, еще и блондин платиновый. Красавчик, что ни говори, мог бы пользоваться огромным успехом у дамочек. А уж склонность к кулинарии и вовсе сделала бы его неотразимым в глазах прелестниц. Но сам Аларик не в восторге от подобных преимуществ и предпочитает проводить время в лаборатории, рядом с любимыми механизмами. А еще он редкостный зануда, чистюля, и его рабочие инструменты: отвертки, ключи и шарниры — всегда разложены по ранжиру и в одну линию. И хотя мы с ним совершеннейшие противоположности, в обществе Аларика мне отчего-то всегда бывает уютно и даже несколько расслабленно.

Я пригубил горячий напиток, чувствуя, как внутри растекается тепло, блаженно вздохнул и расстегнул пальто.

— Что-то ты рано сегодня. — Ученый с подозрением покосился в мою сторону. — Или просто харчи закончились?

Я пропустил мимо ушей очередную подколку и перешел сразу к делу:

— Ничего странного в последнее время не случалось? Как резонатор?

Аларик посерьезнел, вытер руки полотенцем и, поднявшись, кивнул, приглашая следовать за ним. Потревоженная Айна недовольно заскулила, но кость не бросила.

В лаборатории он остановился напротив механизма и молча указал на маленькое, будто оплавленное, пятнышко. Я приблизил лицо к оболочке резонатора, всматриваясь в изъян, и покосился на блондина:

— А не могло оно остаться от твоей… хм… кулинарии?

Аларик однажды, под бутыль доброго самогона, сам сболтнул, что готовит с использованием энергии Ключа. После признания этот недоделанный кулинар у меня чуть в кулинара фаршированного не превратился. Резонатор у нас один, и принцип его работы так до конца и не изучен. Случись что — и люди вряд ли смогут собрать подобный. В общем, рассвирепел я тогда страшно. Благо Аларик поклялся на той самой бутылке, которую мы распивали, что вреда механизму не причинит. А теперь вот пожалуйста — появилось пятно.

— Ты что? — ученый возмущенно постучал себя по лбу. — Думаешь, я прямо здесь пищу готовлю?

— Ну, кто ж тебя знает, ты о подробностях не распространялся.

— Вот, смотри! — Изобретатель осторожно надавил на корпус механизма, часть поверхности отъехала в сторону, привычно обнажая внутренности Ключа, похожие на крупные соты.

В одной из них я узрел небольшую коробочку с торчащими в разные стороны металлическими прутиками. Аларик достал прибор и полюбовался, держа на ладони.

— Вот. Моя «мышеловка». Вернее, волноловка. Отправляет энергию прямо в нагревательный ящик. А вот там у меня уже встроен свой маленький секрет, способный влиять прямо на материю. Вреда для резонатора никакого, неужели думаешь, я такой тупой, что не проверял, не сравнивал результаты?..

— Ладно, не кипятись, — примирительно сказал я. — Тогда что это за пятно? Оно может повлиять на способность Ключа контролировать Переход?

— Нет, Переход как раз таки плотно запечатан. Тут умельцы еще до меня знатно постарались.

Я припомнил события пятнадцатилетней давности. Пусть после войны я был не совсем вменяем, но и мимо меня не прошло известие о закрытии Перехода с Эвры. Об этом трубили чуть ли не на каждом шагу. Только вот по факту Переход не закрыли — лишь запечатали. И надо отдать должное ученым тех лет — за прошедшие годы через него к нам не смог проникнуть ни один ингир. Но попыток открытия дочерних порталов это не отменяло. Переход, по сути, оказался той ниточкой, что плотно связала наши миры, и теперь дает эврийцам возможность раз за разом повторять попытки вторжения.

— А вот что касается отслеживания дочерних порталов, — продолжил Аларик, — то тут ни в чем нельзя быть уверенными. Теоретически влиять может любой изъян. — Мой собеседник чем-то щелкнул, и коробочка втянула в себя прутики, точно лапки. Сунул в карман свое изобретение и почесал белесую бровь. — Впрочем, результаты замеров остались прежними.

— На границе сказали, что Переход играет.

— В каком смысле?

— Неровное свечение время от времени, что-то такое. Да еще в заднице у Виттора свербит. Шестое чувство, итить его в коромысло!

Ученый кивнул, нахмурился и уставился в стену. Я знал, что это может быть надолго, и поспешил задать еще один вопрос:

— А не мог Ключ пропустить открытие дочернего портала?

— Шутишь?! — Аларик выплыл из задумчивости и недоверчиво посмотрел в мою сторону. — Уж что-что, а в этом смысле он работает стабильно.

— Но ведь были случаи, когда реагировал поздно, помнишь?

— Не спорю. Но срабатывал всегда. Все дело в удаленности источника возмущения. Откройся дочерний портал где-то на границе с Южным морем, резонатор вовсе не отреагирует. Но, как ты сам знаешь, подобное невозможно. Все порталы накрепко связаны с Переходом, и дальше зоны Солькора ингиры просто не смогут к нам прорваться.

Что ж, замечательно. Выходит, дело, взваленное на меня, и впрямь пустышка, а Хамелеоны нервной девице померещились. И мне целых две недели придется нянчиться со свидетельницей и раскрывать дело, к моей работе никоим боком не относящееся. Ну, спасибо, тебе, Тенрилл, услужил так услужил, волчий хвост тебе в зад!

Я раздраженно отбросил упавшие на лицо волосы и отметил, что раны мои снова начинает ощутимо пощипывать. Плохо. Не иначе скоро снова придется колоть обезболивающее и тащиться к доктору Орфину.

— Что? — Аларик проницательно уставился мне в лицо.

— Всё в порядке. Телеграф свободен?

— Там, — ученый отрешенно махнул рукой, склонился над панелью измерений, а я пошел просить управление пригнать мою лошадь.

Больше всего сейчас хотелось вернуться домой и завалиться спать, но к Виттору наведаться все же придется. Раз уж обещал свидетельнице добыть одежду, слово придется сдержать. Страж уже должен был вернуться с дежурства и скорее всего дрых без задних ног. Но даже если так, можно просто выпросить вещи у его жены. Рута всегда относилась ко мне с поистине материнской заботой и, полагаю, не откажется выручить. Единственная, пожалуй, нормальная баба, не то что эти городские вертихвостки.

Скоротать время я вернулся к Аларику, тем более что там еще оставались Айна и недопитый кофе. Застал ученого сидящим у стола — тот разложил на коленях свернутую ленту самописца и, нахмурившись, читал результаты.

— Что ищешь?

— Хоть что-нибудь, — блондин поднял на меня задумчивый взгляд. — Не нравится мне тот изъян на оболочке. Опять же рассказы твои про Переход.

— И давно появилось это пятно? — Я опустился в кресло напротив и сделал глоток остывшего напитка.

— Вчера вечером заметил, а так, может, чуть раньше. На всякий случай отмотаю результаты на пару суток. Если что узнаю — телеграфирую. Ты куда сейчас?

— К знакомому одному по делу, потом — не знаю.

— Если что, могу помощника к тебе домой отправить. Подземным ходом.

— Нет! — дернулся я. Представил, какое мнение может составить лаборант, найдя в моем холостяцком гнездышке незнакомую девицу. Потом от подколок век не избавишься. — Сам заеду, как смогу. Если что-то срочное — телеграфируй стражам границы. Пусть удваивают дозоры.

— Как скажешь. — Ученый вновь вернулся к исследованию ленты, а я, откинувшись в кресле, на секунду прикрыл глаза.

Разбудил меня холодный собачий нос, ткнувшийся в руку, а еще проступившая с самого дна тревожного сна боль в основании шеи. Тянущая, пока еще не ломящая, но я прикинул, смогу ли продержаться до вечера без лекарств.

— Выспался? — Аларик беззлобно усмехнулся. Стол перед ним был изрядно завален белыми змейками бумаги.

— Что-нибудь нашел? — вопросом на вопрос ответил я и расправил затекшие плечи.

Блондин рассеянно покачал головой.

Я поднялся, отщипнул от хлеба кусок, закинул в рот и стал выискивать глазами Айну.

— Лошадь ждет, собака только что на двор умчалась, — лаконично доложил Аларик и, вздохнув, вернулся к исследованиям.

Я хлопнул друга по плечу, отчего тот поморщился, подхватил пальто и отправился на улицу.

Ветер, буйствовавший всю ночь, стих, и теперь на Солькор опускался тихий снегопад. Айна радостно носилась по двору. Незнакомый молодой жандарм лепил снежки и бросал собаке, а та, точно восторженный щенок, пыталась ухватить их пастью. Увидев меня, парень вытянулся в струнку и торжественно отрапортовал, что лошадь доставлена, а он ждет дальнейших распоряжений. Вот только лицо его постепенно вытягивалось, пока я подходил ближе. Я раздраженно набросил капюшон и махнул рукой, отпуская жандарма восвояси. Айна, подбежав, преданно заглянула мне в глаза. Слипшаяся от снега шерсть на ее морде забавно топорщилась неопрятной бородой. Нашли время для игрищ, затейники хреновы… Впрочем, я понимал, что брюзжу напрасно. Тихое утро созвучно молодости, а такой старый пень, как я, просто мучается недугом. Потому не стал выговаривать собаке, просто сплюнул и повел лошадь в поводу. Выйдя за ворота, прикрыл створки и вскочил в седло. Пнул коленями лошадь и выехал на змеящуюся вдоль снежных холмов дорогу. Езды было всего-то с четверть часа до города, да там несколько поворотов узкими улочками. И все же меня изрядно запорошило, пока добрался до дома Виттора. Долго отряхивался на веранде и даже прошелся несколько раз голубиным крылышком по кожаным ботфортам — Рута страшная чистюля и за пятна на полу плешь проест. Айна отряхнулась, обдав меня снежными ошметками, я ругнулся, вытер зверюге лапы и постучал.

Жена Виттора открыла сразу, точно все это время стояла за дверью. Округлила и без того выразительные серые глаза и прижала палец к губам. Я понятливо кивнул. Повезло Виттору — после дежурства да сразу в постель. Хотя нет, наверное, раньше его Рута накормила. Мне подобное в собственном доме точно не светит. Набегавшаяся Айна со смиренным видом улеглась на коврик в прихожей и, похоже, собралась вздремнуть. Я потрепал ее по холке и отправился следом за хозяйкой, стараясь не шуметь.

Рута провела меня в уютную кухню, блестевшую начищенной посудой и пестревшую вышитыми салфетками. Усадила за стол и без разговоров поставила перед носом кружку сладко пахнувшего медуницей чая.

— Давай рассказывай, — негромко предложила женщина, садясь напротив и пододвигая ко мне плетеное блюдо, наполненное витым печеньем. — Как живешь? Давно тебя видно не было.

— Работа. Дозоры. — Я пригубил горячий напиток и поморщился от жаркого пара, потревожившего лицо. — Как обычно, ну, ты знаешь.

Она коротко кивнула, и мне показалось, что морщина, залегшая в уголке рта, стала больше с того дня, как мы виделись в последний раз. Хотя, может, так лег дневной свет, сочащийся из-за вышитой занавески.

— Я по делу, — предупредил следующий вопрос и нервно стукнул пальцами по столешнице. — У тебя можно позаимствовать женские вещи? Платья, там, белье? Лучше бы, конечно, не сильно ношеные, но уж тут как расщедришься. Заплатить много не смогу, может, договоримся на услугу?

Всю печаль из глаз Руты точно ветром сдуло. Она смотрела на меня каким-то новым, заинтересованным взглядом, и, честно говоря, мне он не понравился.

— Завел себе подружку?

— Нет. — Я сжал зубы и постарался, чтобы голос прозвучал не слишком резко. — Это по работе.

— Сам, что ли, переодеваться станешь? — Рута изумленно сморгнула и, не сдержавшись, фыркнула.

— Нет.

— А, значит, все-таки для дамы. Рей, это, конечно, не мое дело, но засиделся ты в бобылях.

— Рута, не начинай.

Я мысленно простонал и, сделав вид, что страшно голоден, набил рот сахарным кренделем. Жена Виттора одержима идеей устроить мою личную жизнь и пару раз даже подбивала наведаться в таверну. Естественно, я никуда не ходил и, чтобы не обижать заботливую женщину, валил все на работу и ингиров.

— О тебе пекусь, глупый! Ходишь словно бродяга — некормленый, нечесаный, одежки поношены. Собака твоя и то выглядит приличнее.

Отчего-то в этот раз ее слова меня задели. Крупным глотком я запил наскоро проглоченный кусок сдобы и раздраженно ответил:

— Тебя послушать, так завести себе женщину проще пареной репы. Таких, как я, полстраны ходит. Да какое там полстраны — куда больше. Такое ощущение, что ты забыла, что у нас барышни нынче в недохвате?

— Ой, прекрати! — женщина закатила глаза. — Ты даже не пробуешь с кем-то познакомиться. Рей, ну нельзя же опускать руки! Ты бы хоть постригся!

— Мне, знаешь ли, очарование без надобности. В конце концов, с такой физиономией ни одна прическа дела не исправит.

А еще я с тоской подумал, что Рута, пожалуй, не понимает, что когда все тело раздирает болью, то последнее, о чем думаешь, так это плотские утехи.

Хозяйка, как мне показалось, с сожалением покачала головой:

— Ты совсем не знаешь женщин, капитан. Ведь ты хороший человек. Истинная женщина сможет это увидеть. Сердцем.

Я сморщился, точно глотнув уксуса. Вот только бабских рассуждений мне сейчас для полного счастья не хватало. Ошибается Рута. Нынче женщины совсем другие. Во времена ее молодости, может, и встречались правильные. Истинные, как она говорит. Сейчас же, куда ни глянь, сплошь вертихвостки, думающие только о собственном благополучии. Хотя и в былые времена встречались стервы. Взять хоть мою мамашу…

Я тряхнул головой, отгоняя неприятные мысли, и угрюмо пробормотал:

— Не хочу тебя обижать, но полагаю, что, наоборот, женщин знаю слишком хорошо.

— Ты просто упрямый, словно баран! — Рута рассердилась и стукнула ладонью по столу.

— Так ты дашь вещи или нет?

Мы почти минуту сверлили друг друга пронзительными взглядами, а потом женщина вздрогнула от прокатившегося по кухне насмешливого рокота:

— Так-так, ингирвайзер. Не успеет честный человек заснуть, как ты приходишь и начинаешь соблазнять его жену. Правда, не скажу, что вы делали это тихо.

Виттор сладко, до хруста в суставах, потянулся и поскреб в распахнувшемся вырезе рубахи поросшую седыми волосами грудь. Рута всплеснула руками и укоризненно покосилась в мою сторону.

Ветеран подошел к жене и, наклонившись, оставил на ее губах смачный поцелуй. Я отвернулся — чужие нежности меня всегда немного смущали — и подождал, пока Виттор усядется.

— Так что за дело? — поинтересовался страж, оглядел стол и вздохнул. — Мать, хватит чаевничать, тащи-ка мясо и чего покрепче. Капитан в последний год нечасто балует нас визитами.

Раздумывая, я понаблюдал, как суетится вскочившая со скамьи хозяйка, как мечет на стол разномастные тарелочки с хрустящими огурчиками, розоватыми кусками сала и вяленым мясом. Конечно, я не стану посвящать Виттора в подробности дела, даже если оно оказалось не таким серьезным, как виделось поначалу. Но про то, что завел себе даму, врать не стану точно.

— Я уже сказал Руте. Мне нужна женская одежда. Платья, ну и что там еще нужно… И уясни, что это для дела, или я сейчас сам сотру с твоей физиономии эту гадкую усмешку.

— Понял. — Ветеран примирительно вскинул руки. — Заткнулся. Ни о чем не спрашиваю. Рута?

— А какой комплекции эта твоя «работа»?

Можно подумать, я ее рассматривал. Пф…

Хозяйка поставила в центр стола запотевший стеклянный графин, и я подумал, что если сейчас выпью, возможно, боль на время отступит. Главное — не надраться до полного расслабления, когда уже станет все равно, куда ехать и чем заниматься. Полстакана, не больше. Я окинул задумчивым взглядом хозяйку и подумал, что та, наверное, шире в талии и немного ниже, чем Тенриллова кузина.

— Примерно как ты. Только на всякий случай булавок положи, чтоб подколоть можно было.

Рута хмыкнула и удалилась в глубь дома.

— Был в лаборатории, — оповестил я ветерана, глядя, как тот щедро плещет прозрачный самогон в стаканы. — Аларик проверяет данные, но в целом говорит, что резонатор стабилен. Так, мне не больше половины, дел еще невпроворот.

— Точно бабу завел, — фыркнул страж и протянул стакан: — Держи. Что-то ты сегодня нервный.

Я залпом опрокинул в себя жгучее пойло, решив стойко не обращать внимания на Витторовы домыслы, и закусил хрустящим огурцом. Зажмурился от удовольствия — соления у Руты были, как всегда, отменные. Хозяин последовал моему примеру, а потом принялся не спеша разжигать трубку.

— Может, я и ошибся. — Он вздохнул и выпустил в воздух плотное колечко дыма. — Сам понимаешь, не молодею. Но теперь я, по крайней мере, спокоен — вы двое сумеете, если что, все исправить.

Я кивнул, сомневаясь, честно говоря, в собственной всесильности. Но виду не подал. Тем более что Рута вернулась, прижимая к груди внушительный сверток.

— Там два платья, — принялась она объяснять с порога. — В одном я, между прочим, бегала когда-то на свидания. Виттор, помнишь?

Из-под вороха разноцветной ткани показался какой-то блеклый кусок, расшитый мелкими цветочками.

— Э? Да, — слишком поспешно кивнул ветеран, а я, предупреждая долгие рассказы о милом сердцу тряпье, поспешно забрал сверток из рук хозяйки:

— Благодарствую. Обещаю, что в долгу не останусь.

— Погоди, — строго сказала Рута и, вытащив из-под стола плетеную корзинку, принялась заворачивать съестное. — Домой возьмешь. Знаю я тебя, уморишь девочку голодом…

— Какую еще девочку? — возмущенно гаркнул я и почувствовал, как забилась в висках то ли боль, то ли раздражение. — С чего ты вообще взяла, что она со мной живет?

— Значит, отнесешь в управление. Где-то же там бедняжка обретается. Надеюсь, ты ее не в камере держишь?

И Рута обожгла меня недоверчивым взглядом.

— Нет, — отрезал я и подумал, что жизнь ветерана теперь определенно осложнится ежедневными вопросами о судьбе несчастной пленницы.

— Глядишь, и сам поешь, а то знаю я тебя, — продолжала ворчать хозяйка, провожая меня до двери.

Виттор постарался спрятать ухмылку и наклонился почесать зевающую Айну за ухом. Я поспешил распрощаться и, только выйдя на заснеженное крыльцо, перевел дух. Страшно представить, что Рута вот так вот ежедневно промывает мужу мозги. Нет, пожалуй, даже вкусный ужин не стоит подобных страданий, меня лично общество собаки куда больше устраивает. Скорее бы прошел назначенный Дорсаном срок, и я снова в полной мере ощутил собственную свободу.

До дома добрался быстро. Поначалу думал возвратиться в лабораторию, однако головная боль, отступившая после Витторова «лекарства», быстро вернулась. Еще и за компанию со слабостью и тошнотой. Раньше меня удивляло, что мои незаживающие шрамы отзываются в теле подобным образом, пока доктор Орфин не объяснил про токсин. Ингирская плетка — Хлыст Мантикоры, — прошедшаяся по моему телу, занесла в организм особый яд, не дающий человеческому телу регенерировать повреждения. Лекарства лишь временно обращают процесс, но никогда полностью не излечивают. Расползающиеся по новой раны травят тело, и конца тому не предвидится. Порой мне кажется, что болезнь прогрессирует, а иногда ход ее, наоборот, замедляется, давая призрачную надежду. И тем горше очередное разочарование. Лекарство от моих мучений существует, но находится по ту сторону Перехода, в Эвре, а стало быть, думать о том напрасно. Даже ради собственного блага я никогда не нарушу закон и не скачусь до постыдной контрабанды с Хамелеонами.

Я в раздражении потянул заскрипевшую створку ворот и повел в поводу лошадь по заметенной тропинке вдоль стены на задний двор. Айна по дороге меня бросила, убежав в сад по каким-то своим собачьим делам, а я задержался в стойле, расседлывая кобылу и щедро насыпая ей овса. И только выйдя на улицу, осознал, что же не давало мне покоя с момента приезда в собственный особняк. Где-то далеко, почти на краю слышимости, звучала музыка. Фортепиано.

Я непонимающе нахмурился, почувствовал, как резануло раны на лице, а потом ощутил, как неистово забилось сердце. Нейа любила играть…

Воспоминания накатили, ломая возводимую годами защиту. То ли оттого, что я чувствовал себя больным и слабым, то ли Рута своими разговорами посодействовала. А может, это повлияла музыка, которой никак не должно было быть в этом месте. Перед глазами встала давно забытая картина. Тонкая девичья шея, смоляные волосы забраны в высокую прическу, на узкие плечи наброшена синяя муаровая накидка. Прядь волос, небрежно забранная за ухо, мешается с тонкой подвеской капельки-серьги, а я с трудом сдерживаю себя, чтобы не прижаться поцелуем к молочной коже. Из-под быстрых пальцев, скользящих по черно-белым клавишам, струится нежная мелодия, и я точно знаю, что Нейа чувствует мой взгляд и улыбается.

Я скрипнул зубами и приказал воспоминаниям убраться из моей головы. Не будь дураком, ингирвайзер, что было — быльем поросло. И вообще, большой вопрос: было ли? Угораздило же тебя по глупости принять за правду собственные иллюзии.

Заметенная снегом коряга попалась под ноги — я и не заметил, когда успел сойти с тропы, — и я с трудом удержал равновесие. Тихо ругнулся, поправил чуть не выпавшую из рук поклажу и хмыкнул. Музыка исчезла. Интересно, это кто-то из соседей нашел себе новое увлечение или все же больная голова сыграла со мной злую шутку?

Устало пробрался к крыльцу. Вытряхивая снег из сапог, посвистал собаку, но та, очевидно, убежала далеко. Ладно, вернется — полает. Подхватил с перил корзину и, толкнув дверь плечом, ввалился в темный холл. Настороженно прислушался. Было тихо, и я подумал, что гостья скорее всего завалилась спать. Вот и славно, оставлю поклажу под дверью и тоже пойду лягу.

Я сбросил пальто и, стараясь не шуметь, отправился наверх. Странно, но дверь в комнату дамочки была приоткрыта, и я, с опаской сунув туда нос, понял, что свидетельницы в спальне нет. Надеюсь, у аньи все же хватило благоразумия не выходить из дому. А может, она вообще сбежала?

Я вошел внутрь, задумчиво вытащил из корзины свертки с вещами, бросил на кровать. Поставил на стол глиняный горшок, еще хранивший тепло Рутиного дома, и вздрогнул. Музыка, громко и ясно, зазвучала снова. Мелодия определенно доносилась с первого этажа и вблизи, откровенно говоря, растеряла всю свою чарующую загадочность. Старое фортепиано было расстроено, да еще довольно громко, в такт музыке, поскрипывала педаль.

Я с шумом втянул в себя воздух и ринулся на звук. Эта идиотка что, совершенно не соображает, что делает? Она бы еще на подоконнике чечетку сплясала!

Пролетая смежную комнату, краем глаза отметил, что куда-то делась старая занавеска, а на кресле появились две подушки-думки. Шикарно. Еще пара дней, и я не узнаю собственный дом. Я появился в столовой как раз в тот момент, когда мелодия достигла кульминации, и от души шарахнул дверью — так, что стекла задребезжали. Сидящая за инструментом женщина дернулась, обернулась, а я сурово воззрился в испуганные малахитовые очи:

— Какого дохлого шакала здесь происходит?!

Девица попыталась сжечь меня взглядом и высокомерно протянула:

— Не могли бы вы не выражаться в моем присутствии?

Это я-то выражаюсь? Да я, можно сказать, вежлив, точно в ратуше на приеме. Слышала бы она, как я провинившихся дозорных крою… Я прищурился и ядовито-вежливо протянул:

— Достопочтенной анье совершенно случайно не приходит в голову, что ее игру могут услышать на улице? А поскольку хозяин этого дома не имеет к музыке ни малейшего отношения, уважаемая свидетельница может привлечь к себе ненужное внимание.

— Что за глупости? Это всего лишь фортепиано. Уверена, играй здесь целый оркестр, и его не было бы слышно снаружи.

Глупая курица! Уверена она. Взять бы за шкирку и купнуть в сугробе под окошком. А потом сыграть что-нибудь бравурное, пока выбирается — пусть послушает. Жалко только, я в музыке не силен.

— Получается, я обладаю поистине уникальным слухом. Потому что даже у коновязи умудрился различить, как вы играете.

Я прошел в глубь помещения и с подозрением огляделся. Ну вот, так и думал. Чехлы, все эти годы закрывавшие диван и стулья, исчезли, а на столе откуда-то появилась салфеточка. Кружевная. За что?!

На мое заявление строптивая дамочка лишь закатила глаза и презрительно фыркнула. Я поневоле сжал кулаки, подумал, что свидетельницу в детстве явно мало пороли, и поинтересовался сквозь зубы:

— И, кстати, кто вам позволил распоряжаться в моем доме? Откуда вы вообще откопали вот эту, — я брезгливо поднял кончиками пальцев салфетку, — гадость?

— Прелесть, — поправила она. — Так стало намного уютнее. Не находите?

И пока я багровел и выискивал уничижительный ответ, опередила:

— Не благодарите.

С милым выражением на красивом личике анья повернулась к фортепиано и вознамерилась продолжить игру.

Кажется, в этот момент я примерно понял, как видит мир разъяренный бык. Всяко красного вокруг изрядно прибавилось. Так до сих пор и не прекратившаяся головная боль дернула виски, точно туда кто гвозди вбил, а я в бешенстве отшвырнул кусок кружева. Подлетел к девице, смахнул с пюпитра пожелтевшие ноты, оставшиеся от старого хозяина, и со всей дури захлопнул крышку. Внутренний голос запоздало шепнул, что сломанные пальцы кузины Дорсана — это не иначе как конец моей служебной карьеры. Впрочем, делать что-то было поздно, и только быстрая реакция дамочки спасла ей руки.

Она пораженно подняла на меня ставшие круглыми глаза, побледнела и, заикаясь, выдавила:

— Вы… вы… мужлан!

Вскочила с банкетки и, подхватив изумрудные юбки, вылетела из столовой, чем-то напомнив мне большую яркую бабочку. М-да. Чувствую, скучать ближайшие дни точно не придется. А потом я глухо застонал и чуть не прокусил губу, чувствуя, как позвоночник сам по себе принялся завязываться в узел. Похоже, без обезболивающего сегодня не обойтись.