По крыше ходит слон

Ольга Игоревна Лаврикова, 2023

Лидочка и Макс – молодая семья. У Макса властная мама Жанна Александровна, которая грезит внучкой Евочкой, вяжет для нее розовые пинетки и мечтает присутствовать на родах. Подруга Макса Змеюка все время вьется рядом, и Лидочку это раздражает, правда, она терпит. Все усугубляется, когда она узнает, что беременна. «По крыше ходит слон» – повесть, в которой жуткое чередуется с обыденным. Это психологический триллер о темной стороне материнства, трудностях взросления после 25 лет, сложном выборе, ответственность за который приходится брать тому, кто этот выбор сделал. Это история об одиночестве, изоляции и пропасти между людьми. За безответственностью главных героев скрываются глубоко травмированные личности, которых хочется в разное время то ругать, то обнимать. Ни кредит на свадьбу, ни съемное жилье, ни положительный тест на беременность не делают героев взрослыми. Но им приходится взрослеть через страх, боль и осознание правды, какой бы она ни была.

Семейный праздник

Макс не любит праздники. День рождения, Новый год — кому нужна вся эта мишура, если хочется одного из двух: либо оглохнуть, либо тихонько выскользнуть за дверь и бежать на край света, если такой есть. Однажды Макс так и сделал. Родители в очередной раз ругались. Они всегда, как назло, скандалят перед праздниками.

— Что-о-о ты сделал? — Мама выдвинула голову вперед, как разъяренная черепаха, если бы ее поставили на задние лапы. На слове «что» она как будто вся превратилась в букву о, губы с полусъеденной помадой вытянулись в жалобную трубочку. Мама вытерла руки о застиранный розовый халат, который Макс запомнил на всю жизнь и возненавидел этот предмет гардероба на женщинах. Недовольная, замученная, она, как на цепи, ходила между кухней и залом, где отец присел на краешек дивана. Макс с детства не понимал, как его отец может быть таким многоликим. С матерью дома он тише воды ниже травы, с ним жесткий и порой даже жестокий, а какой на работе — неизвестно. Он преподавал в институте и частенько жаловался на студентов, на что мама вечно выговаривала, мол, шел бы ты работать туда, где платят, а не туда, где тебя унижают.

— Понимаешь, мы разговорились в очереди, я пакет-то с курицей положил на стойку. А потом то да се…

— То да се, — перекривляла мама. — У тебя все вечно то да се, а выходит через жопу.

— Как ты выражаешься, Жанна!

Мама замахнулась, отец пригнулся.

— Выражаешься! Не о том печешься! У Максюши завтра день рождения, гости придут, курицу надо запекать. Я что им, пустую толченку, и все?

Макс ненавидел, когда родители вот так перебрехивались прямо при нем. Будто он ничего не понимает. Будто его не существует.

Тогда, накануне своего десятого дня рождения, Макс выскользнул за дверь, сел на трамвай и ехал. Сначала в окнах мелькали знакомые улицы, остановки, потом незнакомые. Стало страшно и интересно, неужели вот сейчас он начнет жизнь с чистого листа, никого из прежних людей рядом. Он вышел на конечной и испугался: низенькие домики, курицы гуляли по дороге, и вдалеке лаяли собаки. И Макс сел на трамвай в обратную сторону. Снова смотрел в окно, за которым будто пленка крутилась в обратную сторону, и незнакомые пейзажи сменялись знакомыми. У него возникло то чувство, когда возвращаешься домой после долгого путешествия, видишь знакомые места, и от этого все внутри падает. Не хочется возвращаться. Только не снова.

Макс вошел в квартиру, а родители все продолжали скандалить. Они даже не заметили его ухода. Разве такое возможно? Он ожидал, что его ищут, что у него сейчас спросят, в чем дело, почему он ушел. А Макс скажет, что не хочет, чтобы родители ругались. И они пообещают ему никогда не скандалить.

Макс тогда решил, что в своей семье скандалить точно не будет. Лучше тихо и мирно решить вопрос. Или лишний раз промолчать. Лучше уйти, чтобы дать выпустить пар и не участвовать в ругани, ведь можно собачиться час, два, полдня, да хоть всю жизнь с редкими перемириями. И нет конца и края этому упорному столкновению. Как в детском стишке:

Столкнулись два быка на узеньком мосту,

И уступить никто не хочет никому.

Упрямы были оба, не свернули,

В итоге оба в речке утонули.

***

— Мамочка, я бы с радостью, но у Лиды дедлайн по важному проекту, так что…

— Узнай у нее, сможет ли она перенести этот важный проект. И потом, что может быть важнее семьи?

Макс не хочет приходить на праздник к родителям, у него холодеют ноги и крутит живот, когда все они собираются за большим столом и как ни в чем не бывало чокаются, улыбаются друг другу, дарят подарки и шутят.

Но разве кому-нибудь скажешь, что тебе плохо, когда родственники веселятся? Тебя тут же объявят психом. Ладно, не психом, но неблагодарным уж точно. И что? Кому расскажешь про трамвай, про подарки, которые отец приносил, лишь бы мать замолчала? Он зарабатывал как мог, чтобы устроить ей праздник как у людей, а Максюше хотелось, чтобы они просто не ругались. Хотя бы перед его днем рождения и Новым годом.

— Узнай у нее, когда закончится этот ее проект. Мы не видели вас уже полгода, неправильно это. Все родственники соберутся. Праздник. Новый год! Это ведь семейный праздник, Максюша.

Семейный. Ха. И не скажешь ей, что семья — это он и жена. Я уже вырос, мамочка, твой Максюша вырос. Моя семья теперь — Лидочка. Страшно сказать такое маме, потому что за этим последует волна упреков, слез, обвинений в том, что единственный сын уродился таким неблагодарным. Всю жизнь старалась, а он не ценит. Макс этого не вынесет, женские упреки стоят комом в горле. Он хочет выть, но он же мужик.

— Хорошо, я узнаю, но не обещаю.

Он нажимает на отбой, идет к холодильнику за пивом и выбрасывает из головы только что данное матери обещание. С детства отец учил его: не спорь с матерью. И делился с ним главным секретом: он не спорит с ней, соглашается, но делает по-своему. Спасибо тебе, отец, после этого она бесилась еще больше, а страдал от этого я.

Тем не менее, эта отцовская установка поселилась в голове Макса, как тараканы на кухне — не вытравишь. И он действительно соглашается, что поговорит с Лидочкой про Новый год, но по пути к холодильнику забывает. У него уже выработался рефлекс: когда он открывает пивную банку, мир отключается и перестает существовать. Это время только для него. Как говорилось в рекламе, «и пусть весь мир подождет». Макс ухмыляется.

Лидочка залетает к нему в комнату и с порога негодует:

— А что это твоя мама мне пишет с таким недовольным посылом? «Сколько можно работать, приезжайте к нам на Новый год…» Разве так приглашают?

— Э-э-э…

Макс судорожно придумывает, что сказать, а Лидочка продолжает:

— Конечно! Мы должны! Столько упреков с ходу. Вечно она так! Знаешь, я иногда не понимаю, что я ей такого сделала. Да, вышла замуж за ее единственного сына, но…

Макс закрывает глаза, потом открывает и говорит:

— Лида, пожалуйста, не говори так про маму.

— Но ты же сам видишь! Давай я тебе покажу, что она пишет.

— Не надо мне ничего показывать. Хочешь пойти? Ок, пойдем.

— Но я только хотела сказать, что…

— Все, Лид, разговор окончен. — Макс потирает лоб. — Правда. Устал я.

Макс вечно уставший, потому что жизнь теперь идет совсем не по его сценарию. А она когда-то шла? Нет, сначала он жил так, как задумала мама, потом — как запланировала Лидочка. И Макса в общем-то устраивает план Лидочки, вот бы только никто не ругался и не скандалил. Он уже даже с беременностью смирился. Тем более мама обрадуется. Она вечно капает ему: внучку, внучку хочу.

Макс замалчивает любые ссоры еще до того, как они могут начаться. Он выдумывает срочные встречи и дела, как только чувствует, что пахнет жареным. Он как фокусник, который достает то розу, то кролика в зависимости от того, насколько серьезный повод. Хотя повод и не важен для ссор. Макс вспоминает, почему ругались родители, и не может понять, что такого было в той курице и к чему было разводить из-за нее скандал на три часа. Или подарки. Если на них нет денег, можно ведь так и сказать. Денег нет. Точка. Зачем ругаться? Если бы можно было переписать прошлое и нарисовать других родителей. Если бы можно было.